Избранные. Революционная фантастика

Коллектив авторов

«Мне 39 лет, и я думал, что после тысяч прочитанных фантастических романов меня сложно чем-либо удивить. Тем не менее… оказывается, новых сюжетов до сих пор хватает с избытком, причём менее известные авторы даже выигрывают в оригинальности у своих слегка забронзовевших от известности коллег. Рассказы весьма воодушевили… авторы нарисовали по большей части интригующее и манящее будущее, в котором хотелось бы если не жить, то хотя бы побывать в качестве туриста». Олег Макаренко, член жюри.

Фарфор

Любовь Перова

Модный квартал Второго подземного города — гигантская сияющая кроличья нора пару сотен метров в диаметре, вертикально уходящая примерно на полкилометра вниз в голубоватом мареве вывесок и реклам.

Если пробраться в город перед рассветом через взломанный выход на очистительной станции — можно застать момент, когда воздухозаборники начинают работать в полную мощность, — и нырнуть в нору на ховерборде, кувыркаясь в мощном потоке и забывая дышать от восторга и ураганного ветра.

Наверху даже новая доска перестает слушаться на несколько секунд, и я чувствую себя немного Алисой, падая мимо сверкающих вывесок и витрин. Торможение срабатывает в последний момент над узкой галереей, опоясывающей нужное мне кольцо магазинов и переходов. Последнее сальто — и я выравниваюсь, лихо приземляясь перед крошечным кафе со старомодными неоновыми контурами чашек и бокалов на окнах. Проходящие мимо ярко накрашенные модницы вскрикивают от неожиданности и восторженно хихикают, а Хэппи за барной стойкой, заметив синие огни моей доски, поднимает голову и улыбается. Машу ему рукой и, распахнув дверь, одним шагом оказываюсь в теплом зале всего на четыре столика, утопающем в ароматах корицы, кофе и миндальных пряников.

Он оглядывает меня, качает головой, по-прежнему счастливо улыбаясь, и кивает в сторону уборной. Задерживаюсь там на минуту — проверить, не осталось ли на мне пятен. Подмигиваю своему отражению. Из зеркала смотрит чистокровный подземник — тощий, бесцветные брови и ресницы, сиреневые глаза альбиноса и белые волосы, выкрашенные в модный небесно-голубой: под землей почти все любят яркое.

…крошечные красные брызги подсохли на подбородке. Еще немного — на носках ботинок и коленках джинсов. Почти незаметно. С внезапным омерзением умываюсь. Возбуждение уступает место усталости, мрачной удовлетворенности и пустоте, всегда ждущей своего часа.

Еще немного осталось.

Кофе, очень крепкий и сладкий, ждет меня на стойке в цветной чашке, рядом с Хэппи и вазочкой домашних конфет. Он сейчас из персонала один — и я позволяю себе расслабиться, подавшись вперед, подпереть подбородок и ухмыльнуться, как довольная кошка, только что растерзавшая мышь.

Хэппи ждет, пока моя чашка опустеет наполовину, и доливает молоко. В эту минуту кажется, что кофе у Хэппи — лучшее, что случилось со мной за последние несколько месяцев. Трудно сказать, рад он мне, или предпочел бы, чтоб я сгинул однажды наверху. Мне единственному известно, откуда взялся Хэппи. Он — хорошо знает, где пропадаю я и что там ищу. Общие тайны объединяют порой крепче кровного родства.

Нос и кончики пальцев согреваются с приятным покалыванием. Жизнь замедляется до обычного своего ритма, пока я сижу над чашкой, вслушиваясь в ларго Бетховена, легкий шум квартала за дверью, шелест конфетных оберток…

Мой собеседник с жестянкой пива усаживается по другую сторону стойки. Ждет, когда я заговорю.

— Умрешь толстяком, — киваю на его пиво. Хэппи — полукровка; в отличие от меня, с мышечной и жировой тканью у него порядок. К сорока годам нажил уже небольшое брюшко, заметную проплешину и отвисшие щеки.

— Умру стариком, — отмахивается он.

Тоже справедливо. Чистокровные андеры стареют очень медленно, без морщин и облысения, но и жизни нам отмерено… редко встретишь подземника старше теперешнего Хэппи. Что-то не так пошло с генетическими играми два столетия назад — модифицированное сердце изнашивается слишком быстро. Хотя, вполне вероятно, таков и был первоначальный план.

У нас к наземникам всегда много претензий.

— Как сейчас там, наверху? — спрашивает он, решив, что я вполне уже в состоянии описывать обыденные вещи.

Большой мир совсем другой, и я никогда не знаю, с чего начать. Сырой и холодный, он бывает прекрасен — с ветрами, похожими на горы облаками и звуками…

— Когда я уходил, снег пошел. Правда, земля еще слишком теплая, и листья слишком свежие… и пахнут осенью. А ветер уже морозный и ничуть не похож на здешние сквозняки — от него стынет нос, краснеют щеки и саднит в горле, если на полной скорости…

–…сматываться? — хмыкает Хэппи понимающе и опускает уголки губ.

Пожимаю плечами и замолкаю. От осуждения он далек. В чем же дело тогда?

— Переживаешь, что ли? — спрашиваю издевательски.

Хэппи смотрит без улыбки, скорее заинтересованно.

— Что будет, Джин, когда ты ошибешься? Станешь неосторожен, не успеешь уйти или оставишь следы… Рано или поздно что-нибудь всегда идет не так.

— Бывает. Но я почти закончил, док. Еще немного везения…

–…и? что дальше, когда закончишь с последним?

И правда — что? Я не задавался этим вопросом, предпочитая занимать делами каждую свободную минуту времени. Сейчас, прикинув возможные варианты, с отстраненным удивлением понимаю, что значения это не имеет.

— Ничего, Хэппи, — искренне отвечаю после паузы. — Меня устроит любой расклад. А что, у тебя в этом свой интерес, профессор?

— Ты же знаешь, наверху у меня давно интересов нет, — отвечает он сварливо, придвигая мне новую чашку. И тут же вновь улыбается немного безумной улыбкой, щуря жизнерадостно глаза. — Скорее, завидую.

— Мне?!

— Бесстрашию твоему.

Это не похвала, мы оба в курсе. Бесстрашие не обязательно делает человека героем, а страх — предателем. Очень часто — совсем наоборот. А иногда случаются психопаты, вроде нас с ним.

Я — из плохих парней. Страхи мои исчезли три года назад, после того взрыва на переговорах с наземниками, сменившись постепенно желанием найти всех виновных — и искалечить собственными руками. Нет, не убить — пусть чувствуют, дрожат помнят!..

Хэппи, увидев нехорошее в моем взгляде, отворачивается к новым посетителям, не переставая улыбаться. Наверное, он — из хороших ребят. Но и Хэппи не всегда был таким счастливчиком.

Говорят, сон разума чреват чудовищами. Бессонница разума Хэппи породила ту самую антигравитационную бомбу, единственное безобидное испытание которой положило конец войне с наземниками. Профессор, ужаснувшись собственному изобретению, сделал все возможное, чтобы никто не сумел его повторить, а сам превратился в полнеющего весельчака, владельца маленького кафе.

Каждый день он боится — преследований, возвращения бомбы и новой войны. От подземников он унаследовал боязнь открытых пространств и аллергию на солнечный свет. Страхи, впрочем, не мешают ему мечтать о городе под открытым небом.

Мы все иногда мечтаем о нем. Память о ветре и высоком небе еще долго преследует меня после каждого посещения наземного мира. Воспоминания о травах, лесных тропинках, запахе листьев и земли после дождя…

Допиваю кофе и незаметно смываюсь, пока Хэппи занят и не задает больше вопросов.

Модный квартал засыпает, когда в городе наверху уже глубокая ночь, но через пару часов, как сейчас, лавки и торговые центры вновь открыты для посетителей, которым плевать на режим земных суток. Разношерстного народу здесь всегда полно — наземные знаменитости в поисках лучших нарядов, раздающие листовки мечтательные студенты, ряженые косплееры и мелкие служащие, еще не добравшиеся до работы.

Сегодня чужаков удивительно много. Их легко отличить — загорелые и неприлично шумные, они таращатся в сверкающую глубину кроличьей норы, на меня, парящего на доске, на желтые минитакси без ограничений на высоту. Большинство из них, как и я, плохо помнят короткую и кровавую войну между поверхностью и подземельями. Они и сейчас считают город чем-то своим…

Милашка в готичном платье с рюшами останавливает меня, чтобы приколоть к куртке синий значок с городским гербом — старинной шестерней. Запоздало вспоминаю, что сегодня — двухсотлетний юбилей основания Второго.

Два века назад ученые всего мира начали предсказывать близкие солнечные супершторма — и кто-то предложил приготовиться к ним заранее. Так появился Первый подземный городок. А через пару лет уже миллионы матерей, напуганные первой вспышкой Каррингтона, охотно соглашались рожать генетически измененных детей — первых подземников. Города сохраняли все, что могло исчезнуть с лица земли — электронику, технологии, знания. Наземники же в первые дни бури оказались отброшены назад на сотни лет. Мы до сих пор сильно опережаем их мир, в котором прошлое и будущее причудливо перемешаны. Повод для гордости и средства для равноценного обмена с поверхностью. Впрочем, я не уверен, что обмен равноценный.

У нас появилась антигравитация, новейшее оружие, лекарства и знания. У них — осталась вся земля с небом и солнцем, которого мы боимся. Андеры-альбиносы не переносят ультрафиолет и живут меньше, наши женщины редко рожают здоровых детей от наземников, зато мы медленно стареем, мы быстрые — и видим в темноте.

И еще — мы помним, что должны все успеть.

Эля работает в универмаге «Мэйси», занимающем несколько уровней чуть ниже «Кафе» Хэппи, в большом ювелирном отделе. Добираюсь до нужного этажа, чтобы притормозить и посмотреть на нее через стекло внутренней витрины — вдруг первая заметит меня и кивнет. Меня, в ярком и с ослепительной улыбкой, трудно не заметить — и она кивает, но тут же отворачивается показать комплект колец юной паре.

Я наблюдаю за ней издалека, как за изящной танцовщицей на неприступной сцене. Беловолосая и белокожая, в маленьком черном платье, Эля кажется тонким грустным призраком в сравнении со счастливыми покупателями: они идиотски держатся за руки, и у них впереди все, что у нее далеко в прошлом. Тот взрыв унес ее мужа, нерожденного ребенка и возможность когда-нибудь снова родить.

Мы познакомились еще в госпитале, на сеансах групповой терапии — оба полуживые и ужасные, собранные из кусочков, пережившие два мучительных месяца в реанимационных капсулах. Сраслись кости, новые органы прижились, и шрамы затянулись. Но кажется, мы так и остались сломанными.

Вместе, вняв совету терапевта, мы отправились в школу боевых искусств мистера Сайто. Там много слов не требуется. Сейчас я посещаю додзё без нее, и общая у нас только беда, но хочется верить, что мы нескоро расстанемся. А может, мы просто приходим друг к другу в поисках чего-то давно потерянного, в надежде, что теплее будет засыпать не в одиночку…

Не сегодня. Сегодня она не смотрит на меня — танцует под свою музыку, не слышную мне. Не то, чтобы я жаловался. Утешитель из меня никудышный.

«Увидимся завтра? Есть кое-что для тебя.» — шлю ей сообщение уже на полпути к выходу. Эле нравятся наземные сувениры.

«Увидимся» — приходит шепот, почти сливаясь с шумом супермаркета.

Вполне достаточно, чтобы продлить мое хорошее настроение до вечера. Беру разгон прямо от дверей универмага и снова ныряю на доске в пропасть норы, кувыркаясь и теряя на несколько секунд ощущение верха и низа.

Ветер пахнет наземным утром и кофе.

Непривычные чужаки тычут пальцами и начинают снимать, когда ко мне присоединяются еще несколько смельчаков. Что ж, еще есть пара минут, чтобы показать смуглолицым, как андеры умеют ловить ветер и делать петли на ховерборде. Я развлекаюсь и откровенно позирую, пока в одном из скоростных тоннелей внизу не появляются огни тормозящего поезда.

В последнюю секунду влетаю в закрывающиеся двери ярко освещенного полупустого вагона и плюхаюсь на сиденье.

Второй город окружает мегаполис наземников широким полукольцом районов-полостей, связанных сетью тоннелей. Мне — на другой край, и я успеваю задремать в наступившей тишине. Поезд не шумит и не качается, в отличие от наземного: жизнь в городе с каменными небесами накладывает свои ограничения. Строго не только с шумом — еще и с влажностю воздуха, уровнем пыли, температурой, испарениями и запахами. Подземники практически из всего умеют выжимать воду и воздух, а чистота и тишина — не просто проявления вежливости. Мы не галдим на улицах и давно отказались от двигателей внутреннего сгорания. Не любим серые тона, песок на тротуарах, грязь, темноту и слишком неровные поверхности — ничего, что напоминает о правде: мы все жители одной большой норы. Некоторые — навсегда.

Схожу с поезда в оживленном бизнес-районе. Улицы очень широкие, но сияющие небоскребы колоннами упираются в каменное небо, оставляя совсем немного пространства наверху. Впрочем, чистые дороги и тротуары залиты теплым светом, а у витрин расставлены кусты и деревца в горшках. В маленьких заведениях и магазинчиках здесь любят нарочито скрипучие двери и деревянные рамы. Не хватает настоящего ветра и опавших листьев, но невозможно получить все сразу.

Рядом со станцией, рыжий парень в фиолетовых очках, — Лёва — что-то читает, усевшись на кромку тротуара напротив книжной лавки.

Покупаю в круглом стеклянном автомате на углу две конфеты — ядовито-зеленую и апельсиново-оранжевую — и протягиваю, подойдя, Лёве. Для него они значат, что я не оплошал, — зеленый — и мне нужны новые ответы — оранжевый.

Он поднимает голову, молча забирает только зеленую и кивком приглашает присоединиться. Плюхаюсь рядом. Лева подсовывает мне свой тяжелый справочник, открытый на цветной иллюстрации одномоторного истребителя времен Второй мировой. Сообщает вместо приветствия:

— Легендарный «Зеро», между прочим. Почти самый маневренный в свое время. И знаешь, почему?

Качаю отрицательно головой.

— Среди прочего, он летал с минимальной броней. Легкий сплав. Почти никакой защиты, зато ты шустрый. Но чуть заденут — пуфф! — и ты порхаешь на тот свет. Забавно, да? Ничего не напоминает?

Лёва точно немного с приветом. Никогда не говорит о вещах, которые ему неинтересны. А может, я просто не понимаю его намеков. Не глядя на собеседника, рассматриваю текст комментария под иллюстрацией, почти весь подчеркнутый. Кроме двух слов.

«следующий — последний».

Вот почему он не взял оранжевую. Информации для меня больше нет.

Захлопываю книгу и отдаю ему.

— В новостях говорили, Джек Дровосек вернулся, — сообщает Лева обыденно. — Видал? Намекают, в этот раз кроме пострадавшего есть и другие свидетели. Недалеко от места происшествия видели девушку в темном.

— Так всегда говорят, — Пожимаю плечами. — В прошлый раз заметили даже какую-то знаменитость.

Несомненно, нас найдут когда-нибудь, несмотря на все предосторожности. Вопрос в том, кто до кого доберется быстрее…

Мимо нас спешат служащие и студенты. Лева смотрит на уходящие поезда сквозь фиолетовые очки. Я — на круглый вентиляционный люк в стене неподалеку. Лопасти за решеткой медленно вращаются, внушая сонное оцепенение.

— Слышал, скоро в горах начнется лыжный сезон… — вздыхает Лева. — Там, наверное, уже морозы?

— Со дня на день… Осень еще, — тяну устало.

— Вот что, Джин! Мне не так уж много осталось, — сообщает он внезапно.

Поворачиваюсь к нему медленно, пытаясь не паниковать. Внешне Леве двадцать пять, и в универе мы учимся на одном курсе. Вот уж не думал, что начну переживать за него.

— Ну да, не удивляйся: у меня достаточно средств, чтобы в сорок не работать… Вряд ли я доживу до дня, когда город подземников на поверхности будет, наконец, построен. Ты — другое дело. Я пока могу только представлять. Но знаешь, умереть я собираюсь там, наверху, где-нибудь на лесистом берегу моря… и чтобы птицы пели так, будто сердце вот-вот разорвется.

–…ну, ты придурок, Лева! — не выдерживаю. — Даже не думай выкидывать глупости и сбегать на солнышко раньше времени!..

— Ну уж нет! Из нас четверых, самый придурошный — ты.

— Пфф!..

Он дружески хлопает меня по плечу, заставляя вздрогнуть, и снова раскрывает свою книгу на странице с подчеркнутым текстом.

— Пока не ушел, хочу показать тебе кое-что…

* * *

Считают, что у Джека Дровосека много связей, либо кто-то из очень крупных игроков стоит за ним — слишком хорошо он планирует нападения и знает подробности жизни своих жертв.

Первым, кого он искалечил, стал губернатор штата. Психопат подстерег его уходящим от любовницы. За полминуты расправился с двумя телохранителями, а пытающегося сбежать политика избил до беспамятства, изуродовал лицо, отсек пальцы правой руки и левую ногу до колена. Через минуту после нападения кто-то с женским голосом позвонил в неотложку.

Следующим оказался помощник мэра. А через несколько месяцев, когда улеглись страсти, жертвой Джека стал президент одной из самых крупных инвестиционных компаний на Восточном Побережье. Его нашли в собственной спальне, без обоих ног, с выбитыми зубами и глубокими порезами на щеках. Никто не знает до сих пор, как Джеку удалось обойти новейшую в наземном мире систему наблюдения и вырубить шестерых охранников на вилле так быстро, что они даже не разглядели нападавшего.

Предпоследний случай произошел вдали от Второго города. На место я добирался ночным рейсом и двое суток не выходил из гостиничного номера. В тот раз все и заговорили о работе большой команды.

Нас четверо на самом деле. Наземная безопасность — несерьезное препятствие, когда мы вместе. После первой самостоятельной вылазки я понял, что не справлюсь в одиночку в следующий раз, и нашел в Сети Леву, а он — Нину и Уилла. Я не спрашивал, зачем они помогают мне, — у каждого найдется история — но их информация всегда верна. Впрочем, я все равно перепроверяю.

Хэппи поинтересовался как-то, понимаю ли я сам, зачем так стараюсь… можно ли назвать это местью, и смогу ли я смириться, когда остановлюсь? Сайто-сан говорил, что контролируемая ярость тоже имеет пределы… Сегодня проверим.

Я сижу на краю опустевшей крыши одной из старых высоток наземного города. Тех, что пережили двухсотлетний упадок и остались обитаемыми. Ранняя зимняя ночь вполне подходит — ни звезд, ни луны на укутанном снежными облаками небе. В городе и в самом здании огней в это время немного, по сравнению с вечно сияющим Вторым. Никто не заметил, как я сюда поднялся — вдоль стен, на ховерборде с отключенными огнями. Причальная мачта для цепеллинов пуста до утра.

Отсюда хорошо наблюдать за мегаполисом и за окнами на нужном этаже. Жду, заглядывая вниз, пока свет останется всего в паре нужных мне офисов. Еще немного.

Здесь слышен только шум ветра и едва-едва — гудки машин далеко внизу. Рассматриваю яркие ниточки трасс и переулки, прикидывая пути отступления. Морозец начинает забираться под мою толстую куртку. Одно за другим, окна высотки гаснут. Пора. Тот, кто мне нужен, остался в офисе один, не считая пяти или шести охранников в соседнем помещении. Спуститься отсюда на карниз несложно, но на фоне освещенного окна могут заметить с улицы.

Если мне не повезет, охранников будет восемь, включая тех, что остались на этаже. Впрочем, все должно быть закончено еще до того, как они подоспеют, заподозрив неладное.

Камеры наблюдения на этаже взломаны Левой и Уиллом — сейчас на них закольцованное изображение пустых коридоров. Нина позаботилась об остальном — выяснила, в какую сторону закрываются двери; где сидит мой «подопечный» и когда выходит за кофе, если нет секретаря; как быстро открыть окно…

Повторяю все детали в голове, бесшумно перепрыгивая через ступени на темной запасной лестнице.

Коридор освещен слабо, но из-под нужной мне двери пробивается тонкая полоска света. Комната охранников — чуть дальше — приоткрыта, но они вряд ли увидят меня, беззвучно вошедшего к боссу. Миную маленькую пустую приемную. Запираю за собой обе двери.

— Я же велел не… — Он поднимает глаза и замолкает, увидев перед столом черную фигуру в гладкой фарфоровой маске.

Моложавый политик, старше среднего возраста. Уже чуть поседевший. Наверное, сгодился бы мне в отцы. Поражен, конечно, но явно владеет своими страхами. Медленно он опускает руки, пытаясь нащупать кнопку тревоги под столом.

Качаю головой, вынимая меч из ножен на спине. Кнопка не сработает.

Кажется, он понимает. Потому что встает, сжав губы и уверенно уперев руки в стол. Возможно, сейчас попытается протянуть время. Не может ведь быть, чтобы я появился тут совсем незамеченным, прямо в кабинете сенатора… верно?

Я тоже не люблю спешить, но сегодня слишком высоко забрался. Хватиться его могут в любую минуту.

— Так ты и есть Джек Дровосек?

Хочется немедленно стереть самоуверенность с его лица. Молчу, ожидая. За спиной сенатора на деревянной подставке — две катаны. Он отступает назад и берет одну.

Хмыкаю с сомнением. Неужели умеет? Что же, парень заслужил пары слов перед тем, как я с ним разделаюсь.

— Не думай, будто я не выяснил, зачем ты здесь, — сообщает он жестко. — Преследуешь тех, кто в ответе за взрывы на конференции о городе для подземников? Не стану отрицать, я тут действительно замешан. И знаешь, что? Ничуть не сожалею. Подземники — пережиток и закончат свои дни под землей, сколько бы они там ни бунтовали!

Если он и пытался меня вывести, получилось не очень. Я слышал гораздо более красочные высказывания в адрес андеров. Я помню их. У меня собственная война.

Сенатор обнажает меч, и я церемонно кланяюсь. Даже интереснее, когда жертва сопротивляется. Он нападает, не дожидаясь окончания моего поклона и правильной стойки. Легко отражаю, отступаю в сторону и быстрым движением, самым кончиком, рассекаю безукоризненный костюм на груди..

Он напуган теперь, да и сражается неинтересно, пытаясь силой победить более легкого противника. Как все новички, делает сильные замахи и тратит уйму времени на удары и на оборону. Счет, между тем, идет на секунды, и я, наигравшись и заставив его вспотеть, захватываю его меч и, вывернув руку, захожу стремительно назад и на обоих ногах рассекаю подколенные сухожилия. Пока сенатор валится, вскинув руки и не успев сообразить, что случилось, отрубаю кисть, держащую меч.

Наклоняюсь, касаюсь перчаткой крови на ковре и подношу к улыбке-щели в маске.

— Смотри-ка, у пережитков прошлого еще остались зубы.

Нравится наблюдать, как ярость на его лице сменяется страхом. Как он пытается отползти и позвать на помощь.

Помощь уже совсем близко — ломятся во вторую дверь. Еще несколько секунд.

Распахиваю окно, подняв раму вверх и напоследок наклояюсь к сенатору.

— После взрывов там, в зале столько было оторванных рук и ног, что, казалось, там погибли тысячи, а не пара сотен.

— Чего… чего ты хочешь от меня?…

— Нет ничего такого, что ты мог бы вернуть.

Рассекаю ему ноги, рубя коленные чашечки и не испытывая никаких угрызений от его воплей. Все-таки, я победил сенатора в честном бою.

Дверь кабинета слетает с петель, впуская пятерых вооруженных охранников. Один, тут же бросается к пострадавшему, а мне остается разделаться с четырьмя, не дав им успеть отреагировать.

Чуть присев, целюсь в ноги — только поцарапать — и, уперев ладонь в пол, делаю широкий взмах с разворотом. Таких движений нет в традиционном кендо, но у Сайто свой стиль, рассчитанный на легких и быстрых подземников. Мне и нужно в этот раз всего лишь остановить их, а не покалечить.

Все четверо с воплями боли валятся на пол, роняя оружие или стреляя в пол. Я продолжаю движение, не разгибаясь, вскакиваю на подоконник — и вываливаюсь вниз головой, не оставляя им шанса пальнуть мне вслед.

Пуленепробиваемое окно за мной захлопывается с громким лязгом. Маска соскальзывает. Ветер продувает закрывающий лицо шарф и отрезвляет — на полдороги к земле мне все же удается приладить доску к подошвам. Магнитные замки защелкиваются, включая автоматическую антигравитацию — я переворачиваюсь ногами вниз у самого тротуара, едва не коснувшись брусчатки кончиками пальцев, и снова поднимаюсь, облетая здание и не заботясь больше о случайных зрителях и преследовании.

Пожалуй, мне нравится ходить по краю. Сердце колотится так, словно я счастлив или влюблен. И вокруг — ветер. Через пару минут всю воздушную и наземную полицию города поднимут на поиски подозрительного андера с ховербордом.

Доску приходится сломать и выбросить неподалеку от снятой Ниной квартиры. В квартиру же поднимается вполне себе почтенный наземник с рыжей шевелюрой — синтетическая маска — и почти тут же спускается, переодевшись во все новое. На такси я отправляюсь к очередной точке на окраине и, пройдя пару кварталов, в подвале заброшенного дома забираю собственный ховерборд, молчаливо ждущий отправления к удаленной от города очистительной воздушной станции, в этот раз — ведущей в другой район Второго.

До рассвета еще далеко, и огней здесь нет, но дорогу мой ховерборд знает прекрасно. Единственный источник света на пути — огни пригородной фермы. Вспоминаю, как отец впервые взял нас с сестренкой туда — показать земные поля и травы, и воздух, наполненный песней ночных сверчков, и темный лес вдалеке…

Начинается снегопад. Пожалуй, теперь я нескоро вернусь на поверхность.

Хочется плакать — впервые за много лет. Хочется остановиться, упасть на замерзшую землю и ждать заслуженного наказания. Все плохие парни бывают наказаны рано или поздно.

Эля ждет меня дома, в маленькой квартирке почти на самом верху высотки в центре. И я впервые по-настоящему рад, что выбрался целым.

Она готовит капучино — запах смешивается с корицей, черносливом и ванилью — стоя посреди кухни в тонком халате. Иногда она приходит без предупреждения, как сейчас, и остается на ночь.

— Прости, — обнимаю ее сзади. Целую белоснежную шею. — Были дела наверху. Соседи ночью не тревожили?

Она оборачивается и чуть склоняет голову, разглядывая меня.

— Что-то случилось, Джин?

— Устал немного, — сообщаю чуть дрогнувшим голосом.

Все-таки, я тоже боюсь. Боюсь, что Эля никогда не взглянет в мою сторону, если узнает, какой я на самом деле. Боюсь, что если бы сейчас оказались живы те, кого унес тот взрыв, они не смогли бы любить меня — такого, каким стал.

— Хотя, знаешь… не настолько устал, чтобы не показать несколько ошеломительных просто приемов… — руки мои опускаются ниже.

— Глупый, кофе остынет!

— Мы быстро…

— Остынет!..

…Кофе почти остыл. И все равно вкусный.

Эля намазывает тосты шоколадной пастой и избегает смотреть мне в глаза. Лицо ее чуть разрумянилось, а на щеках проступили едва заметные ямочки. Должно быть, мы оба сейчас безумно привлекательны. Подмигиваю ей с другого конца стола.

— Ты ведь сегодня никуда не спешишь, Джин? — спрашивает она, поколебавшись. — Есть одно дело… один человек. Ему нужна хорошая охрана. Лучший телохранитель, кроме тех, что уже есть. Я посоветовала тебя.

Поперхнувшись, недоверчиво гляжу в ее серьезные фиолетовые глаза.

— Шутишь!

— Сайто считает тебя лучшим. И ты уже работал телохранителем один раз.

— Один раз! В свободное от учебы время. Сама знаешь, я совсем другим занимаюсь.

— Знаю. Еще и поэтому Сайто-сан тебя советует. Если хочешь, Лерой наймет еще и троицу твоих приятелей — будете вместе охранять его от взломов и собирать информацию. До начала конференции он переедет сюда, во Второй.

— Конференции?

— Так ты не слышал… — она прикусывает губу на минуту.

— Что не слышал?

— Новые переговоры. О проекте города.

Дальше можно не продолжать. Эля по-прежнему мечтает о городе андеров на поверхности. О новом мире для всех нас… Даже когда я давно перестал надеяться. А ведь из нас двоих долбаный оптимист — я. Уж какой есть.

— Ты сказала, его звать Лерой? Не тот ли, который?..

— Тот.

— И ты ему веришь?!

— Я готова рискнуть. А ты?

Молча допиваю остывший кофе. Очень немногие вещи бывают хуже, чем заглядывать в несчастливое прошлое. И все-таки, она — заглянула. Значит, и я попробую.

— Что ж, раз тебе так важно, давай взглянем на твоего заказчика.

Эрик Лерой — действительно тот самый.

Замираю на пороге гостиничного номера, рассматривая сидящего за столом президента самой успешной и стойкой инвестиционной компании Восточного Побережья.

Время изменило его. Время — и Джек Дровосек. Никакие деньги не смогли купить ему настоящих живых ног. Никакие врачи — ни наземные, ни подземные — не смогли полностью убрать шрамы с лица. И тем не менее, он улыбается нам с Элей.

— Садитесь, прошу вас! Миссис Грэй принесет чаю.

— Спасибо, мы ненадолго, — отвечаю холодно.

Он кивает. Смотрит на меня оценивающе, не переставая улыбаться.

— Знаю-знаю, у вас нет причин со мной сотрудничать, мистер Адамс! Как и у ваших друзей. Я, видите ли, навел справки…

— На этом можно и закончить. Сказать, что я вам не доверяю — сильное преуменьшение.

— И тем не менее, я хочу выстроить этот город. С новыми технологиями магнитой фильтрации ульрафиолета — он будет полностью под открытым небом. И я верю, что он будет не единственным! Я в курсе, что ваш отец тоже мечтал и сам спроектировал…

— Он мертв. Именно потому, что мечтал о таком городе.

— Он был блестящим ученым.

— Был.

— Джин! — вмешивается Эля. — Выслушай хотя бы.

— Пусть заткнется о моем отце и объяснит, какого рожна суется сюда снова.

— Должен признаться, — продолжает Лерой как ни в чем ни бывало. — Три года назад я был против строительства города. Наверняка вы знаете. У вас есть свои способы добывать информацию. Знаете, за кем охотится Джек Дровосек. За теми, кого считает виновными в том ужасном происшествии…

— Значит, в вас он ошибся?

— Нет. И это дает вам повод меня ненавидеть. Я знал о готовящемся покушении. Знал — и ничего не сделал. Никому не хочется выпускать подземников из подземелий. Впускать в наш мир. И мне это было невыгодно.

— Ясно. Пошли, Эля!

— Я хочу все исправить.

— Что? — начинаю смеяться. Горько и до слез. — Что исправить?

— Нельзя вернуть вам всю семью, мистер Адамс. Возможно… возможно, в следующий раз Джек Дровосек меня прикончит. Но в тот раз — он оставил меня в живых. Сам вызвал службу спасения. Может быть, давал мне второй шанс, как думаете?

— Думаю, он придурок и маньяк. Может, это комплекс неполноценности?

— В ту ночь… — Лерой ищет слова. Словно впервые готов открыть тайну. — Мне снились кошмары о том, что произошло. И Джек явился как настоящий карающий демон из Преисподней. Мне казалось, так двигаться может только дьявол. Позже я услышал о боевой школе Сайто-сана. Узнаваемый стиль. Именно такой телохранитель мне нужен сейчас! Не спешите соглашаться! Уверен, вы успеете проверить правдивость моих намерений. Присядьте! Я покажу проект города…

Он включает проектор — и на столе перед нами возникает знакомая модель.

Замираю, разглядывая ее. Многое, конечно, поменялось, но этот проект — мечта подземника Адамса-старшего. Для тех, кто не побоится выбраться на свет…

–…Мистер Адамс?

— Джин?

— Я…

Невозможно согласиться. Охранять Лероя? Здесь что-то другое нужно, кроме ума, бесстрашия и ловкости. Прощение? Чушь какая!.. Я — из нехороших парней. Хорошие парни не разбивают вам, не морщась, коленные чашечки.

Хорошие парни не взрывают, не моргнув, сотни людей.

Но.

Эля становится рядом и берет меня за руку.

* * *

Хэппи улыбается во весь рот, от одного взгляда на мою уставшую физиономию.

— Я рад.

— Ты всегда рад!

— Рад, что ты согласился.

Он подвигает ко мне самый лучший свой кофе и самые свежие миндальные пряники.

— Не начинай! Я..

— Сам на себя зол? Так похоже на тебя, Джин!

— Второй шанс президента Лероя похож на ад кромешный! Бесконечная череда переговоров и сделок. Сотни людей, миллионы случайностей. И Эля…

— Как она?

— Устала. Конференция только началась, а она…

— Она знает, чего добивается. Надеется успеть. Понимаешь? Ее сердце…

И тут наступает минута, когда Хэппи перестает улыбаться. Не знал, что увижу его таким.

— Эля хорошая девочка. Не разочаруй ее, Джин, мой мальчик!

Он и сам на себя не похож, внезапно постаревший без своей безмятежной улыбки.

Даже модный квартал кажется сейчас кричаще ярким и вызывающим, проплывая медлительно мимо стекол его кафе.

И кофе — слишком черный в сравнении с моей бледной рукой.

— Я как-то читал одну книгу. Старинную… я ведь говорил тебе, что рос среди книжных полок? Там ученый изобрел машину времени. И попал далеко-далеко в будущее. В книге под землей тоже жили… морлоки. А элои — все такие светлые и хрупкие — жили наверху. Морлоки жрали их… Я думаю, он все перепутал, тот писатель. Или Солнце — оно все перепутало.

— Солнце, Хэппи, ни при чем… это элои из нас никудышные. Нас и жрать не надо. Только успеешь к нам привыкнуть…

Приходят сразу несколько сообщений от Левы, Нины и Эли. Тревожных новостей пока нет, но завтра — день принятия главного решения.

Мы все ходим по краю перед этой конференцией, которая станет первым шагом к новому миру. А новые миры никогда не рождаются без риска. Мне это нравится. Не нравится, что Эля ходит по краю вместе со мной.

— Пора!

Ухожу, кивнув на прощание, оставляя недопитый кофе и несчастливого Хэппи.

Вчетвером мы собрались впервые — я, Лева, Уилл и Нина. Сегодня мы — не Джек Дровосек. Сегодня Нина окрестила нас «Джек-Победитель-Великанов».

Великанов четверо. Из тех, что точно проголосуют против строительства города. Еще пятеро — колеблются.

Нина — она выглядит старше всех и больше всех говорит, — раскладывает на столе большой план зала для конференций и отмечает места, где рассядутся голосующие. Затем — давно изученный маршрут передвижений Лероя в этот день.

Лерой — герой завтрашнего дня. Если убрать его — вряд ли состоится само голосование. Вряд ли мечта Эли когда-нибудь сбудется.

— Значит, с наступлением темноты, ты, Джин…

— Знаю. — Я и так всегда рядом.

— Второе по опасности место — холл здания. Не исключено, что по пути следования машины попытается выстрелить или бросить взрывчатку кто-нибудь из толпы. Мы установили наблюдение и проверили почти все здания.

— А если фанатиков будет сотня? — Тогда мы все умрем. Не отвлекайся, Уилл! В холле камеры наблюдения есть за каждой колонной и в каждом углу. Но и приглашенных гостей и репортеров — около двухсот. А охранников в зале — всего пятнадцать. Не спускай глаз даже с них. Я не доверяю наземникам. И почему бы им не собраться во Втором?

— Потому что в прошлый раз зал взорвали, — жестко напоминает Лева. — Что же, увидимся следующей ночью и отпразднуем?

— Обязательно увидимся!

Эля — мечтатель. Возможно, именно поэтому она сама, сопровождаемая доверенными лицами мистера Лероя, везет сегодня его инвалидную коляску ко входу в старинное здание в центре города. Ее печальное белое лицо — во всех новостях, как символ доверия решениям покрытого шрамами наземника.

Ночи в наземном городе гораздо темнее, чем под землей, и она смотрится еще эффектнее, белая на темном небе, ярко высвеченная вспышками камер. Танцовщица. Лерой что-то говорит ей — и она наклоняется послушать, а он улыбается и ободряюще кивает головой.

Я — неподалеку, в толпе, весь в темном, но меня ей легко найти — стоит только взглянуть поверх голов и увидеть мои голубые волосы.

Она здесь — единственная, кому я доверяю. Внезапно в голову приходят слова Хэппи. Морлоки — те, кто жрал… И мы все равно…

— Джин! Черт, почему сеть здесь такая медленная? — раздается в коммуникаторе голос Левы.

— На поверхности все медленное, — напоминаю.

— Хорош болтать! Я выяснил, что охрана сменилась. Сегодня не та смена дежурит. Такое и раньше бывало, не страшно. Но гляди в оба… слышишь? Они — единственные кто свободно вошел с оружием. Возможно, есть кто-то еще, кому они его передадут. Эле… нельзя останавливаться. Слышишь?

Поздно. Они уже остановились посередине красного ковра, окруженные репортерами со всех сторон.

Ловлю краем глаза движения охранников и остальных участников конференции. Слишком много.

Машу Эле. Она кивает, увидев меня и выражение моего лица. Берется за ручки коляски Лероя… и тут раздается первый выстрел. Один из телохранителей падает, хватаясь за бок. И время замедляется. Я спешу к стреляющему, расшвыривая всех, кто стоит между нами. А Эля… она делает то, чего я ни от кого давно не ждал. Вместо упавшего телохранителя она становится впереди коляски потрясенного Лероя, с вызовом оглядывая толпу.

Отталкиваюсь от колонны и прыгаю на одетого в темное охранника, снова поднимающего пистолет. Он и сам не понимает, как оказался безоружен, а я, почти не целясь, стреляю во второго.

Эля опускается на красный ковер, прижимая руки к груди, и я спешу к ней, пока гости в панике разбегаются, а Лероя увозят в конференц-зал.

Губы у нее посинели, а пальцы — ледяные.

Подхватываю ее на руки, обмякшую, почти безжизненную.

Медики спешат к нам, но Эля качает головой.

— Я в порядке, Джин. Просто… первый раз в городе. Я боюсь улицы, вот и…

Агорафобия. Удивительно, как она до сих пор держалась. Весь путь от машины.

— Я… хотела увидеть, как это. Мне… ох, просто надо на воздух. Хочу увидеть настоящее небо. Потому что…

— Нет-нет-нет! Тебе надо к врачу, потому что у тебя сердце…

— Пожалуйста! Все в порядке. На минуточку…

Я отвожу ее на ховерборде на крышу той самой высотки, но глаза ее измученно закрыты. Сажусь на край смотровой площадки и прижимаю ее к себе.

— Смотри, Эля! Вон — край млечного пути. А видишь вон те яркие звезды совсем рядом?.. Это мы с тобой — ты и я, слышишь?

Эля молчит.

Одна из двух звездочек мерцает и гаснет на далеком бескрайнем небе.