Путешественники

Илья Шаблинский, 2021

Илья Шаблинский (псевдоним Илья Веткин) – лауреат премии «Русский Декамерон» за роман «Виновницы торжеств» (2005), автор книг «Зрелище на любителя» (2006), «Странница» (2009). События большей части рассказов происходят во время путешествий героев по Парижу, Риму, Лазурному побережью Франции, городам Балтии, другим известным городам и весям. Герои пытаются воплотить в жизнь свои мечты, надежды, сексуальные фантазии – иногда вполне успешно, иногда не очень. Мужчины и женщины самого разного возраста находятся в поисках счастливых мгновений и ради них рискуют.

Пересадка в Болонье

Платформы на станции Мизано, как и на всех маленьких итальянских станциях, были низкими. Суховатая итальянская трава поднималась с ними вровень. На одной платформе толпились в ожидании поезда на Анкону. На другой — желали в сторону Болоньи. Пространство между перронами выглядело соблазнительно плоским.

Ни с одной из сторон поезда не было видно и в помине, и поэтому одиннадцатилетний Кирилл сообщил отцу, что перебежит сейчас через пути и купит на противоположной стороне, в зданьице вокзала, в кафе еще одно пирожное с кокосовой стружкой. В дорогу. Топать к подземному переходу в конце платформы было, конечно, не резон.

Дмитрий Олегович смутился.

— Подожди, Кирилл, — он указал на красные сигнальные буквы, бегущие по маленькому бетонному откосу противоположной платформы, — видишь, тут запрещено переходить! Тут, знаешь, с запретами не шутят.

Кирилл насупился.

— А чего мне будет-то за это?

— Ну, оштрафовать могут… меня.

— Кто оштрафует-то? — Кирилл расширил светло-карие глаза. — Тут полицейских ва-ще нет! Я их и не видел не разу!

— Нельзя тут, Кирилл, — тихо сказал Дмитрий Олегович, — видишь, никто через них не бегает. Не принято тут… так нарушать.

— Запреты, они для того, чтоб их нарушать, — сообщил сын хмуро. — Андрей так говорит.

Фраза была произнесена папе в отместку — без сомнений. Андрей был нынешний муж матери Кирилла. Ее брак с Дмитрием Олеговичем был драматически денонсирован спустя три года после рождения Кирилла. Короткое это супружество вовсе не было омрачено крупными раздорами или неурядицами деликатного свойства. Все было довольно ровно. Дмитрий Олегович был старше Оксаны на тринадцать лет, но они вполне дружно жили в его маленькой двухкомнатной квартире у Речного вокзала. Тем не менее, встретив Андрея — молодого хозяина двух фитнес-центров, Оксана особенно не колебалась. Андрей замечательно олицетворял воспетую в глянце, крепкую, преуспевающую мужественность. Дмитрий Олегович как-то прохлопал этот быстрый роман. Он в принципе соображал, что с красавицей-женой — вечные хлопоты, но полагал, что с рождением сына их будет меньше. Роковое заблуждение. Один ушлый его приятель предупреждал, что, родив, красавицы отвязываются. Разбирался в предмете.

Новый муж Андрей легко принял Оксану вместе с трехлетним сыном, что тоже, конечно, указывало на благородство натуры и определенные возможности. Маленькому Кириллу была тут же пожалована целая игровая комната, а совсем скоро и крохотная сестренка. За этим дело не стало. С тех пор Кирилл мог ощущать себя сыном двух отцов, из коих одного — вечно веселого и мускулистого — можно было видеть каждый день, просить о покупке щенка сенбернара и звать по имени. Второго же — лысоватого и назидательно-раздумчивого, коего и надлежало именовать «папой» и никак не по имени, Кирилл мог наблюдать в основном по субботам дважды в месяц, и иногда ему это казалось чересчур часто. В таких случаях мама Оксана, добрейшая женщина, увещевала сына, настаивая на запланированной встрече.

Теперь, когда сыну шел двенадцатый год, его запросы в сфере познания и потребления окружающего мира серьезно повысились и укрупнились. Их география охватывала уже пару сытых и симпатичных европейских стран. Впрочем, в Италии он еще не был, чем Дмитрий Олегович не преминул воспользоваться. Он поступил взвешенно и политически грамотно. Кирилл заканчивал этот год вроде бы без троек, если не считать одной — по биологии. Дмитрий Олегович объявил, что недельный тур в Римини с двадцать первого мая — это заслуженный приз. В связи с чем последнюю декаду месяца можно было и не доучиваться. Сын, который Италией, может быть, и не бредил, идею в данной упаковке очень даже поддержал.

В вагоне первого класса вольно гуляла кондиционированная прохлада. За окнами быстро плыла провинция Эмилия-Романья.

— Смотри-ка! — закричал Кирилл, не отрываясь от окна. — Катушки на поле!

— Это сено, — определил Дмитрий Олегович, — это у них вместо стогов… Правда, в мае почему-то…

С первого дня тура он пребывал в некотором напряжении. И постоянно вспоминал другую поездку по этому же маршруту. Та двенадцатилетней давности поездка была счастливейшим событием его жизни. Теперь в этом уже не было сомнений.

Когда они подъехали к станции Имола и в окне поплыли чистенькие бежевые и кремовые коттеджи. Кирилл осведомился:

— А вот этот город — он тоже древний?

Дмитрий Олегович уверил:

— Конечно. В Италии не древних городов нет.

— А вот наш, Мизано, и не древний совсем, — возразил сын, и похоже, просто из чувства противоречия, — там отели одни.

Здесь на станции Имола двенадцать лет назад у них проверили билеты, и Оксана, поблескивая глазами, сразу же предложила перебраться в первый класс. Просто так, из любопытства и для опыта. Они ехали во втором. В первом, и вправду, было полно пустых мест. Напротив оказался седой полный сеньор, который не столько читал «Репубблику», сколько таращился исподтишка на Оксану — гибкую, загорелую, русоволосую. Потом снова слева и справа летели виноградники и светло-зеленые лужайки. Оксана время от времени радостно стискивала его кисть и шептала: «Смотри! Смотри! Вон там!» Пожилой сеньор буравил глазками мимо «Репубблики». Сбоку студенты открывали банки с пивом.

Путь с Оксаной остался в темной придонной глубине памяти, в иной эпохе. В предшествующем миллениуме.

В Болонье им нужно было пересаживаться на «Евростар», идущий до Флоренции. Сто или сколько там километров он просто обязан был одолеть за полчаса. Иначе Кирилл бы ему не простил.

Участок пути от Болоньи до Флоренции был замечателен. Дорога тут рассекала Апеннинский хребет, заставляя поезд то и дело нырять в долгие тоннели.

…Им с Оксаной не хватило тогда сидячих мест в вагоне. Он был переполнен, и они отправились по составу до ресторана. Тут у стойки бара он купил две маленькие бутылки с белым вином и вернулся к ней за столик. Они сидели на потертых сиденьях друг напротив друга, потягивая вино и наблюдая мелькание зеленых склонов с белыми вкраплениями домов. В эти именно минуты его посетило то ослепительное бесподобное ощущение счастья, которое позже уже не баловало. Оно, в сущности, и не должно посещать человека часто.

Когда отец с сыном вышли из-под длинного козырька вокзала, солнце уже набрало полуденную мощь. Воздух был сух и горяч. Зной источали старые стены домов и светлая плитка, которой выложены были узкие тротуары. Выход из тени под яростные лучи казался переходом в иную реальность. Кирилл прилипал к витринам, хмыкая и копая в носу. Потом на маленькой площади, мощеной могучими плитами, он вволю поплескался под водяной струей, бьющей из львиной пасти.

— Па. А ты ведь был уже здесь, да? С мамой?

— Был. С мамой.

Они свернули в другой извилистый проулок, следуя за негустым потоком туристов, одетых как на пляж. Над крышами вырос купол — величественный, в красной блестящей чешуе. Потом еще был древний мост над мелководной речкой Арно, и за мостом программа, в сущности, была исчерпана. У них оставалось еще несколько часов до поезда на Болонью. Они шли по длинной узкой улице, заглядывая в кафе, — выбирали, где притормозить и взять по овощному салату и по кофе.

Кирилл первым среагировал на длинный женский вскрик и дернул отца за короткий рукав тенниски. За вскриком последовала серия коротких воплей: женщина выкрикивала какие-то слова.

Дмитрий Олегович, изучавший меню у входа в кафе, посмотрел через плечо. Он моргал и щурился. Кафе гнездилось на углу улицы и узкого, пахнущего сыростью (блаженством!) переулка. Из толпы, расталкивая локтями ротозеев, вылетел чернявый парень с дамской сумкой в руке. Он чуть накренился и резко свернул влево, намереваясь нырнуть в переулок. Кирилл открыл рот. Дмитрий Олегович скривил лицо, будто собираясь выпить горькое, и, когда парень на мгновенье поравнялся с ним, неожиданно выбросил руку и резким движением выхватил сумку. Беглец по инерции пролетел еще несколько шагов, нелепо растопырив руки. Но справился. Остановился и тут же метнулся назад с перекошенным лицом. Он подлетел к отцу Кирилла с таким пылом, будто готов был тут же свалить заступника чужой собственности на древний булыжник. Но не свалил, а попер грудью, пытаясь быстрым обезьяним движением выхватить сумку, которую Дмитрий Олегович спрятал за спину. Дмитрий Олегович отступил, увертываясь. Вор, выкрикнув ему что-то в лицо, вдруг выкинул вперед руку с ножом. Лезвие уперлось обидчику в подбородок.

Вор ощерился, сделал короткий взмах и остановил, задержал лезвие, лишь коснувшись тенниски врага. Бледный Дмитрий Олегович качнулся. За его спиной возникли наконец крики подотставшей погони. Парень, тяжело дыша, спрятал нож и совершенно неожиданно плюнул Дмитрию Олеговичу в лицо. После чего развернулся и умчался в переулок. На сына с отцом вылетела грузная пожилая женщина в белом и следом за ней тоже пожилой сухопарый мужчина в шортах. Дмитрий Олегович придержал его за плечо. Жертвы грабежа разом обернулись. Дама, дыша тяжело, протянула руки и приняла сумку. Еще пару секунд заняло изучение ее недр. Потом женщина прерывисто сказала по-английски: «Спасибо! О, спасибо!» В глазах ее, впрочем, все еще стояли смятение и ужас. Дмитрий Олегович потянул сына за руку, и они скользнули в кафе.

— А тетка эта американка, да? — спросил Кирилл, прожевывая оливку.

— Наверно, — Дмитрий Олегович взглянул сквозь бокал на свет.

— Америкосы — они жадные, — убежденно сказал Кирилл, — жадные и тупые.

Дмитрий Олегович посмотрел выразительно:

— Ну да, тупые. Компьютер изобрели, и тот телефон, которым ты пользуешься.

Сын весьма искусно изобразил лицом животное — хомяка. Грызуны у него получались особенно.

На поезд они едва не опоздали, потому что заблудились и шли на вокзал самой длинной дорогой. В Болонье, где у них был еще час до поезда на Анкону, отец подбил сына заглянуть напоследок в еще одно кафе — с разноцветным мороженым в крупных ячейках.

Кирилл оценил. Разминая ложкой скользкий кофейно-шоколадный шар, теснящий другой — желтый, цитрусовый, он заметил:

— Самое оно. Что нужно было! И «спрайтику» еще! И хорошо, что с вокзалом рядом, а то бежать потом… Па, а правда, Юпитер, он из газа?

— Газовый шар, — подтвердил Дмитрий Олегович, — нет твердой поверхности.

— Охренеть! — восхитился Кирилл, вминая ложку в шоколадный Юпитер. — Просто прикол.

Спустя пару минут он пожелал в туалет.

— Возьми ключ у бармена, — посоветовал Дмитрий Олегович, — это на втором. Там нет разделения на мужской и женский, он там один. Большой и удобный, и с музыкой.

Пока сын ходил исполнять замысел, отец сидел хмуро и почти недвижно. Но потом, заметив, что яростный луч из окна скользит по быстро тающим планетам в вазочке, машинально двинул ее по столу в тень. Ему очень хотелось именно здесь и именно сейчас извлечь из памяти прежнюю щемяще-сладостную ностальгическую ноту. Вынуть из глубин памяти еще пару сюжетов из той, двенадцатилетней давности, поездки. Но эта нота уже не звучала. Что-то нарушилось. Память вместо этого непрерывно исторгала бешеные глаза и быстрый оскал уличного грабителя.

Еще он сейчас был бы не прочь закурить, но с этой привычкой было покончено еще за пару лет до Оксаны.

В поезде они почти не разговаривали. Сидя напротив отца в удобнейшем кресле с подлокотниками, Кирилл потягивал лимонад из банки. Дмитрий Олегович следил за мельканием поросших лесом холмов. На секунду он все же оторвался от окна.

— Согласись, тут по этим местам лучше прокатиться на поезде, чем на машине. Больше увидишь.

Кирилл смотрел вглубь банки. Ответил как-то отрешенно, с вялой интонацией.

— Андрей взял бы машину…

Дмитрий Олегович чуть не выругался. Ей Богу, любому терпению есть предел.

— Мы с Андреем очень разные люди, — сказал он резко.

— Да, разные, — согласился Кирилл.

— У него денег больше, — подзадорил отец.

— Денег? — сын на секунду задумался, глядя в окно. — Разве? Да не. Я в другом смысле…. Ты ведь хотел как бы вспомнить… ну, места эти, да? Ты маму любишь.

Ошарашенный поворотом темы Дмитрий Олегович ответил не сразу. Но все же хмуро и с достоинством сказал:

— Ну что ж. Он тоже, наверно, любит.

— Нет, — Кирилл отхлебнул из банки и как-то очень просто добавил, — нет, не любит. У него есть другие женщины.

Оставшийся путь до их курортного местечка они в основном молчали, а Дмитрий Олегович размышлял. С самой мыслью сына он был вполне согласен, но полагал, что для такого заявления, в общем, нужен был повод. Эпизод с грабителем был явно из другой итальянской оперы. Склонный с некоторых пор к мистике Дмитрий Олегович принял, в конце концов, весьма занятную версию: на сына, вероятно, повлияло то, что часом раньше в Болонье он посетил место своего зачатия.