Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1

Игорь Шелковский

Журнал «А-Я» – уникальный журнал неофициального русского искусства, выходивший в Париже в 1979–1986 годах. Это неподцензурное издание не только познакомило западного зрителя с творчеством русских андерграундных художников, но и создало язык новой художественной критики. Редакторы – Александр Сидоров (псевд. Алексей Алексеев, Москва) и Игорь Шелковский (Париж) – готовили журнал по переписке, обмениваясь материалами через границу полулегальными способами с помощью добровольцев. На страницах журнала впервые публиковались работы людей, ставших классиками неподцензурного искусства: Вагрича Бахчаняна, Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Комара и Меламида, Дмитрия Александровича Пригова, Владимира Сорокина и многих других. В сборник вошла обширная редакционная переписка участников журнала, которая позволяет читателю увидеть жизнь советского подпольного искусства изнутри, в процессе его становления.

1977

Шелковский — Чуйкову 11.01.77

Дорогой Иван, посылаю тебе вторично открытку, которая не дошла до тебя, с точно таким же текстом. В ней нет ничего особенно ценного ни для тебя, ни для меня, но дело в принципе. Мне эти дармоеды ещё в Москве надоели, чтобы терпеть их ещё и отсюда. Официально их (то есть цензуры) не существует, так вот пусть и ведут себя так, как будто их нет. Сообщи мне потом, как дошло это письмо. Пишу тебе большое письмо, но пошлю его несколько позже. Очень мало свободного времени: учу язык, работаю.

Шелковский — Герловиным 16.01.77

Дорогие Римма и Валерий, сегодня всё получил. Спасибо за письмо и за всё. Обстоятельства оказались следующими: я сразу же позвонил Глезеру, мне ответили, что он в Вене и будет там до конца месяца. Он там с русской выставкой чисто коммерческого характера из 7-8¹⁷ художников, живущих в Париже. Я в ней не участвую. Позвонил Зеленину, он в Лондоне, где должна завтра-послезавтра открыться выставка. В лондонской выставке я тоже не участвую, так как мои работы не прошли «художественный совет». Я, грешным делом, думал, что последний возглавлялся Шемякиным. Но когда позвонил ему, чтобы узнать, что можно сделать для вас, то он сказал, что тоже имеет мало отношения к этой экспозиции, что он почти в ней не участвует. Таким образом, все звонки оказались безрезультатными. Не переоценивайте пока мои возможности по двум причинам: во-первых, у меня ещё крайне мало связей, знакомств на том уровне, в той сфере, в которой бы мне хотелось бы, во-вторых, вы опередили Париж, на такие вещи смотрят с любопытством, но и с опаской, как на вольнодумство. А легко пристроить можно только хорошо знакомое и легко узнаваемое. Пока что всё будет у меня, вместе с «Душой» и «Девочкой Фогельсон, бегущей по саду».

Шелковский — Романовской и Шимесу 22.01.77

Это письмо повторяет то письмо от 22-1-77, которое не дошло до вас благодаря дармоедам без стыда и совести, вскрывающим и читающим наши письма, несмотря на закон о тайне переписки. Хочу их предупредить, что каждое моё отправленное письмо, так или иначе, дойдёт до адресата. Как говорит «безумный наш султан»: на что рассчитывают эти господа?

Дорогие, Марина, Павел!

У Семёнова-Амурского талант огромный, а не маленький. Такой огромный, что при других условиях это узнал бы весь мир. «Его чувства, скованные им, кажутся провинциальными». Не им, а временем и местом, эпохой. Он — дитя 30‐х годов. Он пережил и 37‐й, и 40‐й и 50‐е, когда его исключали из МОСХа. Вот и у тебя появилось слово «провинциальные». Он всегда говорил: «я соревнуюсь с тремя городами: Римом, Токио и Парижем». Он не знал ни Рима, ни Токио, ни Парижа. Всё, что он знал об искусстве современном, кончалось 10–20‐ми годами, коллекцией Щукина, музеем Нового Западного искусства. После этого была ночь, тьма, железный занавес, который для искусства, для самих вещей сохранён и по сей день. Борются с современным искусством, называя его буржуазным для удобства пропаганды. Пример: вместо выставки «От Родена до наших дней» устаивают «Роден и его современники» — лишь бы подальше от нашего времени, так спокойнее.

Насчёт аппендикса согласен, только он не здесь, а там. Если его отрезать, например, в литературе (разных Чаковских) — то мало что изменится.

Здесь вся русская философия последнего столетия, лучшая часть русской литературы и старой (Достоевский и Бунин без купюр) и современной. А сколько здесь русских журналов! Можно здесь делать русскую культуру. Она здесь есть. Её берегут и тщательно заботятся, чтобы сохранить до лучших времен.

Масса книг — переизданий начала века, чтобы ничего не забыть, не оставить. Ещё в Москве я прочёл всего Бердяева, а эти вещи были изданы здесь.

Когда вы в ГУМе покупаете альбом Шаляпина или Рахманинова — это русская культура, не правда ли? А где они были записаны? Где-нибудь в Филадельфии? Недавно я был на двух грандиозных концертах Ростроповича. «Русскость» не определяется местом, она может быть и в Ташкенте, и в Париже.

На сегодняшний день я считаю, что Кабаков сделал ошибку, не решившись. Там он останется в основном художником-теоретиком. Кстати, именно это и произошло с Семёновым-Амурским. Он всю жизнь делал картинки с тетрадный листок и говорил: «У меня монументальное мышление. Это заготовки, эскизы для фресок». То есть то, что он сделал бы, если бы был богатым и свободным. Фаворский сделал фрески — их сбили.

Выставка Семёнова-Амурского: все радуются — разрешили все работы кроме двух. Художник дожил до 75 лет, всю жизнь положил на искусство, и чтоб какая-то свинья (вижу рыло Халтурина) копалась, хрюкала и решала, что можно показать, а что нельзя?

Рядом (специально) с Альянс Франсез, куда я хожу ежедневно заниматься языком, открыта выставка Советского искусства. Собрали со всей империи — от Тбилиси до Таллинна. Смотреть не на что. Её и не смотрят, ни одного человека, сколько я ни заглядываю в окна.

Марина, какие ты «пинки» усмотрела в моих открытках? Когда я писал про Нину [Жилинскую], то имел в виду наш давний разговор с Борей Орловым, что вот Нина выставит свои вещи и думает: я лучше Чернова, я лучше Комова.

Всего вам хорошего. До свидания. Игорь. <…>

Шелковский — Сидоровым 22.01.77

Дубликат перехваченного дармоедами письма. Это письмо было написано на большом листе бумаге, одна сторона которого была заполнена рисунками.

Дорогой Алик, Лида!

Сразу же после телефонного разговора я зашёл в художественный магазин на набережной Сены и купил бумагу, точно такую же, какая у меня была в Москве. Она здесь стоит дёшево, так же как и кисти. Может, и краски не так дороги, просто я ещё не в курсе дела, где, что и сколько стоит.

Здесь есть абсолютно всё. У меня глаза разбежались в этом магазинчике, можно стать художником от одного только вида всех этих вещей: холстиков на подрамниках, кисточек, баночек с гуашью, блокнотов. Бумаги, наверное, сортов 50 — от рисовой до толстого картона.

Сейчас у меня есть всё необходимое для работы, даже с избытком, поэтому пока ничего присылать не надо. Электродрелью пока не пользуюсь, уж очень большой шум она производит. Но ручной работаю почти ежедневно, так же как и рубанком. Приятно, что эти вещи, к которым я привык, сейчас со мной. Спасибо тебе, Алик. Начал одновременно несколько вещей (маленьких), сейчас подсчитал — оказалось 11. По идеям они повторяют московские работы с некоторым развитием.

Выставка здесь — не такая уж проблема, но все предупреждают, чтоб не торопился, что надо хорошо выбрать, где, у кого. Я и сам это знаю, поэтому не тороплюсь.

Всё моё время сейчас уходит на занятия в Альянс Франсез и на работу. И мой быт, как я его ни упрощал, тоже требует своих забот.

Алик, спасибо тебе за хлопоты с моими оставшимися работами. Я получил твой список где — что. Всё очень хорошо ты сделал. Но некоторые работы, неоконченные, надо будет уничтожить. Я потом напишу, какие. <…>

Вышел первый «Аполлон»¹⁸. Я его видел, но купить пока не могу — 350 франков. Издание шикарное, масса текстов, фотографий, неплохие репродукции. Хотя кое-что можно подвергнуть критике. Видел там напечатанной вещь Лимонова «Национальный герой», и по тем абзацам, которые я успел пробежать глазами, она мне очень понравилась.

Читал толстые журналы, например «Время и мы»¹⁹ — толстый журнал, издающийся в Израиле на русском языке. Читаю сейчас Зиновьева и восхищаюсь, до чего же он хорошо клевещет. Я хохочу на каждой странице, всё точь-в-точь. <…>

Шаблавин — Шелковскому 13.01.77

Здравствуй, Игорь.

Хотел написать тебе письмо в прошлом году, сразу после того как виделся с Аликом [Сидоровым], но не смог — помешал переезд на новую квартиру, в район Речного вокзала, так что мы стали почти соседями. Квартира была без мебели (так мы сами захотели), поэтому наше устройство затянулось на полтора месяца, в течение которого мне пришлось заняться плотницкой работой. В комнате удалось сохранить больше свободного пространства и лучше развесить картины. Перевёз я только картины последних 2-х лет (в основном круглые), а остальные частью перевёз к своим и Олиным родителям, а часть просто раздарил. Заодно я избавился и от ненужных книг (а таких оказалось немало), оставив только альбомы с репродукциями и философию. Надеюсь, что такое частичное вещественное очищение благоприятно отразится на живописи. Кроме того, меньше хлопот будет при переездах (в этой квартире мы будем жить 2-3 года).

Из-за летних каникул и переезда живописью я не занимался 3 месяца, и это не замедлило отразиться на первых после переезда результатах. Создалось впечатление, что меня отнесло в технике и свободе письма на несколько месяцев назад, так что весь декабрь я лишь пытался восстановить утраченное. Сейчас, правда, дела несколько продвинулись, я написал по летним рисункам 2 картины и окончил круг, начатый ещё летом.

Меня сейчас всё более занимает и поглощает пространство круглой картины, реализуемой в виде проекции на выпуклую и вогнутую поверхность шара, на пространственный конус <…> и на эллипс. Иными словами, мне хочется реализовать охватывающее нас замкнутое, криволинейное пространство с единым визуальным центром. В последней круглой картине, на которой изображены море и облака в утреннем свете (изогнутые, согласно сферической проекции), как мне кажется, уже возникает эффект преодоления зрительного притяжения к плоскости земной поверхности (в картинке её практически нет) и ощущение пространственного полёта.

Голова у меня сейчас заполнена множеством замыслов, так что я буду чрезвычайно рад, если мне удастся осуществить в этом году часть из них и продвинуться немного вперёд. <…>

Видно, уже накопилась некоторая усталость. Вижусь я с другими художниками довольно редко, не хватает времени. Время от времени заезжаем к Эрику [Булатову] и Олегу [Васильеву], говорить с ними всегда очень интересно. Они живо интересуются тем, что я делаю, и их оценки всегда глубоки и полезны. Побывал я у Бори Орлова, его последние скульптуры с элементами сферичности мне интересны и ближе остальных работ, но темперамент его допускает много случайных и игровых движений, которые, на мой взгляд, мешают ему сконцентрироваться на пространственных проблемах. Видимо, у него ещё всё впереди. Общение с остальными носит, скорее, светский характер — обмен новостями и т. д.

Игорь, очень буду рад, если ты напишешь о своей жизни в Париже. Твои впечатления о городе, художниках, музеях, течениях в искусстве — всё очень интересно.

Есть ли аналоги моему творчеству? Чем ты занимаешься? Есть ли близкие тебе художники? Одним словом, жду ответа. <…>

Жму руку. Серёжа Шаблавин

Герловины — Шелковскому 03.02.77, Москва

Милый Игорь!

<…> Большое тебе спасибо за всё. С одной стороны, нам очень приятно, но с другой — стыдно, что доставили столько хлопот в общении наверняка не с самыми доброжелательными людьми. Мы удивлены, что твои работы не взяли в Лондон. Это свидетельствует только об их глупости, но для тебя это может быть и к лучшему (впрочем, здесь сидя, мы ничего не можем утверждать наверное). <…>

Горкомовская выставка²⁰, открывшаяся недавно в самом помещении Горкома, произвела на нас впечатление убогости. Завешены все тесные коридоры и лестницы. Преобладает религиозный сюрреализм. Это нам показалось особенно ложным и спекулятивным, а в силу этого бездуховным и безбожным. Это расширенная [неразборчиво] выставка, как всегда бывает в этих случаях, к кормилу подобрались люди наименее нравственные, т. к. иные или не способны к борьбе за власть, или вообще не совмещают её со своими экзистенциальными принципами. Нам понравилась только 1 работа — натюрморт В. Яковлева. Плавинский выставил огромный деревянный крест, окаймлённый вырезанными на церковнославянском яз. письменами, — вещь, как нам показалось, откровенно спекулятивная. Использование религиозных символов должно быть особенно осторожным и «выстраданным». На выставке представлены работы Краснопевцева, Харитонова, Кандаурова, Нагапетяна, Куркина, Линицкого. Янкилевский и Штейнберг от выставки отказались. Концептуалистов не взяли.

Часто видимся с Аликом [Сидоровым], перезваниваемся с Мариной [Романовской]. Ты нас всех здесь сплачиваешь незримо.

Спасибо тебе за прекрасную книгу о ящиках и заботливые комментарии на полях.

Обнимаем. Твои друзья Герловины

Сидоров — Шелковскому 07.02.77

<…> Только что от меня ушёл Иван [Чуйков], говорили о выставке (в Москве сейчас такая же выставка, как в прошлом году на ВДНХ), но я о ней сейчас писать тебе не буду, надеюсь, что это лучше сделают Герловины или Иван. Мне выставка не понравилась, но тут чувства сложные, так просто не напишешь. Много говорят о Лондонской выставке²¹, но толком никто ничего не знает.

Был недавно у Фёд. Вас. [Семёнова-Амурского]. Как я и предполагал (а это совсем не трудно и большого ума здесь не нужно), его надули с покупкой картин: на обсуждении наобещали, а потом отказались от своих обещаний и ничего не купили. Меня поражает и огорчает его трусливая безалаберность (других слов я подобрать не могу). Он никак не хочет всерьёз позаботиться о будущем своих работ и архива. Нет у него никакого завещания, никаких распоряжений, да и этого было бы мало, т. к. необходимо сейчас, пока ещё есть силы и здравый смысл (впрочем, в последнем я уже не уверен), пристроить и рассредоточить свои работы. Иначе, оставленные на авось и на «доброго дядю», они сгниют у родственников на чердаке или в московских подвалах. Другого здесь быть не может. Игорь, я совершенно не компетентен в этих делах и, может быть, предлагаю глупость (но глупым я быть не боюсь), а вот другой страх заставляет меня думать о делах, собственно меня и не касающихся, но касающихся всех нас. Речь ведь идёт не о пустяках, поэтому отнесись к этому серьёзно. Проблема такова: есть ли реальная возможность пристроить (даже бесплатно, в порядке дара) несколько его работ в тамошних музеях и в частных галереях (исключая, конечно, Глезера!). Это был бы верный шанс, во-первых, сохранить надёжно некоторое количество его работ, во-вторых, и это тоже немаловажно, показать его широкой публике. Это тонкая и деликатная проблема, и она требует всестороннего обсуждения. Ф. В., в принципе, не против, но это пока — на уровне абстрактных проектов. Боюсь, что когда дойдёт до дела, трусость возьмёт своё (она всегда берёт своё). Но я немного надеюсь на некоторое своё влияние, которое я, кажется, имею на него. Повторяю, что дело это очень тонкое и сложное и, вероятно, я изложил его слишком общо, поспешно и невразумительно, но уверен, что ты поймёшь и с полуслова. Если ты поддержишь мою идею, а она вполне выполнима — напиши мне об этом подробнее. <…>

Есаян — Шелковскому 02.77

Игорь, родной!

Два вечера — омаж тебе с Жаком [Мелконяном], Ваней Ч. [Чуйковым] и Аликом [Сидоровым]. Все 4 открытки и письмо я получил. Очень грущу без тебя на Сретенке. Здесь уже зима и зимние выпивки. Жак очень мил, полон симпатии к тебе и считает, что ты не должен связываться с коммерч. галереями. Я в этом не понимаю, но думаю, что его надо слушать. Видел ли Андрея Boris. [Накова]? О своём существовании писать не хочется — оно паскудно.

Вера тебя целует, пиши нам, я полагаю, что увидимся скоро.

Твой любящий тебя S.

Шелковский — Щенникову 12.02.77

Дорогой Алик!

Меня никак нельзя упрекнуть в том, что я ничего не пишу, я послал уже больше сотни писем и трачу на письма много времени, которое сейчас для меня особенно дорого.

Вообще все не пишущие отсюда разделяются на две категории: первая — таких большинство — от того, что нечем похвастаться, вторая, меньшая, от того, что не хотят хвастаться. Те, кто уехал сюда ради шикарной жизни, быстро убеждаются, что променяли шило на мыло, потому что первые годы для всех эмигрантов очень трудные во всех отношениях. Уехавшие иногда попадают, на первых порах, в условия хуже прежних. В Австрии они живут в отеле, похожем на коммунальную квартиру с общей кухней, ванной и туалетом. О чём в Москве никто не знает — то, что Запад так же неодинаков, как и Восток. Германия, Швейцария — очень богатые страны, Австрия может быть менее, но выглядит более добротной и изобильной в сравнении с Францией. Париж более скромный город в сравнении с раззолоченным Цюрихом, но его прелесть и очарование — в другом.

Все европейские страны не принимают эмигрантов, попасть сюда из Вены очень трудно (хотя не невозможно). Обычно все эмигранты (кроме направляющихся в Израиль) едут в Америку, некоторые в Канаду и Австралию — страны открытые для эмиграции. Легче и солиднее остальных устраиваются люди технических профессий, они первыми получают все необходимые документы для въезда в эти страны. В Америке очень высокий уровень жизни и те, кто живёт на средства от благотворительных фондов, только по сравнению с остальными (я так предполагаю) выглядят бедными, по московским же нормам они живут вполне и вполне нормально. Лишь психологические причины, неспособность видеть всё иначе, как в чёрном свете, вызывают такие письма, как у Лимонова. У него это всё ещё усугублено личной драмой — жена ушла.

По моему уровню жизни сейчас я занимаю, наверное, низшую ступень. Тем не менее я живу лучше, чем в Москве, я могу покупать очень хорошие продукты (зелень, творог, например) в магазинах или на базаре рядом с домом и безо всяких очередей. Стоит всё это очень дёшево, а на рынках ещё дешевле (вспоминаю наш Центральный). Вегетарианцем быть здесь гораздо легче (трудно приходится на частых званых обедах).

В каждой комнате, заполненной мебелью, можно натыкаться на углы, но в своей, обжитой, мы можем ходить хоть с закрытыми глазами, а в новой — мебель расставлена по-новому. Кто жалуется на дорогие квартиры, забывают про дешёвую еду и одежду. Бутылка столового вина здесь стоит как 2-3 билета на метро (кстати, бутылки таковы, что когда выпьешь вино, становятся мягкими — скомкал, выбросил; не все, конечно, есть и стеклянные). <…>

Шелковский — Сидорову 14.02.77

Дорогой Алик,

<…> Моя жизнь без особых перемен. Курсы, работа дома и переписка, уже слегка изнуряющая меня, хоть заводи письмоводительскую контору.

С Фёд. Вас. всё очень сложно. Я ему говорил это уже давно, что самый главный враг художника Семёнова-Амурского — человек Семёнов-Амурский. Можешь ему это напомнить. Трусостью и юродством он давно уже прославился, и теперь его заботы, чтобы ещё упрочить эту репутацию (тоже способ самоутверждения). [неразборчиво] ведь понимаешь, что в вопросе устройства его выставки здесь в какой-либо частной галерее (здесь только частные) на официальные мосховские каналы надежды нет и быть не может. Легче верблюду пролезть в игольное ушко. В то же время на все остальные способы он никогда не согласится по своей принципиальной боязни или будет долго тянуть и откажется в решительный момент. В музеях здесь висит то, что проходит через галереи, так же как картина без рамы ещё не картина, так же художник, не показанный галереей, ещё не художник. Знакомство широкой публики с художником происходит через галерею, которая его преподносит, представляет. Сейчас здесь галерея Верни прекрасно представляет Парижу Лиду Мастеркову²². Но все галереи имеют коммерческую основу. Обычно художник получает 30% от стоимости своих вещей. На удачной выставке продаются все вещи, которые после этого попадают в руки более или менее известных коллекционеров. Те в свою очередь могут их экспортировать, продавать, репродуцировать и пр. Музеи обычно пополняются за счёт преподнесённых в дар коллекций.

Если бы у меня здесь сейчас было бы 100 или 200 его работ, я мог бы попытаться заинтересовать ими некоторые галереи (хотя я здесь пока ещё как в потемках, несмотря на 4 месяца). Другой способ — направить, дать его адрес кому-то едущему в Москву, тому, кто мог бы из корыстных (т. е. деловых) соображений заинтересоваться и всё это устроить. Но пока я таких людей не знаю и не знаю, как их найти. К тому же при характере Фёд. Вас. — смесь трусости и гордости — мне эта затея кажется ещё более безнадёжной.

В художественном плане выставка была бы вполне возможна и при соответствующей подготовке имела бы большой успех. Вызвала бы ряд других выставок, в других странах.

<…>

Герловины — Шелковскому 12.03.77, Москва

Милый Игорь!

Мы все встревожены осложнением с нашей перепиской, постараемся посылать только с оказией. Твои письма, как ты хотел, ходят по рукам и восхищают всех изысканностью стиля и доселе скрываемым литературным талантом. Получил ли ты наше последнее письмо (наблюдение с ностальгическими картинками)?

Немного расскажу о состоянии «умов в России». Смутные времена!!! Все встревожены и возбуждены, слушают голоса. Разговоры во всех кругах вертятся или сознательно не вертятся (из‐за страха) вокруг одного и того же. У нас тут прошла волна взрывов и пожаров, все ломают голову, кто же автор. Надеюсь, ты обо всём осведомлён, обо всём, что происходит в метрополии. Вообще же психическая атмосфера с тех пор, как ты уехал, изменилась, пройдя определённый цикл. Весной 76 г. мы все переживали некую умиротворённость, обусловленную как творческими успехами, так и относительной устойчивостью внешних условий (сначала чтения, потом выставка)²³. Была большая потребность в общении. В конце года обстановка накалилась, все были на взводе, готовые на диссидентские свершения в художественной жизни. Мы все возбуждённо обсуждали этот вопрос почти ежедневно. Постепенно пыл спал, сначала Лёня [Соков], потом Ваня [Чуйков] отказались. А сейчас это кажется просто невероятным. Мы переживаем состояние перелома, но в какую сторону? (Только что по Би-би-си была передача о китайской астрологии — этот год (77) считается годом мудрости и осторожности.) Все описанные ощущения ни в коем случае нельзя принимать за панику или страх — наоборот, это скорее вызревание решительности, накапливание сил (сейчас я говорю не о личной судьбе, а об общем состоянии).

Проблема отъезда для нас с Валерой по-прежнему остаётся открытой (положение осложнилось ещё и семейным несчастьем). Умственным напряжением этого вопроса не решить, всё придёт естественным путём, посторонние советы при этом излишни — у каждого свой личный путь. Cходное состояние переживают здесь многие (особенно в этом смысле нам близки эстонские художники). Мы часто видимся с Олегом Я. [Яковлевым], он и делами и помыслами давно в Париже. Скоро вы увидитесь. Комар и Меламид тоже подали заявления и ждут разрешения. <…>

Римма и Валерий

Шелковский — Чуйкову 13.02.77

<…> Дорогой Иван!

Ты молодец, что прислал свои слайды. Это именно то, о чём хотел просить тебя.

При встречах, разговорах я показываю все фотографии, которые у меня есть, но этого мало. Во время выставки нужно было заснять все стенды, как они есть. Никто этого не сделал. В основном все авторы на фоне экспонатов. Пока что все, кому я показываю и рассказываю о нашей выставке, озадачиваются. Они не хвалят — это хорошо, а именно озадачиваются, недоумевают. Здесь всё ещё абстрактная рутина, опостылевший сюрреализм (иногда я хожу и тихо ругаюсь: Париж — большая деревня). Но у Парижа два ценных качества. Он снимает чувство неполноценности и даёт возможности, надежды.

В прошлом письме я ругался на здешний круг художников — корзина с крабами. Но ведь, наверное, это всегда и везде так. Вспомни, как мы семеро на нашей простенькой и некоммерческой выставке разругались в пух и прах. Здесь же условия гораздо сложнее. Так или иначе, но на выставку в Лондон меня не пропустил «художественный совет» (кажется, Шемякин — Глезер). С Ж. [Мелконяном] я виделся на днях, он мне прислал контракт на год, но я его не могу подписать, потому что условия для меня неприемлемы.

Иван, та моя работа, которая у тебя, пусть будет у тебя навсегда. Но я не успел проделать одной чисто технической процедуры. Я её покрыл воском, и она сейчас, наверное, липкая и неприятная. Нужно развести в воде поливинилацетатные белила (до густоты сливок) и кистью или флейцем покрыть всю поверхность. Когда совсем высохнет, нужно протереть все выступающие части сухой тряпкой, чтобы слегка блестели. Если будет полчаса времени, то сделай это. И скажи также Алику [Сидорову], чтобы сделал это с аналогичными работами.

Моя жизнь здесь пока без особых перемен. Но всё-таки я счастлив, что живу здесь. Здесь у меня постоянное ощущение лёгкости, свободы. Французы всё-таки удивительно свободолюбивая нация. Каждый ценит собственную свободу и признаёт полную свободу другого. Это ощущается везде, повседневно, на улицах в учреждениях, метро. Здесь и уличное движение строится совсем по-другому. Машины всегда уступают дорогу.

В полночь, когда диктор говорит, что передачи заканчиваются, следующая передача в 7 часов утра, я машинально дёргаюсь по привычке, боясь услышать опостылевшее «нас вырастил Сталин на верность народу», но из приёмника возникают совсем другие звуки, закипает вольнолюбивая Марсельеза. Я всегда счастлив в этот момент.

Передавай большой привет всем нашим общим знакомым. Желаю тебе много и хорошо работать. Обнимаю вас всех троих и целую!

Игорь.

Nicole N. — Шелковскому 15.02.77

Дорогой Игорь!

<…> У меня с таможней были неприятности. Открыли чемодан и сумки и всё проверили тщательно. Забрали мои советские деньги и твои письма. Слава богу, они не догадались распаковать книги, и их не нашли. Я просто ответила, что забыла, что находится в этих пакетах! Меня держали очень долго, потому что после чтения писем начался допрос: кто пишет эти письма, кто передал, какие у меня знакомые в Москве и т. д. Они были ужасные, вели себя по-хамски, и я очень расстроилась. Я, конечно, не ответила на вопросы, но я боюсь за твоих друзей. Марина точно знает, что её телефон подслушивают (есть автомат, который включается, когда говорят одно имя или фамилию). Они с Аликом много говорили о моём приезде последние 2 дня и это, наверное, объясняет этот «обыск». Я тебя прошу, будь осторожным в твоих письмах ради своих друзей (Марина не получила твоё письмо). Едкий стиль им не нравится, даже если содержание не особенное.

Сегодня я рассказала много о тебе, о твоей жизни. Они очень ждали эти новости, и мне было грустно из‐за моей глупости: надо было их [письма] спрятать на себе.

Если твои друзья не получат эти письма по почте, ты можешь их переписать, но послать по дипломатической почте этой девушке «Франсуаз», которая работает в Москве. Она передаст Серёже. На конверте написать фамилию потом <…> наклеить марку в 1 франк.

Марина была грустна из‐за того, что не написал ей. Она думает, что ты уже забыл друзей в Москве. Она хотела знать, расспрашивал ли ты о них или нет.

Алик звонил в Париж всё время из мастерской, они, наверное, уже знают, кому он звонил, и поэтому уже начинаются проблемы. Марина просит, чтобы ты звонил Жанно. Она хочет, чтобы её пригласили в Париж. Только он может это сделать, но надо его уговорить.

У меня ужасное настроение. Меня тошнит здесь от всего, что вижу вокруг себя, и снова меня захватывает этот непонятный страх. Можно только вспоминать каникулы в Париже!

Не расстраивайся из‐за письма, ничего опасного нет! Только не забывай, что твои друзья находятся в напряжённом состоянии и нельзя шутить с этим.

Извини за ошибки <…>

Nicole

Соков — Шелковскому 17.02.77

Дорогой Игорь, здравствуй!

Давно получил твою открытку — очень благодарен. И по открытке и по рассказам тех, кто приезжает, понятно, что дела твои в порядке. Помогай тебе Бог.

Естественно, много разговоров о парижской [«La Peinture russe contemporaine»] и, сейчас уже, о лондонской выставке [«Unofficial Art from the Soviet Union»]. У меня есть каталог парижской — впечатление не из лучших. Свирепствует «патриотический сюрреализм».

Саша Косолапов пишет, Вы, вероятно, с ним переписываетесь. У него не так уж и всё плохо.

Наша худ. жизнь (если это можно так назвать) течёт медленно. Недавно организовал выставку Горком [Горком художников графиков]. Этой выставкой они «сняли с себя личину». Убого.

Вчера звонил Серёже Есаяну — сильное недомогание — умерла мама. Все потихоньку скрипят. Вижу Герловиных, они продолжают в том же духе. С Ваней [Чуйковым] иногда видимся. Эрнст Н. [Неизвестный] там, видно, устроился, как и здесь — богато. Делает в Нью-Йорке огромный монумент.

Я работаю. Сделал несколько [работ] из плексигласа и из пластмассы — хорошие материалы и работы пока удовлетворяют. Да ещё выковал 3,90, ушло много сил. У меня всё по-старому. Иногда нападает жуткое отчаянье — потому что моя ситуация превращается в бесконечность. Ладно — каждому Бог даёт столько, сколько он может вынести. Игорь, как ты посмотришь на то, что некоторые небольшие работы могут оказаться у тебя, — напиши. Желаю счастья и много хорошего.

Лёня

Косолапов — Шелковскому 02.03.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

Спасибо тебе за письмецо, которое мы получили уже на новой квартире.

Мы переехали в район, где я снял мастерскую. Полтора месяца ушло на переезды и обживание. Сейчас как будто всё улеглось, и я начинаю работать. Купил глины полтонны — уже влажной, готовой для работы. Купил немного гипса. Все эти вещи меня радуют как родные и давно знакомые люди. И мастерская моя поэтому для меня место морального отдыха. О проблемах с материалами не буду говорить — все трудности ты и сам знаешь. Хочу лишь сказать, что меня заинтересовали сейчас гипс, мраморная пыль (наполнитель, могущий дать в гипсе и цементе интересные результаты), цементы. Сейчас я и настроен сделать пробы этих материалов. Попробую заняться и выковкой металла в листах по цементной форме.

Вчера были с Вагричем Бахчаняном, ты, может, слышал — это художник, работавший в Литгазете и друг Булатова, на биеннале в музее Уитни. Выставка расстроила, по идее устроителей она должна демонстрировать все лучшее за 2 года в американском искусстве, разные концепты, в целом скучно, легковесно, по содержанию тщедушно.

К примеру, представлены гвозди, которыми прибил себя художник. Так и лежат в прозрачной коробочке — смотрите и любуйтесь, рядом надпись: из коллекции Джаспера Джонса. Продали, небось, за пару центов — важна реклама.

Впрочем, «Нью-Йорк Таймс»²⁴ дала ругательную рецензию на эту выставку. Пресса здесь никого не щадит. Дорогой Игорь! Большой тебе поклон от Люды. Пиши нам. Что интересного происходит в Париже, что делаешь сам, как живут художники. Вопросов много, и взаимная информация полезна. Если тебе что-нибудь нужно и мы в состоянии помочь, не стесняйся, сообщи. Твои Люда и Саша.

Шелковский — Костаки 20.03.77

Дорогой Георгий Дионисович!

Большое спасибо за деньги, я их получил, и для меня сейчас это очень своевременно.

Я работаю и начинаю входить в курс здешней жизни. Никакой тоски, тем более ностальгии, которой мы так остерегаемся в Москве, пока и в помине нет. Здесь так много интересного, что совсем не до ностальгии. Открылся новый музей Modern Art. Там есть и русский авангард 20‐х годов. В том числе (временно) из запасов Третьяковки. Надо жить во Франции, чтобы иметь возможность увидеть то, что прячется в России.

С грустью узналось, что вы скоро покидаете Москву. Я понимаю необходимость и неизбежность этого, но всё-таки Ваше отсутствие там будет невосполнимо. Ваш дом, Ваша коллекция были как оазис среди пустыни.

Я всё-таки верю, что всё, что там сейчас происходит, когда-нибудь кончится. Тогда будет всё по-другому, Ваши труды не пропадут даром, мы ещё увидим музей Вашего имени. Желаю Вам хорошего здоровья.

Щенников — Шелковскому 03.77

Игорь, здравствуй. Совсем отчаялся дописаться до тебя по почте. Три письма в ответ на № 8 ушли без ответа от тебя. У меня началась война с ГБ. Увезли меня на машине в лес и требовали работать на них. Я отказался. Тогда «объявили войну», мне грозили, говорили, что «пожалею очень». И вот уж после этого ничего не осталось, как попросить вызов из‐за границы. Даже несмотря на реакцию матери. А тут ещё и Серёжу [Есаяна] проводили. Состояние было ужасное. Оно и сейчас не лучше. Что делать? Как быть с матерью? А как быть с отъездом? Да и что ждёт нас там? Белле — 50. Игорю — 15. Да и потяну ли в тех условиях за троих? Даже ехать куда, и то не решили. То ли Израиль, то ли Штаты, или Франция, или Австрия, наконец? Я, кроме польского, не знаю никакого, Игорь да Белла немного английский. Вот и всё. А при моём комплексе совсем уж кажусь беспомощным. Но и здесь всё уж невмоготу. Кошмар сплошной. Что ты можешь нам посоветовать? <…>

Милый Игорёк! Я не ждала, что Алик напишет такое отчаянное письмо. Вообще-то он держится бодро, даже сделал довольно много интересных работ — графики. Он просил Алика С. [Сидорова] их сфотографировать и послать тебе, но, видимо, как-то это всё пропало. У нас теперь на улице [М. Грузинская, 28 — Горком графиков] часто выставляют — была интересная выставка «20»²⁵ — ты о них, может быть, слышал. Перед этим была выставка графики, и на неё взяли три Аликовых работы. Вообще, интерес к этим выставкам огромен — часами стоят на холоде, почти без надежды попасть. Я тоже выставляюсь среди художников-педагогов во Дворце, но, разумеется, это не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит на Западе. Там наша стряпня может показаться устарелой и смешной. Недавно на Кузнецком была выставка Романовской, её мужа, и вообще «левого МОСХа». Интерес к выставке тоже был большой, но, к сожалению, много дряни нанесли в книгу отзывов. <…>

Пиши. Ты знаешь, что для нас вести от тебя. Целую. Белла.

Шелковский — Орловым 03.04.77

Дорогой мой Боря! Дорогая Люся! Здравствуйте!

<…> Итак, Боря, отвечаю на твои вопросы. Я не считаю ошибкой всё то, что я делал в Москве в последние годы. Приехав в Париж, я не почувствовал никакой художественной неполноценности, хотя я ставлю это не в заслугу себе, а в вину Парижу. Больше того, все мои последние работы (в фотографиях) здесь никому не нравятся, и это меня радует.

(А как иначе: прибежал, увидел — все бегут в другую сторону; скорее догонять, что ли?)

Наверное, Париж в принципе тоже провинциален сейчас. Но здесь есть неимоверное разнообразие, всё открыто, доступно. И самое главное — здесь другой строй и совсем другое отношение к художникам. В Москве каждый из нас как закупоренный, мы почти не знаем, что делается рядом. Какое уж тут самосознание. Наверное, искусство — это всё вместе, в совокупности, все направления. Каждое направление как ветка на дереве. Они и должны быть направлены в разные стороны и противоположные друг другу, иначе дерево было бы однобоким. А так они уравновешивают сами себя. Более поздние ветки повторяют направления более старых. А ствол, их объединяющий, — один. В Москве по провинциальности набрасываются на каждое новое ответвление, но оно, конечно, и чем дальше, тем слабее. Лишь то, что вверх, в центре, — всегда растёт. Мне всегда хотелось дорваться до самого нового, до самого современного. Посмотреть, пощупать, узнать, потом отойти в сторону и заняться своим делом, но уже со спокойной душой. Новое часто бывает внешним или эрзацем. <…>

Боря. Я не теряю внутреннюю связь ни с кем из вас. Мне непонятно, почему Слава [Лебедев] не ответил на моё письмо. Ты мне обещал прислать фотографии. Где ж они?

Ещё один ответ на твой вопрос. Ты спрашиваешь, как выглядят русские на фоне западного искусства (на выставках нонконформистов). Провинциально, запоздало и бедновато. Работы старые, далеко не лучшие, в основном социально-критического направления, современные передвижники. В то же время, если бы собрать действительно всё лучшее, что есть сейчас в Москве, — прозвучало бы, и очень.

В Москве мы все работаем как любители, для себя. Сделал одну картинку — показал друзьям, любуюсь сам. Зачем делать вторую такую же. А здесь всё, что делает художник, сразу же покупается, уходит от него, он остаётся ни с чем. Надо делать новое. Поэтому художники делают здесь в 50 раз больше, чем в Москве. А поскольку даже при повторении одной и той же идеи что-то меняется, то художник обогащается находками. Развивается.

Польза от знания языка: прочитал высказывание Пикабиа: чтобы идеи были чистыми, их нужно менять, как рубашки.

Живу я здесь так же, как в Москве, примерно с тем же распорядком дня. Встаю, пью чай и т. д. Пока более стеснённо. Пишите мне обо всём, что происходит, что сделали. Я уже несколько месяцев не получал ничьих писем, только Лёнины. Все ли мои открытки получил? Будьте счастливы, обнимаю вас, Игорь.

Косолапов — Шелковскому 06.04.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

<…> Проблемы с мастерской, материалами сложны. Я понимаю. Но постепенно, не сразу, наладится, и я тому вещественный пример. У нас всё хорошо. Много работаем. Мастерская постепенно образуется, и сейчас я уже по инструментам богаче, чем когда-либо был. Всё придёт. Сейчас делаю ряд композиций — увеличиваю эскизы. Материалы: дерево, гипс. Возможно, это промежуточные материалы. Но в гипсе мне работать легче — его можно обрабатывать на всех стадиях и легче набирать из него объёмы. Подрабатываю сейчас у Эрнста Неизвестного, который делает огромные статуи. Для меня это приятно, т. к. любую профессиональную работу люблю. Вот и все наши новости. Получили из Москвы много писем от ребят.

Настроение паршивое. Там, в Москве, как мне представляется, бегство повальное. Давят всё сильнее. Лёнька Соков хочет уехать, но проблема с вызовами. Все мои усилия без результата.

Ну, вот и всё, Игорь! Большой поклон тебе от Люды. Ещё раз от всей души поздравляем тебя.

Твои Люда, Саша

Соков — Шелковскому 28.04.77

Дорогой Игорь!

Я давно ответил на твою открытку и, не дождавшись твоего письма, не знаю превратности ли почты или твоя занятость тому виной, решил написать ещё письмо. От Саши Косолапова получил письмо, он пишет, что у тебя дела идут хорошо и что у тебя купили работу. Поверь мне, что я очень рад за тебя. Для нас-то давно было ясно, кто из себя что представляет, но когда видишь, как это претворяется в жизнь, то это вдвойне приятно. Ведь много дерьма в том же Париже плавает, и их покупают, и они в фаворе — но это же ничего не значит, когда видишь их работы. Поэтому радуюсь за тебя искренне.

У нас застой в выставочной деятельности. Люди, которые раньше надеялись найти выход через это, теперь отчаялись, видя тщетность этих попыток. Многие собираются ехать, и дела их в большей или меньшей степени продвинуты в этом направлении.

Я смотрю — наша выставка была очень своевременной и удачной. Делаются и сейчас выставки, но они гораздо слабее по идеям и очень уж провинциальны.

Мои дела по-старому. Иногда находит дикое отчаянье. Я предпринимал всё, что мог. Сейчас думаю искать какой-нибудь радикально другой способ. Ждать — это тоже не позиция. Можно прождать всю жизнь.

Видел недавно Серёжу Есаяна — пьяного. Ничего толком невозможно было понять. Костаки уезжает, ты, вероятно, слышал. Миша Рогинский передаёт тебе привет. Приходили ко мне соц-art, у них всё на колёсах. Вижу Ваню Ч. [Чуйкова] и Герлов [Герловиных].

С Эрнстом [Неизвестным] и Сашей Косолаповым поддерживаю связь постоянно. У Эрнста, как ты, вероятно, слышал, всё в лучшем виде. У Саши тоже неплохо.

Видел каталог выставки русских художников в Лондоне и «Аполлон». По-моему, тебе от них надо держаться подальше. Нельзя долгое время эксплуатировать идею, что ты русский. Да ты, наверно, сам там лучше видишь всё.

Если увидишь Эдика Зеленина, передавай ему от меня привет — он неплохой парень. Обнимаю.

Твой Лёня

Сидоров — Шелковскому 29.04.77

Игорь, милый! Я всё откладывал это письмо. Вот! Д. [Доменик] уезжает завтра, и осталась одна ночь. Не знаю, успею ли написать всё, что хотел. Боюсь, что когда я его прочитаю, то, как обычно, появится желание тут же разорвать — так всегда. Писем я писать не умею, чувствую свою закованность, а чтобы писать свободно, надо быть Ремизовым, не меньше. Кстати, только что прочитал чудесную его книгу — «Мышкина дудочка», если попадётся — непременно прочти.

Огромное спасибо за книги (правда, я получил не всё, что ты послал, но очень надеюсь, что когда-нибудь они до меня дойдут, особенно хотелось бы Зиновьева, хоть я его уже и читал, ещё в январе, но эту книгу можно и нужно перечитывать). И Миша [Утевский], и Алик [Щенников], и Ваня [Чуйков] — все довольны твоим выбором, и от всех тебе большое спасибо. Все твои просьбы непременно выполню. Русско-французского словаря у меня пока нет, но я уже заказал его во всех возможных местах и надеюсь скоро получить. Остальное днями вышлю почтой. Фразеологический уже послал (18 апр.). На днях получил твою последнюю открытку.

В этом месяце я не писал, т. к. был очень занят, но сейчас немного освободился и днями напишу большое письмо (после 6-го). Много работаю, а в свободное время занимаюсь живописью, ведь условия-то у меня идеальные: мастерская, краски, кисти и т. п. Желание тоже есть. Конечно, дилетантизм — страшная вещь, но ведь я не художник и ни на что не претендую. Если тебе интересно, я могу сфотографировать несколько работ и прислать, но надеюсь, ты не будешь слишком строг. Марина [Романовская] советует вступить в Горком, чтобы юридически закрепить мастерскую, но мне страшновато: такая акция с моей стороны (даже в случае успеха, на что я никак не могу рассчитывать) наложила бы на меня некоторые моральные обязательства, ведь никому не объяснишь, что я не считаю себя художником и поэтому имею право оставаться неумелым дилетантом. Для меня живопись — это только отдых и развлечение, и было бы кощунством называть себя художником. Может быть, ты мне что-нибудь посоветуешь? Мастерскую-то могут отобрать, и очень скоро. Уже звонили из фонда и интересовались: «кто там живёт»? Звонили Диме Сав. [Савицкому] из ОВИРа²⁶, спрашивали твой адрес: хотят написать тебе письмо. Дима сказал, что ничего не знает. По-моему — он ответил правильно. <…>

Алик

Шелковский — Романовской и Шимесу 01.05.77

Дорогие Марина и Павел!

Пошёл в музей Modern Art, он оказался закрытым, и на обратной дороге попал под грозу. Промочил свой вельветовый пиджак, но зато и полюбовался вдоволь. На парижских широких просторах, около Сены это было особенно эффектно. Ярко-зелёные каштаны с чёрными стволами стали ещё зеленее. Машин очень мало по случаю выходного дня, небо фиолетовое, дома светло-серые. В мае даже такой казенный и безликий город, как Москва, бывает красив, а уж чего говорить про Париж. Здесь, наверное, в сто раз больше всякого изящества на душу населения. Не только в музеях, а скульптуры, ограды, сады, решётки — ничто не разрушалось.

В который раз столкнулся по дороге с соотечественниками. Общество больное и люди больные — одутловатые, бледные, со злыми глазами, боятся провокаций, напуганные. Соединения комплекса собственной неполноценности с агрессивностью.

Человечество совершенно запуталось в словах. Разнородные вещи называются одним и тем же словом, очень сходные по духу называются различными словами. Как придумываются эти клички, непонятно, неизвестно, что они означают. Если то, что здесь есть, называется капитализмом, то я бы выдвинул такой лозунг: «Да здравствует капитализм, светлое будущее всего человечества!»

Шелковский — Орлову 17.05.77

Дорогой Боря, получил быстрый ответ от тебя, наконец-то ты откликнулся. Рад за тебя, за Диму [Пригова], буду с нетерпением ждать фотографий. О своих делах ничего не пишу, потому что в принципе то же самое. Расспроси у Алика [Сидорова], он всё знает. День раздирается на лоскутки: на курсы, работа дома, бегаю по вернисажам, не успеваю посмотреть всё то, что надо посмотреть. Всю эту зиму проработал вопреки условиям, потому что подходящей мастерской у меня пока нет. Делаю почти то же, что и в Москве, у меня страстное желание восстановить тот мир, который меня окружал в Просвирином переулке. Выставляюсь. Не тороплюсь продавать работы: жалко, самому нужны. Совершенно с тобой согласен в отношении «Аполлона». Свобода требует ответственности, в искусстве тоже. Иначе получается голое самоутвердительство. Кажется, в эмигрантской печати он получил резкую отрицательную оценку (не «шалость», а «гадость» и т. п.). Поздравь Славу [Лебедева] с его новым произведением! Обнимаю. Игорь

Шелковский — Герловиным 24.05.77

Дорогие Римма, Валерий!

Хотелось бы вам написать большое, спокойное, неторопливое письмо, но каждый день похож на чехарду, едва успеваю обегать все концы, повидаться с кем нужно, сделать необходимые дела, отстреляться письмами в Америку, в Японию и т. п. Сегодня отвёз рельеф на выставку «Молодая скульптура» в помещении Юнеско. Висит он теперь напротив фрески Пикассо. Скульптуры масса, заполнены все холлы и сад, громадные вещи из прекрасных материалов. А ведь это только одна из примерно 10 таких же по объёму весенних выставок (салонов). Ходил по солнцепёку, любовался на расставленные в саду вещи и, в конце концов, совсем потерял представление, что хорошо, что плохо, — всё нравится.

Сезанн когда-то предлагал устраивать ежегодно отстрел художников.

Спасибо вам за письма, они очень хорошие, и я их все получил и с ностальгическими картинками тоже. (Смотрю сейчас на второе письмо, на бланке — выставка Татлина с напечатанной сноской: «Просим опустить в ящик для отзывов». Как это характерно: стали бояться даже заводить книгу для отзывов, стараются людей предельно разобщить. Ведь раньше часто эту книгу читали вслух — тоже своего рода Самиздат.) Да, я примерно так и представлял атмосферу в Москве сейчас. А что здесь? Вот сегодня была всеобщая забастовка: метро, автобусы, мусорщики, по радио лишь записи. Поезда в метрополитене, кажется, ходят, но каждый десятый. В сентябре в такой же день я попал в такой поезд. Вагон был набит, как в Москве на перегоне пл. Свердлова — Речной вокзал в 6 часов вечера.

Гошисты (от слова gauche — левый), кажется, весьма активны. От разговоров с некоторыми создалось впечатление, что эта левизна из зависти (формула социальной жизни — богатые скучают, бедные завидуют). Наверное, отчасти из снобизма. Некоторым смутно мерещится какая-то ещё большая сексуальная свобода. (Хотя, куда уж больше. Май начался с недели гомосексуальных фильмов. Передачи по радио: национальная проблема — женский гомосексуализм. Как в анекдоте — нам бы ваши заботы.)

Париж красив необыкновенно, сейчас особенно. Только что прошла гроза с молниями. <…>

Игорь

Шелковский — Чуйкову 25.05.77

Дорогой Иван!

<…> Все спрашивают в письмах, что я делаю, просят прислать фотографии. Можно сказать, что эта зима прошла для меня впустую. Мне было совсем не до искусства, не до работы. Чтобы работать, нужны хоть какие-то минимальные условия, нужна мастерская, материалы. Я же едва сводил концы с концами. Тот прожиточный минимум, который мне выплачивают, вполне достаточен для жизни, но никак не рассчитан на другие расходы, тем более на расходы, связанные с работой скульптора. Они сюда никак не укладываются.

Мне всё ещё трудно здесь ориентироваться. Я очень немного, но всё же надеялся на помощь некоторых здесь живущих людей, но она свелась лишь к просьбе информировать их о состоянии моих дел, т. е., другими словами, ты барахтайся, а мы посмотрим, выплывешь ты или нет. Зато это избавило меня от необходимости звонить, ходить на обеды. Появились другие знакомства. Один владелец галереи, парень лет 30, побывав у меня, повёл меня в магазин, купил мне два шикарных электроагрегата для обработки дерева (дерева у меня нет). А ведь он совсем не богат. У него небольшая галерея в хорошем месте, около центра Помпиду. Он устраивает различные авангардные выставки, но доходов с них не имеет никаких. Почти ничто не окупается. Чтобы содержать галерею, он работает сторожем в том самом центре Помпиду, проводя ночи среди Дюшанов и Пикабиа. Он мне очень симпатичен, и у него можно сделать выставку, но все отговаривают: тебе это не даст денег.

В Москве мы все занимаемся чистым искусством, работая для себя, безо всякой корысти, важно выразить идею; третью, десятую работу такого же плана делать не хочется. Здесь же надо зарабатывать себе не хлеб. Обычный подход галерейщика к художнику примерно таков: «да, мне это нравится, таких ещё сорок штук». Это, конечно, не говорится, но подразумевается. Его можно понять, ему нужна торговля, галерея — это магазин, прежде всего.

Когда я говорил тебе про литографию, то имел в виду, что графику выставить гораздо легче, она быстрее продаётся, её легче транспортировать.

О том, что намечается, я написал в письме Алику С. [Сидорову]. Меня это очень и очень вдохновляет. Важно осуществить это наилучшим образом.

Что касается названия, то мне кажется, оно должно быть самым сухим и нейтральным, но мне кажется, не мешало бы иметь небольшую графическую эмблему, которая переходила бы из издания в издание. Нет ли каких идей на этот счёт? Мысленно я уже держу в руках это издание, пахнущее типографской краской. Я представляю всё до мельчайших деталей: цвет обложки, размер, характер шрифта, качество продукции. Как вы всё это представляете? Видели ли вы такое издание, как Шемякинский «Аполлон», «Третья волна»²⁷ или «Леонардо»²⁸? Мне хотелось бы, чтобы всё принципиально отличалось от них и в смысле полиграфическом, тем более что, кажется, к этому есть возможности. Издание должно быть изданием, т. е. вещью, к которой бы тянулся глаз, которую было бы приятно взять в руки и сейчас и через десять лет, которую хотелось бы иметь дома. Большинство западных журналов по искусству, наполовину забитых рекламой, поражают своей равнодушной казёнщиной. Как будто они рассчитаны только на то, что купил, полистал и шваркнул об асфальт. Хотелось бы знать твоё и других мнение по всем этим вопросам.

Ты, конечно, видел и знаешь малую серию Fernand Hazan’a²⁹. Что ты думаешь по этому поводу (это на дальнейшее)? Мне кажется, подобные вещи значительно важнее таких монументов, как «Аполлон», тем более что монументальность эта отчасти дутая.

Упор, наверное, надо делать всё-таки на материал изобразительный, а не литературный, искусствоведческий, иначе всё может быстро исчерпаться. Вспомни разговор при нашем первом посещении Риммы и Валерия [Герловиных]. Кроме того, недаром есть поговорка, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Репродукции можно было делать форматом в открытку и выпускать дополнительным тиражом, как почтовые открытки.

Видел ли ты открытки 30‐х годов из Музея нового западного искусства с текстом на обороте?

У меня в Москве остались швейцарские журналы «Кунст нахрихтен» ³⁰, посмотри их с целью прикидки.

Первый номер сделать будет не трудно, и он в любом случае будет иметь успех. Хотелось бы, чтобы 3, 4 и т. д. были ещё интереснее. Самое главное, на мой взгляд, чтобы этот журнал был интересен не узкому кругу лиц, а всем, даже людям всех возрастов, у всех вызывал определённый энтузиазм.

Я смотрел внимательно твои слайды, всё-таки с технической стороны они, наверное, не идеальны, на некоторых очень резкие тени, некоторые места затемнены. Желательно бы более отчётливо снять твой куб со знаком. Работы Риммы здесь пока никто не воспринимает как искусство. (Дина Верни: «ни к селу, ни к городу», «не из нашей оперы» и т. п.) Приведу такой пример. На выставке Дюшана стоят его почтенные шедевры: писсуар, чехол от пишущей машинки — всеми признанная классика. Но попробуй сунуться с подобными предметами в какую-нибудь галерею — на тебя посмотрят как на сумасшедшего. У меня большой расчёт на наше издание.

Перечитал это письмо — довольно мрачным оно получилось. На самом деле я не так уж пессимистичен. Начало лета, везде свежая зелень, напоминает немного наши ночные города. Солнце, небо, тепло, много всяких поющих птиц. Всё хорошо.

Обнимаю и целую тебя, Галю и Женьку. Ваш Игорь

Шелковский — Романовской 26.05.77

Марина, дорогая!

<…> Московская жизнь мне теперь вспоминается, как тихий отдых, приятное времяпрепровождение. Все московские художники — как узкий кружок любителей искусства, спокойно работающих в собственное удовольствие.

Господи, а как хорошо, наверное, где-нибудь в Вологде или Саратове, кружок ещё уже, ещё спокойнее. Один — обязательно местный гений, остальные — просто выдающиеся таланты. И жизнь полна, и солнце светит ярко, и пивной ларёк открыт.

Мне б кое-как проковылять пору пустынную,

пока не соберутся люди и предметы в общую гостиную.

В. Хлебников

Не дописал я этого письма, но ничего, потом ещё напишу. <…>

Шелковский — Сидорову 05.77

Дорогой Алик.

Наконец могу написать тебе письмо с вполне теперь уже сформулированными просьбами и пожеланиями. Открываются, как мне кажется, очень большие перспективы, о которых ты вскоре узнаешь, меня это очень и очень вдохновляет, потому что наконец-то я могу помочь тем, кто остался там. Наконец, от меня будет какая-то польза. И мне, и всем очень и очень нужно будет твоё активное сотрудничество.

Итак, основные положения, которые довожу до твоего сведения, а через тебя до сведения всех других наших общих знакомых, а также всех тех художников, которых я не знаю, но которых, может, знаешь ты или с которыми познакомишься.

Первое. Если будут желающие каким-то путём переслать мне (пока нет другого адреса) свои работы или документацию о своих или чужих работах, если они будут иметь к этому какую-то возможность, то я буду рад каждому такому предмету.

Например, Лёня С. [Соков] спрашивал меня об этом в своём письме, скажи ему да, да и да. И всем другим также. Чем больше будет здесь работ различных авторов, тем лучше будет для нашего общего дела.

Частные замечания: мне хотелось бы иметь здесь всю мою коллекцию (кроме работы Машкова. Работы Громова, Павла, Фёд. Вас., Бори): подумай, как бы это сделать, какой к этому может представиться случай.

Второе, основное. Для нашего дела нам нужно было бы иметь, по возможности, наибольшее количество слайдов с работ наибольшего количества авторов. Я думаю, что это, прежде всего, в интересах самих авторов. Потому что они смогут со временем иметь репродукции, например открытки с некоторых своих работ, поэтому они и должны позаботиться о возможно более полном представлении своего творчества и о наилучшем техническом качестве цветных слайдов. На них в основном лягут все расходы, связанные с этим. Организацией же всего этого дела, мне кажется, должны будут заняться ты, Иван [Чуйков], Римма и Валерий [Герловины]. Для начала хотелось бы иметь наиболее полную документацию о шести оставшихся участниках нашей прошлогодней выставки. У меня есть слайды Ивана, работы Риммы. Хорошо было бы иметь слайды с работ Серёжи Шаблавина (желательно с пейзажами), с работ Лёни Сокова (особенно цветных — «Медведица», «Ночь со звёздами», «Озеро Байкал» и др.). Затем слайды с последних работ Эрика Булатова, Олега Васильева, если можно, то, конечно, Кабакова, Серёжи Есаяна (убеди его не чураться компании), Бори Орлова, Димы Пригова, Славы Лебедева, Андрея Гросицкого, Громова и многих других, кого я, может быть, не знаю. Марина Романовская прислала очень интересный слайд: интерьер мастерской с новыми работами. Мне, например, очень хотелось бы иметь слайды с работ Семёнова-Амурского, не с тех замусоленных и бесконечно переделываемых, которыми он гордится, а с тех ярчайших малиново-зелёных, которые он прячет и не всегда показывает. Если бы тебе удалось этого добиться, а здесь только ты можешь это сделать, это было бы просто чудо. Я знаю, какой эффект может быть, какие искры могут высекаться от столкновения работы концептуальной с работой традиционно-живописной, например, в одном наборе открыток. Пусть вас, в первую очередь, может быть, Ивана, не смущает широта охвата, я вижу в этом жизненность этой идеи, а не беспринципность. Я здесь слегка насмотрелся, как заседает «художественный совет», имеющий критерии. Стоило ли уезжать из Москвы, от МОСХа — то же самое. Во всяком случае, чем больше будет материала, тем большая будет возможность выбора, ведь никакая выставка не состоит только из шедевров и из шедевров одного направления. Тем более что пока это будет только картотека, в дело пойдёт для начала лишь маленькая часть имеющегося материала, но картотека должна быть по возможности полной.

Это дело нужно начать немедленно, не откладывая нисколько, чем раньше, тем лучше. От тебя будет зависеть, кого и как ты сможешь деликатно убедить в необходимости этого. Я заранее согласен и с другой точкой зрения, но мне хотелось бы ещё раз подчеркнуть, что многие подобные начинания захлебнулись именно в силу узкой групповщины. Желательно было бы собрать всё хорошее, что есть сейчас в Москве, независимо от всяких ярлыков: член МОСХа — не член, нонконформист или выставляется. Здесь могли бы, например, прозвучать и маленькие портреты Димы Жилинского, возможно, скульптуры Нины [Жилинской] в контрасте с совершенно противоположенными вещами.

У меня к тебе также просьба переслать стихи Димы Пригова, те, что были в мастерской, и всё то, новое, что он написал. Надо открыть зелёный свет для всего литературного материала, который возможно будет заполучить, начиная со стихов, кончая критическими статьями по искусству, всё пойдёт в дело.

Чем результативнее количественно будут первые шаги, тем лучше, поскольку потом, с распространением сведений об этом, начнутся всяческие противодействия.

Начните энергично и без шума, не посвящая никого из посторонних, безо всяких громких лозунгов, думая только о деле.

Обдумайте все детали, обговорите их, начиная с возможных вариантов названия, количества и качества пояснительного текста и пр. и пр.

Мне кажется, что цветная открытка, как наиболее простейший, дешёвый и дающий всё же максимум информации вид репродуцирования, может быть очень эффективно использована для популяризации художников, для распространения сведений об их исканиях, для информации Запада о процессах, происходящих на Востоке.

Косолапов — Шелковскому 21.07.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

<…> относительно твоего предложения. Всё это чрезвычайно полезно и заманчиво. Иметь картотеку, слайды, возможность публиковать это — важнейшая часть создания художественного центра. Если это дело как-то двинется, я берусь быть вашим нью-йоркским сотрудником. Буду собирать и высылать материалы, собранные здесь. Главное же, конечно, это, чтобы дело двинулось.

Что нового у нас? Я не помню, писал ли тебе, что я прирабатываю у Эрнста Неизвестного. У него здесь в центре Сохо огромная мастерская. Я выполняю различные скульптурные работы. В практическом смысле эта работа меня очень устраивает. Мои собственные дела следующие. С бетона по логике перешёл на медь. Листовую медь учусь выколачивать по цементной форме (так работали в моск. комбинате, и в Строгановке я имел небольшую практику). В деле это оказалось не так дорого, мои приработки дают возможность экспериментировать. (Здесь это называется франц. термином «repousse». Если тебя интересует, я подробно опишу этот процесс.) В России я и мечтать не мог ни о меди, ни об инструментах. Я пребываю по этому случаю в возбуждении и полон надежд, что скоро овладею материалом. Листовая медь, на мой взгляд, серьёзный профессиональный материал для крупной скульптуры. Так что я полон надежд и планов.

Теперь о нашей художественной жизни. У русских её почти никакой. Часть художников, делая деньги, обслуживают мелкий буржуазный рынок. Лепят всякую салонную галиматью. Интересно, что кроме соц. артистов (Меламид, Комар) в приличную американскую галерею никто ещё не прорвался. Местное же искусство очень выхолощенное, плосковато, убого. Я уже полгода не хожу по галереям, меня всё порядком нервирует. Американское искусство во многом отлично от европейского. Оно отталкивается от супрематизма, концепта 20–30‐х годов. Апостолы молодых — это Малевич и Дюшан. Вот вокруг этого 90% художественной продукции. Во всяком случае, интересное приходится видеть не часто. Но художественная жизнь здесь очень активная, около 2-х тыс. галерей, сотни тысяч художников. Страна молодая и все течения здесь бурные.

У нас сейчас стоит жара 40° по С. В уикенд ездим к океану, купаемся. Теперь немного больше видим Америку. Богатая и красивая страна. Очень своеобразный уклад.

На этом я заканчиваю. Спасибо за письма. Большой привет тебе от Люды.

Твой Саша

Герловины — Шелковскому 07.77, Москва

Милый Игорь!

<…> Мы прочитали все твои письма, побеседовали с Жаком [Мелконяном], посоветовались между собой и, кажется, пришли к единому мнению. Думаю, у нас будет возможность написать об этом подробно. А пока кратко некоторые предположения: мы все решили, что лучше, если можно будет обойтись без литературной стороны — для начала это слишком сложно. За основу, как нам кажется, следует брать наиболее современные материалы (это не исключает всего остального, речь идёт об основном направлении, ориентации. Таким образом, можно предупредить возникновение глезерно-шемякинской ситуации, эту разноцветную кашу, в которой снижается ценность даже действительно серьёзных явлений). Твоё предложение о первом № мы все, естественно, восприняли с энтузиазмом. О технических особенностях тебе всё расскажет Джек [Жак Мелконян].

Для начала мы высылаем тебе «Нос». Мы его ещё не слышали. Говорят, блестящая постановка, идёт в Камерном театре на Соколе³¹. Кроме того, высылаем негативы некоторых наших работ (17 штук). Сейчас мы в основном работаем в этом стиле. В квартире давно поменялась экспозиция, теперь много фотографий, в среднем 50 × 60 см. Большинство работ строится на фотомонтаже или на больших комментариях. Постараемся к осени прислать. Пишем совместно (мы теперь всё время работаем вместе) утопические проекты. Пока мы посылаем только свои фото, позднее ты получишь и др.

Только что вышел или выходит (июнь или июль) Flash Art ³², где 70 работ советских художников (только современных). Обязательно посмотри его. Там много твоих друзей. Если случайно у кого подвернётся Vogue³³ декаб. 76, экспроприируй его для нас, пожалуйста. И ещё одна просьба, если на твой адрес иногда будут приходить письма, адресованные нам, ты передай как-нибудь с оказией. Прости, что создаём лишние хлопоты.

Теперь всякие сплетни и события: открылась выставка портрета в Горкоме графиков. Мы ещё не были там, но по-нашему предположению это очередное убогое мероприятие. У Генриха Сапгира инфаркт, он лежит где-то в Крыму, умер Лемешев, и вообще резкая смена погоды не благоприятствует нашей жизни. Мы с Валерой всё время болеем, то простуда, то ещё лучше — воспаление лёгких и так у многих. Комар и Меламид ещё в Москве, довольно в удрученном состоянии — они устали ждать разрешения. Никто ничего, и мы в том числе, подробно не знает об их выставке. В ноябре там должна быть большая общая выставка русских художников. Сейчас 11:43, числа точно не знаю, кажется, вторник — у нас молния, интересно, а что у тебя? Передай большой привет Олегу [Яковлеву] и Доменик (мы им не пишем, чтобы не обременять Сюзан). Подружись с ней, она милый человек, скоро она опять вернётся в Москву.

Римма, Валера (персонально)

Шелковский — Чуйкову 29.08.77

Дорогие Иван, Лёня, Серёжа, Римма, Валерий!

В ноябре в Венеции организуется биеннале неофициального искусства Восточной Европы. Вместе с Зелениным мы отправили туда материалы о всех московских художниках.

Я дал туда все материалы обо всех вас, которые у меня были. В том числе, Иван, все твои слайды и текст и все твои, Лёня (с них сделают копии и мне вернут оригиналы). А также все фотографии, негативы и тексты ваши, Римма и Валерий. Во время выставки фотографии будут висеть в экспозиции, а слайды показываться на экране (здесь это часто делается, что на выставке по разным углам показывают фильмы — художников и о художниках, слайды, фотографии — на экранах и по кассетным телевизорам).

Сегодня из Венеции мне позвонили устроители этой выставки и сказали, что все присланные материалы вызвали у них очень большой интерес. Задали вопрос: какие из работ Чуйкова и Сокова находятся в Европе, чтобы запросить их на выставку. Я сказал, что, насколько знаю, все работы Чуйкова находятся в Москве, а работы Сокова есть на Западе, но я не имею адресов их владельцев. Поэтому, Лёня, не теряя времени, сообщи мне эти адреса или ещё лучше, если бы ты смог уведомить этих людей о выставке и попросить их связаться со мной или с устроителями выставки в Венеции.

Иван, будет ли у тебя хоть какая-то возможность послать свои работы (оригиналы или проекты) сюда, на выставку? Серёжа, рискнёшь ли ты это сделать?

Римма, Валерий, кубики, находящиеся здесь у меня, заберут на выставку в десятых числах сентября.

Есть ли у вас ещё какие-либо материалы, которые можно было бы выставить там? Ведь фотографии и слайды пересылать проще, чем скульптуру и живопись.

Это всё, что касается вас. Крайний срок присылки — конец сентября, но настойчиво вас всех предупреждаю, что чем раньше, тем лучше, потому что всегда и во всём бывает очень много накладок.

Теперь о других. Устроители хотят, чтобы выставка была как можно представительнее и актуальнее. Я думаю, это вполне можно сделать, хотя бы в отношении слайдов и фотографий. Поэтому, могли бы вы организовать присылку других слайдов и фотографий, материалов или хотя бы сообщить художникам о предстоящей выставке?

Всех очень заинтересовали те группы, которые есть в Flash Art («Гнездо» и др.). Можно ли было бы прислать слайды Эрика Булатова, [Олега] Васильева?

Один итальянский искусствовед пишет книгу, и он хотел бы иметь как можно больше материала. Его интересуют независимо от направления, возраста все неофициальные или полуофициальные художники. Что сейчас делают Андрей Гросицкий, Марат Бабин, Боря Орлов, Дима Пригов, Слава Лебедев, Володя Куприянов? Вы, наверное, знаете многих других. Кстати, ещё один вопрос, есть ли где-нибудь на Западе работы Соостера? (Спросили из Венеции.)

Все слайды, которые будут у меня, впоследствии пойдут в дело, которое, надеюсь, всё-таки осуществится. Лёня, позвони мне, по утрам я всегда дома. Если ты собираешься уезжать, то, я думаю, в разговоре можно особенно не конспирировать. Говорят, что это даже помогает отъезду.

Мне хотелось бы не терять с вами связь.

3 экземпляра Flash Art лежат у меня, но я смогу их переслать только где-то в конце сентября. Очень тороплюсь отправить это письмо.

Всех вас обнимаю и желаю успехов.

Шелковский — Максимову 08.77

Уважаемый Владимир Емельянович!

Я обращаюсь к Вам с просьбой помочь выехать из Союза двум моим друзьям: художнику Сергею Есаяну и скульптору Леонидову Сокову.

Отец Сергея Есаяна погиб в чистках 30‐х годов. Лёня Соков был долгие годы другом и помощником Эрнста Неизвестного. Сейчас они оба в очень трудном положении, и уже в течение нескольких лет ожидают израильский вызов, который никак не могут получить.

Говорят, что Израиль сейчас не даёт вызова, если не уверен, что выезжающие станут гражданами Израиля, поскольку ему надоело, что значительная часть выезжающих направляется в другие страны. Конечно, Израиль от этого ничего не выигрывает, но он также ничего не выигрывает от того, что несколько людей, которые могли бы жить и эффективно работать на Западе, вынуждены волочить своё существование полуподпольных художников в Москве.

Поскольку сейчас для них нет другой реальной возможности выехать, как только по израильскому вызову, то выдача этого вызова становится вопросом простой гуманности. Я очень прошу Вас, если это в Ваших силах, как-то этому посодействовать.

С уважением и пожеланием всего хорошего в Вашей работе,

Игорь Шелковский

Шелковский — Герловиным 09.77

Устроители биеннале в Венеции хотят посвятить вашим работам небольшой зал, сделать его игровым. Я уже отдал кубики, имевшиеся у меня, и все фотографии, слайды и тексты. Но этого мало. Просят прислать ещё работ. И чем больше, тем лучше. Важно также, чтобы работы были сделаны в Москве, из московского картона, и оклеены советским ситцем и т. п. Надписи можно напечатать здесь. Я думаю, что никакой таможенник не примет эти кубики за произведения искусства, поэтому посылать можно, в принципе, с кем угодно. Могли бы вы прислать Валерины работы из конструктора? Пюпитры будут сделаны организаторами выставки. Пришлите всё, что у вас есть нового, то, что я не видел. Есть ли ваши работы на Западе и могли бы вы обратиться к их владельцам с просьбой переслать их на адрес выставки? Всё, что я пишу вам, относится также к Ивану [Чуйкову], Лёне [Сокову] и Серёже [Есаяну]. Все их работы вызвали очень большой интерес. Это совершенно новая нота. Может, только на общей русской выставке это может прозвучать наилучшим образом. Соревноваться на больших парижских салонах очень трудно. Местное искусство сделано из совсем других материалов и имеет совсем другие размеры. Кроме того, для этого надо жить здесь. А что касается новизны идей, то нужно, чтобы кто-то большим пальцем указал на это. Тогда эти работы возьмут на выставку. Русские же выставки находятся под более пристальным вниманием критики.

Париж консервативен, за год я в этом убедился. На Италию у меня надежд больше, и этой точки зрения придерживаются многие. Эта выставка будет совсем другого качества, чем устраиваемые Шемякиным и Глезером (они не подпущены к её организации).

Я уже написал вам два письма на ту же тему, что и это, и до сих пор не знаю, получили ли вы их или нет. У меня прервалась всякая связь с вами, Аликом [Сидоровым], и я не знаю, что думать. Последнее письмо, случайно ко мне прорвавшееся, было письмо Лени С. [Сокова]. Больше писем из Москвы я не получал уже в течение нескольких месяцев. Или вы не пишете, или они не доходят.

Жака [Мелконяна] не видел с самой весны и потерял с ним всякую связь. Думаю, что наша идея уже умерла, или сама по себе или с чьей-то помощью. Даже здесь, среди «коллег», немало таких, которые готовы были б перегрызть ей горло в самом зародыше, не говоря уж об остальных трудных обстоятельствах. Что-то сделать можно только при условии, что никто об этом не знает. Иначе всё превращается в облако пыли.

Шелковский — Сидоровым 07.09.77

Дорогие Алик, Лида!

<…> Жака [Мелконяна] не видел где-то с марта или апреля. Он исчез, и от него ни слуха ни духа. Говоря только между нами, вся его помощь мне была равна нулю, если не считать, что он мне привёз одну маленькую скульптурку и перевёз мои вещи от Христиана к себе. Больше того, полагаясь на него, я был более сдержан в некоторые моменты, о чём, наверное, придётся пожалеть. Мне кажется, что он или совсем не в состоянии мне чем-то помочь, или занял какую-то странную выжидательную позицию. Пока что все встречи между нами напоминают встречи толстого и тонкого, где я последний. Он ведёт меня в ресторан и заказывает обед с дорогим вином и устрицами, а я мысленно прикидываю, какие бы инструменты или материалы можно было бы купить на эти деньги (а я с удовольствием поужинал бы творогом за 3 франка). Всё задуманное начинание зависит от его доброй воли, от того, захочет он раскошелиться или нет. Может быть, я в нём ошибаюсь и он лучше, чем я о нём думаю. Дай Бог. Поживём, увидим. <…>

Косолапов — Шелковскому 22.09.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

Извини, что я навязал тебе тяжёлую обузу и отнял время. Мои друзья благодарят тебя. Они мне рассказали немного о тебе. Для меня эта информация очень ценная. Я как бы всё время мысленно сравниваю Америку с Европой. Меня очень интересуют ваши галереи, художники. Не скажу, чтобы здесь у меня возникли новые художественные привязанности. Американские художники очень увлечены модернизмом. Часто — это модерн во имя модерна. Ситуация отчасти напоминает Россию эпохи футуризма. Но мои суждения, возможно, затрагивают лишь частности — полной картины у меня нет. Возможно, эти тенденции имеют место и в Европе. Французское искусство меня интересует в особенности, т. к. французские художники оказывали на нас наиболее сильное влияние. Может, когда-нибудь и сам съезжу в Париж.

У нас с Людой всё хорошо, работаем. Я испытываю, как всегда, трудности с материалами и технологией. Техническая часть у меня слабое звено. Скульптор должен много уметь и знать. В художественной жизни у нас ничего интересного не происходит. (Я имею в виду выходцев из России — это всё много хуже, чем даже в Москве.) Скорей бы уж был нормальный язык, чтобы общаться с местными художниками. (Пользы будет несравненно больше.)

Может быть, скоро Лёня Соков выскочит оттуда. (Вызов на него лежит как будто в голландском посольстве.) Я скучаю по друзьям. Нужны умные зрители. У меня их здесь нет. <…>

Твой Саша

Щенников — Шелковскому 30.09.77

Игорь, здравствуй.

<…> Игорь, опять письмо идёт с оказией. Надеюсь, не как с Николь — какое легкомыслие с её стороны, ей Богу! Мы всё ещё под впечатлением от твоих писем. Всех. Заработала с «лунника» обратная связь. Тонны информации. Чрезвычайно интересно и «волнительно». Даже хочу снять копии с других твоих писем. Для себя. Казалось бы — все это знали, вернее угадывали. Вот твои письма — и всё подтвердилось. Нет преувеличения. Дикая, звериная животная жизнь. Не жизнь — прозябание. Вот эпизод. Папаша, лет 30-ти, выводит из детсада мальчика в колготках и резиновых сапогах. Всё время зло дёргает его за руку и шипит: «Я тебе говорил — не водись с синистами. Не водись». Елей на сердце редактора «Правды».

Пустые весенние выставки. Порнография наоборот в кинотеатрах. Маразм спектаклей. Новое — огромные очереди в книжных магазинах за классикой. На Кузнецком, на улице постоянно стоит очередь. Квартирные выставки вроде приказали долго жить. Ни слуху, ни духу. Славу Л. [Лебедева] в Союз не взяли. Сказали — «не умеете рисовать».

В газетах переход на откровенное (может ещё быть), не завуалированное враньё. Уже и Дудко стал сотрудником гестапо и валютчиком. Нескрываемое желание арестов и расстрелов. Ещё новое в городах — улицы наводнены пустующими стоящими такси с растерянными шофёрами. После повышения платы на 100% — почти полный бойкот населением. Наверное, пока. <…>

Шелковский — Чуйкову 10.10.77

Дорогой Иван!

Посылаю тебе каталог парижской биеннале. Выставка на 90% состоит из фотографий, остальное телевизоры и кино. Фотография уже вытеснила все другие виды изобразительности. Один художник так и сделал: всю отведённую ему комнату засыпал фотографиями старыми, из семейных альбомов, там же намешаны и животные, и пейзажи, и эротические. Зрители ходят аккуратно, стараясь не наступать, наклоняются, берут в руки, рассматривают. Сам же автор, когда заходит, то разгребает их ногами, подбрасывает в воздух. Кажется, это уже пик. Следующую такую выставку можно будет назвать выставкой художественной фотографии, с этой стороны действительно всё интересно и особенно великолепные цветные фото американцев. Это мода, а мода быстро выходит из моды. На остальных выставках более демократично. Крайний авангард занимает не больше места и пользуется не большим влиянием в жизни художественной, чем маоизм и троцкизм в политической.

Я здесь уже год. В общих чертах Алик [Сидоров] знает всё о моей жизни. Получилось так, что первый год я здесь прожил на деньги фонда. 3 месяца Толстовский фонд, 6 месяцев Франц. орг. пом. эмигрантам и 3 месяца католическая организация. Теперь я должен сам думать о себе, но я более спокоен, чем раньше. У меня уже есть друзья, знакомые, которые не дадут пропасть. Кроме того, я уже начинаю понемногу ориентироваться в этой жизни. Самый главный камень преткновения — медлительность моей работы. Чтобы преуспевать, надо продавать и продавать, много и регулярно. Все коммерческие художники именно этим и выигрывают. Шемякин, например. Дело, как правило, не в высоких ценах, а в количестве продаваемого; в графике, при тиражировании, это ещё легче. Представь себе, что приходит маршан или коллекционеры и у тебя покупают все двадцать работ. Ты остаёшься ни с чем, деньги рано или поздно расходуются, а тебе надо выставляться, тебе надо показывать что-то, когда к тебе приходят. Желательно, чтобы у тебя через год было ещё 20 работ или более. Вот в таком я положении, работаю я медленно. Кроме того, у меня какое-то нежелание продавать работы, расставаться с ними. Поэтому я тяну. На предложения иногда отвечаю неопределённо и больше надеюсь на экономию в расходах.

Надежды касательно первой выставки были у меня связаны с Жаком [Мелконяном], но он вот исчез, и я не знаю ни о нём, ни о наших делах ничего определённого.

Но мой пример совершенно нетипичный, другие живут здесь и преуспевают по-другому, я среди них, наверное, самый неделовой.

Жизнью доволен. Чем дальше, тем больше убеждаюсь, что для меня — уехать было единственным выходом, там для меня не оставалось ни малейшей щёлочки, никакой надежды на просвет.

Я теперь лучше понимаю Сашу Косолапова. Все мы, уехавшие, первое время остаёмся сами по себе, как бы в пустоте, и как художники тоже. Но это явление временное, это проходит, заводятся знакомства, осваивается язык.

О Венеции я уже писал. Вы вызвали очень большой интерес, особенно после публикации во Flash Art, но нет работ, вернее очень мало.

Приехала Н. [Николь]. Звонила, но увидимся только через два дня. Она передала твоё согласие. Надеюсь, при встрече она мне всё расскажет более подробно о вашей жизни. У меня почти оборвалась связь со всеми. Я уже в течение 4-5 месяцев не получал писем из Москвы и не знаю, доходили ли мои.

<…> Ваш Игорь

Мелконян — Шелковскому 11.10.77 (с французского)

Дорогой Игорь,

Я очень сожалею, что тебя не было в Париже, в то время как я специально приехал, чтобы провести день с тобой и обсуждать наши проблемы. Я получил твоё письмо и сожалею, что не ответил, но я всё время в разъездах. С нашей последней встречи я был два раза в Москве, и мы говорили о нашем проекте. Для Алика дело это непростое. Только Рима, Валерий [Герловины] и Иван Чуйков смогли приготовить что-то. Иван был занят «официальной» работой, и у него не было времени для нашего журнала.

Я всё-таки смог увезти несколько рисунков для проекта сериографий, которые я хочу напечатать в Германии. Может, нам удастся сделать несколько вещей для Венеции.

Кроме того, я получил телеграмму и звонок из Венеции, но меня тогда не было дома. Я пытался перезвонить, ответа не было.

По поводу твоих скульптур. Я предлагаю, чтобы ты приехал в Женеву, затем мы поедем на моей машине в Венецию, надо только выбрать дату, которая нас обоих устроит.

Фотографии, которые мне сделали, — две работы, находящиеся в моей коллекции, — отличного качества, и я хочу тебе их показать.

У меня ещё 17 [неразборчиво] картин и скульптур. Я вернусь 15-16 февраля и прошу тебя встретиться со мной.

Дружески, Жак

Шелковский — Громову 09.10.77

Дорогой Григорий, здравствуй!

Получил под Новый год ваши письма, настолько осторожные, что не было охоты отвечать. Потом досада прошла, но времени не было.

Вы все спрашиваете, когда вернусь? Не знаю, пока в Союзе такой режим, как сейчас, — не вернусь. Жить в клетке надоело. Здесь я свободен, будут деньги — поеду в Японию, в Америку, посмотрю мир. Здесь нет никаких препятствий.

В Союзе нам так много лгут, так много, что здесь уже в ужас приходишь. Вроде бы знал, что всё, что говорят по радио и в газетах, — враньё, но никогда не думал, что до такой степени. Но хуже всего то, что такие люди, как Фёдор Васильевич [Семёнов-Амурский], Павел [Шимес], Саша Максимов, — всему верят. Помню фразу Павла: «В Америке президентов убивают». Как будто Сталин не уничтожил всех своих соперников, а заодно и ещё 20 миллионов людей ни в чём невиновных (Фёдор Васильевич до сих пор им восхищается: «монументально держался!»). В Америке не только убивают президентов, но и снимают с должности, если они нарушили хоть в какой-то степени закон.

Сейчас единственная страна, которая держит в страхе весь мир, — это Советский Союз, её боятся, как боялись фашистской Германии в 30‐е годы. Бесконечное вооружение, раздутая армия, милитаризм, пропаганда почище геббельсовской, насилие над своими гражданами — всё очень похоже. Это самая империалистическая страна, если понимать слово в его точном смысле. Держава, империя, старающаяся силой навязать свою волю другим. Официально — никто не хочет войны, все за мир, но где гарантия, что не будет оказана «братская помощь»? А Фёдору Васильевичу и таким, как он, объяснят, что так надо, иначе на нас напали бы. И он проглотит эту ложь и будет думать и говорить, что действительно так. Потому что думать иначе ему страшно. Вот это и есть моральное разложение, когда человек всего боится, трясётся за свою шкуру всю жизнь, и искусство его идёт от этого к упадку.

Извини, что я об этом пишу. Наверное, надо бы писать совсем о другом. Но я об этом думаю, у меня всё это не выходит из головы. Я как будто всю жизнь был горбатый и сейчас лишь начинаю понемногу разгибаться. И как будто всю жизнь жил в душной и прокуренной комнате, а сейчас вышел на свежий воздух.

Я вас всех помню, люблю, хочу вам всяческого добра, хочу помочь, хотя пока не знаю как. <…>

Шелковский — Герловиным 21.10.77

Дорогие Римма и Валерий!

Получил и мёд, и письмо, за последнее большое спасибо, а за первое вас немножко ругаю. Не надо, не тратьтесь на эти вещи, вы не настолько богатые. И Алику [Сидорову] скажите, чтоб не тратился на подарки, ведь не в этом дело. Большое вам спасибо за пластинки, которые вы мне прислали ещё летом. Особенно за квартет Шостаковича, я им проникся до самой глубины, мне это очень близко.

С русскими не общаюсь (почти) по многим причинам. Некоторые ведут себя совсем скверно, как, например, Нусберг (которого здесь, наверное, справедливо называют Гнусберг). Другие попали в столь высокие слои, что не желают особенно опускаться для поддержания контактов с соотечественниками. Виделся, по взаимному любопытству, пару раз с Купером (Куперманом), потом нет. Он в стороне от всех русских выставок, уже художник западный. С третьими не встречаюсь по отсутствию свободного времени и взаимного интереса. Или просто потому, что не представился случай познакомиться (в общем, как и в Москве). По-моему, из всех здесь находящихся больше всех живёт не только своими интересами Эдик Зеленин. С ним мы чаще всего поддерживали контакт, особенно во время подготовки биеннале. Он действительно заботится о тех, кто остался там, и старается помочь, как может. Олег [Яковлев] уехал на две недели на уборку винограда, с ним мы видимся часто.

Избегаю также русских компаний по соображениям языка. Среди французов я вынужден говорить по-французски. А для меня это единственное средство осваивать язык, сейчас, когда я перестал ходить на курсы. В общем же, язык не проблема, всё приходит со временем. Язык — дело наживное.

То, что вы пишете про Москву, про людей, я хорошо представляю, всё это свежо в моей памяти. <…>

А что касается людей, то я уже писал кому-то, что Запад — это, прежде всего, другие отношения между людьми. Говоря на жаргоне, в Москве люди только и делают, что собачатся друг с другом. Здесь этого нет и в помине.

После переменчивого лета установилась тёплая, ясная, понастоящему летняя погода. Вечерами на улицах собираются духовые оркестры, иногда большие, человек по сорок (оркестр Академии художеств) и играют вальсы и танго. Громко, сотрясая воздух, на радость себе, толпе и всем проходящим пешком, проезжающим в машинах и автобусах.

Установил контакт с Ж. [Мелконяном]. Наверное, он делает всё, что возможно, но не надо переоценивать его возможности. Пока что все наши дела на самой нулевой отметке, но я не теряю надежд.

Видел Алёшу Хвостенко, художников Арефьева и Леонова из Ленинграда. «Русская мысль»³⁴ напечатала сообщения о прибытии в Вену Олега Целкова. Наверное, первые 3 года всем будет относительно трудно, потом наладится. Другого выхода для художников я сейчас не представляю. <…>

Здесь есть перспектива на всю жизнь, с каждым происходят перемены и только в лучшую сторону. И самое главное — всё, хоть сколько-нибудь истинно талантливое, занимает рано или поздно должное ему место.

Обнимаю вас. Игорь

Чуйков — Шелковскому 31.10.77

Игорь, дорогой, здравствуй!

Очень долго не писал тебе — очень тяжёлое у меня было лето. Кроме того, был уверен, что ты видишься с Jack’ом [Мелконяном] и он тебе рассказывает не только о нас, но и о наших общих делах. Но самая главная причина — не было оказии. Вчера позвонил А. [Сидоров] и сказал, что есть возможность — вот и пишу, тем более что давно уже всё ясно в голове, что написать.

Итак, первое, о журнальных делах тебе очень подробно должен написать А. [Сидоров]. Но я всё же тоже кое-что хочу сказать. Дело это совсем не засохло, мы регулярно всё это обсуждаем и кое-что уже сделано. Главные проблемы — нет текстов, некому писать, кроме авторов, а этого всё же недостаточно, да и не всегда это хорошо. Второе, слайды качественные очень дороги, тем более что последнее время они всегда нужны, всё время для чего-нибудь требуются, и просто нет средств. Jack [Мелконян] обещал помочь материалами и техникой — тогда мы могли бы наладить это дело сами, но пока ничего нет, и в прошлый раз он об этом не вспомнил.

Пока всё это проходит у нас очень мирно и дружно — это понятно, ведь сейчас всё это дело делают люди непосредственно заинтересованные, так что с первым выпуском, видимо, никаких склок и междоусобиц не будет. Потом, конечно, пойдут разногласия (и, возможно, серьёзные), да и энтузиазма такого, наверное, будет трудно ожидать. С другой стороны, дальше должно во многих отношениях быть легче. Нам многое станет яснее, да и материалы будут во многом поставлять авторы.

Очень жаль, что у тебя совсем нет регулярной связи с Jack’ом, я почему-то думал, что вы всё же видитесь и поддерживаете контакт — а это многое бы упростило и облегчило.

Теперь о Венеции. К сожалению, я прочитал твои письма (к Римме [Герловиной] и для нас остальных) только в начале октября — письма задержались, а я приехал в Москву (из Судака) 29 сентября, так что посылать что-либо через тебя было уже поздно. Правда, мне предлагали то же самое в начале сентября другие люди, но тогда это как-то не получилось, и я отказался. У меня есть пара проектов, которые можно было бы осуществить там, но на это, видимо, нужны время и деньги. Теперь, видимо, уже поздно, но я всё-таки один из них посылаю тебе, скорее для твоего архива.

Публикация во Flash Art меня сначала как-то огорчила, я как-то был не готов к тому, что и там тоже халтура бывает. Текст переведён так, что работа («Далекое — Близкое») стала просто невнятной бессмыслицей. Почему я не перевёл сам? Фотографии тоже оставляют желать лучшего, хотя, должен сказать, негативы были неплохие. Но с деловой точки зрения, видимо, всё это даже и не важно — публикация уже приносит свои плоды, судя по твоему письму и некоторым визитам. Печально всё это. Где-то в следующих выпусках FA [Flash Art] должен быть ещё материал, если всё будет нормально — так что следи. <…>

В этом году много работал весной, вот всё лето ушло на заработки, и до сих пор никак, как следует, в работу не включусь. Всё лето голова была полна идеями — инерция весны, а теперь пуста, как выжженная. Это не первый раз, и знаю, что это обратимо, но всё равно скверно.

Герловины молодцы, работают регулярно, сделали много нового — они теперь работают совместно.

Часто видимся с А. [Аликом Сидоровым]. Мне кажется, что мы с ним лучше понимаем друг друга и более согласны относительно нашего предприятия, чем со всеми остальными. Я его очень полюбил!

Был тут у нас чехословацкий критик Халупецкий, большой и старый друг Кабакова и С^о, много для них сделавший в своё время. Он видел Flash Art и заинтересовался всеми нами.

У него есть своя концепция, впрочем, не новая, что наши условия для художника наилучшие. Если учесть хотя бы то, что пишешь ты о коммерческом давлении, то в этой концепции есть доля истины. Но, конечно, эта доля не перекрывает всех тех возможностей, которые даёт жизнь в центре котла идей, коренных, жизненно важных, возникающих тут же, сейчас. Кроме того, современные технологические возможности, возможность выставляться и личная ответственность за это. Я уже не говорю о свободе вообще. И ещё одна вещь — конкуренция. Как бы отрицательно к этому ни относиться, но она заставляет работать более напряжённо, выкладываться до конца. У нас всё-таки художники работают маловато.

Опять же, как посмотреть: может и не нужно делать по 50 работ одного плана, если уже всё ясно. В конечном итоге важен путь художника, а не количество работ — но вот это уже типично наше рассуждение, западному человеку непонятное.

Как-то я имел беседу с Jack [Жаком Мелконяном] на эту тему. Ему казалось, что мы все слишком мало развиваем одну идею, слишком быстро переходим от периода к периоду. Хотя он и видит единство художника, хотя и принимает мои объяснения, всё же привычка (галерейная?) берёт своё. Трудно всё это взвесить на весах. Конечно, работая в полной изоляции, мы как будто и полностью свободны, свободны делать, что хотим, но есть в этой свободе некоторая иллюзорность. И никак не отделаешься от мысли, что мог бы сделать больше.

Игорёк, мы здесь, кажется, хорошо представляем твою жизнь по твоим замечательным письмам, которые все всеми прочитываются. На днях были у меня Инфантэ с Дионисием [другом Ф. Инфантэ], спрашивали о тебе, и я читал им твои последние письма. Но вот чего мы не представляем, так это твоих теперешних работ. Пришли хоть что-нибудь, хоть чёрно-белые фотографии или слайды, не знаю, что у вас дешевле.

Мне тебя очень здесь не хватает. Хотя мы и не так долго были знакомы и не так как будто близки, но вот осталась пустота, которая не заполняется. Вряд ли удастся нам увидеться в близком будущем, но хоть писать нужно регулярно. Не думай, что мы тут забываем тебя, просто так получилось в этом году.

Большое спасибо тебе за книги и журналы!

Здесь обстановка тяжёлая и становится всё тяжелее, с приближением Даты. ³⁵

Особенно чудовищно это совмещение тяжеловесной помпезности и торжества с полным развалом всего, буквально всего: от магазинов до расписания жел. дорог, авиарейсов, до блата, коррупции, бандитизма и т. д. И потом, постоянный отток, всё время уезжают.

А многих ты, наверное, знаешь. Недавно уехал Меламид (Виталия [Комара] пока не пускают). Уехал Целков, Жарких, кто-то ещё. Другие ждут на чемоданах. Вот так.

Пиши нам. Целуем тебя и желаем хорошей работы.

Галя, Женя, Иван

Шелковский — Косолапову 10.77

Дорогой Саша!

Извини, что так долго не писал. Было много всяких дел, отчасти с выставкой в Венеции³⁶. Кроме того, пришлось писать очень много писем в Москву. Выставку всё-таки устроили и, в общем-то, неплохую. На ней представлено почти всё московское искусство, в том числе и Лёня Соков, и Иван Чуйков, и др. Каждый художник имеет свой отсек. И когда не было работ-оригиналов, их заменяли большими цветными фотографиями, увеличенными со слайдов, иногда до размера оригинала. Из ваших нью-йоркских художников было представлено только двое: Саша Нежданов и Неизвестный. Здесь, в Европе, всё время что-нибудь организуется, в смысле выставок, впечатление такое, что вы там немножко на отшибе.

Я был в Венеции. Это была моя первая поездка из Франции «за границу». К выставке издали каталог, где упомянули всех, кто прислал материалы, хотя бы маленькие репродукции. Тех, кто не уместился на стенах, показывали там и сям на экранах с цветных диапозитивов. Всех художников рассортировали по течениям. Я попал в «абстрасьоне пост-конструктивиста» и «абстрасьоне органика». Лёня Соков и Иван [Чуйков] в «ирония котидьена». Ну, хотя бы так, какая разница.

Лёня очень хочет уехать. Мы с ним говорили по телефону. Но никаких вызовов он до сих пор не получал, и, когда получит, неизвестно. Я ему здесь ничем помочь не могу, нужны люди в Израиле. В Венеции видел Алика Меламида и его жену Катю. Они месяц, как только из Москвы. Ещё совсем свежие. Они живут в Израиле и обещали что-то сделать для Лёни [Сокова].

Здесь, в Париже, я показывал в одной галерее слайды с его работ. Им очень заинтересовались, причём в самой конкретной форме: хотят взять одну или несколько работ для выставки скульптуры, которая откроется 15 января. Теперь всё зависит от того, сможет Лёня переслать сюда что-нибудь, если это удастся. Затем мне пришла идея, что можно было бы организовать небольшую выставку русских скульпторов. Ты, Лёня, Саша Нежданов, Иван Чуйков, у него есть вещи, близкие к скульптуре (если удастся переслать), несколько парижских скульпторов, я в том числе. Если будет человек семь-восемь и каждый даст две-три работы, то, наверное, для выставки в данной галерее этого будет достаточно. Теперь важно желание и сотрудничество всех участников. Из твоих последних московских работ я видел некоторые на слайдах. Я думаю, они подошли бы для этой выставки, но, возможно, у тебя есть уже новые работы. Всё-таки любая выставка, хоть самая маленькая, облегчает жизнь художнику. <…>

Материальная сторона в Париже, наверное, более трудная, чем в Нью-Йорке, но пока никто из приехавших из‐за этого не пропал и не пропадёт. Вокруг каждого художника складывается группа друзей, которая его поддерживает, не даёт пропасть. Французы очень доброжелательны, любят помогать, когда кто-то нуждается в их помощи. Делают это легко и ненавязчиво. Есть довольно мощная поддержка художникам со стороны государства. Но вот пока всё. Может, со временем смогу написать более подробно.

В Венеции видел Эрнста Неизвестного. Он долго и восторженно говорил о тебе, как о самом серьёзном скульпторе. Всё-таки он — очень живой человек.

В завязавшейся подспудно сваре Шемякин — Нусберг вышел победителем (на Биеннале) последний, но он тоже уже ни у кого симпатий не вызывает. Или прав Неизвестный: где русские, там всегда клоповник? Грустно. Обнимаю тебя.

Чуйков — Шелковскому 10.77

Игорь, дорогой, здравствуй!

Доменик уезжает завтра — я отправлю это письмо с ней.

Спасибо тебе за хорошие письма и прости, что я так неаккуратен.

Не знаю, видел ли ты Jack’а [Жака Мелконяна] после его визита в Москву, но мы с ним здесь активно общались, и он рассказал, что подразумевал его контракт. Жаль, что вы не поняли друг друга, но теперь, наверное, уже всё в порядке.

О наших делах. Костаки, как ты знаешь, уезжает и увозит cвои работы (Jack узнавал). Я его не приглашал, т. к. это, видимо, бесполезно. Не знаю, помнишь ли ты, что на выставке Риммины [Герловиной] работы произвели на него сильное впечатление — тем не менее после нескольких попыток зазвать его к себе Римма и Валера так и не добились этого. А я в этом смысле способен на активность гораздо меньше. Мне всегда было трудно приглашать к себе, да я, собственно, этого и не делал никогда — показывал только тем, кто интересовался сам, да звал друзей. Была идея заинтересовать его тем, что это такое подобие нового движения, ещё никем, никак не отмеченного (имелось в виду участники выставки у Лёни [Сокова]). Но если он сам этого не заметил, если это его не привлекло, то тут могло бы подействовать только что-то или кто-то очень авторитетные для него. Теперь уже всё это, видимо, поздно.

Я понял, что ты имел в виду, говоря о литографиях. Но те, старые, мне делать просто уже скучно. Новых же существенных идей для этой техники у меня нет. Тем более что я едва успеваю осуществлять то, чем полна голова.

Сейчас продолжаю ту серию вывернутых панорам, начало которой ты видел. Сделал ещё проект для кино, тесно связанный с этой серией и, вообще, со всеми моими последними работами.

Проект я тебе пришлю, очень хочется и надеюсь осуществить его. Для этого нужно пустое помещение, как для выставки, — т. е. этот осуществлённый проект должен стать ещё одним экспонатом выставки, которая должна называться «Окна и панорамы». До сих пор не мог найти помещения (нужно не меньше 8-10 м²). Но вот что-то наклёвывается: завтра придут ребята из одного клуба (там, кстати, ведёт свой театр Алик Киселёв) смотреть работы на предмет выставки, уже можно будет поговорить конкретно. Тьфу, не сглазить бы. Эта выставка сейчас единственная перспектива для меня. Иначе просто неизвестно, что делать. Вот такие дела у меня. Я хотел бы подробнее написать тебе о том, как я представляю себе эту выставку — мне кажется, она могла бы прозвучать — у нас таких не делали, используя всё помещение и стены вокруг одного названия. Но не хочу сейчас растрачивать порох. Если будет, пришлю тебе полный отчёт, если не будет — пришлю полный проект.

На днях просматривал у Риммы каталог выставки «Ящики», что ты прислал. А ведь и я мог бы там поучаствовать. Одну работу, во всяком случае, мог бы прислать в письме или на открытке — идея, осуществимая в натуре любым служащим или маляром и достаточно эффектная и интересная. Мог бы, если бы сам не сидел в запечатанном ящике, где и тебя не знают, и ты не знаешь, где что происходит.

Ну, вот, Игорёк, я написал тебе полный отчёт о себе. Не задаю тебе вопросов, так как о тебе интересно всё. Пиши. Прекрасно, что у тебя купили работу. Отсюда трудно судить о важности (я имею в виду не деньги), но, наверное, это серьёзно.

Пиши, Галя, Иван

Шелковский — Сидорову 10.11.77

Дорогой Алик, теперь дела более насущные. Из писем я успел написать лишь половину. На моей совести то, что я не написал ничего Алику Щ. [Щенникову] и Белле. (Кстати, от них ничего тоже нет.) Письмо к ним должно быть таким длинным, что я всё откладываю, никак не могу начать. Пока дай ему прочесть все эти и прочти их сам, перед тем как раздать. Мысленно я всё время с ними разговариваю.

Скажи Григорию [Громову], что если он хочет, то, наверное, можно будет сделать ему небольшую выставку в Париже, я думаю, что это вполне реально. Для этого мне нужно было бы иметь минимум хотя бы 20 работ. Таких, как та, что у меня сейчас здесь. При некоторых условиях переслать было бы нетрудно.

Вчера был в одном интеллигентном доме под Парижем и весь вечер слушал Петю Ст. [Старчика]. Расстоянием проверяется очень многое. Должен сказать, что здесь его песни звучат ещё лучше, чем в Москве; единственный недостаток — качество записи. (Работы Григория тоже выдерживают проверку.) Если будут хорошие записи, то можно будет устроить отдельную пластинку или включить в общую. Сейчас здесь выходит по подписке многочастная серия всех московских и ленинградских певцов, правда это не пластинки, а магнитофонные кассеты.

«Никто не хочет участвовать в биеннале» — это более чем странно и печально. Объясни им, что именно для них это было бы очень и очень важно минимум по трём причинам:

1. Эта выставка — самая серьёзная из всех, что были на эту тему (в Париже и Лондоне). Она будет под более пристальным вниманием критики.

2. Их работы вызвали у устроителей особый интерес. Например, из работ Герловиных хотят сделать специальную игровую комнату. В то же время я не представляю, как можно было бы их выставить на какой-нибудь парижской выставке. Я уж не говорю о том, что здесь обычно выставляют только по одной работе автора, что каждая выставка платная (каждая из моих выставок, кроме первой русской, стоила мне 200–250 фр.) и что нужно здесь жить, чтобы выставляться на всех текущих выставках; но чтобы их выставить, нужно какое-то особое благорасположение устроителей, нужно как-то выделить их работы, иначе они потонут среди работ большого размера на выставке величиной с Манеж (как сейчас в Гранд-Пале).

3. Эта выставка явилась бы хорошим средством социальной защиты, т. к. чем больше художника знают, тем труднее его как-то ущемить, репрессировать. <…>

Игорь

Шелковский — Чуйкову 15.11.77, Венеция

Венеция действительно вся на воде. Ступеньки лестниц спускаются в воду.

Дорогой Иван! Про биеннале тебе подробно расскажет Ж. [Жак Мелконян]. Встретился сегодня здесь с Меламидом и его женой Катей и много спорили обо всём.

Моя точка зрения — нельзя быть настолько эгоистом, чтобы быть только художником, заботиться о своей славе и пр. Они только месяц, как из Москвы, и ещё целиком наполнены теми ошибочными представлениями, которые характерны для многих в Москве.

Например, Алика [Меламида] заботит, где, с кем выставляться, под какой вывеской, чтобы не продешевить. Здесь это не имеет никакого значения. Престиж зарабатывается не этим. Самые знаменитые, имеющие по сто выставок в год, стремятся сделать сто первую, неважно где, хоть в заштатном провинциальном городке. Но это деталь.

Наиболее существенно следующее: в Москве представления обо всём совр. искусстве, как о пирамиде, имеющей вершину. И на этой вершине все представляют себе что-то новое, последнее (тоталитарное мышление).

Например, гиперреализм (в своё время) или концепт или боди-арт и т. п. Это… неверно абсолютно. Имеется много, целый ряд пирамид: каждая со своей вершиной, они сосуществуют и не образуют общей. На западе и в искусстве — демократия.

Есть пирамиды более модные и актуальные, но мода — это то, что проходит, вернее, переходит на другое. Часто наиболее модное — это для узкого кружка снобов (или критиков снобов), и это быстро проходит. Не следует слишком доверять журналам по искусству, тому, что там пишут.

Эта выставка отличается от всех предыдущих тем, что здесь сделана попытка рассортировать московских художников по направлениям. Здесь это практикуется всегда, на всех выставках. Разделы сюрреалистический, абстрактный, концепт и пр. сосуществуют в рамках одной выставки, и нет преимущества одного перед другим.

Только лишь если выставка посвящается одной теме, одному течению — там выставляются художники одного направления.

Возможно, что сейчас положение начинает уравниваться, и Париж в ближайшем будущем будет не менее значительным центром, чем Нью-Йорк. Есть тенденция к этому. Я не вижу другого выхода для тебя, как уехать. Как бы ни было сносно сейчас, жизнь художника там — бесперспективна. Это моё убеждение. Обнимаю всех вас. Игорь

Работы Пивоварова здесь — это слайды, увеличенные точно до размеров оригинала. Очень неплохо выглядят. Это хороший способ для живописи. Можно было бы также сделать с Серёжей Шаблавиным. Получилось бы очень хорошо.

Очень жаль, что здесь нет их работ, только фотографии. Письмо Лёни [Сокова] со слайдами и адресами до меня пока не дошло. Здесь — репродукции с его старых слайдов. Лучше всего представлены Римма и Валерий [Герловины], хотя и они могли бы прислать больше. Саша Юликов показывается на экране, а Серёжа Шаблавин совсем отсутствует, потому что не позаботился хоть что-нибудь прислать.

Герловины — Шелковскому 02.12.77, Москва

Милый Игорь! Мы получили и твоё письмо, и твою открытку, и твой превосходный подарок — Майлса Дэвиса. Вместе с ним пришло сопроводительное письмо от Олега [Яковлева], где он пишет ещё и про Махавишну. Если это действительно нам, то этой пластинки мы не получили, из чего следует, что данный канал не очень надёжен.

Спасибо тебе!

От Джека [Жака Мелконяна] мы получили почти исчерпывающую информацию и о выставке, и о тебе, и о вашем совместном путешествии. Все дни здесь в Москве он провёл, расхаживая по художникам (с утра до вечера). Устал, но доволен. Он много снимал. Алик рассчитывает, что к февралю мы полностью закончим номер, уже заработали переводчики…

Только что мы получили приглашение для издания от Полити (издатель Flash Art), мы предложили всем друзьям. Кажется, будет материал ещё на 1 номер. В Италии вышла книга о советском театре (куда вошли наши акции и, кажется, Инфантэ, но никто пока книги не видел. Ещё вышла книга (в ноябре с. г.) Нортона Доджа о советском искусстве (в U. S. A.). Мы все подружились с очень милыми людьми из Вены. Она — концептуальная художница, он — учёный (Renata & Reinhold Bertelmann). Мы (я и она + Валера) сделали несколько совместных акций, а также сняли конц. фильм. Возможно, в феврале у неё будет выставка в Вене. Они собираются в недалёком будущем ехать в Париж. Мы дали твой адрес. Надеюсь, вы подружитесь. ³⁷

В 20‐х числах в Париже будет наша очень близкая подруга Сюзана Делакур, она знакома с Олегом [Яковлевым]. С ней мы кое-что пошлём. (Не только свои, но и опусы наших знакомых и друзей.) Я прошу тебя встретить её как можно теплее, поверь мне, она стоит этого. К сожалению, она живёт не в Париже, а в Лилле!

В художественной жизни в Москве всё по-прежнему. На некоторых квартирах (Аида [Хмелёва] и [Людмила] Кузнецова) пытаются что-то делать, но безуспешно. У Ники [Щербаковой] органы потребовали, чтобы она на время биеннале сняла со стен все свои картины. Некоторые дома оцеплены. Думаю, что об этом ты имеешь более широкую информацию, чем мы. Миша Чернышов получил квартиру и хочет там устраивать выставки. Комара мы встречаем только в пьяном состоянии, при этом он очень агрессивен. Оскар [Рабин] божится, что никуда не собирается, а Саша (его сын) называет день отъезда. Талочкин устроил себе очередную свадьбу, и мы были приглашены. Зрелище нашей богемы очень удручающее. После этого хочется сходить в баню. Из-за этого ещё больше начинаешь ценить таких людей, как Ваня [Чуйков], Алик [Сидоров], Лёня [Соков]… И вечно не хватает тебя.

Только что мы закончили 2 больших фотоальбома. Мы пока ещё их не воспринимаем вне себя, это ещё часть нашего полугодового существования. Потом посмотрим. В них появилось несколько новое направление, которое развивалось и раньше, но ты этих работ не видел, т. к. они сопровождаются длинным текстом, а мы не могли перевести и тебе не посылали. Последние работы строятся на абсурдной игре, с использованием завуалированной дзеновской символики. Сейчас нас интересует проблема возможных миров, о чём мы буйно фантазируем в настоящее время. Целый месяц работали, как «звери». ³⁸

Ты никогда не пишешь о своих творческих идеях. Уверена, что твоя жизнь не сконцентрирована на внешнем сопротивлении и социальном вживании, а также проблемах будущего русского искусства и благородного негодования. Мы знаем только, что тебе легче работается и т. п. Возможно, как раз на эту тему ты несловоохотлив. Тогда прости за любопытство.

Целуем тебя. Римма и Валера

Есаян — Шелковскому 06.12.77, Москва

Дорогой мой Игорь, только что получил «Мост Вздохов» от тебя. В нашем безрадостном с Верой существовании ты единственный, кто нам дарит светлые минуты.

Милый Жак [Мелконян] ужинал у нас недавно (с Ваней [Чуйковым] и Аликом [Сидоровым]). Я знаю о твоём успехе, мы безмерно им счастливы. Видел потом немецкую газету (жаль по-немецки-то не умею), но какое волнующее зрелище — твоя прекрасная вещь в рамке из герметического этого текста.

Весь вечер проговорили о тебе с Жаком, дай Бог ему здоровья, он рассказчик добросовестный. Я как бы с тобой и не расставался и до сих пор под впечатлением Венеции, в которой не был, М. Марини, которого не видел etc, etc. (Но видел фото Нежданова [Нея] — коммерческие кунштюки, по-моему, а ты как думаешь?) <…>

Твой С.

Шелковский — Есаяну 07.12.77

Дорогой Серёжа!

Как мне сказала Ася (Ксения) [Муратова], Анри [Волохонскому] удалось получить для тебя приглашение. Теперь дело за пересылкой. Потом дело будет за ОВИРом и тобой.

Выставка в Венеции, на мой взгляд, получилась очень удачной. Из твоих работ образовался отдельный полузал, и всё смотрится хорошо. Молодец Андре [Волохонский], что сумел всё организовать с твоими работами.

Ничего не знаю, о твоей теперешней жизни в Москве. И вообще ни от кого не получаю никаких вестей.

Алёша Хвостенко и Ася цветут и процветают. Укатили в Италию на Биеннале.

Виделся ли ты с Жаком [Мелконяном]? Во «Франкфуртер Альгемайне»³⁹ была статья немецкой журналистки на основе нашего разговора с ней. Там есть несколько строк про тебя (фраза про армянский темперамент принадлежит Жаку). Мы с Жаком решили, что это должно тебе помочь в твоих взаимоотношениях с властями. Особенно в случае отъезда.

Сегодня виделся с Олегом Прокофьевым. Он этот год с семьёй живёт в Париже. Он тоже считает, что ты должен уехать.

Шелковский — Сидорову 08.12.77

Дорогой Алик!

Здесь в начале января в маленькой галерее готовится интересная выставка «Objects — poems» (бук. перевод: объекты — поэмы). Я там показывал слайды Лёни, и им очень интересовались. Выбрали «Чёрное море» и ещё, может, «Озеро Байкал». Из моих работ выбрали «Молоко». Как всё это переслать? Спроси Кирилла [Махрова], сможет ли он помочь в этом деле, в какой степени. Ведь мне здесь хотелось бы иметь как можно больше московских вещей всех: Лёни [Сокова], Ивана [Чуйкова], других. Можно было бы при их наличии организовать выставку русских скульпторов (Иван с его серией «Облаков» подошёл бы очень). Лёне скажи, что я писал в Норвегию насчёт «Рубрики» и пр. и не получил ответа. Может ли он написать о том же, т. е. чтобы работы переслали в Париж? Пока что всё, что я имел, я использовал с максимальным эффектом (фото и слайды Герловиных, Ивана и Лёни). Интерес к русским очень большой, но кто сюда едет! Весь ленинградский сюрреализм рекой разливной.

Письмо Ивана, о котором он говорил по телефону, я не получил.

Насчёт «Молока». Если он хорошо пристроен — не надо, обойдусь. Если он мешается и болтается, то пришли, мне хотелось бы его закончить и показать. Если будет возможность, конечно.

Для русской выставки скульптуры, которую я задумал, нужно было бы 7-8 человек по 2-3-4 работы от каждого. 2 хороших скульптора живут в Нью-Йорке: Косолапов и Нежданов. Лёня, Иван, кого можно ещё? Почему в тени Боря [Орлов], Дима [Пригов]. Какие с ними метаморфозы?

Все вы по кланам и это очень жаль. Я уж тебя прошу, будь выше, над группировками, будь связующим звеном.

Наверное, проще пересылать графику, живопись на бумаге. Я жду всего. Мой вам завет основной всем: не бойтесь. Надо быть крайне осторожным, чтобы не проваливать всё заранее, но не бояться в принципе.

Ж. [Мелконяна] увижу восемнадцатого.

Моя активность здесь зависит от вашей там.

Желаю всего-всего хорошего! Обнимаю, целую тебя, Лиду. Привет всем-всем!

Ваш Игорь <…>

Сидоров — Шелковскому 14.12.77

Дорогой И.! Только что получил известие, что моё письмо отправить не удалось и завтра его получу обратно. Жаль! — я потратил на него несколько дней (5 листов мельчайшим почерком). Во многом это устарело, поэтому решил написать тебе новое. Как и предыдущее, это письмо полностью посвящаю журналу. О себе напишу как только появится время, очень боюсь, что это письмо получится длинным, но что делать! — надо договориться обо всём.

Из твоего письма о Venezia (15.11.77) понял, что ты в курсе всех дел: значит, ты получил моё письмо, на которое я уже не рассчитывал, т. к. его проводник — человек совершенно случайный, ненадёжный, но другой возможности отправить его у меня не было.

Прошу прощения за его невнятность, но это из‐за предосторожности. Конечно, оно во многом устарело, но главная идея выражена совершенно правильно (это то место, где я пишу о целях и задачах журнала). Остальные пункты я пересмотрел и изложу их ниже.

Итак, сначала об истории и зарождении этой идеи. В один из весенних приездов Ж. [Жак Мелконян] предложил обдумать и написать проект альманаха антишемякинского по духу и подбору материала, как я понял с его слов. Идея альманаха мне не показалась удачной и перспективной, т. к. это предприятие разовое и постоянно будет искушение напихать туда как можно больше и в результате получится такой же винегрет, как в «Аполлоне».

Во время этого обдумывания и обсуждения и возникла идея журнала. Ж. [Жак Мелконян] сказал, что подумает и посоветуется с тобой и с кем-то ещё. Тогда же я и написал тебе письмо, но долго не мог отправить (месяца два!) Но потом идеи изменились, трансформировались, и оно, конечно, устарело. Тогда я и написал № 10. Но там много неосуществимых проектов (особенно дискуссионный отдел) и ты не обращай на него особого внимания. Беда в том, что эти наши письма отстают на 1,5-2 месяца и безнадёжно устаревают. Кстати, это одна из самых сложных (технических) проблем в нашей затее. Но пока я мечтал и фантазировал о будущем журнале, снова приехал Ж. [Жак Мелконян] и попросил срочно разработать развёрнутый проект и, ссылаясь на твою подсказку (и не вникая в её суть), предложил создать редакционный совет, в который бы вошли Г. [Герловины] и Ч. [Чуйков]. Предложение было сделано в их присутствии, поэтому сама идея критически не обсуждалась и была воспринята сама собою, как должное. На мой взгляд, это была большая ошибка.

В этом пункте ты должен понять меня абсолютно правильно, а я попытаюсь внятно разъяснить свою точку зрения. Я убеждён, что такой журнал делать большим сообществом невозможно. Во-первых, каждый член совета обладает правом вето, что делает невозможным публикацию материалов, по которым нет единого мнения. Во-вторых, мы ещё демократически не воспитаны, мы ещё не научились уважать чужое мнение, несовпадающее с нашим (я говорю «мы», имея в виду и себя тоже). В-третьих, каждый понимает цели и задачи журнала по-своему, и снивелировать эти мнения мне не представляется возможным. В-четвёртых, в это деликатное и небезопасное дело вовлекается слишком большой круг людей, и невозможно будет проконтролировать, где утекает информация. В-пятых, и самое главное, к сотрудничеству должны привлекаться люди по деловым качествам, а не по принципу дружеских отношений. И шестое — в больших коллективах (а для такого журнала его можно назвать «большим коллективом») обратно пропорционально падает ответственность каждого отдельного члена за выполняемую работу, другими словами: один надеется на другого, а дело стоит.

Может быть, теоретически, я и не прав, но короткая практика показала: «сообща» дело делается гораздо туже и медленнее, чем в одиночку. Вспоминая наше первое совместное «заседание», бросается в глаза столкновение интересов, т. е. личной заинтересованности в этом деле. Раскол произошёл сразу же и по первому же пункту: каким быть журналу — направленческим, т. е. декларативного содержания, или информативным. Г. [Герловины] резко взяли сторону направленческого. Ударной (ближе к манифесту) ориентации (другими словами, участвуют, прежде всего, они и все, кто с ними). Я — за равноправное предложение всех современных направлений, не исключая и чисто теоретических и философских работ неинформативного характера. Ч. [Чуйков] после нескольких колебаний принял тоже эту точку зрения, чем вывел Г. [Герловиных] из себя; они даже встали, оделись и на пороге сказали, что если когда-нибудь на страницах «вашего» журнала появится Харитонов или Рабин (фамилии я, может быть, и путаю, но смыл передаю точно), то они тут же выйдут из редколлегии. Постановка вопроса слишком жёсткая для того, чтобы плодотворно сотрудничать, и если бы не компромиссные предложения Ивана, который не дал себя спровоцировать, дело зашло бы в тупик. Хоть мы тогда и не пришли к одному мнению и даже не разработали проект первого номера, всё же было решено на этом собрании одно важное и достаточно щекотливое дело: выбор главного редактора.

Я не могу толком ответить, почему так, но выбор пал на меня, и уже в этом новом качестве я подготовил декларацию об обязанностях и полномочиях редактора. Правда, никакой торжественной церемонии при её прочтении не было, но я отстоял некоторые прерогативы этой должности. Прежде всего, возможность самостоятельно решать, какой материал пойдёт или не пойдёт, кому его заказать, в каком виде материал должен быть подан и т. п. Короче, самостоятельно решаются все вопросы, кроме самого главного: кого публиковать. Такое решение я считаю правильным и думаю — ты к нему присоединишься. По вопросу же «кого публиковать?» я тоже сделал несколько, как мне кажется, очень важных оговорок. Дело не в том, будем мы или не будем публиковать Рабина, а в том, что нельзя себе ставить априори искусственные преграды в самом начале работы, суживать свои возможности, создавать искусственные и догматические запреты. Запрет должен быть один — делать плохо. Вопрос же о том, каким быть журналу — проводником и вестником одного направления или информативно-теоретическим, мы отложили до приезда Ж., который решил его одним словом — «конечно, информативным». (Второе слово «теоретический» он почему-то не упомянул, но здесь, мне кажется, мы должны действовать вопреки его желаниям и его ориентации.

Теоретическая часть журнала нужна не там, а здесь, художники и искусствоведы в ней нуждаются. Здесь не хватает не только информации о том, что делать дальше, но не хватает и концепций. Глубоких теорий и философских систем). Я недавно был у Павла И. [Ионова]. Это очень хороший художник (потенциально), но до чего убоги его концепции и ложны. Они увели его к ложным и убогим целям. Вот кому нужен журнал в первую очередь, а не для того, чтобы делать себе рекламу на Западе (есть тут и такие). Как-то сама собой пришла идея первого номера (кажется, предложил Ж. [Жак Мелконян], а может быть ты через него?!). Идея мне очень понравилась. Во-первых, материал будет хорошо объединён (стержень — выставка). Во-вторых, у меня на руках твой архив, и все остальные материалы легко доступны. В-третьих, в целом контексте (по семи художникам) не будет глубоких противоречий, несмотря на все различия, а в-четвёртых, я вас всех люблю, что имеет тоже не малое значение. Но самое главное: эта выставка до сегодняшнего дня осталась самым интересным и значительным явлением за последние полтора года. Как говорится, идея есть — можно и начинать. Я принялся за разработку первого номера.

Вот тут-то и начались мои настоящие мучения! Ты пишешь в своём письме, что было бы хорошо иметь материал на 5-7 номеров вперёд. Ты бесконечно прав, но… я выбился из сил с подбором материала только для первого номера. И., дорогой, ты уже забыл, где мы живём. Мы живём в сонном царстве. Из 12 заказанных мной статей (да всё серьёзным людям! Да всё умницам!) ещё в октябре (точнее, 4 октября — последняя) я пока получил только 3, да и то невысокого качества. Здесь некому писать, здесь умеют писать только жалобы да неосуществимые проекты — такова реальность. Будет очень трудно, но журнал должен будет сам воспитывать и выращивать своих авторов. Это кардинальная идея. Ну а пока будем довольствоваться тем, что бог послал.

Теперь подробнее о первом номере. На обратной стороне передней обложки (о самой обложке в конце письма) традиционное, но совершенно необходимое обращение к читателям о целях и задачах журнала, о его возможностях и границах и его отличии от других журналов подобного рода. Я думаю, уложусь в строк 20-25. Хорошо бы для этого обращения подобрать красивый и чёткий шрифт, который легко читался бы. Остальной печатный материал, кроме заголовков, для удешевления издания можно воспроизводить фотоспособом с машинописного текста (как в «Аполлоне»). Затем (пока мечта) — большая статья на хорошем философском уровне о современном искусстве. Примерно в таких аспектах: продолжение традиций или разрыв с ними, отказ от строгих эстетических категорий, разрушение стереотипов и демифологизация всех устоявшихся символов, канон и выход из канона (или за его пределы), трансформационные изменения грамматики и самого языка искусства, творчество как экзистенциальный акт и феноменальность творчества, проблемы большого стиля и культуры, искусство индивидуальное и искусство социума и т. д.

Впрочем, я тезисов своих не предлагаю. Я просто даю возможные варианты. Но пока это всё мечты — писать некому. Я вышел на Померанца, Зиновьева, Барабанова, Огурцова и т. п., но прямого результата нет. Есть один философ (инкогнито), но он, во-первых, занят, а во-вторых, боится (тоже проблема). Будет эта статья или нет — я не знаю, её отсутствие номера не испортит, но она очень нужна в одном из самых первых номеров. Вторая статья — обзорная о вашей выставке [в Венеции] с фотографиями. Хотелось бы, чтобы её написал Женя Б. [Барабанов]. Он бы смог. У меня с ним встреча через неделю, думаю, уговорю. (Ещё проблема! У известных авторов нет стимула писать в неизвестный журнал. Вот когда выйдет на широкую, ясную — тогда, может быть, что-то изменится.) Если Б. [Барабанов] её не станет писать, мы её напишем сообща. Эта статья очень важна и без неё не держится и весь остальной материал. Она важна не только сама по себе, как стержневая, но и для того, чтобы показать некоторым старые работы, которые на выставке были, а в статьи о художниках не войдут. Объём этой статьи заранее определить невозможно, а фотографий будет штук 10-11:

1. Групповая во дворе, которую сделал Игорь М. [Макаревич] и которую Герловины поспешили дать во Flash Art⁴⁰, хотя мы договорились, что у нас это будет центральная, стержневая фотография (как работа). Её можно дать в разворот и прямо на ней сверху название статьи.

2. Стенка с твоими работами и Саши Юликова

3. Стенка с работами Pиммы Герловиной

4. Интерьер с посетителями

5. Стенка с работами Лёни [Сокова] и посетителями

6. Иван [Чуйков] у своих работ (если такая фотография есть)

7. Работы Валерия Герловина — угол

8. Серёжа Шаблавин, Римма [Герловина] с посетителями

9. Римма с кубиком в руках

10. Иван, Лёня и др. в комнатке? Можно заменить другой

11.?

После этой статьи пойдут отдельные статьи о каждом участнике выставки. Порядок, в каком они будут следовать, ещё не ясен. Можно разыграть на спичках. Это не принципиально. Статья Герловиных совместная. О характере статей пока могу сказать следующее: 1). О тебе. Эту статью взялся написать я. Кому же ещё! — у меня весь архив на руках, и я здесь знаю больше других. Я хочу сделать неглубокую ретроспекцию (этим статья будет отличаться от остальных материалов, дающих срез по теперешнему периоду). Она как бы подведёт итог твоему московскому периоду. Трудность в том, что я никогда не писал статей по искусству. Как только статья будет готова (конец января), я перешлю её тебе отдельно и раньше других материалов на доработку. Сомнения у меня только в одном — давать живопись или нет? Напиши своё мнение. Максимум иллюстраций к этой статье: 14-15.

Ж. [Жак Мелконян] пока не назвал точную цифру цветных иллюстраций. Если их будет 8-10 (как договорились предварительно), то тогда в статье о тебе цветных иллюстраций будет всего 1-2. Но будем надеяться, что — будет увеличено. Мне бы хотелось, чтобы все статьи в одном номере были объединены идейно, но написаны в разных жанрах. Искусствоведческий анализ, обзоры, интервью [кстати, об интервью. Я хотел в первом номере материал, относящийся к Герловиным, дать в форме двойного интервью, получилось бы интересно — нечто вроде игры в пинг-понг с тремя шарами: своеобразное шоу, где вопросы может задавать и интервьюер и интервьюированные (чёрт! Какое слово), а так как их двое — возможны встречные вопросы, «расходящиеся» ответы, провокации, подложки, ловушки, шутки и отбрёхивания — одним словом, кетч. К их позициям и работам такое интервью-игра, мне кажется, очень бы подошло. Но они решили эту проблему по-другому и взялись написать о себе сами (а с членами редакционного совета, где вес голоса равен (а их — двое), спорить невозможно). И. [Иван Чуйков] написал длинную и (кажется), а может быть, я сужу предвзято, скучную статью с огромным числом непроизносимых иностранных слов. Хотя этот жанр ещё раньше я предложил И. [Ивану Чуйкову], как самому ответственному и хорошо излагающему свои мысли.

Итак: 2) об И. [Иване Чуйкове]. Эту статью он написал сам, мы её отредактировали, и получилось неплохо, но мы допустили с самого начала большую ошибку: И. [Иван Чуйков] взял несколько наукообразный тон и в том стиле её закончил. А я, редактируя, подпел ему, и получилась сухая (это неплохо!) и зализанная (это уже хуже!) статья. А самый большой её недостаток — обилие терминов и труднопроизносимых слов. Кое-что мы убрали, но всего не переделаешь, а писать заново — нет времени. Как я уже сказал, интересная форма — интервью — осталась неиспользованной. Мне хотелось предложить её Ш. [Шаблавину], хотя он тоже рвался написать о себе сам (это похоже на эпидемию!), более того, даже написал, но пишет он много хуже того, как говорит. Принёс 8 листов, 100% — выкинем. Мы с И. [Иваном Чуйковым] читали, читали, додумывали, домысливали, но так ничего и не поняли, ахнули, переглянулись и вернули обратно (а это совсем не просто сделать — возвращать статьи автору. Где набраться такта, деликатности, чтобы и объяснить и не обидеть?). Перед этим я читал его тезисы к статье: вроде бы всё было нормально, не блеск, но приемлемо, а когда тезисы разжижили, получилось дерьмо (тут это слово на месте).

Для Л. [Лёни Сокова] никакая из этих форм не подошла бы (ни интервью, ни абзацы, ни «сам о себе», ни анализ), и я придумал очень удачную форму комментариев на его работы: каждый, посвящённый в наше дело, получил задание написать (от себя) комментарии к избранным по вкусу 4-6 работам. Таких человек оказалось 8. Все написали и, когда я собрал их, получился очень ценный и интересный компендиум. Есть взаимоисключающие мнения. Есть удивительные совпадения. Есть необычные и неожиданные повороты мысли. Теперь я работаю над синтезом этих материалов и облечением их в простую и выразительную форму (ох, тоже не легко!). Кажется, это будет самый интересно поданный материал.

О Ю. [Юликове] напишет, наверно, Женя Б. [Барабанов], они с ним дружны. Он его хорошо знает, а Женя хорошо пишет. Тут можно надеяться на удовлетворительное качество. Ко всему этому могу добавить, что выработанные принципы предполагают, что во всех этих статьях никакого размусоливания и катания на общих местах быть не должно. Но пока это декларация, а что будет на самом деле — не знаю! Пока я верю! Те принципы, которые изложены в письме № 10, никем здесь не оспаривались; все предлагают их как определяющие самостоятельное лицо журнала, но следовать этим принципам ещё не научились и прежде всего я сам: меня так и тянет ко всяким оценочным категориям, одобрительным кивкам и сильным эпитетам. Надо учиться. Из проблем, которые встают передо мной. По первому номеру есть одна меня беспокоящая.

По согласованию с Ж. [Жаком Мелконяном] на каждого художника отпущено места и количество иллюстраций — поровну. Точнее по 6-7 страниц (машинописных) текста и по 11 иллюстраций (10 ч/б и 1 цветная). Т. к. этот принцип был оглашён при всех и никто своего не уступит — получается глупейшая ситуация: редактор становится рабом объёма статей. Я отвоевал, доказав, что если хватает 20 строк, то зачем талдычить на 6 страницах. С фотографиями — хуже. Этот жёсткий принцип лишает меня свободы и заставляет скрупулёзно следовать предложениям догматического равенства (а это уже не равенство — это несвобода). Очень надеюсь, что ко второму номеру я буду освобождён от этих пут. Если необходимо — можно дать 20 фотографий, но если можно обойтись двумя — зачем разжижать? Вообще (добавь этот принцип к тем, что изложены в № 10), соображения престижа (не журнала, а художника, прошу не путать), соперничества, само — и других видов рекламы, сведение счётов с отдельными лицами, и группировки, и всякого рода апологетики должны быть изгнаны не только из нашего «портфеля», но и из нашей черновой подготовительной работы.

Все мои жалобы на Г. [Герловиных], во-первых, только лишь жалобы тебе, во-вторых, перечитал (только что) все эти места, то увидел совершенно для себя неожиданно, что на бумаге они значительно серьёзнее, чем я сам считаю и чем я хотел это показать, в-третьих (и это очень важно!), я имел в виду исключительно журнальные дела и, ещё раз подчёркиваю, к нашим личным отношениям это не относится ни в коей мере!!! Наоборот, мы дружны, и наше общение просто и чудесно. Особенно мы сблизились с И. [Иваном Чуйковым] (к тому же он мой и журнальный союзник). Вообще я номинально существую (как редактор) только благодаря поддержке Ж. [Жака Мелконяна] и И. [Ивана Чуйкова]… Продолжаю о содержании нового номера (условно буду называть № 1). После этих шести статей (о Г. [Герловиных] одна статья, но работ — 20) — И это общее мнение — материалы о каких-либо других современных художниках были бы перегрузкой.

Сразу же за последней статьёй (мне бы хотелось кончить статьёй о Л. [Лёне Сокове]) пойдёт рубрика «Наши публикации». Название рубрики условно, но смысл передан точно. Здесь мы будем давать тот материал (никогда ранее не публиковавшийся), который бы относился к интересным явлениям русского искусства в первой половине XX в. Такими материалами могут быть теоретические работы Кандинского, Малевича (кстати, на русском языке, кажется, не опубликованы — проверь у А. Накова), Татлина и т. п., переписка, фотографии и работы (например, некоторые неопубликованные работы Филонова, акварели Фалька и Фонвизина). Малоизвестные художники 20‐х, 30‐х годов — например, П. Суриков, Соколов, Софронова, Щипицын, Соколик и т. д. и т. д. Для первого номера я выбиваю не публиковавшийся альбом А. Ремизова. Тут тебе есть работа. Не мог бы ты списаться с Наташей Кодрянской (её адрес легко узнать в издательстве Y. [YMCA-PRESS]⁴¹, написать о нашем журнале и попросить (без гонорара, к сожалению) написать небольшую статью о рисунках Ремизова (не в плане искусствоведения, а в плане воспоминаний или обзора). В добавление к нашему альбому это было бы очень здорово. Эх, если бы она ещё дала несколько не публиковавшихся рисунков (цветных!). Попытка — не пытка, а?! Ну вот с № 1, кажется, всё.

Теперь займёмся меркантильными делами. Довольно-таки слабое (и уязвимое) место в нашем начинании — материально-техническое обеспечение. Я приблизительно подсчитал, что расход (здесь в Москве) по одному номеру составит от 700 до 1200 руб. (это при условии, что Ж. [Жак Мелконян] (как он обещал), привезёт фотокамеру с разными приспособлениями и будет постоянно обеспечивать фотоматериалами). В этот расход не включается расход на гонорары (если мы хотим хорошего качества, на энтузиазме долго не покатаешься). Об этой сложной в будущем проблеме мы поговорим с тобой в специальном письме (где-нибудь весной-летом). В сумму входят следующие расходы: а) перепечатка текстов (двойная — до редактирования и после редактирования) (для фотоспособа потребуется ещё и специальная печать с правильным расположением текста на специальной машинке; стоимость этой печати 1 руб. за один лист), перепечатка подписей к фотографиям — русский текст по 30 коп. за лист, английский текст — по 50–60 коп. за лист. Итого: при объёме журнала в 3–3,6 печатных листа (только текста) будет ≈ 130–180 руб.; б) перевод на английский язык — 400–700 руб.; в) редактирование на английском языке ≈ 60–100 руб.; г) организаторские расходы — телефонные разговоры, почтовые марки, разъезды, подарки изготовителям материалов, брак в работе (т. е. не пошедшие в номер, но сделанные материалы) и т. п. Клади на всё это не меньше 200 руб.

О проектах других номеров напишу в январе, когда будет посвободнее. Да я ещё и мало думал на эту тему. Предварительные наброски у меня есть. Например, как тебе нравится идея № 2-го, объединённого одной проблемой — поисками и решениями пространства. Художники: Б. Ор. [Орлов] — его сферы; Д. Пр. [Пригов] — бумажные работы; Эр. Бул. [Булатова], Ол. Вас. [Васильева] — поиски цветного пространства; Сер. Шаб. [Шаблавина] (опять!) — не круглые работы, а новые вертикальные (правда, пока ещё намёки, но интересные); твои — вывернутые наизнанку панорамы… Занимается ли у нас кто-нибудь environement (правильно ли пишу, нет под рукой словаря?). Я ещё об этом ни с кем не говорил, да и сам вот только что придумал, а хорошо-то придумать не успел. Напиши подробнее, что ты думаешь об этом. Готовы дать для следующих номеров Гр. Гр. [Громова] и (даже!) Фёд. В. [Семёнова-Амурского] (sic), на очень любопытных и приятных для меня условиях — напишу, когда решится окончательно, а то сглазим. Вообще идёт много, и если всё реализовать — у журнала образуется очень интересный (моё мнение) контекст.

Но всё в будущем: появится опыт, работа войдёт в более спокойное русло, не будет этой дурацкой спешки (ведь сейчас нет никакого задела, всё приходится начинать от нуля), и, самое важное, у журнала будет лицо и имя, и тогда можно приглашать к сотрудничеству кого угодно, а не как сейчас. Когда даже нет названия (ведь даже не во что пригласить — приходится объяснять на пальцах). Кстати, о названии, я всё жду, что оно само придёт (приснится) в процессе работы, но вот уже 5 месяцев, а что-то не приходит. Видимо, нужны искусственные роды. Скорее всего, первичным должен быть английский вариант (русский эквивалент мы подберём быстрее), что-нибудь рифмующееся и с двойным смыслом (с подтекстом, как говорят «умные» советские гуманисты), нечто вроде Views & Hues (посмотри в словаре) или Art we impart; но всё это немного пресно и не совсем то. «Белая ворона» или какая-нибудь «Квадратная свёкла» — это малость с вызовом и уже было («Треугольная груша», например). Кажется, мой листочек кончается, а начинать новый у меня не хватит духу: рука устала, глаза слипаются. <…>

Шаблавин — Шелковскому 17.12.77

Дорогой Игорь!

Немножко о нас.

Летом мы отдыхаем в Прибалтике, на хуторе, который стоит один на открытом берегу Балтийского моря. Погода всё время стояла превосходная, берег обращён на Запад, так что мы каждый вечер наблюдали удивительные закаты, в начале августа — светлые, в конце августа — драматичные, какие у нас бывают зимой, когда на небе отчётливо видна граница дня и ночи. И днём, и вечером на открытом морском пространстве отчётливо и остро чувствуется сферичность в природе — горизонт изогнут, небо ослепительно белое у горизонта переходит в почти космическую черноту в зените и накрывает море и землю как огромная бесконечная чаша.

Сосны с наполненными солнечным светом ветвями сходятся по кривым линиям к небу над головой. Когда стоишь на песчаном утесе и смотришь в море, то кажется, что летишь в центре огромной синей сферы. Впечатление усиливается повсеместным доминированием неба. Сначала небо, потом море, и лишь небольшой клочок песчаной дюны под ногами. А ночью можно часами слушать и вслушиваться в бесконечность.

Жаль, что это всё уже не сейчас.

В Москве мы сейчас живём у Речного вокзала и проживём здесь ещё год с небольшим. Я сейчас, пока ещё живы впечатления лета, стараюсь всё время, которым располагаю, отдавать живописи: это в основном круги — пейзажи (хотя есть желание заняться портретом в круге) — и горизонтальные, и вертикальные вытянутые композиции — фрагменты сферического пространства. Занимаюсь много и фотографией.

Встречаемся время от времени со всеми ребятами. Все сейчас много работают.

Несколько раз заходили к Эрику [Булатову] и Олегу [Васильеву], у них интересные и очень разные новые картины. Ваня [Чуйков] и Лёня [Соков] тоже побывали у них в гостях.

Последние работы Вани мне кажутся очень интересными (параллелепипеды). Они чрезвычайно эстетичны по цвету (даже изысканны), оригинальны по замыслу и даже интереснее мне своими пространственными задачами. Вот, пожалуй, и всё. <…>

Целуем. Оля и Серёжа

Чуйков — Шелковскому 17.12.77

Игорь, дорогой, здравствуй!

<…> Видели J. [Жака Мелконяна]. Он много рассказывал о тебе и Biennale. Здорово, что ты смог туда съездить (получил вашу совместную открытку). J. говорил, что ты имел успех на выставке — это прекрасно. Вообще, насколько я могу судить по каталогу, мне всё это нравится, хорошо организовано, наконец-то хоть как-то рассортировано и т. д. Конечно, общее впечатление не слишком сильное, но ведь единственный критерий отбора — неофициальность, в то время как любые другие выставки отбирают соответственно какому-то принципу или профессиональному уровню. Поэтому её нельзя сравнивать с другими выставками. Это всё равно, что выставить всех французских художников (что, конечно, немыслимо ввиду их количества), вот тогда, наверное, и там всплывет много скверного и слабого.

К сожалению, мы здесь совсем не имеем доступа к прессе о выставке, а ведь она должна быть. <…>

Игорь, что происходит с нашими уехавшими? Неужели советская закваска так сильна даже и у тех, кто как будто внутренне не принимал ничего этого? Неужели Homo Soveticus везде остаётся собой?

Читал «Аполлон» и вырезки из русских иммигрантских газет. Можно не соглашаться с оценкой ис-ва как такового, но реакцию приличных людей старого воспитания на беспардонную, провинциально невежественную и наглую саморекламу вполне понимаю. И почему они все ссорятся, делят что-то (уж не наследство ли неофициальной славы)?

А в общем-то мы здесь мало чего знаем, а судить всегда легко.

Наши общие дела понемногу двигаются, но со столь ограниченным штатом в 1,5 человека (А. [Сидоров] — 1 чел., а 0,5 — это все остальные) трудно ожидать быстрых результатов. Впрочем, А. подготовил тебе отчёт объёмом в тетрадь.

Здесь у нас в основном всё по-старому, вот только последнее время суета заела.

В связи с публикацией и выставкой появился новый интерес — всё время кто-то обращается, просит фото, слайды и тексты, а так как здесь всё это делается очень не просто, а всё через жопу, то отнимает массу времени и энергии. Как раз сейчас, когда включился в работу и голова полна идей, приходится отрываться и заниматься этой суетой. А я всегда мог хорошо делать только одно дело за раз — поэтому всё время нахожусь или в депрессивном или во взвинченно-нервном состоянии, дёргаюсь, боюсь что-то не успеть, забыть и т. д. Надо как-то кончать с этим и спокойно работать.

Все ребята пишут тебе сами, так что о них ничего не пишу. Что слышно о Саше Косолапове? Жаль, что он не участвовал в выставке, а ведь его работы (те, что он вывез отсюда), мне кажется, прозвучали бы очень хорошо, судя по успеху Л. [Сокова].

Игорь, я уже плохо помню, что именно из моих работ есть у тебя в слайдах: т. е. я знаю, что отсылал тебе всё, но вот на чём это кончилось, помню неуверенно. Напиши мне, сколько у тебя их всего (не слайдов, а по работам, ведь некоторые в 2-х слайдах) и какие последние.

Пиши нам о себе, своих делах, о других художниках, кого знаешь. Нам всё интересно. <…>

Соков — Шелковскому 18.12.77

Дорогой Игорь!

Получил от тебя открытку. Наташа передала твои вопросы и просьбы насчёт «Чёрного моря» и «Байкала». По поводу «Чёрного моря» и «Байкала» я сейчас предпринимаю всё, что могу. Напиши, к какому конкретно времени нужно! По поводу других вещей я тебе написал в 2-х письмах. Может быть, нужно что-то ещё?

План свой я не изменил (конкретно я написал в тех 2-х письмах), ещё более конкретно я пишу в большом письме, которое придёт к тебе с оказией.

Я тебе не звоню, потому что по телефону ничего конкретного не скажешь, а когда слышишь знакомый голос — после очень трудно успокоиться. Все более или менее хорошие художники или уехали, или уезжают. Проводили Соц. Art. Напиши, пожалуйста, твоё мнение о качестве моих последних слайдов.

По поводу моей работы: закончил цикл в штук 15-20 работ. Очень трудно начинать новый, нужны механизмы, которых не купишь и не достанешь, нужны материалы, которых не найдёшь. Изгаляюсь, как могу, и нахожу подножные материалы.

Саша Косолапов последнее время совсем не пишет. От этого создаётся впечатление, что ему труднее и хуже, чем нам здесь, — на мой взгляд, это невозможно. На мои письма отвечает очень редко.

Рады за тебя, что у тебя всё успешно — помогай Бог. Поздравляю тебя с днём рождения и желаю тебе больших творческих успехов, и желаю увидеться с тобой в будущем году. Поздравляю также с наступающим Новым годом.

Получил от Эдика Зеленина письмо, в котором он выражает свою готовность помочь мне. Я отправил ему письмо — не знаю, дойдёт ли. Передавай ему от меня большой привет. При случае я тебе отправлю письмо, где опишу подробно и гиперреалистически мои желания и мою ситуацию, чтобы ты не сомневался по поводу моих планов.

Обнимаю тебя, твой Лёня

Косолапов — Шелковскому 18.12.77

Здравствуй, дорогой Игорь!

Спасибо за письмо. О Вашей выставке в Венеции я узнал ещё от Эрнста [Неизвестного]. Он показал мне каталог, многочисленные отзывы. (В Экспрессо Italia⁴² видел твою фотографию.) И наконец, в воскресном N. Y. таймсе отчёт о выставке с фотографией твоей работы. Эту вырезку из газеты я тебе посылаю в письме. Я рад, что эта выставка состоялась, что в ней участвовали ты, Лёня [Соков], Ваня [Чуйков]. Это необходимо для жизни художника (я с тобой совершенно согласен). Кроме того, репутация без подобных выставок не приходит. Это я, как говорится, чувствую по себе. У нас информации, кроме той, что я имел от тебя, практически не было. Я послал Кулакову слайды в Рим, но, по моим сведениям, они вроде не застали адресата. Может, всё к лучшему. Работы были, как мне сейчас кажется, слабые.

Что сказать о нас здесь. Действительно, выставок здесь у нас не происходит. Внимания к русским особенного нет. Но главное не это. Наблюдается огромная дистанция в том, что понимается под искусством у европейцев (я отношу к первым себя) и у американцев. Заинтересовать в N. Y. галерею никому из русских ещё не удалось (исключение Меламид, Комар).

Я не могу никуда лезть пока. Начну, может, но когда? Вообще, это очень сложный вопрос, различие Европы и Америки. Хочется съездить в Европу, посмотреть на Ваши галереи. (Здесь чудовищная конкуренция в искусстве.)

Теперь об участии в выставках. Игорь, я, конечно, принимаю твоё предложение и рад бы был такой возможности, но как преодолеть техническую сторону. Пересылка займёт: 1) время, 2) деньги. Слайды я пришлю, узнаю, сколько займёт времени и сколько стоит пересылка работ.

О Лёне [Сокове] я думаю всё это время. 2,5 года я бился, чтобы сделать ему вызов. Мне это не удалось. Что-то мешает, что — я не могу понять. Эрнст [Неизвестный] прикладывает огромные усилия также. Мы бессильны, где-то не работает; возможно, из‐за Лёниной фамилии в Израиле, может, блокируют в России. Единственная надежда, я думаю, уезжать, женившись на еврейке. Но я знаю, как всё это безумно сложно. В общем, в этом вопросе, как это ни странно, только Лёня может найти выход. Если у тебя есть идеи, надо ему сообщать. У нас регулярной переписки нет. Он сильно обижается на меня. Я его понимаю — мы ему кажемся всесильными, и если нет результатов, то это наша личная вина. В Израиле у меня надёжных людей нет. Из N. Y. я буду прикладывать усилия по тем же каналам, но уверенности в успехе у меня нет.

У меня лично всё благополучно. Я работаю, обживаю мастерскую. Как мне кажется, потихоньку оживаю в работе. Лучше стал понимать художественные явления в Америке. Разница с Москвой в миллионы лет — разные мегагалактики.

Ребята там, как я вижу сейчас, пребывают в счастливом неведении. Да и откуда нам было знать, что аксиомы здесь иные. У меня, Игорь, как у тебя, нет близких по художественным устремлениям. И так же, как и у тебя, большое различие во взглядах с русскими художниками, которых здесь немало. Это болезненно, но здесь, на Западе, это удел многих художников. (Я имею в виду одиночество.) Хотя, когда я вижу хороших художников, то ощущаю естественную связь, которая одна и реальна в искусстве.

В этом сезоне много очень хороших выставок. Из последних, запомнившихся: Балтюса (это парижский художник), Тамайо, Магритта, Джаспера Джонса. Как здесь открывается кругозор!

Я и Люда шлём тебе поздравления с Новым годом. Желаем успешной работы, здоровья, удачи.

Слайды я пошлю, как сделаю копии, — в будущем письме.

Не забывай. Твои Люда, Саша

Шелковский — Сидорову 19.12.77

Дорогой Алик!

Вдогонку первому пишу второе письмо. Я как-то неуверенно написал насчёт «Молока». А сейчас мне хочется подтвердить и сказать, что это было б очень желательно. Конечно, если к тому будут возможности. Кроме того, все вещи Фёдора Васильевича [Семёнова-Амурского], все маленькие рисуночки мне дороги как память. Если представится случай, то пришли мне их, также мой фотоархив.

Как я уже писал, «Молоко» и Лёнино «Чёрное море» нужны срочно, до 14-го января. 15-го вернисаж выставки.

Сегодня виделся с Жаком и Иолантой. Они улетают на 3 недели куда-то в Южную Америку, на какие-то острова (кажется Галапагосские?), отдыхать, загорать на яхте.

Получил от них шикарный подарок на день рождения (кожаный то ли портфель, то ли чемодан!). Боюсь этому верить, но, кажется, уже в начале января у меня будет прекрасная мастерская в 20 минутах езды от Парижа, в специально переделанном помещении бывшей фермы.

Мы обсудили с Жаком все дела, и он мне обещал финансовую помощь.

В Москве он будет в конце января. Ты мне давно не звонил по телефону. Все ответы со станции, что абонент не снимает трубку, что никто не отвечает, — это ложь. Почти все дни я был дома, а те дни, когда Жак был в Москве, я специально не выходил из дома по утрам. Надеюсь, что в следующем году я смогу звонить отсюда.

Я ничего не знаю о твоей теперешней жизни. Почему ты не воспользовался приездом Жака, чтобы послать мне письмо? Не получил также письмо Ивана [Чуйкова], о котором он мне говорил по телефону.

Свяжись с Серёжей Есаяном, у него есть возможность посылать письма не по почте. Я всё время эгоистично прошу тебя о чём-то и совсем ничего не знаю о вашей жизни там. Какие трудности? Были ли какие-нибудь неприятности с дармоедами?

Раздай эти фотографии по авторам, остальные оставь себе. Обнимаю вас с Лидой, целую. С Новым годом! С Рождеством!

Алик, раздай или разошли все посылаемые письма. Это поздравления с Новым годом.

Ваш Игорь

Сидоров — Шелковскому 26.12.77

Дорогой И.! Собирался тебе написать о себе, да видимо не получится: необходимо внести некоторые поправки в письмо № 12. Речь идёт о некоторых изменениях по №, т. к. стержневой идеей, объединяющей материал этого номера, была выставка, а эта выставка — событие давнишнее (ко времени выхода нового номера будет почти 2 года), то получается, что мы живём позавчерашним днём. Меня долго мучила мысль, как сделать, чтобы материал был актуальным, сегодняшним, но за эти полтора года ничего особо интересного не было. И вот родилась идея! Необходимо устроить новую выставку в том же составе — шесть в Москве и один в Париже. Получается маленькая биеннале. Но так как эта выставка не поддержана другими (тогда их было несколько), то, чтобы её не разогнали, — это будет выставка по пригласительным билетам и только один день. Мы всё тщательно отснимем, возьмём интервью, составим каталог и пр., но уже учитывая нужды нашего журнала (т. е. это самая настоящая, но маленькая выставка по инициативе журнала), и тогда получается, что этот «мост» через два года встанет на двух опорах — материал будет дан в динамике. Без такой повторной выставки, получается, что писать не о чем, т. к. всё это было безнадёжно давно. Одновременно с московской ты там устраиваешь тоже выставку в поддержку, в знак солидарности. Саму эту синхронность можно использовать как самостоятельную концептуальную работу. Её проект (сценарий мы разработаем с Иваном [Чуйковым] или Герловиными и пришлём тебе). Выставку нужно устроить, когда уже весь материал по журналу у нас будет готов, т. е., как я думаю, в конце февраля. Т. к. ни я и никто здесь не представляет досконально тамошних условий, то ты сам напиши и разработай проект «своей» выставки. Главное, чтобы она была синхронна с московской, чтобы на ней были представлены другие работы и чтобы были сделаны хорошего качества снимки (3-5 шт.) (Можно подгадать к приезду Ж. [Жака Мелконяна] в Париж.). Итак, подвожу итоги. Ты напишешь мне, что ты думаешь по этому предложению, какие у тебя возможности (какое помещение, сколько работ, кто и каким образом будет приглашён и т. п.) и какие самостоятельные предложения. Мне кажется (но отсюда плохо видно), что лучше всего устроить её в каком-нибудь парке (не обязательно даже в самом Париже — это не имеет значения). Прямо на открытом воздухе (в конце февраля там не должно быть уже холодно); всего несколько часов и, наверное, необходимо написать плакат, прочтя который было бы ясно, что это за выставка и с какой целью она проводится. Ну а в целом я советов не даю, инициатива, исходя из возможного, должна принадлежать тебе. Имея материал такой выставки, мы можем тогда воспользоваться и материалом первой выставки. Получится некая «ретровыставка». Очень важно услышать твоё мнение по этому поводу.

О себе напишу скоро в № 14.

2. В целях удешевления печати русский и английский текст давать не параллельно (как хотели раньше), а выпускать два варианта — английский и русский по отдельности. Таким образом получается некоторый проигрыш, в частности на макете и клише, зато большой выигрыш в затратах на бумагу и печать. Есть ещё один вариант (ещё дешевле): русский текст печатать в качестве приложения на дешёвой бумаге, плотно размещённым и мелким шрифтом (как в журнале «Проект») и при брошюровке вшивать (или вклеивать) его в журнал. Количество экземпляров с приложением на русском языке устанавливается заранее и всегда может быть изменено в ту или иную сторону даже после печати журнала. Даже не обязательно вшивать, а можно просто вклеивать. Таким образом, мы можем сэкономить Ж. [Жаку Мелконяну] 25% от предполагаемых расходов.

3. К Наталии Кодрянской пока обращаться не нужно — я сам выхожу на неё. К тому же мне открылись некоторые обстоятельства, которые заставляют меня несколько повременить. Как я узнал точно, хорошую статью она написать не сможет, и к тому же есть идея собрать разбросанные по разным книгам и альбомам многочисленные высказывания самого А. М. [Ремизова] и о природе изобразительного творчества, и о своих рисунках и альбомах, о каллиграфии, уставе и т. п. Это в сто раз интереснее статьи о нём. Но мне известно, что у неё есть (уже сделанные) клише для цветных и чёрно-белых рисунков А. М. [Ремизова] и что они с мужем заплатили за это около 100 тыс. fr., но издание так и не состоялось. Вот тут можно попробовать и попросить пяток — десяток. Адрес и рекомендательное письмо, как только я его выбью, — я тебе пришлю. Остальное будет зависеть от твоего обаяния и её скупости. Альбома, который находится здесь, я всё никак не могу увидеть (он в переплёте и ремонте). Хотя принципиальное согласие на публикацию я уже получил. Но самое главное — следующее: эту рубрику, в которой мы даём Ремизова, необходимо немного расширить и сделать её из двух частей — в одной наследство художников эмиграции (Ремизов, Кандинский, Бурлюк, Ланской, Цадкин, Архипенко, Шаршун, Эль Лисицкий, Пуни, Ларионов, Гончарова, Маревна, Рожанковский, Явленский и т. д.); во втором отделе — авангардисты и др. художники, чьё творчество не потеряло актуальности и сегодня и кот. жили здесь (Малевич, Татлин, Родченко, Филонов, Фальк и т. д., и т. д.); т. е. вместо одной публикации — необходимо делать две.

4. В том виде, в котором журнал спроектирован сейчас, он на журнал не тянет, а смахивает на монографию (о выставке и её участниках). Чтобы сделать его журналом, необходим ещё один раздел. Раздел хеппенингов. Готовить этот материал проще простого (фотографии и подписи к ним и больше ничего). А он придаст живости и динамичности. По № 1 я ещё не разобрал, но это очень сложно.

5. Есть у меня идеи и по самому главному материалу № 1 — философской статье, но я пока ни с кем идеей этой не делился и сам обдумал недостаточно хорошо (по последствиям и т. п.). Как прояснится, напишу.

6. Уже договорено, что статью о Ю. [Юликове] пишет Женя Б. [Барабанов].

P. S. Очень хотелось бы на будущее договориться о некоторых сокращениях

N — журнал, NN — последующие номера журналов № 1, № 2, № 3 и т. д. — конкретные номера журнала; → — послать от нас; ← — послать мне; # — статья, R — репродукция, Rc — цветная репродукция.

Примечания

17

В выставке в Вене «Russischer Februar 1977. Wien» (13 января — 6 февраля 1977 года) принимали участие 12 художников.

18

Альманах «Аполлон» («Аполлон-77») был издан в Париже в 1977 году Михаилом Шемякиным. В альманахе — произведения 55 авторов (среди которых Нина Воронель, Леонид Губанов, Виктор Кривулин, Слава Лён, Эдуард Лимонов, Владимир Марамзин, Всеволод Некрасов, Олег Прокофьев, Генрих Сапгир, Владимир Уфлянд, Игорь Холин, Алексей Цветков, Алексей Хвостенко), а также фотографии, цветные и чёрно-белые репродукции, манифесты и заставки.

19

«Время и мы» (1981–2001) — русский литературный и общественно-политический журнал. Выходил сначала в Тель-Авиве, с 1981 года — в Нью-Йорке. Учредитель и единственный сотрудник редакции — писатель и журналист Виктор Перельман (1929–2003).

20

В январе — феврале 1977 года в помещении Горкома графиков на Малой Грузинской улице, 28, в Москве проходила первая выставка живописной секции Горкома, в которой приняли участие 175 художников.

21

«Unofficial Art from the Soviet Union». Institute of Contemporari Art, Лондон (при содействии «Музея русского искусства в изгнании». Монжерон, Франция).

22

Л. Мастеркова. «Adeu a la Russe». Галерея Дины Верни (25 января — 25 февраля 1977 года).

23

Имеется в виду выставка, проходившая в мастерской Л. Сокова весной 1976 года, в которой участвовали И. Шелковский, И. Чуйков, С. Шаблавин, Р. и В. Герловины, А. Юликов и Л. Соков. В силу сложившейся традиции или, скорее,3 единственной возможности новости передавались из уст в уста: в первый же день выставку посетило огромное количество зрителей.

24

«Нью-Йорк Таймс» (The New York Times) — американская ежедневная газета, публикуемая в Нью-Йорке с 18 сентября 1851 года, одна из влиятельнейших газет мира.

25

«Двадцать московских художников» («Двадцатка», «20»; 1978–1988) — группа московских художников. Лидер группы — Корюн Нагапетян. В первый состав «Двадцатки» вошли: С. Блезе, В. Глухов, Д. Гордеев, Т. Глытнева, В. Линицкий, А. Лепин, К. Нагапетян, В. Провоторов, Владимир Петров-Гладкий (ст.), Вячеслав Петров-Гладкий (мл.), Н. Румянцев, И. Снегур, М. Стерлигова, В. Савельев, Н. Смирнов, С. Симаков, В. Скобелев, В. Сазонов, А. Туманов, С. Шаров. Всего состоялось десять выставок.

26

ОВИР — Отдел виз и регистрации. Подразделения, существовавшие в СССР и постсоветской России до 2005 года, ведавшие регистрацией иностранцев, прибывших в СССР и Россию, и оформлением выездных документов для советских и российских граждан.

27

«Третья волна» («3-я волна») — журнал, основанный в 1976 году при «Музее современного искусства в изгнании» в замке Монжерон около Парижа. Главный редактор А. Глезер, ответственный секретарь М. Муравник, заместитель главного редактора В. Юргенсон. Редакционная коллегия: Н. Боков, Н. Галацкая, Т. Паншина, М. Шемякин, Л. Юргенсон.

28

«Леонардо» — международный научный журнал, посвящённый использованию современной науки и техники в области искусства и музыки и, шире, применению и влиянию искусства и гуманитарных наук на науку и технологии.

29

Имеются в виду миниатюрные издания по искусству, выпускаемые парижским издательством Fernand Hazan.

30

Kunst Nachrichten («Новости искусства») — швейцарский академический журнал, посвящённый искусству.

31

Камерный театр на Соколе — театр в Москве, созданный главным режиссёром Большого театра Борисом Александровичем Покровским в 1972 году. Сейчас — Московский государственный академический камерный музыкальный театр имени Б. А. Покровского.

32

Flash Art — старейший в Европе журнал по современному искусству. Речь идёт о № 76–77 (июль — август 1977 года), где была опубликована фактически первая статья о русском концептуализме, повлиявшая на отбор материалов для внеочередной восточноевропейской Биеннале в Венеции в 1977 году. Материалы для статьи собирала Николетта Мислер, которую Герловины провели по мастерским художников.

33

Vogue («Вог») — один из самых влиятельных журналов о моде. В декабре 1976 года в итальянском номере опубликована статья Эвелины Шатц (Evelina Schatz) «L’arte Sovietica».

34

«Русская мысль» — ежемесячное русскоязычное издание. В формате еженедельной газеты «Русская мысль» издавалась на русском языке в Париже с 1947 года, с 2008 года выходит в Лондоне. Газетой руководили княгиня Зинаида Шаховская (1968–1978), Ирина Иловайская-Альберти (1978–2000).

35

Годовщина октябрьского переворота.

36

La Biennale di Venezia (Pollazzetto della Sport). «La Nuova arte Sovietica» (15 ноября — 17 декабря 1977 года).

37

Norton Dodge and Alison Hilton, еds. New Art from the Soviet Union. The Known and the Unknown. Washington, DC: Acropolis Books, 1977.

38

Речь идёт об альбоме «Семантика возможных миров» и тактильном объекте «Предметы с планеты РС-9Х», в настоящее время обе работы в коллекции Третьяковской галереи.

39

Frankfurter Allgemeine Zeitung — одна из ведущих и самая распространённая из газет Германии.

40

Возможно, речь идёт об ошибке Сидорова. В 1976 году во время выставки в мастерской Сокова я во дворе, неподалёку от его мастерской, фотографировал группу участников этой выставки. На основе этой съёмки год спустя я сделал работу «Выбор цели» (1977). Герловины, действительно, поспешили дать эту работу, но не во Flash Art, а куратору готовившейся в это время выставки «Москва — Париж».

Работа «Выбор цели» была экспонирована на неофициальной части большой выставки «Москва — Париж» в Центре Помпиду наряду с фотоработами А. Абрамова и И. Чуйкова.

Чуть позже моя работа в полном составе (11 разворотов) была опубликована в журнале Центра Помпиду CAHIERS, где она датирована 1977 годом. (И. Макаревич, 2016).

41

ИМКА (ИМКА-Пресс; YMCA-Press или YMCA Press publishing house) — издательство русской литературы под эгидой международной христианской организации YMCA, основанное в 1921 году в Праге.

42

L’Espresso — итальянская еженедельная левоцентристская газета.