Кроха для эгоиста

Инга Максимовская, 2022

Жизнь Дмитрия Воронцова – успешного и эгоистичного любимца женщин, казалась восхитительной и прекрасной, пока однажды, вернувшись домой, он не обнаружил под дверью корзину с младенцем. Эта кроха способна превратить устоявшийся мир мужчины в самый страшный из кошмаров, по крайней мере на ту неделю, что будут длиться самые долгие в его жизни новогодние праздники. Если только странная девушка, возникшая на пороге словно из ниоткуда, не согласится принять его безумное предложение…

Глава 4

Дмитрий Воронцов

Я доставил и вторую курицу. Дверь мне открыла бабулька. Похожая на полевой одуванчик. Маленькая, сухонькая, она посмотрела на меня бесцветными глазами и так тепло улыбнулась, что я почувствовал себя маленьким мальчиком. И квартирка маленькая, в дверном проеме за спиной старушки, веяла таким уютом.

— Пройди, внучек. Устал, поди. Задубел. Пальтишко то легкое, да и подштанники вы не носите. Таперича. Не бережете себя, молодежь. А потом родить не могёте. Эх беда.

И я не отказался. Прошел в светлую прихожую, пахнущую ванилью и духами старыми и теплом. Так пахло в моем детстве. Давным-давно.

— Чаю попьем. Курочку поешь. Внуку я курочку то заказала. А он не смог приехать, — улыбнулась пожилая женщина. — Вот, и елочку не успел из подвала принести. Ну, что ж, не в елочках же счастье. Были б все здоровы.

— Что же это он вас бросил в праздник? — спросил я, впиваясь зубами в куриное бедро, тарелку с которым поставила передо мной радушная хозяйка. Надо же, а вкусно то как. Я ведь сто лет не ел таких цыплят. С института, наверное. Запил ароматным чаем, исходящим паром. И вдруг подумал, что я неправильно как — то живу. Черт, дурацкие мысли. Крамольные.

— Не бросил. Ребеночек у него заболел. Правнучек мой, значить. Я вот и молюсь за него, свечечку зажгла. А внук у меня отличный, бизнесьмен. Открыл столярную мастерскую. Деньги зарабатывает. Хочешь, и тебя пристроим к нему. Ты вон крепкий парень. Негоже таким то здоровякам по улицам бегать с коробом. И денег, поди, слезы зарабатываешь. И детишек не завел наверняка. Ты зайди ко мне после праздников. Знаешь ведь, сейчас дни такие. Именно сейчас с людьми чудеса случаются, — вздохнула бабуля. У меня от чего-то сердце кольнуло, будто игла впилась раскаленная.

— Я подумаю, — мое обещание прозвучало фальшиво, и даже насмешка проскользнула в голосе. Но старушка ее не заметила, надеюсь. Знала бы она, кто я. Хотя, для нее наверняка это не важно. Главное, что у внука все хорошо, и это правильно. — Давайте вам елочку принесем. Я помогу.

И ведь помог. А мне это совсем не свойственно. Приволок доброй женщине задубевшее деревце из сарая, пахнущее хвоей и праздником, не думая о том, кто я, и что сам себе никогда бы не понес ничего, тяжелее кейса с деньгами. Нанял бы какого-нибудь бедолагу. Смешно.

— Ты ведь подарок сегодня получил важный? — прошелестела старушка, когда я уходил, заставив меня вздрогнуть. — Даже не один. Они обе тебе принесут то, чего не хватает в твоей жизни. Так держи не отпускай.

— Не получал я никаких подарков… — слишком грубо гаркнул, но она уже не слышала. Дверь захлопнулась, выкинув меня из временного умопомрачения. Я определенно сошел с ума, какого черта я взялся помогать старой ведьме? Может она в курицу мне что-то подсыпала, или в чай. Короб грохнул с силой об ступени, ослепнув от накатившей на меня ярости. Только вот на кого я злился?

На улице начало мести. Ледяная крошка колко ударила в лицо. Ветер гнал поземку по пустынному двору и вдруг понял, в доме из которого я только что выскочил, не горит ни одно окно. Стало жутко. Поежившись я побрел к машине. На все лады костеря оба подарочка, ждущие меня дома. Черт. А вдруг… Ну я и лошара. Лошара ми кантара. Девка свою личинку подкинула мне, потом просто как идиота меня вокруг пальца обвела. Наверняка я сейчас вернусь к колбасным обрезкам. Я истерично хихикнул, и замер на месте, почувствовав спиной злобный взгляд.

Оглянулся и опешил, стараясь не смотреть на оскаленную пасть, светящуюся в ночи. Огромная дворняга, вздыбив на загривке клочкастую шерсть, припала к земле, готовясь напасть. Из полумрака начали выступать еще собаки. Я насчитал пять псин, жаждущих сожрать воняющий курами ящик за моей спиной болтающийся.

Короче. Я так быстро не бегал никогда. И уж тем более никогда не заскакивал с разбегу в вонючий мусорный бак. Собаки ушли только через час, нажравшись лавашей, которые я им принес в жертву. Я час просидел в ледяных отходах. Черт. Может я сдох, и это один из кругов ада?

Нет, сегодня не время чудес. Я ненавидел весь мир, пока ехал домой, воняя как бомж с теплотрассы. Мой любимый Кадиллак теперь придется сжечь, потому что это будет сделать проще, чем его отмыть.

А еще меня не хотели пускать в магазин. До тех пор, пока я не показал охране лопатник и не светанул платиновой картой. И все равно на меня смотрели, словно на преступника. Наверняка думали, что я спер у приличного члена общества материальные ценности.

— Прекрасно, — фальшиво улыбнулась продавщица, читая накарябанный ровным почерком отличницы, список. — Вы стали отцом. Знаете, я вас не осуждаю. Каждый по своему празднует.

— Я не нуждаюсь в вашем одобрении, — брызнул ядом я. Девка меня начала раздражать сразу. И вообще. Какого черта я покупаю приданное? Зачем. Этих мошенниц мелких, наверняка давно след простыл. — Сложите, все что есть.

— А малыш новорожденный. Возраст какой? — вякнула девка, еще на шаг приближая меня к смертоубийству.

— Вот такой, — развел я руки, приблизительно припомнив габариты ревы-монстра. — Орет как кит. Ссыт на диваны и…

— Простите. Но надо хотя бы вес ребенка знать, — поджала губки продавалка. Черт, главное не сорваться. — И прокладки жене нужны, наверняка. После родов всегда надо…

— Я блин что, похож на водопроводчика? Какие прокладки? — взвыл я, до обморока напугав охранника, магазина, стоящего за моей спиной. — Все, заверни мне все. Вообще все. Я завтра приду, и куплю этот гребаный магазин, вместе с вами и вашей тупостью.

Короче, я вышел из торговой точки навьюченный, как караванный мул. Взял все размеры подгузников, даже взрослые на всякий случай. Прокладки, всякой дряни.

Как думаете, в каком состоянии я вернулся домой. В каком? В бешенстве. А там… А там все шторы распахнуты, и видно город в окна. И чертова девка хозяйничает в кухне, в обнимку с мелкой вонючкой, глядящей на меня глазами цвета неба. И мне показалось, что я падаю в какую — то пропасть. Мелкий монстр был похож на мальчика с моих детских снимков, как две капли воды.

— Вы прочли записку?

Да, я испугался. Испугался до чертей, до икоты. Больше чем уличных псин, чем банкротства. Я струсил. Поэтому. И злился я теперь уже точно, на себя.

— Да пошли вы, — проорал я, и побежал в ванную. Можно подумать там я мог спастись от катастрофы.

Софья Баранкина

— Мама, я не могу сейчас приехать, — уныло мямлю в телефонную трубку, как впрочем и всегда. — Я на работе.

— Врешь. Я твоему начальнику звонила. Он сказал, что ты давно закончила доставку, — голос мамы, измученный, но в тоне пробиваются стальные нотки. — Короче, не явишься через час, можешь вообще не приходить. Оставайся там, где тебе лучше, чем в компании больной матери и голодной сестры. Ужин то ты не соизволила оставить. Праздники, а мы сидим с Катюшей, как нищие, даже елка не светится. Да, очень плохо зависеть от кого-то, кто не уважает семейных ценностей. Ой…

— Мам, мамочка, что с тобой? — испуганно блею я в телефон, тихо-тихо, чтобы не разбудить заснувшую малышечку. Девочка спит, под щечку подложив маленький кулачок, от чего ее губки смешно надуты.

— Тебя это так заботит?

Да, меня это заботит, пугает, сводит с ума. Иногда мне кажется, что я живу в дне сурка. Дом-работа, сестра, которой нужно все больше и больше. Больная мама. А я? Мне иногда очень хочется спросить, а как же я?

— Так что, вы уже начали сосать соски? Надеюсь, угодил, — радостно-издевательский бас, прозвучавший в тишине сонного царства для маленькой принцессы, кажется ревом сказочного великана. Вот сейчас мне хочется забить этого самовлюбленного мерзавца мобильником, который я чуть не выронила от неожиданности и испуга. — Я оплатил эту ночь, не для того, чтобы ты трепалась по телефону, курочка. Цыгель. Мой банан ты опробовала. Теперь я хочу вкусить чего-нибудь, так сказать… Голоден, как дракон. Ну же, детка, сваргань мне…

— Понятно теперь, чем и как ты там работаешь, — впивается мне в ухо ехидный голос матери, совсем недавно едва ворочающей языком от слабости. — Ну что ж, раз тебе важнее какой-то там мужик, чем больная мать, тогда нам не о чем разговаривать. Иди, обслужи парня.

— Мама, это не то, что ты думаешь. Просто я…

Но, кто бы меня слушал. Короткие гудки, несутся из мембраны яростным укором. Боже, сейчас у мамы случится очередной приступ стенокардии, а я… Я очень плохая дочь. Заработала, блин, деньжат на подарки.

— Вы… Вы… Моя мать теперь думает невесть что. А у нее сердце больное. А все из-за вас. Наглый, напыщенный, нахальный индюк. Все, мне пора, не получится у нас с вами сотрудничества.

Он стоит совсем рядом. Распаренный после бани, пахнущий мужским дорогим гелем для душа, огромный, страшный. Настолько, что у меня слабнут ноги. Из одежды на чертовом мужике одно пушистое полотенце, обвязанное вокруг узких бедер. Мускулистая грудь, покрытая курчавыми волосками, блестит в полумраке комнаты капельками воды.

— Нет, детка, ты моя на эту ночь. Точнее ее, — кивает он в сторону спящей малышки. — Я тебя купил.

— А вот и фигушки. Деньги я вам верну, вычту только стоимость короба и ту сумму, которую получила за первые двадцать минут. Не имеете права меня удерживать насильно, — выставив вперед подбородок прошипела я, боясь разбудить крошку. — Да кто вы такой, в конце концов? Тоже мне, пуп земли. А ну отойдите с дороги, а то я… Я за себя не ручаюсь, вот.

— И что ты сделаешь? — приподнял бровь наглый мерзавец, но за полотенце ухватился. Неужели думает, что я с него сейчас его сдеру? Придурок самовлюбленный.

Я сделала шаг вперед, пытаясь обойти эту громадную глыбу, перегородившую мне дорогу. Страшную, огромную, бородатую глыбу, от которой за версту несет проблемами.

— Мы не договорили, — он ухватил меня за шкирку, словно шелудивого котенка и поволок в сторону кухни. Боится разбудить крошку. Надо же. Хотя, он не о ней ведь думает, а о своем комфорте.

— А мне не о чем говорить с человеком, который даже записку прочитать трусит. Конечно, вдруг там написано, что малышка его дочь. Тогда надо будет принимать сложное решение, — вредно проблеяла я, дергаясь в стальном захвате лапищи, похожей на ковш экскаватора.

— Это говорит мне храбрая боевая курица, которой вертит как петрушкой на палке мамуля-симулянтка.

— Да кто вам позволил…? — я аж дышать не могу от злости. — Надо же. Я не ошиблась в вас. Вы хамло. Оговорили больного человека, даже не видев. Прямо вершина наглости. И кстати, я Соня, точнее Софья. Не курица, не курочка, зарубите себе на носу.

— Девочка, ой прости Сонечка, я слышал достаточно. Больные люди не разгоняются от умирающего лебедя до ехидны за три секунды. Уж поверь. У тебя слишком громкий звук в телефоне. Так вот, тебя имеют противоестественно, потому что ты не умеешь говорить нет.

— Тоже мне, знаток человеческих душ. Моя мама нас сестрой одна тащила, и не вам судить…

— Конечно. А теперь она внушает своей доченьке, что пора платить по долгам, правда же? — черт, этот мерзкий хам бьет в самое больное. Прицельно, словно киллер из винтовки. И вкрадчивый его голос достигает запихнутых глубоко в душу моих мыслей и сомнений. Чертов змей. — А ты не умеешь говорить нет. Детка, ты попала. Этот долг, пострашнее того, что в быстрозаймах дают. А я хотел тебе помочь, хоть немного. Деньги дают свободу, курочка.

— Хотели вы, совсем не мне помочь. Такие, как вы думают не о обслуге, бегающей с коробом за плечами, не о маленьких девочках, выкинутых, словно щеночек. Вы думали только о себе, о своем спокойствии. И о том, что это я завтра отнесу малышку в дом малютки. Ведь так? — судя по тому, как дернулась щека мерзавца, я попала в самую точку. — Так вот, я вам говорю — нет. Ни минуты больше не останусь в этом дурдоме, ни за какие деньги. Не все можно купить. Совесть например нельзя, храбрость посмотреть истине в глаза — тоже. У вас не хватает на это смелости, а деньги… Пустите, черт бы вас подрал. И записку прочитайте. Знаете. Мне жаль малышку. Вы самый худший вариант из всех людей на планете, кому ее могли подкинуть. Трусливый, самовлюбленный, зажравшийся павиан.

Я почувствовала свободу. Бородатый великан разжал свою клешню, и я едва не свалилась к его босым ногам. Схватила с вешалки свою куртку, насквозь провонявшую курами гриль. Черт, убожество какое. А самое поганое, что он ведь наверное прав. Этот проклятый мерзавец расковырял в моей душе рану, которую я всеми силами пытаюсь затянуть. Да, у меня нет личной жизни. Да что там, никакой нет. Я не помню даже, когда покупала себе что-то. Просто какую-то мелочь, или ту же курицу гриль, псы ее раздери.

— Вали, давай, правильная храбрая суперкурица, — рявкнул мне вслед бородатый мерзавец.

Я выскочила за дверь, борясь со слезами, которые ни с того ни с сего покатились по щекам. Сломя голову побежала по ступеням. «Врал он все. Демон, проклятый. Мама не симулянтка, и у меня все будет хорошо. Завтра выйду на работу. И забуду сегодняшние приключения, как страшный сон» — твердо проговорила я свою мантру и зашагала по обледеневшему тротуару, подняв руку. Такси бы поймать. И считай, жизнь удалась.

Полторы тысячи долларов в кармане вполне себе неплохой подарок к новому году. Только вот, душа ноет, что же будет со сладкой крошкой, которую я оставила совсем одну в замке мерзкого великана?