Анабиоз

Илья Бушмин

На этой чертовой планете в меня верит только один человек. Мой младший брат. Но однажды он исчез. Сел в поезд – и больше его никто не видел. Две тысячи километров железной дороги. Рельсы идут через всю страну. Где-то там мой брат попал в беду. И я единственный, кто может ему помочь. Я чувствую, что он жив и что я нужен ему. И я не успокоюсь, пока не найду его. Чего бы мне это ни стоило. Тогда я даже не подозревал, во что ввязываюсь… «Анабиоз». Второй роман Ильи Бушмина.

© Илья Бушмин, 2016

Корректор Юлия Фикс

ISBN 978-5-4474-3493-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Круг седьмой

1

— Квитанция.

Голос у сотрудника блока хранения СИЗО был характерный: высокомерный, холодный. Всем своим видом он давал понять, что говорит с дерьмом и ничтожеством, находящимся от него по социальной лестнице так же безнадежно далеко, как дикие древние люди от богов с Олимпа.

Я молча протянул квитанцию. Сотрудник вздохнул, исподлобья одарив меня взглядом «как-же-вы-достали-долбанные-урки». Нехотя встал и скрылся где-то в глубине помещения, оставив меня созерцать его рабочее место сквозь решетку.

Минут через пять он вернулся. В руках черный пакет с биркой, на которой было нацарапано мое имя и прочие идентификационные данные.

— Так. Начнем, — пакет зашуршал. Сотрудник выудил из него тонкий зажим для денег. — Это что, кошелек?

— Калита, — буркнул я.

Сотрудник ничего не понял. Бросил на меня суровый взгляд. Он не любил слышать слова, которых не понимал. Заглянул в зажим для денег и положил передо мной.

— Кошелек. Деньги в количестве 150 рублей.

Полгода назад там лежали три штуки. Но я промолчал. По пути к камере хранения СИЗО зажим побывал у оперов, затем в дежурной части родного ОВД, после чего прошел еще через несколько рук и лишь затем оказался здесь. Вряд ли сотруднику блока хранения досталось хоть что-то.

— Браслет какой-то… — озадачился сотрудник, покачал головой и положил предмет передо мной, на полку в окошке решетки. — В общем, кожаный браслет.

Это была фенечка, которая крепилась на руке с помощью двух магнитов. Толстая, в половину пальца толщиной, и длинная — она овивала запястье дважды. Если использовать ее как хлыст, можно выбить глаза. Пару раз с упырями с района я такое проворачивал.

Я молча защелкнул браслет на правом запястье.

— Ключи.

Тонкая связка ключей. Два из них от дома предков. Третий от съемной квартиры, где я ютился еще полгода назад. Сейчас этот ключ можно было выбрасывать.

— А это что за хрень?

Последним предметом, который сотрудник выудил из пакета, была явара. Пластиковая ладонная палочка с тупыми концами и резьбой, чтобы не выскальзывала из рук.

— Брелок.

— А чего не на ключах?

— Откуда я знаю. Я полгода его в руки не брал. Может, кто-то из ваших с моими вещами игрался?

Сотрудник прищурился. Ему хотелось обложить меня матом, как он привык. Я смотрел ему в глаза и ждал реакции. И он увидел, что я не боюсь. Мне на самом деле было плевать. Сотрудник угрюмо хмыкнул и почти швырнул явару на полку.

— Все.

Сотового телефона мне не вернули. Я не был удивлен. Моя мобила была краденой.

— Распишись в получении… Рогов.

Через несколько минут, пройдя по тусклому унылому коридору сквозь вереницу одинаково тоскливо скрипящих железных дверей, я оказался в дежурной части СИЗО. Здесь увидел надзирателя из нашего блока. Он только прибыл на смену. На плече висела сумка.

— Что, Рогов? — хмыкнул надзиратель. — Отпустили?

— Как видите.

— Ничего. — он ткнул мне в грудь свой толстый палец. — Я знаю таких, как ты. Пара пьянок, кореша, мордобой — и вот ты снова здесь. Так что не прощаемся.

Я знал, что этого не будет никогда. Потому что я обещал. Обещал Сергею. Но я промолчал. Мне хотелось побыстрее свалить отсюда.

Меня никто не встречал. Перед СИЗО кучками стояли люди. Посетители к другим арестантам. Никого из моих не было. Не было даже Сергея.

А ведь он должен был меня встретить. Если не он — то вообще кто?

У парня, чья физиономия была попроще, стрельнул сигарету. Закурил. И понял, чего сейчас мне хотелось больше всего. Нет, даже не хорошей ванной или хотя бы душа. Выпить. Чего-нибудь холодного. И, желательно, покрепче.

Но у меня было всего 150 рублей.

Поправив на плече рюкзак с личными вещами, которые скрашивали мой досуг в камере, я двинулся к проходной. На выезде с территории СИЗО топтался молодой, моложе меня, пацан в форме и говорил по телефону. С девушкой. Он ее успокаивал, а она явно не хотела успокаиваться. Встретив мой взгляд, пацан зло поджал губы и зло уставился на меня. Ему не терпелось дождаться, когда я смоюсь, и он сможет продолжить препираться со своей девчонкой.

— Удачи, — хмыкнул я и, наконец, покинул территорию.

По улице сновали машины. Шум, такой забытый за последние месяцы, вибрировал вокруг. Шорох шин по асфальту, рычание двигателей, звуки сигналов, какая-то музыка, голоса — все сливалось в один сплошной гул города… Я полной грудью, жадно вдохнул воздух.

Можно было пойти к метро, ближайшая станция была рядом. Но при мысли о душном людном подземелье, куда придется окунаться, только покинув душную вонючую камеру, я тут же отогнал эту идею.

И просто двинулся вдоль тротуара. Глаза искали магазин. Торговую точку я нашел через пару сотен метров. Магазинчик был крохотным, но все, что мне сейчас было нужно, здесь имелось.

— Сигареты, — я назвал продавщице марку. — Зажигалку. И бутылку пива.

На ценниках виднелись цифры. После тупого душного мирка в СИЗО голова соображала туго. Лишь когда продавщица сообщила, сколько стоит все это удовольствие, я сообразил, что это цены. Всего полгода, но все выросло в цене.

— Тогда что-нибудь подешевле. Мне не хватит. Зажигалку не надо, просто спички. Вот эти сигареты. А пиво самое дешевое какое-нибудь. Только холодное, — продавщица выполняла все невозмутимо. — Давно цены так задрали?

— На табачную продукцию цены каждый месяц повышают, — поведала она. — О вашем же здоровье заботятся, кстати.

— А поликлиники новые открывать и врачей учить по-настоящему, а не как сейчас, не пробовали? Хотя других проще заставлять тратиться, чем тратить самим.

Почему-то ее обрадовало продавщицу, и она даже улыбнулась, принимая деньги. Забавные и странные люди.

Бутылку я вскрыл старым дворовым способом — с помощью заборчика около магазина, уперев зубья крышки в его поверхность и как следует двинув по крышке сверху.

Что делать дальше, я не знал. Можно было отправиться к Тимуру и отметить как следует то, что меня наконец отпустили. Тем более — я это точно знал — я бы не оказался на свободе, если бы Тимур не подсуетился как следует.

Но меня никто не встретил. Тимур — бог с ним. А вот Сергей…

Допив пиво, я швырнул бутылку в урну и шагнул к проезжей части. После полугодового воздержания я почувствовал, что сразу захмелел. В голове повело. Дышать стало легче. Я поднял руку и принялся голосовать.

Останавливаться никто даже не собирался. Во-первых, рядом СИЗО. Во-вторых, ни один человек в здравом уме, если разобраться, в свою машину меня бы не пустил. Небритый и обросший — грязные провонявшие камерой волосы доходили почти до плеч. В футболке, обнажавшей витую татуировку на руке. Вторая татуировка красовалась на шее, под левым ухом. Там были два иероглифа. Эту штуку я наколол, когда мы с пацанами отмечали 20 лет. Я тогда жутко надрался, и кто-то из пацанов взял меня на «слабо». В последний раз в жизни меня тогда взяли на «слабо». Иероглифы означали что-то вроде «психа». Помню, наутро я реально охренел, увидев японскую мазню практически на самом видном месте. Но прошло пять лет, и я привык.

Да, была еще одна татуировка. На правой задней лопатке. Это был череп с зажатым в зубах автоматным патроном. Эту штуку я наколол по собственной воле, будучи совершенно трезвым. Потому что безумно понравилась идея картинки. Или идея, которой в ней не было, но которую я вложил.

Сейчас череп с патроном закрывала черная ткань футболки.

Я закурил и продолжил голосовать. Наверняка это было делом безнадежным, но отступать я не привык. Кроме того, как еще попасть на другой конец Москвы без гроша в кармане и даже без телефона.

Через пару минут кто-то все-таки рискнул остановиться. Серебристая «десятка». Из окна выглянул тип с переломанным носом.

— Откинулся только?

— Типа того.

— Куда тебе?

Я ответил.

— Деньги-то есть?

— Вообще ни хрена.

— Мусора все выгребли, — догадался тип, с сочувствием покивал и открыл пассажирскую дверцу. — Запрыгивай.

На его пальцах я увидел воровские наколки. Понятно…

Тип разрешил курить, и я открыл окно. В машине играла музыка. Это был тупой блатняк про тюремную романтику. Я вспомнил, как в школе выбил зубы пацану, который пытался строить из себя бывалого зека и включал эту хрень — про вышки, колючую проволоку, тоску и воровскую романтику — на своем мобильнике.

Минут через пять я не выдержал.

— Можно выключить эту херню?

Тип нахмурился.

— Ты же это… от хозяина только что?

— Я не от хозяина, а из СИЗО, — буркнул я. — Если меня полгода в клетке держали, я теперь всю жизнь должен вести себя, как зек? Это типа круто?

Тип оскорбился. Музыку он не выключил, но звук убавил.

Никогда не понимал всех этих любителей блатной музыки. Один раз побывали в тюрьме — и считают своим долгом слушать музыку, посвященную местам не столь отдаленным, всю оставшуюся жизнь. Другие прослужат два года в армии и остаток жизни бьют себя в грудь, поют армейские песни под гитары и в день годовщины своих войск шарахаются толпами по городу, распугивая людей. Зачем это все? Я вот, например, в школу целых 10 лет ходил. Но я же не козыряю до сих пор в школьной форме!

За проезд он ничего не взял. Спасибо и на этом. Напоследок тип со сломанным носом не выдержал и буркнул что-то из серии «Молодой еще, потом поймешь». Я не ответил ничего. Никогда не понимал, почему все люди постоянно повторяют одно и то же. Словно кто-то вставил в них маленькую программу и завел ключик, заставляющий их, как примитивных игрушек, повторять одни и те же чужие и довольно глупые слова, выставляя их за какую-то мудрость. И так — пока не придется помирать.

Я вышел из машины на квартал раньше. Чтобы просто пройтись по знакомым местам. Я не был тут полгода, а казалось, что целую вечность. Все было таким же. Только новые рекламные вывески, призывающие брать кредиты и немедленно тратить их. Я шел по соседским дворам с рюкзаком на плече и вспоминал.

Вот здесь у нас была первая драка «стенка на стенку».

Там, за углом, я впервые поцеловал девушку.

А вот тут меня первый в жизни раз замела милиция. К их чести, тогда меня отпустили. Потому что разобрались, что урод, которому я подбил глаз и сломал челюсть, был наркоманом. Он рвал серьги у наших девчонок, чтобы толкнуть их в подземном переходе и купить дозу.

С тех пор, кстати, наших девчонок по вечерам никто не трогал.

А вот и наш двор. Здесь даже дышится как-то иначе. Около соседнего подъезда сидели и сплетничали две старушки. Я видел их здесь с самого детства, и с тех пор они практически не изменились. Иногда мне казалось, что они не люди вовсе, а декорация. Часть матрицы, причем по части декораций разработчик явно схалтурил. Старушки зашушукались и уставились на меня. Я прошел мимо.

Перед нашим подъездом под капотом машины рылся какой-то мужик. Никогда раньше я его здесь не видел. Может быть, новый родительский сосед. Жильцы в домах сейчас меняются слишком часто.

Я поколебался, прежде чем войти в подъезд. По родителям я соскучился, но был уверен, что ничего путного меня там не ждет. Объятий и слез не будет. Возможно, мать поплачет, но лишь когда я уйду. Отец будет молчать, стараясь избегать встречаться со мной глазами, а мать теребить полу халата и вздыхать. Всё, как всегда. Эти душные встречи вызывали такую тоску, что потом я непременно напивался. Возможно, сегодня будет то же самое. Но я должен был отметиться.

Тем более, мне нужно было где-то помыться.

И увидеть Сергея.

Но все пошло не так.

Когда я позвонил в дверь — на стене около нее красовалась новенькая кнопка звонка, и я вспомнил, что, когда я был у предков последний раз, звонок болтался на проводе — за дверью сразу раздались звуки. Встревоженный голос матери. Шорканье ног отца. Щелкнул замок, и дверь распахнулась.

Я увидел, как в глазах отца погасла надежда. Узнав меня, он тут же спрятал лицо за маской, которую надевал специально для меня. Маской отчуждения.

— Это ты, — сказал отец.

— Привет, бать.

Он пожевал губы, собираясь ответить, но промолчал. Развернулся и ушел. За распахнутой дверью показался силуэт матери. Когда она волновалась, она всегда чуть заикалась.

— Ле… Ле… Леша, — ее голос дрожал.

Внутрь меня никто не приглашал. Я зашел сам. Закрыл дверь. Посмотрев матери в глаза, я почувствовал, как екнуло что-то в сердце. Она выглядела так, словно последние полгода отняли у нее минимум десяток лет. Зная, что от меня прет вонючей и потной камерой, я все-таки поцеловал мать в щеку.

— Привет, мам. Хорошо выглядишь, — соврал я. — Серега на работе?

Мать поджала губу.

— Бед… бе… беда у нас. Сергей п-п-п… про… пропал.

Я окаменел.

2

О еде я даже думать не мог. Но мать всегда мать. Даже в моем случае. Она сварила своих, домашних, пельменей. Открыла банку маринованных помидоров. В детстве мы с Сергеем могли слопать трехлитровую банку за один присест, и на зиму родителям приходилось закатывать под 100 таких банок. Эти запасы занимали всю кладовку, которую предки снимали в соседнем дворе. При виде помидоров и воспоминании о детстве у меня защемило сердце, и я стиснул зубы.

— Как у те… тебя дела? — в голосе матери была слышна грусть и горечь. — Тебя совсем от… от… отпустили, или на время?

— Совсем. Я же говорил, что ничего не делал.

Из гостиной донесся ворчливый голос отца. Он всю жизнь разговаривал сам с собой, бубня под нос весь поток сознания, который всплывал в его голове. Так случалось в минуты, когда он расстроен. Я различил его ворчанье:

— Не делал он! Оговорили все бедного мальчика.

Я сделал вид, что ничего не расслышал. Мать тоже.

Говорят, большая удача, когда чужие люди сближаются, как родственники. Значит, в моем случае удачей и не пахло. Отец давно поставил на мне крест. Впервые я это почувствовал, когда мне было лет 12. Почему так вышло, я точно не знал. Позже я догадывался, что многие вещи делал назло отцу. «Ах, сын у тебя не удался? Ну вот, как ты посмотришь на это?» — и я влипал в очередную передрягу. Все неизменно заканчивалось сначала учительской или детской комнатой милиции, а позже — травмпунктом или обезьянником ближайшего отделения полиции. Отца все это только убеждало в собственной правоте.

Мать так не могла. Но я всегда знал, что и для нее Сергей был более любимым сыном. Я был паршивой овцой для обоих родителей. Разница была лишь в том, что отец даже не пытался этого скрывать.

Я слышал истории, при которых братья начинают ненавидеть друг друга. Один ревнует родителей и вымещает злобу на другом. К тому же, мы с Сергеем были настолько разными, насколько это вообще возможно. Если 15 лет назад соседи называли его умничкой, а меня хулиганом, то со временем их эпитеты изменились. Сергей стал тем, кто «далеко пойдет», а я — просто отморозком.

Но нас с Сергеем это не касалось никогда. Я всегда был за него, а он за меня.

Сергей был единственным человеком на этой планете, который — я это знал точно — не отвернется от меня никогда. Даже когда весь чертов мир будет против его брата.

Только сейчас меня, наконец, осенило, почему мать так изменилась. Дело не во мне. Не в моей полугодовой отсидке в СИЗО. Конечно же, нет. Дело в Сергее. Ее изменили, состарив на десяток лет, последние дни. Любимый сын…

— Расскажи мне все, мам.

— Ох, господи…

Она тяжело вздохнула. Уселась напротив. Руки непроизвольно потянулись к подолу халата.

— Сергей уе… уе… у…

— Мам, не волнуйся, — я постарался сказать это мягко. — Соберись. Хорошо?

Мать послушно кивнула. Она выглядела старой и беспомощной.

— Сергей уе… уехал в командировку, — поведала мать. — Сел в по… по…

— Поезд?

— По… — согласилась мать. — …Поезд. И больше…

Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. Пальцы лихорадочно затеребили полу халата.

— Когда это было? Когда он уехал?

На кухню зашел угрюмый отец. Не выдержал сидеть в комнате и прислушиваться к тому, как мать мучается, пытаясь выдавить слова.

— Восемь дней назад он уехал, — пробурчал отец. Он приоткрыл окно и взял с подоконника сигареты. Мать попыталась что-то сказать, но он отмахнулся и закурил. — Обещал звонить. Но не звонил. Мы сами давай ему набирать. Телефон отключен. У него с собой были обратны билеты. Сутки туда, два дня там, сутки назад. Четыре дня назад Сергей должен был вернуться.

— Вы на вокзал ездили?

— А ты как думаешь, — нервно огрызнулся отец. — Приперлись. Ждали, в лица всматривались… Надеялись… Сергея нет.

Мать всхлипнула, попыталась что-то сказать, но от нервов ее речь вышла из-под контроля — больше одного слога, повторяющегося, как в современной электронной песне, где слова не имеют никакого значения, произнести она не могла. От бессилия всхлипнула мать еще раз.

— Почему мне ничего не рассказали, — с тяжелым сердцем спросил я. — Четыре дня… Сложно было прийти?

Отец сжал зубы.

— Я еще на зону не ходил.

— Это не зона, а следственный, блин, изолятор.

— А мне все едино. Я в жизни каждую копейку честным трудом зарабатывал. Своими руками и своим горбом.

— Володя! — одернула его мать. Голос прорезался вовремя. Отец отмахнулся и замолчал. Он просто курил и угрюмо смотрел в окно. Поморщился и потянулся к сердцу. Покосился на меня и поспешно опустил руку, так и не дотронувшись до груди.

Я отодвинул вилку. Аппетит пропал окончательно.

— Куда он поехал? Куда именно? Он рассказывал?

— Оренбург.

— Где это?

— Где-то! — отец махнул рукой. — На юге. На Урале. Две тысячи километров отсюда. Через всю страну. Полтора дня на поезде. Далеко это, вот где.

Пару часов назад я еще был в СИЗО. А теперь реальность навалилась на меня, и это было слишком неожиданно. Я не мог сообразить ничего. Голова гудела, а мысли роились.

— Что за командировка? — сообразил я наконец, что спросить. — Где он, вообще, работал?

— Фирма одна. «Гермес» называется. Сергея менеджером взяли, а уже через месяц он вроде как доверенным лицом у директора стал. Ну а чего удивляться. Сергей с красным дипломом, башковитый…

«…Не то, что ты», — я догадался, что именно эти слова вертелись у отца на языке.

— И директор послал его в командировку? Что Сергей должен был там делать?

— Да не знаю я! — зло отмахнулся отец. — Что-то смотреть, с кем-то встречаться.

Я не удержался, чтобы не уколоть в ответ. Хотя момент был выбран паршивый.

— Любимый сын уезжает в первую в жизни командировку черт знает куда, а ты не знаешь, что за командировка?

Глаза отца вспыхнули, но он не проронил ни звука. Мать растерянно смотрела то на меня, то на него.

— Сер… Сер… — пыталась она. — Сережа… Он ведь два ме… ме… месяца не жил с на… на… нами.

Я все понял.

— Они с Женей съехались?

— Квартиру сняли, — заставил себя открыть рот отец. — Ему зарплату хорошую платили. Сергей решил, что пора вставать на ноги.

И снова я почувствовал невысказанный никем, но наверняка промелькнувший в голове у каждого укор. В 23 года с красным дипломом твой младший брат встал на ноги. Не то, что ты. Паршивая овца. Порченный вариант. Брак.

— Вы в полиции были?

— Толку-то. Сначала к одним послали, потом к другим. В отдел по розыску пропавших. Мы им фотографию Сергея отнесли. Даже несколько. Номер телефона, описание, заявление написали… А они говорят, мало времени прошло. Загулял, мол, скоро вернется. Через неделю, говорят, приходите.

Отец сплюнул в окно и с силой затушил сигарету, вонзив ее в днище пепельницы. Я увидел, что его рука дрожит.

— У вас имя или номер мента, с которым вы говорили, есть? — нахмурился я. — Дайте. Я сам с ним поговорю.

Отец скривился.

— Кто тебя слушать будет. Ты только что из кутузки. Поскандалить решил? Или по кутузке соскучиться успел? — Он посмотрел на меня. Его глаза были влажными, и я вдруг сообразил, что за этой напускной грубостью он просто не позволяет себе проявить слабину. — Сколько ты всего творил. И всегда выходил сухим из воды. А Сергей… Это несправедливо.

Он стиснул зубы, чтобы не ляпнуть что-нибудь еще, и быстро покинул комнату.

Злости не было. Я просто смотрел в никуда и переваривал только что услышанное. Потому что мой отец, по сути, сказал мне ни что иное, как «Лучше бы пропал ты».

3

— Явара! Братан!

Тимур бросился обниматься. Поморщился, учуяв исходивший от меня смрад.

— Явара, ты когда мылся последний раз? Погоди, ты прямо из СИЗО, что ли?

— Спасибо, кстати, что встретил.

Тимур растерялся.

— Так я думал, это, тебя брат с предками, ну, я бы и сам, конечно, но я решил, что…

— Остынь, мозг перегреется, — буркнул я. Закрыл дверь. Тимур жил один в однушке своей покойной бабушки, поэтому церемонии можно было не соблюдать. — Пиво есть?

— Обижаешь. Тебе принести?

— Сам.

Я открыл бутылку. Пройдя в комнату, обнаружил Тимура за компьютером — тот увлеченно с кем-то переписывался, стуча клавишами со скоростью пули. При виде меня он поспешно свернулся.

— Рассказывай, как она.

— Ты про моего брата ничего не знаешь?

— Серега? А что с ним?

— Ясно, — вздохнул я и опустился на продавленный старый диванчик у стены.

Кто такой Тимур? Мой приятель. Даже, наверное, друг. Типичный ботаник, в школе он сидел со мной за одной партой. Между нами возник симбиоз, устраивавший обоих. Он помогает мне грызть гранит науки, решая за меня задачи, в которых я не понимал ничего — начиная от способов решения и заканчивая самим смыслом этих задач — и помогая писать сочинения, контрольные и все остальное. А я делаю так, что его никто не трогает. Даже старшеклассники.

Мне было 13, когда я сломал нос бугаю из 11-го класса, решившему показать на примере Тимура, кто в школе хозяин. В тот же день двое друзей бугая решили проучить меня, подкараулив за углом школы. Спасибо яваре, с которой я не расставался уже тогда. Одному я размозжил скулу, второму сломал ключицу.

После этого Тимур мог не беспокоиться будущих выпускников.

Мы продолжали общаться и после школы. А пару лет назад начали совместный бизнес. Я тогда занялся скупкой краденого, а Тимур открыл для себя социальные сети. Объединив наши навыки и интересы, мы получили собственное ноу-хау. Закрытое сообщество для сбыта краденого.

На нашу страничку в социальной сети мы пускали лишь тех, кого знали лично. Людей с нашего района, не засвеченных и не заподозренных в связях с полицией. Здесь за копейки можно было купить все — от курток до сотовых телефонов и планшетов. Все гопники района несли нам свой товар, который мы складировали в сарае Тима. Риска не было никакого. Весь сок был в том, что сарай являлся незаконной самовольной постройкой и юридически не имел никакого отношения к покойной бабушке Тимура. А значит, и к самому Тимуру. На бумагах этого сарая вообще не существовало. Даже если опера выломают двери и изымут все, претензий к Тимуру быть не могло.

Полгода назад местный любитель травки по кличке Магнитола толкнул нам несколько чемоданчиков с автоинструментами. Интернет сообщил, что один такой чемоданчик стоит почти 10 тысяч рублей. Дело было верным. Через пару дней я понес один из чемоданчиков на встречу с покупателем.

Покупателем оказался опер из отдела имущественных преступлений.

Тимур сразу же прикрыл наш интернет-аукцион. А заодно — на всякий случай — избавился и от самого компьютера, зная, что даже полное его форматирование не помешает восстановлению данных, если за дело возьмутся специалисты.

Тимуру повезло. Во-первых, полиция, кажется, так ничего и не прознала про нашу интернет-страничку. И Тимур их не интересовал. Во-вторых, я не собирался его сдавать. Я не собирался сдавать даже себя. Легенда была стандартной. Чемоданчик я купил по дешевке у какого-то забулдыги в подземном переходе, чье лицо я не могу вспомнить. Ничего выдающегося, но этого и не требовалось.

Мне повезло меньше, чем Тимуру. У меня итак был условный срок за последнюю драку. Учитывая это, меня сразу отправили в СИЗО.

Дружище Тимур же, пока я «отдыхал» в камере, сделал невозможное. По сути, это именно он вытащил меня. Только благодаря Тимуру я сегодня вышел из камеры.

Он провел собственное расследование. Полиции стоило бы взять его к себе на службу, потому что органы правопорядка потеряли в его лице классного спеца. Тимур нашел Магнитолу и узнал, где тот достал чемоданчики. Оказалось, украл у торговца с местного авторынка. Самым интересным было то, что торговец с авторынка приторговывал не только запчастями и инструментами, но и травкой. Магнитола был его клиентом. И он обокрал собственного барыгу.

Торговать наркотиками — очень плохо. Быть крысой — тоже отвратительно.

Тимур сдал торговца в отдел наркотиков. Анонимно позвонил и сообщил не только его имя и адрес, но и способ сбыта.

Самое интересное, что, когда полиция задержала торговца прямо на авторынке, в его палатке обнаружили два ящика с инструментами, которые считались крадеными. Постарался Тимур, подтянув для этого дела знакомых парней, за которыми висел должок.

Обо всем этом я узнал из записки, которую Тимур передал мне в СИЗО. А потом на очередном допросе я резко «вспомнил» лицо и даже имя того, у кого купил эти инструменты. Магнитолу.

Теперь по всему выходило, что плохой наркоман обокрал плохого наркоторговца. А плохой наркоторговец оказался плохим в квадрате, потому что часть краденого вернул, но сообщать об этом полиции не стал.

Я больше никого не интересовал. Для закона я стал хорошим. Пусть на время, но меня это устраивало.

Я выложил Тимуру все, что услышал от родителей. Обычно я терпеть не могу повторяться, но сейчас я мог думать только о брате.

— Я подвел его, — сказал я. — По собственной тупости попал в СИЗО. И Серега пропал. Он никогда не пропадал. С ним всегда все было хорошо. Потому что я был рядом.

— Ты же не поехал бы с ним в эту его командировку, — робко возразил Тимур.

Я не ответил. Встал и пошел на кухню. У нашего доморощенного хакера курить можно было только там. Тимур приплелся следом и положил на столе передо мной пачку денег, скрученных в трубочку и зафиксированных тонкой резинкой.

— Пока ты в СИЗО загорал, я продал всю технику, которая у нас была, — вздохнул Тимур. Все это явно навевало на него тоску. — Это твоя половина.

— Решил завязать?

— А ты?

— Это типа проверка?

— С чего ты взял?

— Ты так долго можешь вопросом на вопрос отвечать, да?

Тимур моргнул.

— Чего?

— Спасибо, говорю, за бабки, — прекратил я соревнование с вопросами. — Черт… Я хотел сегодня отмокнуть, помыться, забуриться в какой-нибудь кабак, отметить…

Тимур невольно принюхался.

— Ну, помыться тебе не помешает, ага.

— Тим, можно у тебя пожить?

— Ванная помнишь где?

— Мне больше, походу, некуда идти.

— Чистое полотенце в шкафу.

— Родители без восторга.

— Напор воды хороший, горячая есть, — продолжал Тимур.

— Так что скажешь?

Мой приятель не выдержал:

— Смой с себя эту вонь, Явара!

Я принял ванную. Вы даже не можете себе представить, какое это наслаждение — просто помыться, стоя на чистой металлической поверхности и зная, что ты один в этом крохотном помещении. Это как со зрением. Или наличием рук. Ты относишься к чему-то, как к само собой разумеющемуся, не ценя и даже не задумываясь о наличии явления и о его достоинствах. А потом оно исчезает, и ты понимаешь, какая это суровая и жестокая штука — жизнь.

С братом было то же самое.

Тимур постарался меня отвлечь. Постарался, как следует. Потому что, когда через полчаса я выбрался из ванной и выключил воду, за дверью были слышны голоса. Тимур умудрился оперативно собрать всех, кто был под боком, чтобы отметить мое возвращение.

Мы выпили. Потом выпили еще. Потом я, захмелев и уже мало что соображая, потянул всех в бар.

Позже мне рассказывали, что я повеселился на славу. Домогался официантку, подрался с каким-то уркаганом с золотым зубом и напоследок даже украл из бара пивную кружку в качестве трофея.

Назавтра я проснулся на матраце, постеленном на полу. Часы с немым укором указывали стрелками на 12 — был полдень. Голова гудела. Тимура дома не было. Я выпил кружку воды и снова плюхнулся на матрац.

Когда мы виделись с Сергеем в последний раз? Он приходил нечасто — у него ведь были дела. Личная жизнь, новая работа. Но он приходил. В отличие от многих других.

Помещение для кратковременных свиданий в СИЗО было новеньким. Соседи по камере рассказывали, что мне повезло — «свиданку» открыли за месяц до моего появления в изоляторе. Старая не годилась никуда: это были кирпичные клетки, а с посетителями нужно было общаться через узкое окошко, в которое могла пролезть разве что голова. Сейчас в СИЗО было около 20 кабинок из прозрачного пластика. С посетителями можно было общаться лишь по телефону — трубки висели по обе стороны пластиковой перегородки. Личный физический контакт с посетителями исключался, и поэтому за спинами не ощущалась поступь конвоиров в форме. За помещением для свиданий с помощью видеокамер, которые выводили картинки в комнату с мониторами, наблюдал лишь один человек.

Пару месяцев назад Сергей приходил радостный. Я давно не видел его таким.

— Мы с Женей квартиру присмотрели, — радостно поведал он. — В новом доме. Однокомнатная, но широкая, большая, хоть в футбол играй. Тебе понравится. Выйдешь отсюда — приходи в гости.

— Это вряд ли, брат. Твоя Женя меня терпеть не может.

— Это правда, — согласился Сергей. — А я терпеть не могу ее сестру. Тупая стерва. Что с того? Каждый чем-то жертвует.

Я засмеялся. А Сергей внезапно стал серьезным.

— Только это. Сразу хочу предупредить. Ни корешей, ни бухла, понял? У нас с Женей все серьезно.

Через полчаса мне надоело валяться на матраце, и я решил вставать. На кухне отрыл то, что вызвало в теле тихий восторг. Кофе. Я включил чайник, сделал себе крепкий и сладкий напиток. Закурил у окна.

После того визита Сергея не было пару недель. Затем он появился лишь минут на пять. Показал, прижав к пластиковой поверхности текстом от себя, записку от Тимура. Сказал, что отец приболел с сердцем и собирается ложиться кардиологию на обследование. Сергей спросил, нужно ли мне что-нибудь принести. И все на этом. Потом я вспоминал, что брат выглядел бледным и почему-то старался не смотреть мне в глаза. Я списал это на неприятности у родителей. Сергей всегда принимал их близко к сердцу.

Недели две назад я видел брата в последний раз. Он выглядел возбужденным.

— Я Женьке кольцо купил.

— А мне наушники обещал.

— Нет, ты не понял. Кольцо. Я ей хочу… ну, ты понимаешь?

Я не верил своим ушам. Мой младший брат.

— Шутишь.

— Неа, — Сергей хотел казаться серьезным, но мальчишеская улыбка делала его глупым и сопливым. — Мы уже живем вместе, почему нет. Она согласится, я знаю.

— Круто.

— Ага.

— И когда собираешься?

По лицу Сергея проползла какая-то пелена, смысл которой я тогда не уловил. А должен был. Я знал этого человека всю свою жизнь. Лучше, чем всех остальных людей на планете, вместе взятых.

— Мне скоро отъехать надо… По делам. Вернусь вот, и тогда, наверное. Надеюсь, ты как раз выйдешь. Я не хочу устраивать свадьбу, на которой не будет моего брата.

— Тогда дождись меня, — сказал я. Записка от Тимура уже делала свое дело, и я знал, что мое обвинение разваливается. — Надолго я тут не задержусь. Вот увидишь.

— Договорились, — серьезно кивнул Сергей. — Обещаю. А ты обещай мне, что больше никогда здесь не окажешься.

— Слышал, что зарекаться нельзя?

— Плевать. Пообещай.

— Что на тебя нашло?

Сергей внезапно разозлился.

— Лех, я не хочу видеть, как мой брат превращается в урку. Помнишь соседа со второго подъезда? С туберкулезом, весь серый, с гнилыми зубами. Без фени двух слов связать не может. А если получается что-то связать, то ты слышишь только о зоне. Мне не нужен брат, который станет таким. Обещай.

Я вздохнул. Резон в его словах был.

— Обещаю.

— Хорошо.

Сергей успокоился так же быстро, как и распылился. И тут я наконец сообразил, что с ним что-то не так.

— Эй, — я с прищуром уставился на Сергея. — Что с тобой?

— Ты о чем?

— Ты знаешь. Что у тебя не так? Какие-то проблемы?

Сергей хотел возразить, но понял, что этот номер не пройдет.

— Есть кое-что. Я бы хотел с тобой… посоветоваться, наверное. Ты в таких делах больше смыслишь.

— В каких?

— Потом. Потом поговорим. Пока это неважно.

Это было две недели назад. Через неделю он сел на поезд. И больше его никто не видел.

Внезапно я все понял. У Сергея были неприятности. Неприятности из тех, в которых я «больше смыслю». Это было самое поганое.

Сергей куда-то влип. Полмесяца назад он куда-то влип. В результате чего он испарился.

Теперь я осознал, что вчера, рассказывая Тимуру о случившемся, попал в точку. Если бы я был рядом, Сергей бы не исчез.

Я стиснул кулаки. Я должен был разобраться во всем. Понять, что случилось. А еще — найти брата. Где-то на задворках всплыла робкая мысль, что искать, может быть, уже некого. Но я загнал ее в самый дальний угол и приказал не показывать носа.

Пока есть маленький шанс, надо верить. Всю жизнь я внушал это Сергею. Теперь пора поверить и самому.

Говорят, между братьями существует незримая связь. Я закрыл глаза и попытался почувствовать ее.

— Серега, что случилось? — пробормотал я.

Виски стучали с похмелья, а горло першило после лавины выкуренных ночью сигарет. Больше не было ничего.

4

Вечером я пришел в родительский двор. Подниматься наверх не хотелось. Были бы новости — сообщили бы. Вчера я оставил им номер Тимура и взял обещание (отец промолчал, но мать согласилась), что они позвонят, если что-либо станет известно.

Молотов и Фокин пили пиво на лавочке у клумбы в центре двора.

— Леха, е-мое! Отпустили!

— Как видите.

Оба полезли обниматься. От них разило пивом и дешевыми чипсами.

— Мусора клюнули? — довольно подмигнул Фокин.

Они оба должны были мне денег. Немного, но долг висел. Поэтому именно к ним обратился Тимур за помощью, когда нужно было обстряпать последнее дело и вытащить меня из СИЗО.

— Спасибо, что помогли. Серьезно.

— Какой базар! Своим пацанам всегда поможем! — Молотов черканул ногтем по горлу. Более практичный Фокин кашлянул:

— Так это… мы типа в расчете?

— Долга нет, вопрос закрыт.

— Ну, ништяк! Пивасик, может?

— Погоди, — возбудился Молотов. — Леха, ты ж откинулся, можно было бы и проставиться, а?

— Святое дело! — подтвердил Фокин.

— Потом. У меня сейчас денег нет.

— Фигово, — пригорюнил Молотов. — О, слушай, у нас в сервисе народ нужен. Помощник мастера. Пойдешь? Научат всему. Денег не вагон, но на хавку и пивасик хватит.

— Я подумаю. Так ты в сервисе все еще?

— А куда я пойду? — удивился Молотов. — Я ж ниче не умею, ёпте!

— Да, глупый вопрос был. А ты?

— Цех, — подал голос Фокин. — Перетяжка мебели. С пацанами вместе замутили. Малой, Шкет, Гоша Чуркин… Ну, ты понял. С ними. Объявления фигачим в интернет, диваны и кресла перетягиваем в гараже у Шкета.

— Бизнесмены. Все серьезно.

— Зря прикалываешься, — обиделся Фокин. — Мы там вкалываем как цуцики.

— Вижу, — согласился я. На часах было шесть вечера, а в урне около лавочки виднелись горлышки как минимум четырех точно таких же пивных бутылок. — Слушайте, вы про Сергея слышали?

— Брательник твой, — нахмурился Молотов. — Да, мне батя что-то говорил. Типа исчез пацан куда-то. Куда он делся, ты не в курсах? Что там вообще?

Я пристально посмотрел ему в глаза.

— Я у вас спросить хотел.

Молотов испугался.

— Явара, Лех, ты че. Какого хрена мы бы к Сергею лезли?

— Лет пять назад была история.

— Кто старое помянет! — торопливо выпалил Фокин. — Леха, тогда непонятка была, разобрались же, все чисто по-пацански. Вопросов нет, правильно? Правильно, я говорю? — я не стал отвечать, и Фокин поддакнул сам себе: — Короче, правильно. Да и вообще, в натуре, мы работаем, детство в жопе не играет, чего мы к пацану лезть будем? Ты нас за кого принимаешь, братан?

Я пожал плечами.

— То есть, вы отвечаете, что я ничего такого не узнаю?

Фокин моргнул, а Молотов снова черканул ногтем по горлу.

— Он, типа, твой брат, — буркнул Фокин. — Никто из местных к нему хрен бы полез. Ты сам знаешь. Все в курсах, что отвечать придется.

— Ладно. Может, сплетни какие-то слышали? Сергеем тут никто не интересовался? Какие-нибудь рожи новые, не из местных?

Оба покачали головами.

Я надеялся совсем на другое. Сергей говорил о каких-то неприятностях. Так с какой стороны эти неприятности появились?

Домой к Тимуру я вернулся, когда уже стемнело. Он увлеченно строчил что-то на компьютере.

— Явара, пять сек.

С собой я принес вареники из магазина. Пока Тимур закруглялся с делами, я сварил еды. Вскоре он присоединился ко мне.

— Тим, чем сейчас занимаешься?

— Эээ… Жрать собираюсь. Я думал, ты для двоих сварил, нет? Погоди, ты только для себя? Вот блин, и че мне жрать?

— Расслабь мозг, еще раз тебе говорю, перегреешься, — хмыкнул я. — Чем вообще занимаешься? После того, как наш аукцион прикрыл?

Тимур вздохнул.

— А, вон ты о чем. Раскрутка групп и пабликов в инете. Набираю ботов и все такое. Несколько групп лично веду, как админ. Все по-старому, короче, только теперь ничего незаконного.

— На жизнь хватает?

— Штук 20—30 в месяц вроде наскрести получается, — опечалился Тимур. — А ты? Чем заняться планируешь?

Я понятия не имел.

— Знаю точно только одно. Никакого криминала. Это точно. Я Сергею обещал.

Тимур снова вздохнул, почесал затылок и покосился на меня.

— Как думаешь, он… ну… типа…?

Я покачал головой.

— Больше никогда не говори так. Даже в мыслях. Он жив.

— Откуда ты… почему ты так думаешь?

Захотелось выпить, но нажираться каждый день не входило в мои планы. Одно тянет за собой другое. А раз обещал — значит, обещал. Я закурил, приоткрыв скрипучее кухонное окно.

— Потому что, Тимур, много лет назад я внушил ему одну вещь. И он в нее поверил.

— Какая вещь?

Я вспомнил разговор, состоявшийся с Сергеем когда-то, и ответил:

— Пока есть хотя бы один миллионный шанс выкарабкаться, надо карабкаться. А если его нет, карабкаться все равно нужно, — я пожал плечами. — Сергей очень умный пацан. Отличник, парень с красным дипломом и большим будущим. Далеко пойдет, как говорят мои родители, родня и соседи. А я гопник. Но в институте кое-чему не учат. Барахтаться до конца и даже дольше, когда вообще все вокруг против тебя. Все эти годы Сергей смотрел на меня. И он знает, что это работает.

С этими мыслями утром я отправился в местное отделение полиции. В нашем околотке меня знали многие. В первую очередь, ППСники и опера. Следователи и дознаватели тоже узнавали в лицо. Я был рад, что с отделом по розыску пропавших сталкиваться не приходилось.

Но радость была недолгой. Потому что в кабинете номер 14 на втором этаже ОВД, куда я, постучав, заглянул, я обнаружил знакомую физиономию. Опер по фамилии Дулкин — невысокий, жилистый, с усами и хитрым взглядом — удивленно посмотрел на меня.

— Вот те раз.

— И вам не хворать. Я отдел по розыску пропавших ищу. Мне сказали…

–…И правильно сказали, — осклабился Дулкин. — Меня сюда перевели. Надоело за всякой шпаной вроде тебя, Рогов, бегать.

— И вот кстати о Роговых. Мои родители принесли заявление о пропаже. Сергей Владимирович Рогов, 23 года. Пропал.

Дулкин нахмурился.

— А я смотрю, у стариков рож… лица знакомые. Твои, что ли? — Дулкин задумчиво покрутил усы. — Брат, значит. Такой же бестолковый, как ты?

— Нет, он хороший парень.

— По чьим понятиям?

— По общечеловеческим. Приводов нет, задержаний нет, в обезьяннике ни разу не ночевал. Можете проверить.

— То есть, в семье не без урода, но урод не он? — развеселился Дулкин.

Я видел, что он провоцировал меня. Зачем, непонятно. Не без труда удалось вспомнить его имя-отчество.

— Валерий Николаевич, мой брат за 23 года ни разу даже на ночь нигде не загуливал. Он правильный парень. У него есть девушка, они живут вместе, пожениться хотели.

— Так, может, испугался? Знаешь, ляпнул про свадьбу, а потом думает: «Твою мать, что я наделал! Теперь скандалы попрут, дети, пеленки, крики, вопли… Нафиг оно мне все!». А? Такое сплошь и рядом бывает.

— Например?

Дулкин хотел привести пример, но ничего подходящего не смог вспомнить, и потому рассердился.

— А ты, Рогов, не умничай. Понял?

— Валерий Николаевич, давайте серьезно, — гнул я свою линию. — Что вы делаете, чтобы найти моего брата?

Опер вздохнул. Порылся в ящике стола, нашел заявление родителей. Прищурился и принялся бубнить, пробегая глазами по тексту:

— Алексей Владимирович, тысяча девятьсот… Так… Вечером… На поезде «Москва-Оренбург»… Что он там забыл?

— Командировка. Там не написано?

— Не умничай, говорю. — Дулкин отложил заявление. Побарабанил пальцами по столу. — Так и не вернулся, значит? И труба молчит? Понятно… Ну что, отправлю я ориентировки. Во все города следования поезда. В местные ЛОВД. Если они что-нибудь ответят, я дам знать, — опер покосился на заявление. — Телефон твои родители оставили? Ага, оставили. В общем, я им позвоню, когда информация будет.

Я кивнул.

— А разве заявление не в сейфе должно лежать?

— Что?

— Если вы пустили заявление в ход, оно должно лежать в папке с оперативно-розыскным делом. В сейфе. Не в столе.

Дулкин набычился.

— Слышь, шпана. Ты меня учить работать будешь?

— Я не хочу никого учить. Я просто хочу, чтобы вы нашли моего брата.

Дулкин прищурился на меня недобрым взглядом.

— Так, Рогов. Я тут подумал… А может, это ты с братцем не поделил чего-то? Бытовуха, так сказать. У нас 80 процентов всех убийств бытовые. Сын на отца, мать на сына, брат на брата… Чего с братом не поделил, говорю?

— Я из СИЗО два дня назад вышел.

— Ха, удивил. А может… А может, ты корешей своих подговорил? Специально, чтоб на тебя никто не подумал? Что, бабу не поделили? Или за наследство уже? Родители живы еще, а вы уже делите?

Явара была у меня с собой. Она всегда была в заднем правом кармане джинсов. На секунду я представил, как рука привычно ныряет в карман. Ладонь обхватывает увесистую палочку, почти полностью утопающую внутри — наружи лишь тупой конец пластикового «брелока». Удар сверху вниз, и хруст ломаемой ключицы заглушается воплем дуреющего от боли Дулкина…

— Вы можете относиться ко мне как угодно, мне плевать, — сказал я. — Можете думать что угодно. Говорить что угодно. Но раз вас посадили искать пропавших, займитесь делом. Пожалуйста.

5

Дом был новым. На Северо-Западе Москвы, то есть на другом конце города, поэтому добираться пришлось на метро. Красная высотка с подземной парковкой, супермаркетами, бутиками и кафешками на первом нежилом этаже. Несмотря на наличие собственной парковки под землей, двор дома, как и везде в Москве, был утыкан автомобилями.

Я долго не решался позвонить. Но все-таки набрал на домофоне номер квартиры, который мне сообщили родители, и ткнул кнопку вызова. А потом услышал ее голос.

— Кто там?

— Женя, это Алексей. Рогов.

Она молчала. Пищания, свидетельствовавшего, что трубку положили, не было, но вдруг у них тут какая-то новая модель домофона?

— Женя? Ты здесь?

— Зачем пришел?

— Надо.

Снова тишина. Я уже приготовился в третий раз назвать ее имя, но в этот момент дверь открылась и впустила меня внутрь.

Лифт был новеньким и современным. Коридоры подъезда чистые, светлые и просторные. Дверь в квартиру черной, матовой и крепкой. Я постучал. Женя знала, что я здесь, но открыла не сразу. Наверняка специально.

Она была красивой. Длинные светлые волосы, сейчас собранные в конский хвост, большие глаза. Она смотрела на меня исподлобья и выжидающе молчала.

— Привет. Я был в СИЗО, — сразу принялся я оправдываться.

Женя хмуро усмехнулась.

— Думаешь, я не в курсе? Сергей только о тебе и говорил.

— Что тебя жутко бесило, да?

— Зачем пришел?

— Делать то же самое, — заверил я. — Говорить с тобой о своем брате.

Она поколебалась, не сводя с меня настороженных глаз. В них сквозил холод. Но она все же отступила, пропуская меня внутрь.

Сергей не врал. Квартира была просторной. Однокомнатная студия с гостиной площадью около 40 квадратных метров. Мебели почти не было. Небольшая черная мебельная стенка, двуспальная кровать, письменный стол, комод с ящиками. Телевизор на стене.

— Мебель ваша?

— Смеешься? Хозяйская.

— Сколько в месяц платите?

Она вздохнула и кивнула на кухню. Я побрел следом. Женя села на стул у окна и, подобрав ноги, обхватила колени руками.

— Что ты хотел?

— Женя, не веди себя, как все остальные, — взмолился я. — Ты знаешь, что я люблю своего брата больше всех. Я за него любого порву.

— Сейчас никому не нужно ничего рвать.

— Ты уверена?

Она нахмурилась.

— В смысле?

— Сергей говорил о каких-то проблемах. Когда последний раз приходил ко мне. Недели две назад.

Женя заволновалась.

— О каких проблемах? Мне он ничего не говорил. Что за проблемы?

— Сказал, что расскажет, когда я выйду. Я вышел — а он исчез. Совпадение?

Она устало покачала головой.

— Я уже не знаю, что думать. С телефоном не расстаюсь ни на минуту, — в качестве доказательства Женя продемонстрировала зажатый в ладони мобильник. — Если в ванную иду, потом первым делом к сотовому бегу. Вдруг Сергей позвонил…

— Когда ты видела его в последний раз?

— Как это когда? Когда посадила на поезд.

— Ты его провожала?

— Что за вопрос. Естественно.

— С какого вокзала? Я у родителей спрашивал, но они не знают или не помнят.

— Казанский. Он махал мне в окно, когда добрался до своего места. У него была нижняя полка, как раз у окна со стороны перрона… Часа через три Сергей мне позвонил. Сказал, что они на какой-то станции остановились. Кажется, он не говорил, на какой. Или я забыла, потому что тогда значения этому не придала…

— Еще созванивались?

— Утром я послала ему СМС. Он не ответил. Я собиралась в институт как раз, — она поморщилась, — у нас сессия заканчивалась, зачеты и экзамены… После института еще раз ему написала. Часов пять вечера было. Пока на метро добралась, пока в магазин заскочила… Ответа так и не было. Я уже решила звонить ему. Телефон недоступен. Думаю, может, просто сети нет. Поезд-то черт знает где идет — лес, степь и все такое. Через час еще раз позвонила. То же самое.

— Когда занервничала?

— Когда по времени он уже в Оренбурге должен был быть. Звоню — телефон отключен. Написала кучу СМСок ему, просила ответить, спрашивала, все ли в порядке… Потом уснула как-то, — она протяжно вздохнула. Вспоминать те минуты было неприятно. — Утром вскакиваю, хватаю телефон. А ответа нет.

Я кивнул.

— Что делала потом?

— Ты как думаешь. Обзванивать всех бросилась. На работу ему позвонила, у меня визитки все были с телефонами. До шефа его дозвонилась. Тот удивился очень, но сразу среагировал. Сказал, что с Оренбургом свяжется. Они там Сергею номер в гостинице бронировали.

— И?

— Позвонил часа через два уже. Я по голосу сразу все поняла.

— Сергей в гостинице так и не появился?

Женя покачала головой. Нет, не появился. И впервые нормально, а не исподлобья, посмотрела на меня. Ей было страшно. Я ободряюще кивнул.

— Мы найдем его. Слышишь?

— Найдем, — горько повторила Женя. — Как? Щербаков в Оренбурге знакомых на уши поднял…

— Какой Щербаков?

— Шеф Сергея, директор «Гермеса». Эти знакомые на вокзал рванули, ментов местных подняли. Те опросили всех. Сергея никто не видел. На камерах наблюдения на вокзале его тоже не было. Они все посмотрели.

Я вспомнил Дулкина с его выдающимся служебным «рвением».

— Если им верить.

Женя зло сжала губы.

— Конечно. Все менты козлы, и я забыла. Цитата прям. И подпись — «Леха Явара».

Наши отношения с Женей были непростыми. Виноват во всем, конечно, был я.

Все началось полтора года назад. Мы с Тимуром познакомились в баре с двумя девушками. Ничего выдающегося не планировалось — все, как обычно: угостить, напоить, затащить. По пути на квартиру Тимура свернули в наш двор. Здесь нам повстречался Сергей, который держал путь с университета — лекции у него продолжались допоздна. Веселый, пьяный и добрый, я познакомил девушек с Сергеем. Тогда я понятия не имел, что мой брат сразу втрескался в одну из них. В Женю.

План, кстати, провалился. По пути на квартиру Тимура Женя дала нам от ворот поворот, поняв, к чему идет дело. Я, как самый настойчивый, схлопотал пощечину. Пощечина была что надо, след от ее ладони держался на лице несколько дней. Нужно ли говорить, что после того дня Женя меня и невзлюбила?

А через неделю я увидел ее с братом.

— Давай не будем разбирать меня на цитаты, особенно, если я этого не говорил, хорошо? — очень терпеливо попросил я. — Жень, Сергей говорил о каких-то неприятностях. Может, дело и не в этом, но лично я не хочу ничего сбрасывать со счетов.

Она взяла себя в руки. Личная неприязнь на самом деле только мешала.

— Мне он не о чем не говорил, я бы запомнила. Когда Сергей пропал, я ведь все его вещи просмотрела. Все до единой. Все перевернула. Думала, вдруг найду что-нибудь. Но все в порядке, ничего подозрительного или странного.

— За неделю-полторы до его отъезда — было что-нибудь?

— Почему именно тогда?

— Он ко мне приходил, помнишь?

— Ну да. — Женя задумалась. И вдруг озадаченно сдвинула брови. — Погоди-ка. Я день не помню… Точно!

— Что?

— Как раз примерно за неделю, или чуть больше, до этой долбанной командировки Сергея на работу вызвали. Срочно. Поздно вечером это было. Он взял трубку, на кухню ушел, говорил с кем-то. Вернулся как будто расстроенный. Говорит, на работе у него косяк небольшой с бумагами, а документы нужны срочно. Нужно ехать прямо сейчас. А время — часов одиннадцать было. Ночь почти.

Это было уже кое-что. Я был рад, что зашел.

Перед тем, как уходить, я вдруг вспомнил еще кое-что.

— Женя, машина Сергея.

— Чего?

— Отец отдал ему свою машину. «Киа». Он же так на ней и ездил все это время? Мы с ним как-то о машинах в последние полгода мало разговаривали.

— Ну да, на ней. На работу, с работы. К родителям. А что?

— Где она?

— А где она может быть, — удивилась Женя. — Внизу, на парковке. На месте, которое за этой квартирой закреплено.

— Ключи от машины у тебя?

Она нахмурилась.

— Если ты собрался взять машину, пока Сергея нет, и возить на ней своих…

Это было уже слишком.

— Я итак могу ее взять! — пришлось чуть повысить голос. — Если захочу. Это машина наших родителей. Но сейчас я хочу просто ее осмотреть. Ты, когда вещи Сергея проверяла, в машину заглядывала?

Женя соображала туго, но, когда до нее доходило, действовала быстро. Она сверкнула глазами, кивнула и побежала за ключами.

На лифте мы спустились на парковку. Там было светло, просторно и сухо. Машина отца, которой последний год по доверенности управлял Сергей, находилась под табличкой с номером парковочного места — он дублировал номер квартиры. Я взял у Жени ключи, нажал кнопку. Пискнув, сигнализация отключилась. Я открыл водительскую дверцу и усевшись за руль, принялся за дело. Я чувствовал себя настоящим сыщиком. Знаете, как в кино. Заглянул под козырьки над водительским и пассажирским сиденьем. Обследовал все содержимое бардачка. Изучил, что у Сергея хранилось в кармашке водительской дверцы.

Все это время Женя говорила. Скорее всего, чтобы звуком собственного голоса заткнуть панику. А вдруг я найду что-нибудь ужасное?

— Поезд в начале шестого вечера уехал. В пути он чуть больше суток. Где-то 25 часов с небольшим. Сутки в общем. Так что на следующий день в восемь вечера Сергей должен был быть в Оренбурге…

— В восемь вечера? У тебя все в порядке с математикой?

— А у тебя все в порядке с географией? — Женя даже обрадовалась, что появился повод сорваться на мне. Хотя бы за гуманитарные науки. — Сутки в пути плюс два часа разница во времени. Там другой часовой пояс. Широка страна моя родная, знаешь ли…

Пока она заполняла голосом пустоту, я думал, куда заглянуть еще. Необследованным оставались заднее сиденье и багажник. Но перед тем, как выбраться из салона, я решил заглянуть и в кармашек передней пассажирской двери. Пара пакетов, тряпка для протирки лобового стекла. Отец всегда держал ее здесь, и Сергей пошел по его стопам. Больше ничего.

Чтобы добраться до кармашка, пришлось почти лечь на пассажирское кресло. И в таком положении я увидел черную кляксу, от которой отразился падающий в окно свет фонарей на парковке.

— Это еще что?

— Что? — запаниковала Женя. — Что ты там нашел?

Я включил свет в салоне, щелкнув кнопкой над зеркалом заднего вида. И снова склонился вниз. Осторожно поднял коврик под пассажирским сиденьем и, почти ткнувшись в него носом, убедился, что моя догадка верна.

Стало не по себе.

— Что? Твою мать, чего молчишь? — бесновалась Женя. — Что там?

Я никогда в своей жизни не принимал участие в боевых действиях. Никогда не оперировал. Я просто прожил всю жизнь в не самом хорошем районе столицы. И за свои четверть века насмотрелся достаточно, чтобы отозваться:

— Это кровь, Женя. На коврике кровь.