Год Крысы

Игорь Шумов, 2021

Занимательная, но невесёлая история о том, как крутятся винтики музыкальной индустрии. Ради выигрыша тендера концертное агентство хочет вернуть на сцену культовую экспериментальную хип-хоп группу «Год Крысы». Музыканты, в своё время наворотившие дел, давно ушли в тень, и их возвращение потребует многого. Вопрос лишь в том, как далеко каждый – включая сотрудников агентства и самих членов «Года Крысы» – готов за себя зайти.Содержит нецензурную брань.

1.

Очнулся я в неописуемой легкости. Каждая частичка тела благодарила меня и боялась, что когда-нибудь подобное может повториться. Я разделял их страх — еще несколько таких ночей, когда мир и связанное с ним исчезало, и я бы забыл о том, что он существовал. Казалось — идиллия, то, о чем можно только мечтать. Но достигнув желаемого, остается только страх и сомнения. Вот и сейчас — стоило радоваться моменту, а не дрожать и смотреть по сторонам в поисках ложки для обуви.

Она вышла из комнаты при наряде: бежевый кардиган, черная юбка до щиколоток, кроссовки и белое ожерелье на шее. Точно такой же я встретил ее вчера в метро. Красную, веселую, погрязшую взглядом в собственные мысли. Мы не то чтобы были знакомы. Пару раз виделись от силы; я знал, с кем она встречалась и кому изменяла, но не более. Смешно, что о незнакомце знаешь тайное. Сомневаюсь, что еще кто-то этого не знал. Она мне мило улыбнулась, завязался разговор короткий. Попросила меня ее обнять. Отказаться было бы глупо. Теплая щека на моей щетине мягкой, мурашки пробежали по рукам, я прижал ее сильней.

— Ты не хочешь съездить выпить?

— А на Курской есть что-нибудь поблизости?

— Нет, — с сожалением ответил я.

— Тогда нет.

— Я не хочу домой.

— Почему?

— Там тяжело. Дом новый, но состарился быстро; ветер об него романсы поет. В ванной завелась какая-то живность, оранжевые многоножки, даже в мои сны пробрались. Квартира стонет по ночам, стены покрывают трещины и пятна. Будто бы у квартиры рак, стоило семье оставить меня одного…

Столько жалости, будто напущенная, я не хотел такого. Но ответу обрадовался:

— Ладно, поехали ко мне. На матрасе тебя положу.

Мы прикасались друг к другу ногами, не более. Говорили о чем-то важном по пути, не вспомнить уже. Пугало, что жила она так далеко… Несколько раз переспросил: «Какая станция?»

— Такая-то, — отвечала она.

Все равно не знаю такой. Вышли из метро, я попросил подождать. Забежал в темноту между деревьями, за входом в подземку. Половина луны на небе плыла к счастливым людям, а могла бы на меня упасть. Несколько метров вдоль пустой дороги, бывшее общежитие. Остановились около продуктового, в народе кликаемого «хачмагаз».

— Останься тут, — радостно сказала она, — чужих здесь не любят.

Скольким она такое говорила? Вышла из магазина довольная, чуть ли не прыгала — в руках блестели два черных пакета, в каждом по несколько бутылок пива. Дверь открылась с трудом, в нос ударил резкий запах застоявшегося мусора. Ржавый велосипед закрывал вход в лифт, естественно, сломанный. Из коридоров доносился смех, продолжалось воскресное застолье. Очень хотелось, чтобы никто нас не увидел, чтобы никто на мое короткое счастье не покосился. Не хотелось им делиться.

Смешно это, потому что неправда. Я ни на что не рассчитывал, кроме крепкого алкогольного сна.

— Предупреждаю, — она бегала руками по карманам в поисках ключей, — я громко храплю.

— А я говорю во сне. Может, сговоримся.

Это была маленькая квартира, с низким потолком, отвратительным ремонтом; спасали ее рукотворный уют и мелкие детали вокруг. На стенах детские рисунки, немного жутковатые, вышивка, порезы на обоях в форме животных. Полки, заставленные фотографиями, фигурками, кольца, побрякушки и другая мишура. Перечислять замучаешься! Но глаза мои охотно все оглядели, все запомнили и на каждое нашли вопрос, ведь известно, как необходимо женщине внимание: особенно если она подбирает тебя посреди ночи на улице и тащит к себе.

Спала она на сломанном диване. Мне не составило труда привести его в порядок. Если честно, шансов у меня было около нуля: хозяйство никогда мне не давалось, потому и дома бывал редко. Но поломка оказалась проста, пара движений, и все встало на место. Посыпались благодарности, я не заметил, как смутился. Выпили пива, сели за стол в прихожей, ибо места лучше не нашлось. Личный бардак, кто я такой, чтобы возмущаться? Выпили по одной, выпили по другой. Глаза начали закрываться…

Что мы только не подняли и не разобрали! О доверии спросил — как она рискует и верит людям, ведь вокруг столько тварей водится. Перестрелять бы их всех, на шампуры пустить, а некоторых не постыдиться и на кресты. На это гордо заявила: «А кто тогда останется?». Про работу рассказала, как ученики к ней обращаются на вы, так еще и на английском:

— Missis, — сказала она, — каждый раз умиляюсь, гордо спину выпрямляю. Ха!

— Я думал, ты miss, — растерялся я.

— Формально я замужем, но брак сложился иначе.

— Баракнулся?

— Типа того, — и мы засмеялись.

В соседней комнате, в свободное от работы время, она делала ремонт. Мы сели на рулон новых обоев, смотрели в стену напротив, искали в ней знакомые нам образы. Спину обдувал холодный ветер, такой завистливый да злой. Человек держит за голову человека, вместо глаз — куски штукатурки; контуры — это застывшие капли клея. Она неловко положила голову мне на плечо. И приятно было от того, что со стороны моей все честно: ничего не попрошу, ибо не смогу дать взамен. Курили прямо там, под ногами заросла окурками пепельница. После мы вернулись в прихожую. Она села на пол, стала уговаривать перекусить чем-нибудь, но вместо этого я схватился за губку и бросился к горе немытой посуды; хотелось искренне показать благодарность, а не на словах. Мы взяли по бутылке пива, чокнулись, и я не смог замолчать:

— И никому доверять нельзя.

Как бы ни хотелось и как бы ни старался — оно все впустую. Вот ты начинаешь говорить, со стороннего переходишь напрямую, пытаясь ангела увидеть в сути. Много лишнего, за что при деле бы ухватиться, и тебя бы как личности не стало.

Они помнят ее, пока их не напоишь. Забудут, можешь спать спокойно. Готовлю вторую встречу, чтобы прикрыть новой информацией старую. Никакой правды на этом поприще. О доверии не может быть и речи. Но о какой близости вообще можно говорить с таким подходом? Никаким — это подход машины. Алгоритм лишен риска, в нем свинг выкручен в ноль. Он не обучен работать с теми ходами, которые не пробовал, а потому их сразу же отсеивает. Погоня за безопасностью, поиски безболезненности приводит к тотальной доминанте одиночества.

Универсальное решение — принять боль.

Человек же в своей сути стремится к крайностям, потому что у края находиться комфортнее, чем в центре на свету. Ибо человек один.

И никому доверять нельзя.

Если ты боишься отказа или боли, все твои лажи кто-нибудь запомнит. Вот ты сказал, что вместе хочешь быть, а выглядишь будто собака пьяная скулит. Услышал отказ, боль ударила в плечо. Возвращается самоконтроль. Организм защищается, ибо повода для жизни больше нет. Какая там любовь, если про все один ответ.

И так обретается одиночество.

Как и любая темная магия или тема, она не без плюсов. Они обманывают, заставляют принимать себя за основу и истину, как единственные способы выживания. Это не так.

Мир полон людей, оттого он и плох. Живые комфортные ловушки, но с недостатками и нюансами. На одну затрат больше, чем выгоды, на другую — травма, требующая предательства и обмана. Найти верного подельника необъяснимо тяжело, особенно когда плюсы выше стали символами собственной церкви одиночества.

Надеюсь, подобные слова не выдержат испытания временем, иначе остается только умирать да страдать красиво. Не забывайте улыбки близких и тех, кто радует вас — всегда будет последняя.

Она лениво открыла глаза и сказала:

— Не обосритесь.

Полусонная, она забрела в комнату, надула матрас, разделась, меня не стесняясь, и легла спать. Я попросился лечь с ней рядом, но она сказала нет. На матрасе было жарко и неудобно. Через несколько часов она начала храпеть, и я крепко уснул. Только утром стало понятно, какой у нее нежный, без пошлостей за этим словом, голос. Чарующий, и обмана в нем найти, только если выдумать. Мы крепко обнялись и пообещали друг другу увидеться снова. И не было мне никогда так спокойно на душе и легко, что ночь я провел с кем-то далеким, во внешнем круге; смог высказать все, что накопилось, без боязни осуждения или каких-либо последствий. Теперь тело пустое, я был готов выдвигаться.

— Я все хотел это… — бормотал я на пороге, — сказать спасибо. У тебя прекрасный голос, от него… просто хорошо.

Она закрыла лицо руками, и имя ее я упоминать не стану. Только мое. По пути к метро я думал о новом дне и как же сильно опаздываю на встречу. Важную очень.