Алое пламя

Илья Дюдяев, 2018

Недавно прошедший обучение драконоборец возвращается домой, чтобы защищать город от нападений драконов, но всё идёт не так, как он предполагал. Единственного родителя больше нет, а друзья, хоть и остались верны, изменились. И так плохое положение ухудшается, когда он встречается с шайкой разбойников.Содержит нецензурную брань.

Дом

Вермир постучал три раза, едва касаясь двери. Через минуту постучал ещё раз, но настойчивее и громче. Никто не открыл. Он нахмурился, оглянулся. Никого, лишь ветер гоняет пыль по улице. Скинув сумки на крыльцо, он обошёл дом и, пробираясь через кусты, заглянул в окно. Пусто. Гладя подбородок, Вермир вышел на дорогу, ещё раз оглянулся, и пошёл к соседнему дому, который в десятке метров.

Этот дом стар, как княжество Рогвельд, где впервые начали строить такие дома. На вид огромен, внутри тоже достаточно пространства: две большие комнаты разделены меж собой порогом и двойной, словно ворота, дверью, печь в углу. Обычно в таких домах живут большие семьи размером до дюжины человек. Во всех таких домах, где побывал Вермир, есть большой дубовый стол.

Вермир уже взошёл на крыльцо и собирался постучать, как дверь открыла старушка с хмурым взглядом в потасканном бесцветном платье.

— Чаво надо? — скрипуче спросила она.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, вы не видели, может, пекарь из соседнего дома куда-нибудь ушёл?

Вермир слегка улыбнулся, сказал осторожно, тихо, всем видом показывая, что не хочет плохого, но старушка всё равно посмотрела затравленно, испуганно, оглядываясь по сторонам, будто ждёт, когда кто-нибудь выпрыгнет.

— Не видели? — повторил вопрос Вермир.

— А вы кто? — спросила старушка, прикрывая дверь. Остался торчать лишь длинный, кривоватый нос.

— Я его сын. Извините, может, я вас беспокою, но мне очень надо узнать, куда он ушёл.

— Он умер, — тихо сказала старушка и резко захлопнула дверь.

С грохотом опустилась щеколда, прогремела цепь, а Вермир остался стоять, смотря на тяжёлую дверь. В груди будто упал молот, оставив лишь пустоту. Он не видел отца шесть лет, укорял себя, что расстался с отцом не так, как должен был, но всегда успокаивал себя, говорил, что приедет и всё будет хорошо. Теперь не будет. Он вспомнил образ отца, голос, слова, захотел придаться печали, прилечь прямо здесь, на земле и вспоминать, но одёрнул себя. Теперь много времени для грусти, некуда торопиться. Через минуту Вермир уже взял сумки и направился к градоначальнику.

Пилан — небольшой, немногочисленный городок, больше похожий на большую деревню. Широкие грунтовые улицы с зеленью по краям пусты, хотя Вермиру кажется, что в детстве были полны народа. Только в центре, где расположена резиденция управляющего, рынок, неработающее здание суда, шумно, многолюдно, но после шести вечера, обычно, наступает такая же пустота, как и на окраинах. Здесь нет многоэтажных каменных домов, как в столице княжества, мощёных дорог или тротуаров, лишь главная улица и центр из камня. Деревянные дома расположены по краям дороги, много кустарников, деревьев, зелени в целом. За четырёхметровой рекой, пронизывающей город, словно иголка катушку ниток, лес на холмах. Здесь не так, как в большинстве маленьких городов. Горожане хватаются за всё: рубят деревья, делают доски, выращивают пшеницу, рожь, овощи, возят песок из карьера, производят стулья, молотят муку, работает кузня.

Резиденция градоначальника хоть и стоит в центре города, но ограждена, и больше похожа на сад, много растений, цветов, вырезанных фигур из кустов, небольшой фонтан, с каменными бортиками, посреди всей зелени каменное здание, высотой в несколько метров, с белыми колоннами.

У открытых железных ворот никого не оказалось. Вермир прошёл по алее, разглядывая цветущую красоту, к зданию. Перед большими, в два человеческих роста, дверьми старый, но прямостоящий слуга во фраке и белых перчатках.

— Я к градоначальнику, — сказал Вермир.

Слуга холодно осмотрел просто одетого гостя. На Вермире лишь серая рубашка и кожаные штаны.

— Управляющий принимает только по записи, — сказал слуга, прибавляя надменности с каждым последующим словом, ибо всё больше уверялся, что перед ним не важная персона, а простолюдин. — Перед входом в сад есть доска, следует записаться на ней, важно знать, что нужно полное имя. Завтра к обеду будет выставлена ещё одна доска, на которой время, когда вы записаны, то есть когда следует прийти.

— Я не могу ждать. Срочное дело.

К взгляду слуги прибавилось лёгкое презрение.

— Вы можете сказать мне, я передам.

Вермир выждал пару секунд, смотря слуге в глаза.

— По закону чиновники должны немедля принимать высокопоставленных служащих из цитадели.

Слуга опустил взгляд, проговорил:

— Пройдёмте.

Вермир прошёл за слугой через приоткрытые двери. Внутри богатая обстановка: картины в золотых рамках, мраморный пол, расписанный картиной залива, украшенные драгоценными камнями люстры, мебель из дорогого дерева. Вермир взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж, но двинулся за слугой в просторную комнату с длинным обеденным столом. Во главе стола полный мужчина лет пятидесяти со вторым подбородком в просторном белом халате поедает чайной ложечкой яйцо в подставке, но остановился, завидев гостя.

— Это управляющий городом, Вергилий Суальский, — сказал слуга, поклонившись.

Вермир поправил съехавшую сумку. Для него секрет, почему всех чиновников представляют так: сначала имя, а потом фамилия. Он читал про много княжеств, но не в одном такого нет, тем более, в княжестве Рогвельд, где полное имя — фамилия, имя и отчество.

— Торсоу Вермир Малдович, — сказал Вермир.

Градоначальник, прождавший с ложкой у рта, всё-таки съел, прожевал, туго проглотил и хрипло проговорил:

— Что вам надо?

— Я пришёл за ключами от дома моего отца, — сказал Вермир.

— Что? — сказал городовой, сморщившись. Он посмотрел на слугу.

— Он сказал, что из Цитадели! — возмущённо вскричал слуга.

— Так и есть, — сказал Вермир.

— Иди, — сказал градоначальник, — позови Ифи!

Слуга ушёл, согнувшись до пола. Градоначальник отхлебнул из золотого бокала и опёрся о спинку стула.

— А я знаю вашего отца, — сказал он, крутя указательным пальцем и смотря в потолок, — хороший хлеб пекёт.

— Пёк, — поправил Вермир.

— Да-да, очень жаль, — сказал градоначальник без сожаления, — но я также помню, что его сын уехал далеко на юг, учиться на драконоборца.

— Это так.

— А разве… — медленно проговорил градоначальник, рассматривая бедную одежду и богатую внешность гостя, — разве драконоборцы не ограничены в имуществе? Насколько я помню, закон гласит, что всякий, кто желает вступить в ряды борцов с угрозою летающей и огнедышащей, обязан отречься от денег, имущества и благ мирских. Разве не так? Кажется, я даже процитировал.

— Это не так, вы перепутали с другим очень известным сословием. По закону нашего княжества, всё имущество переходит от отца к сыну, по старшинству. И если только нет наследников, то тогда имущество переходит в руки города.

В комнату зашёл худой мужчина в чёрном кафтане и сапогах по колено, с чистыми и подозрительными глазами, с лицом в форме ромба. За ним подошёл и слуга.

— Здравствуйте, — медленно проговорил мужчина, осматривая Вермира.

— О, Ифи! — радостно вскричал градоначальник. — Садись, пожалуйста, отобедай со мной. Заодно помоги решить задачу.

— Приветствую вас, господин, — сказал Ифи, улыбнувшись, отодвинул ближайший стул и присел.

— Скажи, ты помнишь Малда Торсоу? — спросил градоначальник

— Пекаря? — спросил Ифи.

— Да. Вот, молодой человек говорит, что его наследник.

— Так-с, так-с, — проговорил Ифи, постукивая по столу ладонями. — Так в чём собственно проблема? — спросил он, обращаясь к Вермиру.

— Я пришёл за ключами от дома, который принадлежит мне по праву.

— Несомненно, несомненно. Ведь для этого мы и здесь, чтобы помочь людям получить то, что их по праву.

— Именно, — сказал Вергилий, протягивая руку к бокалу с вином.

— Но наша задача проверять, чтобы кто-нибудь случайно не получил чужого. Скажите, у вас имеются документы, подтверждающие вашу личность? Простите, личность сына пекаря.

— Торсоу Вермира Малдовича, — прибавил градоначальник, кинув в рот пару виноградин.

Вермир простоял пару секунд, будто раздумывая, и улыбнулся.

— Карта драконоборца подойдёт? — спросил он, вытаскивая из бокового кармана сумки небольшую блестящую карточку и протягивая Ифи.

Ифи взял карточку двумя руками.

— Торсоу Вермир Малдович, — зачитал он вслух, — драконоборец, закончил обучение в Цитадели.

На карточке изображён полукруглый щит и портрет Вермира, а на другой стороне флаг княжества Рогвельд. Ифи сравнил портрет и стоящего перед ним человека. Чёрные короткие волосы без чёлки, толстые, короткие брови, карие глаза издали могут сойти за чёрные, овальное лицо, лебединая шея. Похож, разве только волосы немного подросли. Ифи прочертил ногтем имя на карточке.

— Не стирается, — сказал Вермир, ухмыльнувшись.

Ифи улыбнулся и отдал карточку.

— Что же, вы действительно тот, за кого себя выдаёте. За сына пекаря.

Вермир на мгновение приподнял брови.

— Раз мы разобрались, — продолжил Ифи, — то я пойду за ключами к вашему дому.

— Как же хорошо, что всё встало на свои места, — проговорил градоначальник.

Несмотря на доброжелательные слова и даже интонацию, Вермир увидел, что у градоначальника слегка подрагивает второй подбородок. От злости. Да и весь вид говорит о том, что он смертельно обижен.

Ифи вернулся со связкой ключей через пару минут и вручил их Вермиру.

— Поздравляю вас с возвращением, — сказал он.

Вермир убрал ключи в боковой карман сумки и попрощался. Когда он вышел в сад, то услышал обрывок фразы: «…теперь побережье…», но внимание оказалось слепо.

На улице снуют люди. Хоть город и немногочисленный, но это не значит, что пустой. Вот идёт пара, за ними ещё одна, дальше группа смеющихся мальчишек, после активно разговаривающие женщины с корзинами. Создаётся ощущение многолюдности. Всегда можно увидеть прохожих, по крайней мере, на главной улице. Что примечательно, не видно карет, повозок, лошадей в целом. По закону этого княжества лошадей не впускают в город, все перевозки внутри города осуществляются с помощью телеги и человеческой силы. В Пилане лошадей можно встретить только за городом, на предприятии, например, на лесозаготовках.

Вермир остановился, посмотрел на вывеску с надписью «Синяя птица» и соответствующим рисунком. В груди потеплело, он ностальгически улыбнулся. Из таверны доносятся шум, смех, разговоры, превратившиеся в комок непонятных слов. Таверна двухэтажная, но первый этаж расположен в подвале. Вермир спустился по каменным ступеням, дверь открылась, из таверны вышли два шатающихся мужика, невнятно бормоча на пьяньчужском. Один упал на лестницу и потянул за собой товарища. Вермир усмехнулся и прошёл внутрь.

Все столы забиты людьми до отказа, как и едой и выпивкой, одинокие посетители выпивают за достаточно длинной стойкой. Света от двух маленьких окон не хватает, в углах свечи, накрытые усиливающим колпаком, а в центре люстра с пятью такими же свечами.

Вермир присмотрел свободное место за стойкой, сумки поставил под ноги. Здоровый лысый мужик в заляпанном фартуке протирает стойку, добавляет выпивку, разговаривает с посетителями. У него круглое лицо, на лбу чёрточка, а нос похож на грушу.

— Воды, — пытаясь не улыбаться, сказал Вермир.

Мужик мельком глянул на Вермира, машинально протёр стойку и, взяв бокал, отвернулся.

— Скажите, а ярка ли звезда? — спросил Вермир.

Мужик резко повернулся с полупустым стаканом в руках и испуганными глазами, а вода выплеснулась на пол.

— Вермир? — удивлённо спросил мужик и выпил воды.

Это их фраза. Когда кто-нибудь из них грустил, второй подходил и говорил: «ярка ли звезда?». Это служило сигналом, что не стоит сдаваться. Под звездой они подразумевали себя, не тело, а ментальную часть, и если звезда не погасла, если освещает вокруг на миллионы лет, то всё будет хорошо, не смотря на трудности.

— Здравствуй, Нелд, — сказал Вермир, протягивая руку.

Нелд закрыл кран и поставил стакан. Он пожал руку крепко, тщательно качая и всматриваясь в глаза друга.

— А ты стал красивее.

— Да-а, раньше я был не очень, — сказал Вермир, смеясь.

— Ты давно приехал?

— Сегодня, утром.

— Ты уже знаешь?

— Об отце? — спросил Вермир и горько вздохнул, посмотрел в сторону. — Да. Как это случилось?

— Точно не могу сказать. Говорят, сердце.

— Давно?

— Неделю назад, — Нелд попытался встретиться глазами с Вермиром, но тот их опустил. — Он был хорошим человеком, все это знали.

— Да.

— Если честно, не думал, что смогу увидеть тебя.

— Было место, попросился.

— Это большая удача.

— Наверное, — прошептал Вермир, но тут же вернул голос. — А ты держишь таверну? Как успехи?

— Ну, неплохие, — сказал Нелд, взяв тряпку и начав яростно оттирать пятно на стойке. — Народ есть, постоянные клиенты есть, частенько снимают комнаты. Семью прокормить хватает. Кстати! — вскрикнул он и ударил себя по лбу тряпкой. — Совсем забыл сказать, я же стал отцом!

За столом у стены разгорелась ссора. Мужчины не поделили женщину. Один, довольно крупный и мускулистый, врезал другому, худому с узкими плечами, так, что худой перелетел через стол. Остальные из этой кампании вскочили и начали кричать друг на друга. Женщина, из-за которой всё началось, отошла в сторону и смотрела на разгорающуюся драку.

Вермир встал и направился к буянам.

— Не стоит, — сказал Нелд, слабо улыбаясь.

Вермир обернулся.

— Это же твоё заведение. Неужели ты допустишь здесь такое? — не верящим голосом спросил Вермир.

— Вот дерьмо, — прошептал Нелд, смотря в удаляющуюся спину другу.

Когда Вермир близко подошёл, то невзначай заметил лицо женщины и остановился, по спине пробежали мурашки, сморщивая кожу, а по волосам будто пропустили разряд тока.

— Дора… — ошеломлённо сказал он.

Женщина вскинула голову, её глаза расширились до предела. Из одежды на ней только потёртый сарафан, а внешне напоминает плетёного человечка. Худые, как спички, руки, маленькое лицо с остреньким подбородком, засаленные рыжие волосы, обветренная кожа местами потрескалась, на коротком носике оставшийся от перелома бугорок, сухие, бледно-розовые губы.

За секунду в голове Вермира пронеслись десятки воспоминаний, как они гуляли, смеялись, говорили обо всём, о чём можно и нельзя, целовались, как держа за руку и проникновенно смотря в глаза, говорил, что найдёт её.

Крупный посмотрел на Вермира с опаской, но через мгновение агрессивно выставил голову вперёд, а кулаки сжал.

— Чё те надо? — сипло сказал он. — Чё ты на неё смотришь? Это моя баба!

Вермир медленно перевёл взгляд на буяна. Глаза сияют спокойствием, чистотой, частичкой мудрости. Худой кое-как поднялся, зажимая левый глаз. Вермир почувствовал напряжённую тишину и взгляды.

— Вы не могли бы прекратить дебоширить? — спросил Вермир.

В злых глазах буяна промелькнула искра, будто мысли, но через пару секунд в глазах появилась насмешливость. Он выпрямился, криво улыбнулся.

— А-то чё? — сказал он, посмеиваясь. — Чё ты мне сделаешь, мелкий, жалкий, слабовольный сопляк? — говоря это, буян тыкал указательным пальцем в Вермира, пока не коснулся груди.

Вермир не производит впечатление мелкого, жалкого и слабовольного, напротив, высокого, как в росте, так и моральных качеств, хотя по сравнению с буяном действительно маловат, уверенного в себе, спокойного, стального.

Вермир схватил руку, положил на стол, прижав кисть, а другой рукой надавил на плечо. Буян присел, крякнув, и сжал челюсть. На мгновенье в голове Вермира пронеслось: «А не сломать ли руку? Ведь не успокоиться…», но почти сразу же откинул идею. Прошли разнообразные возгласы, кто-то яростно закричал, кто-то засмеялся, кто-то угрожал, кто-то шутил, но всем интересно, что будет дальше.

Вермир прошептал на ухо буяну:

— Я тебя сейчас отпущу, но ты уберёшься со всеми своими друзьями. Хорошо?

Буян не ответил, Вермир посильнее надавил на плечо.

— Хорошо-хорошо! — поспешно сказал здоровяк.

— Отлично, — сказал Вермир, отпуская руку.

Таверна разочарованно вздохнула, посетители вернулись к выпивке и еде. Кампания же здоровяка напротив, обрадовалась, хотя смотрела на Вермира, будто готова съесть заживо. Худой, который получил в глаз, щербато улыбнулся, всем видом показывая, что крупный получил по заслугам.

Буян поднялся, зло смотря на Вермира, размял плечо и тихо сказал:

— Пойдёмте.

Кампания из шести человек пошли к выходу, здоровяк всё время пытался прожечь Вермира взглядом. Женщина же опёрлась о стену, скрестила руки на груди и недовольно посматривала то на подошедшего Нелда, то на Вермира.

— Наёмники, — проговорил Нелд, слабо улыбаясь, и развёл руками.

Вермир повернулся к Доре, сверкая глазами, словно звёздами, но не тепло, не ласково.

— Здравствуй, — медленно сказал он, пытаясь смотреть в голубые глаза, но она отвела взгляд. — Если честно, не думал, что встречу тебя здесь. Можешь мне сказать, чем ты здесь занималась?

Дора гордо вскинула голову, посмотрела практически в чёрные глаза, быстро задышала, её щёки покраснели.

— Почему занималась? Занимаюсь!

— Теперь нет, — твёрдо сказал Вермир.

Нелд наигранно засмеялся.

— Она шутит, — сказал он, натянуто улыбаясь. — Она разносчица.

Вермир переместил свой тяжёлый взгляд на него, Нелд выдержал пару секунд, перестал улыбаться и глянул на пол. Вермир вернулся к Доре.

— Как же так вышло, что ты здесь оказалась? — с горечью спросил он. — Мало того, что этим занимаешься, так и сама подходишь, спрашиваешь, не надо ли, а то, конечно, пожалуйста, пройдёмте.

Вермир кривился, размахивал руками, говорил с таким ядом, что себя ненавидел, но остановиться не смог. Дора с красным, как томат, лицом опустила взгляд, грязные рыжие волосы частично закрыли лицо, словно барьер, от тяжких, карающих слов. На глазах выступили слёзы. Вермир это заметил, остановился, в его глазах на секунду блеснул страх.

— Тебе-то хорошо! — выкрикнула Дора срывающимся голосом, всколыхнула руками. — Высокий! Красивый! Статный! Действительно, зачем тебе такая, как я! — она запнулась, быстро задышала, сбавила голос. — Хочешь знать, что случилось? Хочешь знать, почему? Почему так случилось? Почему я здесь? — она посмотрела в глаза Вермиру. — Потому что ты ушёл, потому что ты нас бросил, всех нас, и отец твой умер из-за тебя!

Она рванула и убежала на второй этаж, заливаясь слезами. Трактир опять обернулся к Вермиру, но видя, что самое интересное закончилось слишком быстро, отвернулся. Хотя некоторые подвыпившие всё же смотрели на Вермира, ища хоть какое-то развлечение. Нелд вздохнул, качнул головой. Вермир сел на стол.

— Она сгоряча, это не так, — тихо сказал Нелд, сжимая лоб.

— В какой-то мере это правда, — спокойно сказал Вермир, но смотря в никуда. — Если бы я не уехал, остался, всё действительно было бы по-другому, только неизвестно как.

— Её мать умерла спустя год, как ты уехал.

— А отец? — спросил Вермир, посмотрев на Нелда.

— Спился.

— Надеюсь не здесь, — проворчал Вермир. — Скажи, неужели у тебя не было работы? Она же умеет готовить, стирать, не знаю. Разве не было?

— Не было места, да и сейчас нет, — проговорил Нелд, грустно смотря на друга. — Разве что выгнать кого-нибудь, взять её… но другая же будет этим же зарабатывать. Ты бы так поступил? Ты этого хочешь?

Вермир едва заметно качнул головой.

— Я и подумал, — продолжил Нелд, — что лучше пускай здесь, я, хотя бы, если что, смогу защитить, хотя бы заступлюсь. Под рукой хотя бы, а там… непонятно где, непонятно что с ней.

Внутри Вермира разгорелся огонь, ярость разошлась по всему телу. Омерзение, отвращение, низость, безысходность — эти чувства вторглись в мысли, подливая масла в огонь, разожгли ярость. Он хотел что-то сломать, разрушить, избить, кричать, но ничего не делал, лишь сидел и смотрел в стену с пустым взглядом. Как всегда, он не выпускал ярость, держал на поводке, а огонь превращался в пепел. Каждый раз огонь плавил душу и разум, каждый раз, после пепла, что-то загоралось вновь, но Вермир знал, что так не может быть вечно, когда-нибудь огня не станет.

Вермир встал и тихо сказал:

— Я домой.

Он пошёл, медленно ступая, к стойке, взял сумки и вышел. Улица встретила шумом, люди ходят, не замечая печали Вермира, гогочут, ругаются, смеются, а он сгорает, словно фитиль. Каждый шаг неосмысленней прошлого, Вермир не видит ничего, словно смотрит не вперёд, а только внутрь себя, видит печаль, заботы. Мысли спутываются в огромный ком и пульсируют, доводя до исступления. Свет солнца, тепло, людей, шум, он ничего не замечает, лишь идёт по улице. Он даже не заметил, как сошёл с главной улицы, свернул на Тырскую, полную проулков и тупиков. Здесь достаточно глуховато, лишь изредка слышатся крики или ругань, не часто можно увидеть прохожего, и больше напоминает лес, где вдали поют птицы, только вместо птиц люди, и они переругиваются, ветер шелестит листья, а здесь ветер тревожит бельё на верёвках, тихо, спокойно. Через эту улицу быстрее дойдёшь до дома, не надо делать огромный крюк. В детстве он часто возвращался этой дорогой, частенько возвращался именно от Нелда.

Вермир не заметил, как его схватили и затащили в маленький, размером в несколько метров, переулок. Вермир сразу же очнулся, не совсем понимая, схватил руку и вывернул. Сиплый голос вскричал. Но их так много, что Вермира тут же скрутили, он пытался отбиваться, но бесполезно. Руки развели, как и ноги, положили на землю. Сумки сняли.

Вермир запаниковал, но через пару секунд успокоился, стал просто беспокоен за жизнь. Куча отёкших, красных, криво и беззубо улыбающихся, с блестящими глазами, лиц. Их оказалось шестеро. Вермир заметил здоровяка, что был в таверне.

— Вот это встреча! — вскричал здоровяк, улыбаясь во весь рот. — Да-а, брат, есть же справедливость! Есть! — он захохотал, запрокинув голову, дружки поддержали. — Двадцать минут назад ты был силён, видел себя крутым, все эти засранцы, тупые пьяницы, думают, что ты отважен, бесстрашен, полон чести и достоинства, одним словом, герой. Но что же сейчас? Что? Ты лежишь на земле, где теперь твоё геройство? А, парни, правильно я говорю?

— Да! — крикнул один.

— Так и есть! Думает, всех умней, а на самом деле дуралей! — крикнул другой.

Остальные захохотали. Здоровяк разошёлся, стал ходить взад-вперёд, махая руками.

— Видишь ли, — сказал он, — я человек честный, можно сказать, справедливый, люблю честность и справедливость. За ту бабу я заплатил, но не получил желаемого, но теперь… теперь я получу даже получше, чем худое бабье тельце. Держите крепко, парни.

Вермир заметил, как блеснул нож в руке здоровяка. Он закричал так, как никогда не кричал. Будто бы не людской крик, дикого животного, загнанного в угол, бьющегося в исступлении. Первобытный крик, как кричали далёкие предки даже не людей. На секунду хват правой руки ослаб, видимо, от испуга, Вермир рывком высвободил руку и, сжав указательный палец, ударил наотмашь. Здоровяк закричал, схватился за глаз, согнулся. Руку Вермира тут же схватили и прижали к земле, он отчаянно задёргался, всеми конечностями и всеми мышцами, но без толку. Здоровяк взревел, яростно пнул голову Вермира, словно мяч. Вермир не почувствовал боли, лишь лёгкий звон в голове, но удары продолжили сыпаться, здоровяк просто топтал лицо. Вермиру не больно, словно оказался внутри огромного колокола, а звонарь почему-то решил, что пора бить. Он потерял чувство времени и пространства, будто вышел из тела и наблюдал, как пятеро мужиков удерживают юношу, а шестой избивает, он не о чём не думал, не было никаких мыслей, просто голые чувства. Обида, отчаянье, глупая и даже в чём-то детская злость.

Здоровяк перестал молотить набухшую, словно арбуз, голову. В волосах и на лице кровь, бурая, не та, что проливается, когда режут глотку, а та, что выходит капля за каплей, как из прохудившегося бочонка.

— Ты посмотри! — закричал здоровяк, удерживая трясущейся рукой вытекающее белое вещество с разломанным коричневым кружком и болтающийся на нерве. — Он мне глаз выбил! Эта сука мне глаз выбила!

Он размахнулся и ещё раз с силой пнул голову Вермира, достал нож и перерезал нерв дрожащей рукой, морщась. Дружки же смотрели с отвращением, отвернулись, будто боль главаря могла перейти им. Один отошёл к стене, согнулся, держась за живот, изо рта полетели кусочки пищи с жижей. Здоровяк выкинул остатки выбитого глаза, глазница опустела, веко опало, словно лишняя кожа. Он отогнал худого, того самого, с которым дрался в таверне, и сел на Вермира верхом, держа нож кверху.

— Держите его крепче, — мрачно скомандовал здоровяк. Зрачки Вермира расширились, как и ноздри, по телу, словно разряд, прошла волна мурашек, холод пощекотал спину. — Глаз за глаз, — кровожадно и хладнокровно сказал здоровяк.

Разбойники прижали Вермира, на ноги навалились, а на руки встали, голову же держали в три руки, но она всё равно поворачивалась.

— Крепче! — рявкнул здоровяк, занося нож.

Голову Вермира прижали, словно тисками, он не смог ею даже двинуть. С диким взглядом смотрел на острие клинка, не выдержав, закрыл глаза и выдохнул. Здесь, в темноте, за закрытыми веками, раздался раскол, высокий, как небо, яркий, как молния, и такой же быстрый. Время пошло медленно, настолько медленно, что Вермиру показалось, будто остановилось. Он оказался где-то в промежутке между темнотой и расколом, этот яркий, ослепительно яркий раскол притянул всё внимание, он только о нём и думал, и видел только его. Вермир видел его настолько долго, что начал замечать маленькие детали, раскол напоминает кривой, но тонкий столб, а вокруг свет менее яркий, сложенный в окружность, по бокам свет желтоватый, а снизу и сверху маленькие сверкающие будто бы искорки коричного цвета. Картинка начала дрожать и пульсировать, двигаться взад-вперёд. Вермир как-то отстранённо заметил, что кто-то кричит, и крик необычный, не просящий помощи, или окликающий, нет, крик первородный, с неосознанной печалью, будто крик говорит об утрате, о боли и не справедливости, но с тем же крик не походит ни на человеческий, ни на крик животного.

Время пошло быстрее, но всё равно не так, в голове Вермира успело пронестись тысячи больших и малых мыслей, чувств, вопросов. Он понял, что дышит, и дыхание это быстрое, будто шустро бежит, левая часть головы будто вымазана в масле, а глаз и вовсе залит. Вскоре он понял, что крик, который напугал его до дрожи, издаёт сам. Окружающий мир также вернулся, не весь, но вернулся. Вермир видел лишь темноту с пульсирующими красными краями, но знал, что лежит на земле придавленный, он уловил эту мысль из тысячи других, куда-то бегущих, словно сумасшедшие, словно настал конец всему и пора эвакуироваться. Вслед за накатывающей, как прилив, болью последовали другие боли. Быстрые, мелкие, продолговатые, точные, с множеством оттенков, в конце концов, они достигли такого масштаба, что могли посоревноваться с главной. Вермир всё же понял, что эти боли от одного и того же источника, понял это сразу, как только представил клинок рассекающий плоть.

Разбойники тупо, с дубовыми лицами наблюдали, как здоровяк кромсает лицо юноши. Они не понимали, или даже не хотели понять, что происходит. Они не хотели видеть грязь, несправедливость, не хотели видеть низость и сущность негодяйства. Они не хотели видеть этого, потому что понимали, увидеть это равноценно признанию вины перед собой, что ты, в сущности, не просто подлец, ты монстр, чудовище из чудовищ.

Прохожие, что услышали крик, тут же убегали, а те, кто осмелился, гонимые любопытством, подойти, проходили мимо, увидев, что происходит. К тому же старались, чтобы их не заметили.

Здоровяк, закончив орудовать ножом, встал над залитым в крови Вермиром, захохотал, вскинув руку с окровавленным ножом. Вермир захлёбывался в крови, словно оказался в густой реке, и тонул, вскидывая руку, чтобы кто-нибудь помог, вытащил из бурого омута, но всё напрасно, здесь нет людей.

— Вот! Теперь личико прекрасно! — вскричал здоровяк, показывая зубы.

— Пузо продырявь, — равнодушно сказал худой, с лиловым фингалом, беря сумку, — а-то вдруг выживет.

Здоровяк облизнул губы и, нагнувшись, всадил в живот Вермира нож по рукоять и, прокрутив, вынул. Он харкнул на залитое кровью лицо, закинул, посмеиваясь, вторую сумку на плечо и пошёл. Дружки пошли за ним, выстроившись в два ряда. Во главе второго ряда худой.

Вермир инстинктивно схватился за живот, прикрыл рану. Он ничего не видел, оставшийся глаз залит кровью, прикрыт веком. По телу проходят разряды боли, но в центре, в животе, дыра, из которой льётся алая кровь. Вермир на секунду задумался, что почти не соображает, голова не перестаёт гудеть, но с каким-то странным спокойствием, в обход разных болей, утрате глаза и ранам на лице, уворачиваясь от разных мыслей он сразу понял, что скоро умрёт.

Вермир не помнит, сколько пролежал на земле, словно рыба, выброшенная на берег с открытым ртом, только он не в испаряющейся воде, а в засыхающей крови. Он уговаривал себя не двигаться, не шевелиться, ведь конец близок. Он лежал, равномерно дыша, мало понимая, но точно зная, что осталось совсем чуть-чуть. Он пролежал, может час, а может несколько десятков секунд, под ним образовалась маленькая лужица и становилась всё больше.

Вермир прекратил дышать на выдохе, тело расслабилось, кожа постепенно синела. Из тысячи тысяч образов возник собственный, высокий, усмехающийся, с ослепительной улыбкой, стоит над Вермиром, его спина защищает от лучей солнца, ветер теребит траву, волны разбиваются о скалы, а брызги уносит. Образ присел и сказал: «Вставай». Словно от разряда Вермир глубоко вздохнул, хотел открыть глаз, но засохшая кровь образовала корку. Всё в голове Вермира переменилось, показалось, что куда-то надо спешить, спешить, не медля ни секунды. Он зашевелился, сел, кровь брызнула из живота, он сильнее прижал руку, с трудом встал, при этом, чуть не упав, содрал с глаза корку крови и слегка поднял веко, но ничего путного не увидел. Показалось, что всё вертится, стена меняется местами с землёй, кусочек неба тоже принял участие в карусели. Он шёл на ощупь, одной рукой опираясь на стену, а другой придерживал рану на животе, словно в бреду, уверен, что куда-то опаздывает и нужно непременно торопиться. Дошёл до выхода из тупика, покачнулся, чуть не упал, но цепкая хватка о здание помогла удержаться, лишь врезался с размаху о стену, как бывает с жутко пьяными. Несмотря на весь бред, где-то глубоко внутри, словно в скорлупе, он понимал, что истекает кровью и, скорее всего, упадёт замертво, но решил дойти до конца. До желанного конца.

Разбойники же всю дорогу грязно шутили, хохотали, толкали друг дружку в плечо. Они были беззаботны и счастливы. Здоровяк первый вошёл в кабак. Это здание странное, одноэтажное, больше похожее на спичечный коробок, снаружи стены выкрашены в чёрный цвет, а шума совсем мало, хотя должно быть много, ведь кабак — место увеселительное, но никто не орёт на пол улицы. Здоровяк пошёл по узкому для него коридору, на пути встречались открытые комнаты, полные тихо попивающих мужиков, кто-то даже не замечал здоровяка, а кто-то вытягивал шею, кто-то точил ножи, а кто-то просто лежал на кровати, смотря на потолок. Наконец здоровяк подошёл к столу, за которым худой писарь. Он до того худ, что на фоне его рук кисти кажутся слишком большими, а энергичные глаза не гармонируют с бледным лицом, на голове у него коричневая шляпа. Он сидел и копался в бумажках, но как только здоровяк уронил сумку, то подскочил.

— Где он? — спросил здоровяк.

— Что это? — спросил писарь, скривив рот, будто увидел что-то отвратительное. Он будто и не заметил, что у здоровяка нет одного глаза, и идёт кровь.

Подошёл худой, здоровяк сбросил вторую сумку на стол.

— Да что это?! — вскричал писарь, быстро переводя взгляд с сумок на здоровяка.

— Деньги, вещи, ключи. Это в одной. Разберись, в общем, — сказал здоровяк, уходя. Худой пошёл за ним.

Писарь почесал затылок, ещё раз осмотрел сумки и крикнул:

— Эй! Слышишь меня?! Эй!

Справа, метрах в двух от писаря дверь открыл встревоженный мужик.

— Чего? — глухо спросил он.

— Иди, скажи, что тут без него не разобраться.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил мужик.

— Я сказал, иди! — вскричал писарь.

Через пару минут подошёл высокий мужчина в чёрной жилетке, под ней белая рубашка, со светлыми волосами, длинная чёлка, достающая до глаз, вечно зачёсывает её набок, а когда приходит в ярость, а это бывает редко, она треплется по всему лбу, но когда начнёт зачёсывать, то все сразу выдыхают. Он вечно доброжелательно улыбается, но не сейчас, сейчас поджал тонкие губы, зелёные глаза смотрят остро, а тонкие брови нависли, словно тучи.

— Скажи мне, Ласис, почему я каждый раз должен сюда ходить? Я для чего тебя сюда поставил? — спросил он, смотря в бегающие глаза писаря. — В чём проблема?

— Гихил, Буган пришёл. Принёс вот это, — сказал писарь, указав на сумки.

— Я же сказал ему больше не приходить, — напряжённо сказал Гихил. — Что внутри?

— Не знаю, я не смотрел. Буган сказал, что там деньги, ключи и какие-то вещи, — Ласис одновременно и говорил и развязал сумку. Он раздвинул горлышко, показался сверкающий полукруглый щит.

Ласис бледен, но побелел ещё сильнее. Гихил сорвался с места, его тяжёлые, но быстрые шаги разнеслись из коридора по комнатам, привлекая внимание.

Здоровяк сидит на кровати, тискает полную женщину. В комнате ещё два человека, косоглазый сидит за столом, попивает из стеклянного толстого, как кружка, бокала. Рябой же сидит на лавке, смотрит с приоткрытым ртом на женщину, не отводя взгляда.

— Э, ты чё на мою бабу смотришь? — сказал здоровяк, прищурив глаз. — Ты сма… О!

В комнату вошёл Гихил, решительный, с серьёзным выражением лица, широко шагая. Он выхватил стеклянный бокал, взял его за донышко и с размаху разбил о голову здоровяка. Это произошло мгновенно, буквально за секунду. Буган видел лишь как Гихил вошёл, а дальше правый глаз не мог увидеть из-за женщины. Она тут же завизжала и бросилась к выходу, но её схватил рябой, усадил на колени и заткнул рот. Гихил откинул окровавленный кусок бокала, схватил оглушённого здоровяка за шиворот, кинул к столу, схватил за истекающую кровью голову и два раза впечатал в стол.

— Ты что, мать твою, сделал?! — заорал Гихил в ухо здоровяку, но тот лишь мотнул головой. Из переломанного носа полилась кровь, а изо рта пузыри, смешанные со слюнями, кровью и соплями. — У кого спёр?! А?!

Гихил ударил ещё раз головой о толстый стол, и ещё, ещё. Косоглазый с лёгким испугом смотрел, как Гихил пытается разбить голову Бугана, словно дыню. На шум сбежались почти все, они забили коридор, встали у дверей, вытягивая головы, чтобы увидеть, что происходит, но войти не решились. В их числе и худой.

Гихил последний раз ударил о стол здоровяка, зачесал ладонью растрепавшуюся чёлку. Голова Бугана красная, взбухшая, лоб, словно огромная шишка, лицо и вовсе сделалось плоским.

— Выбросить этот кусок мяса! — Гихил поправил жилетку, воротник рубашки. Два молодца вытащили Бугана из комнаты. — Кто был с ним? — спросил Гихил, осмотрев всех. — Кто видел кого-нибудь с ним?

Худой хотел промолчать, но сзади, сквозь толпу протолкнулся писарь.

— Он убил и забрал сумки, — тихо сказал худой.

— Что? — спросил Гихил, дико смотря на него.

— Он, — указал худой на волочащееся по коридору тело.

— Точно убил?

— Должен.

— Точно или должен?!

— Он продырявил его и оставил помирать, но он должен сдохнуть. Рядом с синей птицей.

— Найти! — вскричал Гихил, и все разбежались, словно муравьи.