Долгая дорога к миру. Цикл антивоенных рассказов

Инал Плиев

Антивоенные рассказы, пропаганда ненависти к войне как преступному, античеловечному явлению, призыв дорожить мирными, уважительными отношениями между народами.

Война

Летом 1991 года в городе Киеве я оказался

рядом с памятником красногвардейцам,

сложившим головы в годы Гражданской войны.

Поблизости прогуливалась молодая женщина

с маленьким сыном. Мальчик спросил:

— Мама, что это за памятник?

— Это тем, кто погиб в войну.

— А что такое война?

Мать не ответила, отошла в сторону. Тогда ребенок обратился ко мне:

— Большой мальчик, скажи, что такое война?

— Война — это… Сколько тебе лет?

— Мне всего четыре года и я знаю еще так мало…

— Прости, малыш, я не могу тебе ответить.

Ты не должен знать… не спрашивай меня, что такое война.

Двадцать пятое мая 1992 года в городе Цхинвале выдалось теплым, солнечным днем. Ласковая весна потихоньку уступала свои права жаркому лету. Слышалось пение птиц, шелест листвы. Город не обстреливался целые сутки и люди осмелели настолько, что даже разрешили своим детям порезвиться на улице. Гомон развлекавшихся ребятишек вызывал умиление и сжимал сердце.

Мы с приятелем прогуливались по одной из оживленных улиц города, делясь впечатлениями о происходивших событиях и размышляя о будущем. Мы были настолько увлечены беседой, что даже не придали особого значения тем глухим гулким взрывам, которые начали раздаваться вдали. Но поведение окружающих не могло нас не насторожить: люди, еще минуту назад спокойно и уверенно занимавшиеся своими делами, стали в страхе выскакивать из домов и уволакивать свои чада в безопасные места. Прохожие превратились в пробегающих.

Количество взрывов все росло и росло. Некоторые из них раздавались совсем близко. Но это были всего лишь отдельные залпы. К ним примешивался сухой лающий треск автоматов и басистая ругань крупнокалиберных пулеметов. Вокруг не было видно ни одного человека. Улица, на которой только что кипела жизнь, вмиг опустела! Взрывы снарядов и ракет раздавались все чаще, автоматный же и пулеметный огонь стал вовсе непрерывным. Все больше и больше снарядов и ракет взрывалось в угрожающей близости от нас. Мы спрятались за толстым стволом дерева, которое росло прямо посередине улицы. Через некоторое время нам почему-то пришло в голову поменять местонахождение и мы, перебежав на тротуар, затаились между стеной дома и припаркованным рядом автомобилем. Тотчас же мимо нас со свистом и шипением пролетел снаряд и разнес в щепки дерево, которое мы покинули. Один из осколков попал в бак автомобиля и раздался еще один взрыв. Взрывной волной выбило стекла в окнах близлежащих домов. Я едва успел отпрянуть, чтобы спастись от осколков стекла, но они порезали руку моего друга на тыльной стороне ладони. Убедившись, что в ране нет осколков, я перевязал ее своим чистым носовым платком. Пригнувшись, мы перебежали в другое место — рядом с пылающим автомобилем было не очень уютно. Канонада не смолкала. Взрывы раздавались один за другим. Все слилось в один беснующийся хоровод смерти. Земля судорожно вздрагивала от взрывов и стонала от людского горя. Свист и грохот ракет, снарядов, проносящиеся огненные шары со смертоносной начинкой внушали дикий, деморализующий ужас, мы видели, как в два или три дома попали ракеты, разрушая и сжигая их. Нам не оставалось ничего иного, как бегать с места на место, потому что везде мы были уязвимы. А жить чертовски хотелось!

Когда, наконец, мы укрылись в таком месте, которое не было защищено только сверху, нам показалось, что появилась возможность перевести дух. И тут сверху упала мина, посланная минометом. Мы, не сговариваясь, бросились друг к другу — каждый хотел прикрыть собой другого. Но смертоносная «игрушка» каким-то чудом не взорвалась. Один из нас сказал, обращаясь к ней: «Ну и дурацкие же у тебя шутки», — и мы начали смеяться. Тогда нам казалось, что это смех над прозвучавшей фразой, но, оглядываясь в прошлое, я начинаю понимать, что этой была своеобразная форма истерики. Приятель хотел взять гранату и зашвырнуть ее подальше, но я схватил его за руку и потащил в другое место. Там укрывался один русский офицер из военного городка со своими маленькими детьми. Видимо, соблазненный солнечной погодой и затишьем, он решил вывести их на прогулку, не ожидая такого поворота событий. Дети испугались взрывов и плакали. Мой приятель нарочито громко заметил, чтобы слышал военный: «Вот, видишь, русские дети расплачиваются за предательство своих отцов». Военный посмотрел на нас, но ничего не сказал. «Но ведь среди русских тоже есть хорошие люди», — ответил я своему другу, имея в виду его самого. Тут низко над крышами домов пролетел вертолет с опознавательными знаками военно-воздушных сил СССР. «Грузинский?» — спросил я. «Да», — ответил приятель. Но военный сказал: «Нет, это — российский». Мой приятель, даже не посмотрел в его сторону, зло процедил сквозь зубы: «А какая, к черту, разница?!»

Конец ознакомительного фрагмента.