Непутевые на краю Империи

Идалия Вагнер (2024)

Бывает, что папенька может рассердиться! Но генерал Ястребов не только рассердился. Он отправил нашкодивших сына и племянника в опасное путешествие. Правда, дал парням надежного наставника, а времени на всё про всё — два года. Конец девятнадцатого века. От Петербурга до Амурского лимана более девяти тысяч верст, а за Уралом почти нет дорог. Почти нет связи. Почти нет снабжения. Почти нет населения. Зато есть каторжники и преступники. Что будет с изнеженными разгильдяями-бабниками, которым предстоит совершить поездку на дальневосточные рубежи империи и вернуться обратно? Смогут ли выжить? Выйдут ли победителями из опасных приключений, ведь велика Россия-матушка, а люди в ней разные. Приключения начинаются.

Глава 2. Начало пути

Николенька Ястребов и Павлуша Краснов были неразлучны с раннего детства. Летом они жили то в имении Ястребовых, то в имении Красновых. После кончины Алексея Наумовича и отъезда дочери в Смольный институт, Анна Павловна Краснова все чаще надолго оставалась в Петербурге в доме Ястребовых, находя утешение в общении с близкими родственниками.

Николай уродился весь в отца — высоким, широким в плечах, кряжистым. Темно-русые волосы достались от маменьки, от нее же — добродушный нрав и смешливость.

Павел казался похожим больше на маменьку, таким же белокурым, тонкокостным и изящным. Девицы полагали, что своим обычно томным видом он похож на херувимчика. Тем не менее, Павлуша во многих боевых и физических искусствах не уступал более сильному брату, был быстр и меток в стрельбе.

Братья отлично дополняли друг друга во всем, а у дамского пола имели значительный успех, несмотря на юный возраст.

Все было бы хорошо, если бы не душечка Милочка из заведения мадам Жюли. Малышка одинаково ласково принимала как одного братца, так и другого. Они сами не знали, кто у нее был первым их них. Она скромно краснела и ничего не говорила, сводя беседу к разговору об отличной погоде, или к тому, что в газетах писали, как в какой-то глуши родился поросенок с двумя головами.

Молодые люди старались одновременно не бывать в заведении, справедливо опасаясь, что столкновения не избежать, но оно все равно случилось.

Николушка Ястребов появился в заведении и по реакции мадам Жюли понял, что братец здесь. Он схватил со стола рюмку водки и залпом выпил. Практически в тот же момент в гостиную впорхнул Павлуша Краснов.

И такая уж у него была довольная… рожа. Такая… масленая! И Николенька сорвался. Поскольку они оба были навеселе, а в самом начале потасовки пострадал любимый сервиз разгневанной мадам Жюли, то вызванная полиция арестовала смутьянов. По дороге в участок оба фигуранта поединка еще постарались достать друг друга кулаками, за что получили угощение по физиономиям от привычных к этому делу полицейских. И сейчас оба баламута были разукрашены синяками разной степени зрелости.

***

Забайкальский казак Федор Ильич Авдеев, сорока восьми лет от роду, холостой и бессемейный, повидал на своем веку многое: и на целые месяцы уходил на охоту в тайгу, и в местечке Кяхта на ярмарке многократно бывал, и по Амуру-реке бродил, и до самого Китая доходил. Говорили, что была у него жена, да то ли пропала, то ли в родах умерла. Только почему-то с того времени озлился казак на маньчжур, и иногда казалось, что он нарочно ищет с ними встречи. Некоторые купцы маньчжурские после встречи с ним безвозвратно терялись в тайге, хоть и ходили привычными тропами. И приклеилась к казаку кличка Федор Лютый.

Сибирь бескрайняя! Кто ж к ответу бедового казака приведет, да все подчистую выяснит!

Когда в казацкую станицу в поисках проводников пришли соратники Невельского, Федя Авдеев недолго думал. Покидал в походный мешок вещички, да и отправился служить государевым людям. В походе показал себя дельным проводником, умелым таежником, верным товарищем, за что Геннадий Иванович его неоднократно поощрял.

Когда его попросили сопроводить двух городских оболтусов до залива Счастья, да показать им жизнь, думал недолго. Геннадий Иванович попросил — надо сделать. Еще и в программу путешествия, написанную генералом Ястребовым, свои предложения внес. А уж что это оболтусы и маменькины сыночки — ну, так им же и хуже. Вернутся домой — будут ученые оболтусы, а значит, почти нормальные люди.

Федор Авдеев слов на ветер не бросал, задание планировал выполнить со всей серьезностью.

Парни ему понравились. А что бузят — так кто в семнадцать лет не бузил, да синяки не носил!

Правда, не разговаривают друг с другом — это плохо. У них в станице мужики стенка на стенку дрались, дух друг из друга вышибали, а потом все вместе на лавке курили, да ржали над тем, кто кому сколько раз в глаз дал!

***

Генерал приказал времени на европейскую часть России не тратить, а проехать ее максимально быстро. Сложностей при поездке по густонаселенному региону не предвиделось, да и молодые люди с родителями ездили и в Москву, и в Казань. Никаких особых ситуаций не предвиделось.

Но приключения начались почти сразу, как только выехали в дорогу.

Ехать решили верхом, поскольку груза практически не было, а все трое отлично держались в седлах, да и быстрее так.

В дороге братья упорно игнорировали друг друга, ехали по обе стороны от Авдеева. С ним они разговаривали очень вежливо, поскольку генерал их настраивал на это, предупреждая, что у Федора Ильича большие полномочия.

Путешествие на край света обещало быть интересным, потому никто из парней не собирался ссориться с навязанным дядькой. Каждый мечтал о том, как вернется в Петербург возмужавшим и наделавшим кучу подвигов, как войдет в знакомые гостиные, как к нему ринутся восхищенные девицы и станут расспрашивать об опасностях и страшных разбойниках, как померкнут другие молодые люди на его фоне!

Странно или нет, но не успела троица выехать из города, как образ лукавой Милочки стал мельче и тускнее. О случившейся драке оба брата помнили, первым никто мириться не собирался, но грызни и столкновений они не допускали. Авдеев счел это отличным признаком, но вслух ничего не говорил. Судя по тому, что ему рассказывали про братьев, они все же друг друга любили. Размолвка вряд ли надолго затянется.

Ехали интересно, потому что Авдеев рассказал историю путешествий Невельского, о которых братья ничего раньше не знали. Казак много не знал, только то, что слышал в разговорах сослуживцев. Поэтому со слов моряков рассказывал о том, что под началом Геннадия Ивановича служил цесаревич Константин, который на всю жизнь сохранил привязанность к своему наставнику и веру в него, потому и поддерживал амбициозные дальневосточные начинания.

У Невельского был определенный талант. Все люди, которые его окружали, заражались его идеями и смело шли за бесстрашным исследователем.

С особой лаской Авдеев рассказывал о жене Невельского. Молоденькая выпускница Смольного института, красавица Катенька Ельчанинова не только вышла замуж за известного своими чудачествами капитана, но и проследовала за ним к месту службы, жила в простой избе, терпела лишения, как и все в Амурской экспедиции, и пережила смерть ребенка. Все время службы Геннадия Ивановича на дальневосточных рубежах она была рядом с ним.

Возможно, братья вспоминали о своих веселых подружках, когда слушали рассказ об отважной женщине.

Первую ночь решили провести в лесу. Дорога еще не утомила, по цивилизации не соскучились. Наоборот, братья с удовольствием были за ночевку на лоне природы.

Проехали ухоженные барские поля, небольшую деревеньку и свернули в смешанный лес, рядом с которым протекала узенькая речушка. Напоминать, что каждый ухаживает за своим конем, не пришлось. Братья любили лошадей и умели с ними обращаться. Быстро распределили обязанности: кто готовил ужин из домашних припасов, кто разводил костер и собирал дрова, кто раскладывал небольшую армейскую палатку.

Поужинали быстро. Молча сидели и дружно стучали ложками. Авдеев тоже не форсировал события, говорил только по делу. После того, как убрали импровизированный стол, предложил братьям начать писать дневники, пока еще светло.

Когда с поляны ушел Николай, никто не видел. Было уже довольно темно, когда Авдеев начал выказывать беспокойство. На громкие крики никто не откликнулся. Он походил по округе, но пропажу не нашел. В раздумьях Авдеев стоял у костра, когда из тьмы в круг ступил мальчик лет семи:

— Дяденьки, а это ваш что ли Ястреб в нашу деревню залетел?

Павел и Федор бросились к пареньку:

— О каком Ястребе говоришь? Что знаешь? Где твоя деревня?

Мальчик охотно поднял глазенки на Федора, признавая в нем старшего по возрасту:

— А что он девок больно любит? — и хихикнул.

— Ну, Колянчик, — скрипнул зубами Павел, — из города не успел выехать. Каков жеребец!

Оказалось, что совратителя деревенских красавиц застали за тем, что он уговаривал купающихся в реке девушек выйти из воды, размахивая собранными на берегу сарафанами.

Это непотребство увидел деревенский парень, возможно, тоже наблюдавший за девицами в соседних кустах. Началась потасовка. Под шумок мокрые, замерзшие девы из речки выползли и оделись, а потом, как водится, принялись визжать. Набежали мужики. Обоих драчунов отдубасили, как следует. Только деревенского отдубасили, да домой отпустили, а пришлого парня бросили в холодный погреб.

— И что все девок в реке хотят видеть? Я сколько раз из кустов смотрел, ничего хорошего там нет. Хохочут все и водой брызгают друг на друга, как дети малые! — солидно заключил посланец.

Мужчины подавили невольные улыбки.

Позже одна из речных девиц побитого бедолагу пожалела, да отправила маленького брата выяснять у пленника, как ему помочь. Он и помог за малую денежку, которую Авдеев ему тотчас же вручил. Денежка тут же исчезла за щекой. Осталось решить, что делать с арестантом: выкупить у «опчества», или вооружиться наглостью.

Если бы Федюша Авдеев сейчас был лет на двадцать моложе, де не был бы наставником, то он, во-первых, сам мог оказаться в том погребе, во-вторых, другого варианта, кроме драки за своего парня, не придумал бы. Но неожиданная роль дядьки двух оболтусов диктовала поучительный исход дела.

Правда, и парнишка, увидев, что мужчины собираются в путь, остановил их:

— Дяденьки, не надо сейчас иттить-то. На деревне все спать давно улеглись, староста тоже. Он еще до свету встает.

— Так замерзнет в вашем погребе наш Ястреб.

— Ни-и-и, не замерзнет. Староста наш Михеич нормальный мужик, не зверь какой, — совсем по-взрослому ответил мальчик, — он ему тулупчик свой бросил. Хороший у него тулупчик, теплый. Ваша птица Ястреб сам мне сказал, что вам не надо приходить. Он только хотел дать вам знать, чтобы не искали. А староста даже мужиков поругал, что пришлого барина поколотили. Он ведь и пожалиться может, а зачем нам такие страсти?

Мальчик деловито подтянул короткие штанишки и продолжил.

— Отпустит староста утром-то вашего Ястреба, да еще звиняться будет. Скажет, что мужиков поколотит. Было уже такое у нас давеча, когда городской барчук к девкам приставал, которые за ягодой в лес ходили! Ох, эти девки, за ними глаз да глаз! — парнишка развел руками, как бы удивляясь данному факту. — Если бы в реке его дочки были, он, может, сильно осерчал бы. А так — нет, к бабке уезжали Машка с Анфиской. Что Михеичу сердце-то рвать?

Никто не хочет, чтобы полиция нагрянула. Только сейчас, дяденьки, ни к кому вы не попадете. Все спят. А Михеич, как почивать наладится, так пса своего Буянку с цепи спускает. А Буянка злой! Никого не подпускает к дому! Зря время потеряете. Я и то проскользнул к погребу, пока еще Буян на цепи сидел. А сейчас — даже я не полезу туда, — мальчик деловито шмыгнул носом.

— Ну, раз даже ты не полезешь! — улыбнулся Авдеев. — Как зовут-то тебя, храбрый мужик?

— Фролкой кличут, отец тоже Фролка.

— Понятно, Фролка, сын Фролки. Уговорил, пойдем выручать утром. Как найти вашу деревню?

— А вот, дяденьки, прямо вдоль речки пойдете, а как дойдете до бабьих мостков, где белье колотят, там повыше смотрите, наша деревня будет. У старосты дом приметный, он ворота недавно ладил, так они совсем светлые. Не ошибетесь. Как рассветет, так и приходите, а я пошел, — мальчик развернулся и намеревался нырнуть в черный лес.

— Эй, малой! А ты сам почему вдоль речки не идешь?

— А я напрямки, тут близко. Идти по берегу, как стемнеет, дурных нема! Там ночью водяные девки полощутся, да мужиков к себе зазывают. Не нать нам такого, — и мальчик исчез в темноте.

Пока готовились ко сну, Павлуша не умолкая бубнил о том, что Николашка разгильдяй, неисправимый любитель баб, и нет ему прощения за хулиганство. Замолчал он только, когда Авдеев ему серьезно сказал:

— Я на днях почти такие же слова слышал.

— От кого? — парень не сразу заметил подвох в вопросе.

— Генерал один говорил, — равнодушно проговорил Федор.

Кажется, молодой человек покраснел.

***

Проснулись рано. Федор ночью еще подумал над ситуацией и заявил Павлу, что за братом тот пойдет один. Особых вариантов, как действовать, не было — предстоял разговор со старостой. Если все так, как предположил ночной гость Фролка, сын Фролки, то сложностей особых быть не должно. Если все же староста скажет, что девки ворчат, то придется откупиться деньгами.

— Ну что, деньги у тебя должны быть. Иди, выручай братца. Учти: все должно быть тихо и смирно. А Николаше полезно было в холодном погребе оказаться. Только не хулиганьте там.

— Какое уж тут хулиганство! Могу только добавить ему по роже, чтобы в истории не влезал, — буркнул Павел, поспешно собираясь.

— И это не смей. Не хватало еще драк в компании. Выпорю обоих, — серьезно проговорил Авдеев.

Павел сверкнул глазами, но промолчал.

Оставшись один, Федор принялся готовить завтрак. В голове постоянно крутились мысли о том, правильно ли он сделал, отправив Павла одного за братом. Может, надо было идти вместе? Но это был реальный шанс на примирение братьев! Он же видел, что Паша переживает за брата!

Тем временем Павел летел вдоль реки к маячившим вдали мосткам. Действительно, от них было хорошо видно деревеньку. Дом с новыми воротами был заметен сразу. Сами ворота оказались распахнуты, но собака злобным лаем отреагировала на появление чужака.

— Буян, Буянушка, хороший песик. Надеюсь, ты на цепи, — бормотал Павел, осторожно входя во двор. Во дворе его удивил даже не вид огромного черного пса. Округлившимися глазами парень смотрел на то, как его бедовый братец, раздевшийся по пояс, азартно пилит дрова на пару с пожилым мужиком. Белое тело генеральского сына было украшено синяками и ссадинами, сам он при каждом неловком движении то охал, то ахал, но увлеченно постигал крестьянскую науку.

Увидев Павла, стоящего в воротах, он махнул ему рукой, а своему напарнику весело сказал:

— Ну что, Карп Михеич, за мной пришли. Отпустишь теперь? Отработал я?

Мужик отпустил ручку пилы и прикрикнул на бесновавшегося пса:

— Цыц, Буян! Свои! Цыц, говорю!

— А проходьте, барин, проходьте! Не бойтесь Буянушку, он еще маленький, резвится только!

Павел недоверчиво посмотрел на огромного пса, продолжающего басовисто порыкивать на чужака.

Он и не заметил, как подошел Николай и приобнял его за плечи:

— Привет, братец! А где Федя?

— Привет, братец. Завтрак готовит.

Мужик, умильно глядевший на встречу братьев, спохватился:

— А как же! Завтракать, завтракать! Заслужил, работничек. И ты проходи, гость дорогой! Анфиска, у тебя все готово?

— Да, батюшка. Готовы пироги-то. Садитесь, пока горячие!

Слегка изумленного Павла заставили полить холодной водицы на руки хозяину и невольному пленнику, а затем потащили к столу.

Федор Ильич уже успел сводить коней на реку, сварить кашу на костре и заправить в котелок с кипящей водой листочки земляники, когда невдалеке раздались мужские голоса. Несколько секунд Федор вслушивался в них, а потом четко понял, что говорят Николай и Павел, и они оба… хохочут! Чуть позже стало слышно, как Николай рассказывал, что ничего плохого не замышлял, а только хотел посмотреть, у кого из девушек косы длиннее.

Через несколько минут оба братца вывалились из кустов на место ночлега. Судя по тому, что они шли в обнимку и дружно смеялись, все было нормально! В руках у Николая был узелок, источающий умопомрачительные ароматы пирогов с яйцами и луком, а Павел нес крынку с молоком.

Сам Николенька, конечно, был шикарен. Новые синяки поверх незаживших старых делали его похожим на персонажа сказок о жутких чудищах.

Маленькая победа случилась. Братья опять стали братьями. А староста не то что не потребовал откупных за сором девиц стыдливых, а даже гостинцев передал, чтобы не серчали господа городские на драчливых деревенских мужиков. Да и погреб холодный — не дворец.