Гуляевы

Игорь Фомин, 2022

Социальный роман «Гуляевы» о поколении 2000-ых. Герои – дети Павла Гуляева, простого рабочего, мечтавшего, чтобы сыновья выбились «в начальники». Их молодость пришлась на «тучные нулевые» и «бурные десятые», когда с приходом ипотеки и быстрых кредитов, страна переживала невиданный потребительский бум, а главными идеологическими трендами стали успех, богатство и travel living. О том, как молодые Гуляевы – типичные представители «среднего класса» пытались обрести своё «место под солнцем» – эта книга.

Глава 1. Отец

Жили Гуляевы в мирном солнечном городе одной из тех союзных республик, которые входили в гармоничную семью СССР. Стелы и фасады домов прославляли дружбу народов, а жители отличались добродушием. Заплутает, бывало, какой-нибудь турист в здешних улочках, дворах — ему местные не то, что дорогу покажут, а возьмут «под локоточек» и приведут к нужной гостинице, бросив свои дела. Какие могут быть дела, когда человек заблудился? Ведь пропадет он один в чужом городе — тем более, если «подшофе». Чего доброго, в милицию заберут. Или какая-нибудь машина собьёт, бедолагу. Да мало ли что может случиться с приезжим? Надо помочь.

Каждое утро Павел Гуляев курил на балконе, пока семья ещё нежилась в кроватях, досматривая последний сон. Покуривал себе не спеша и смотрел на стену соседнего дома, где с огромного панно шагали ему навстречу счастливые и приветливые люди в национальных костюмах. За их спинами высился герб СССР и лучи солнца, освещавшие дорогу дружному советскому народу. Павел на автомате читал строчки, венчающие панно:

Шагай в любую сторону,

На север и на юг —

Везде страна Советская,

Везде найдется друг.

Поглядывал Павел со своего балкончика на тихий город, дышал полной грудью и радовался, что живёт он в большой прекрасной стране, а не где-то в Америке. Там, на ихнем Западе — «весёлая житуха». Угнетение рабочего класса, безработица, расизм, убийства, наркотики, мафия, проституция…Ну и гонка вооружений, это уж их хлебом не корми. Накануне Павел смотрел «Международную панораму», где в очередной раз освещался милитаризм США. На трибуне Конгресса престарелый Рейган грозил «империи зла», а затем в гневную речь вламывался ядерный взрыв, который разносил всю планету к чертовой матери.

Павел заглядывал за горизонт, взмывая над тихим спящим городом, и грезился ему ядерный «гриб», который возник в одну секунду от взрыва американской ракеты. И этот жуткий смертельный ураган летел ему навстречу. Сейчас он ворвется к Гуляевым. А там за балконной дверью, в домашней тиши и уюте — жена, детишки. Спят себе, свернувшись «калачиком» в одеяльцах. Мал мала меньше: Юрке — четыре годика, Антошке — два, Никитке…11 месяцев. Да разве ж, можно, чтобы…Павел в ярости сжимал кулаки и от души мордовал сморщенную обезьяну Рейгана и гуртом всю американскую администрацию.

На дворе стоял 1985 год. «Холодная война» вот уже сорок лет расползалась по планете, вовлекая в свою орбиту страны и народы. Два военных блока изматывали друг друга в бесконечной гонке вооружений. И с той, и с другой стороны ждали подлого ядерного удара, несмотря на взаимные призывы к миру и разоружению. Это вечное ожидание войны…Еще пионером Павел боялся, что однажды утром он выглянет в окно, а там — яркая вспышка и «гриб». А мама, прижав к себе сына, скажет ему грустно: «В школу сегодня никто не пойдёт…».

Поэтому, когда Горбачёв заговорил о всеобщем ядерном разоружении, Павел, как и весь советский народ, как все народы мира, горячо поддержал генсека. Вообще, он сразу проникся к нему симпатией. Наконец-то, молодого поставили! Устали уже от старых вождей-маразматиков, которые умирали один за другим. Устали от этих бесконечных похорон, траурных флагов и скучной до одури классической музыки по телевизору. А Горбачев — живчик! Молодой, подтянутый. Народа своего не боится, общается на улицах с простыми смертными. Те-то, старые генсеки — за кремлевскими стенами больше отсиживались. А Михал Сергеич к людям выходит, интересуется, чем дышит народ, какие чаяния, проблемы…Вообще, свой мужик! Дело говорит. Где надо — пошутить умеет. Павел настолько был очарован Горбачёвым, что вырезал из журнала его портрет и вставив в рамку, под стекло, повесил на стене зала.

8 декабря 1987 года случилось событие, за которым пристально следил весь мир, припав к телевизорам. Горбачев и Рейган подписали в Вашингтоне Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Это означало конец гонки вооружений. Мир вздохнул с облегчением…

— Ядерной войны не будет! — заорал Павел, когда в программе «Время» транслировали подписание Договора главами двух непримиримых военных блоков. Гуляев сгреб в охапку жену и мальчишек, целуя всех подряд. От нахлынувших чувств у него брызнули слезы, супруга тоже расплакалась. Пацаны, не очень понимая, что произошло, заревели вслед за родителями.

— Ребята, не надо плакать! — успокаивал их Павел. — Всё хорошо! Войны не будет! Кончено, настрадались!

Кабы так — жить да радоваться. Но в стране уже запахло катаклизмом, предтечей которому стали экономический кризис и тотальный дефицит. Из магазинов исчезли продукты. Пустые прилавки, как мерзость запустенья, действовали на психику обывателей эффективнее вражьей пропаганды. Рядовые граждане, вчера еще лояльные советские патриоты, материли правящую коммунистическую партию на чём свет стоит. Телевидение, радио и газеты под чутким руководством «прораба перестройки» Яковлева каждый день обличали проклятое советское прошлое, публикуя всё новые «сенсации». Своё веское слово сказала творческая интеллигенция, которая призывала к «покаянию» и приводила в пример «цивилизованный процветающий Запад», на который нам, Иванам-дуракам, стоило равняться.

— Жили бы, как в Америке, если бы не коммунисты… — орали граждане друг другу, досадуя, что угораздило родиться в Стране Советов, а не где-нибудь, в Филадельфии.

Впрочем, на этом поиск виноватых не закончился. Иные шли дальше. Всё чаще стали раздаваться голоса тех, кто обвинял в своих бедах «великодержавный русский шовинизм».

Осенью 1990 года, спасаясь от погромов, Гуляевы бежали из республики. За день до начала «акции», их успел предупредить сосед по лестничной площадке:

— Паша, завтра в городе начнутся беспорядки. Собирайте вещи и вылетайте в Россию. Чем скорей, тем лучше.

— Куда нам бежать, Василич? Кто нас ждёт? — возразил Гуляев. — Ладно бы, детей не было. Собрались с женой — да рванули куда глаза глядят, ежели тут невмоготу. Но ведь дети…Где жить прикажешь? В общаге? Здесь у нас своя трехкомнатная квартира с обстановкой. У меня — работа, у детей — школа.

— Старик, мы тыщу лет знаем друг друга… Скажи, я похож на идиота? — завёлся Василич. — У меня нет своей семьи. Бабы были разные, а семью, дурак, так и не создал. Сейчас пятый десяток разменял, болтаюсь один по свету, никому не нужный. Мне терять нечего. А у тебя — три сына, три! Бросай всё, спасай детей! Добро наживешь еще. Ты — молодой, сильный. Руки есть, башка на месте. Бегите!

Сосед работал журналистом в местной газете, и знал обстановку из первых рук. Целый час он убеждал Гуляевых покинуть республику. Но Катька — жена Павла — упорно не хотела срываться с обжитого места:

— Полоумные мы что ли? Куда бежать? В леса, болота? Тут у нас вон какие хоромы.

— Да поймите вы — это вопрос жизни и смерти! Не хотел пугать вас, ребята. Но раз уж по-другому никак. В общем, слушайте…

Василич стал рассказывать шокирующие подробности недавнего погрома, который произошел в соседнем районе. Он сам выезжал на место в качестве корреспондента, и видел много такого, что было запрещено разглашать широкой общественности. Но сейчас эти факты стали теми железобетонными доводами, которые сломили упрямую Катьку.

— Поймите, вас по любому отсюда выживут. И никакая милиция не поможет — подытожил сосед. — Я сам ни сегодня-завтра, вылетаю на Урал. Там у меня брательник, и другой родни навалом.

Гуляевы бросились лихорадочно собирать чемоданы, боясь опоздать на ближайший рейс в Москву.

— Берем только самое необходимое! Что сможем унести в четырех руках — командовал Павел, стараясь не терять самообладания, будто речь шла о давно задуманном переезде. — Никаких вазочек, тарелочек. Приедем на новое место — будем обживаться заново. Ты зимнюю одежду главное положи.

— Куда же мы поедем-то? — вопрошала жена, трясущимися руками укладывая в чемодан мальчишеские рубашки. — Мои все в Прибалтике, там тоже сейчас волнения начались. А твои…

— Мои…на дне морском — сказал Павел, родители которого погибли в 1986 году в Цемесской бухте, при столкновении пассажирского парохода «Адмирал Нахимов» и балкера «Пётр Васёв». — Ладно, чего вспоминать. В общем, решение такое. Едем к моей двоюродной сестре, в Волговятск. Других вариантов нет.

Чтобы не испугать детей спешными сборами, Катька придумала красивую историю.

— Мы сегодня улетаем в Москву! Папе медаль будут вручать во Дворце Съездов! Ночью пришла телеграмма. Надо торопиться, иначе не успеем.

— Ура в Москву! — обрадовались пацаны. — А мы пойдём на Красную площадь?

— Пойдём, пойдем… — убеждала Катька, одевая младшему Никитке гамаши задом наперёд. Её руки сильно дрожали, и Павлу пришлось броситься жене на помощь.

— А, ну давай, по-солдатски! — скомандовал он мальчишкам. — Кто быстрее оденется — тот командир!

…На борту «ТУ-154» семья Гуляевых летела над осколками рухнувшей советской страны — в новую жизнь. Страшно, когда судьба выдирает тебя из насиженного, обустроенного гнезда и швыряет в неизвестность. Еще вчера был свой дом, горячая ванна, мягкая кровать. По телевизору транслировали футбол, а на плите стоял свежий борщ. Эти маленькие каждодневные радости были привычны и незаметны. Казалось, так будет всегда — спокойно, размеренно, стабильно. Иной раз даже хандра заедала. Спроси тогда кто: «Ну, что Пашка Гуляев ты счастлив?», он бы пожал плечами: «Да всё как у всех. Обычно». А счастье? Оно — другое. Дом на берегу Черного моря, 5000 рублей на сберкнижке, «Волга» в гараже. И сейчас, в черном осеннем небе, на высоте 10 километров от земли, Павел с дикой тоской вспоминал эти обычные семейные вечера.

Дождавшись, когда пацаны уснут, он наклонился к жене, тихонько плакавшей в кашемировый палантин:

— Давай не раскисать, Катька. Было — умерло. Начинаем по-новой, куда деваться? В общем, такой план. Прилетаем в Москву — делаем пересадку. До Волговятска лететь недолго, примерно час.

— Сообщить бы твоей сестре о нашем приезде? А то свалимся как снег на голову.

— Позвоню ей из Москвы. Не буду говорить, что приехали надолго…то есть насовсем. Скажу, прибыли в отпуск. Город посмотреть и вообще.

— Правильно, а то напугаем, еще откажет. У неё муж-то есть, дети?

— Мужик есть. Сын у них взрослый, Витька.

— Денег у нас сколько осталось? — спросила Катька шепотом.

— Около двухсот рублей. Есть запас на месяц. В Волговятске сразу устроюсь на работу. Город большой — много всяких предприятий. Где больше предложат, туда и рвану.

— Куда же ты без трудовой устроишься?

— Разберемся, не паникуй. Опытные слесаря везде нужны. Пятый разряд, шутка ли? К тому же у меня средне-техническое, не забывай. На это смотрят. Может, мастером устроюсь. А там по карьерной лестнице…до директора.

— Я тоже пойду работать. Хоть уборщицей. В школах уборщицы везде требуются.

— Ну и прекрасно! — кивнул Павел. — Нам сейчас любая копейка в радость. Но знаешь, лучше в поварихи иди. Всегда при кухне, хоть бы картошкой, моркошкой — да разживёмся.

— Хорошо — примирительно сказала Катька. — Пойду поварихой. Уж борщи я умею готовить. Я вот за тебя больше переживаю: куда ж ты без трудовой?

— Сделаю запрос на предприятие. Позвоню ребятам, должны посодействовать. Я Василичу передал заявление по собственному желанию. Он обещал отвести в отдел кадров. Заодно объяснит им нашу ситуацию. А трудовую мне почтой пришлют.

— Не потерялась бы по дороге…

— Не боись! Всё будет нормально.

Вскоре Павла сморило. Уснул — как утонул. Впрочем, поспать не удалось. Едва задремал, объявили посадку. И опять началась суета — паспортный контроль, получение багажа, сдача вещей в камеру хранения…

— А где Москва? — то и дело спрашивал младший сын Никитка.

— Скоро, скоро… — твердила Катька, искоса поглядывая на супруга.

Нужно было как-то объяснить мальчишкам, почему Москва отменяется. Ребята уже настроились, ждут. Для них — это неожиданное и увлекательное путешествие. В детсаду, школе, по телевизору им столько рассказывали про столицу СССР, что засыпая, они представляли этот сказочный большой город. Там — Мавзолей Ленина. Там — Красная площадь и Кремль. Там живут космонавты, известные актеры, музыканты, спортсмены. А на улице запросто можно встретить негра.

Павел привёл семью в зал ожидания, а сам ненадолго отлучился — якобы договариваться насчёт такси. Выкурил пару сигарет и вернулся обратно с поникшим видом:

— Что ты будешь делать? Закрыли Москву для въезда. Эпидемия гриппа — велено никого не впускать. Говорят, все дороги БТР перекрыли. Въезд только для врачей, по спецпропускам.

Пацаны — в слёзы. Не сбудется их мечта.

— А, ну, отставить! — скомандовал Павел. — Взвод, слушай мою команду! Направляемся в Волговятск. Там есть большой цирк, зоопарк. А еще — планетариум.

— Не хочу в Волговятск… — заупрямился Никитка. — Там неинтересно.

Старший сын, Юрка, всегда поддерживающий отца, назидательно сказал своим братьям:

— В армии приказы не обсуждаются. Если командир говорит на восток, значит на восток. Только нюни и хлюпики плетутся позади отряда.

Павел одобрил сына:

— Вот это правильно! Тем более, что в Волговятске вас тетя Света в гости к себе зовёт. Она моя двоюродная сестра.

— Звонил ей? — Катька многозначительно посмотрела на мужа. — Как она там восприняла?

— Прекрасно восприняла! Я же говорю: в гости приглашает! — Павел утаил, что сестра отговаривала его от визита, ссылаясь на материальные трудности, маленькую жилплощадь, дефицит продуктов, больные почки и т.д. Но кроме Волговятска, ехать была некуда. Там хоть с недельку-другую перекантоваться, а дальше — по ситуации.

— Ну что, мать… — бодро сказал Павел — Занимай очередь в кассу, а мы пока в туалет сгоняем.

Разношерстная толпа сновала по аэропорту, озабоченная своими проблемами и абсолютно безучастная к нуждам друг друга. Гуляевы держались группкой, боясь потеряться в людском водовороте.

— Пап, смотри негр! — дернул отца за рукав средний сын, Антон. — Черный, как уголь.

— Вижу, пальцем только не тыкай. Не культурно.

— Обидится — пояснил Юрка.

…Они возвращались назад, к авиакассам, когда на пути им встретился добродушный усатый мужик.

— Здорово, дружище! — воскликнул незнакомец, обращаясь к Павлу. — Уж кого, кого, а тебя не ожидал здесь встретить. Ну, здорово, что ли, старик?! Али не признал?

Усач обнял «друга» и приветливо похлопал по плечу.

— А ты возмужал, да! Окреп, поправился! Любо-дорого посмотреть. Твои архаровцы?

Павел кивнул.

— Похожи! — рассмеялся незнакомец, потрепав Никитку за шевелюру. — Особенно вот этот «клоп». Сколько им уже? Красавцы! Ох, держись, отец! Всех девок в округе будут портить.

— Простите, вы меня, наверное, с кем-то спутали? — Павел хотел поскорее отвязаться от чужака. — Мы торопимся.

— От те раз! Да как же…Комсомольский стройотряд, помнишь?

— В 78-ом что ли?

— Ну!

— БАМ?

— Ну!

— Так там столько ребят вкалывало. Давно это было, еще до армии. Тебя как звать?

— Серега из-под Ростова. Я тогда всё на гитаре бренчал. «Сегодня не личное главное, а стройки рабочего дня»…Сколько напахались мы тогда, романтики хреновы. Эх, молодость-глупость! А я тебя помню, старик. Ну, рассказывай: какими ветрами?

— Да, в отпуск выбрались в кой-то веки — Павел натянуто улыбнулся.

— Надо, надо, правильно — одобрил Серега. — Пока есть возможность… Живём как на пороховой бочке! Видал, что в стране творится? Кругом бардак. Не сегодня-завтра Союз развалится. Экономика в полной…Да чего там говорить! Всё итак ясно. Ну ладно, старик поскакал я. Там «мои» дожидаются. Скоро взлетаем. Будешь в Ростове — заглядывай. Запомни: улица Королева, 12. На месте спросишь: где Старостины живут? Тебе люди подскажут. Встретим, как полагается. «Пузырёк» раздавим, молодость вспомним.

И незнакомец, обращаясь к Никитке, протянул руку:

— Ну, давай «краба»! Ты тоже с братанами приезжай к дяде Сереже. Порыбачим со спиннингом в камышах ранним утречком. Костерок разведём. Эх, какой судак у нас водится…

Серега подмигнул Павлу:

— Ты еще мою ушицу не пробовал, старик…Это не уха, а соната Боттичелли. Ладно, молодёжь, хорошо с вами, но надо бежать. Поскакал! Бывайте!

И уже удаляясь, погрозил пальцем старому приятелю:

— Только попробуй не приехать!

К авиакассам Павел шёл в приподнятом настроении. Приятно было встретить человека из далёкой и беззаботной юности, пусть забытого за давностью лет, но чем-то близкого. «И чего я тогда с ним не сдружился? Веселый мужик…».

— Дядя Сережа не прав! — воскликнул вдруг старший сын, Юрка. — Боттичелли — это художник, а не композитор. И сонату он никак не мог сочинить. Смехота! Надо расширять эрудицию.

— Не суди строго, сын — возразил Павел. — Не все ж такие начитанные. Главное, чтобы человек был хороший.

Подошли к кассе, где Катька вся уже изнервничалась в ожидании мужа.

— Где вы ходите, окаянные? Наша очередь подходит. Я тут стою сама не своя, а они гуляют, черти.

— Ладно, ладно… — сухо отрезал Павел. Ему было неловко, что его отчитывают как мальчишку на глазах у всей толпы. Он слышал, как кто-то из зевак прыснул со смеху у него за спиной. Зашептались, ожидая семейную «разборку». Скучно людям стоять, переминаясь с ноги на ногу. А тут — спектакль на халяву. Комедия с элементами мелодрамы. Занимайте места!

— Купим билеты, потом в буфет заскочим, пообедаем — громко сказал Павел, чтобы там за спиной не подзуживали.

Через десять минут подошла очередь Гуляевых.

— Слушаю вас, говорите… — кассирша строго зыркнула из-под роговых очков.

— Нам в Волговятск — сказал Павел в коммутатор. — Два взрослых, и три детских. Ближайший рейс.

— Давайте ваши паспорта.

Пока кассирша оформляла билеты, Павел полез во внутренний карман куртки за деньгами. Но кошелька там не обнаружил. Обшарил боковые карманы, сунулся в джинсы. Пусто…

— Ну чего ты тянешь? — разозлилась Катька. — Вечно положит, куда не попадя, потом ищет весь день. Кулёма.

— Что случилось? — поинтересовалась кассирша.

— Да деньги куда-то засунул второпях — Павел виновато улыбнулся. — Сейчас найду, две секунды.

Он снова принялся обыскивать куртку, джинсы, куртку, джинсы.

— Ничего не понимаю…Ведь здесь лежали, бляха-муха!

— Мужчина, вы долго еще? — поинтересовалась толстуха, напиравшая на Гуляевых сзади. — Смотрите, сколько людей за вами ожидает. Всем срочно, все торопятся.

— Нам тоже срочно! — возразила Катька.

— Если деньги потеряли, отойдите в сторону — брякнула толстуха. — Там и ройтесь в своих чемоданах на здоровье! Народ-то зачем задерживать?

И обращаясь к очереди (ехидно):

— Так спрячут, что сами не найдут!

— Пошла на хер! — выругался на неё Павел. — Надо будет — ты у меня здесь до ночи простоишь!

Очередь ощетинилась, вмиг превратившись в спаянную клику, готовую третировать чужака.

— Смотрите, он издевается над нами!

— Хоть бы детей своих постеснялся, паршивец!

— Да он — пьяный! Уже с утра залился. Промотал денюжки в баре — сейчас хватился.

— Зовите милицию! 15 суток ему и штраф!

Павел сорвал с себя куртку, и с силой разорвал подклад — шут знает, может, в дырку кошелек провалился? Лохмотья скорбно повисли на потеху публике.

— Давай, и штаны себе порви! — заорала толстуха. — Будешь с голым задом бегать по аэропорту.

Раздался смех. Павел швырнул куртку в толпу, и пошёл буром на языкастую, сжимая кулачища. Катька бросилась к мужу, насилу удерживая его от расправы. Мальчишки в слезах тоже кинулись унимать отца.

— Папа, не надо, не надо!

Какой-то седовласый старичок в очках, похожий на профессора, преградил Павлу дорогу:

— Пожалуйста, не трогайте её. Она просто…дура. У вас семья, дети. Зачем вам неприятности? Вы пока поищите деньги. Я вам уступлю свою очередь, мне не срочно.

— Ишь, какой благородный! — зашипела на «профессора» какая-то молодая стерва, с вульгарным макияжем. — А ты нас спросил, интеллигент сраный?

Павел подобрал куртку с пола и поблагодарил старика:

— Спасибо, отец. Мы успеем…попозжа.

Семья Гуляевых, сопровождаемая едкими взглядами, направилась вверх по лестнице, на второй этаж. Здесь было малолюдно, и имелись свободные кресла. Павел плюхнулся на дермантин, перевёл дух.

— Чуть не прибил, курву! Тяни потом срок из-за этой…

— Насилу тебя оттащила! — всхлипнула Катька. — О нас ты подумал? Убил бы тётку одним ударом…

— Проехали, чёрт с ней, — отрезал Павел. — Главный вопрос: где деньги? Ведь в куртке же они были! Куда им деваться?

— Выпали, наверное. Беги скорей в туалет, там смотри. Может, на полу лежат. Не успели еще стащить.

— Так…Сидите здесь, я быстро.

— Смотри, не подерись опять. Пусть Юрка с тобой идёт. Юра, беги с отцом! Контролируй!

Средний сын, Антон, оживился:

— Мам, я тоже с ними!

— Сядь на место! Без тебя разберутся, герой!

Павел с сыном устремились на поиски кошелька, осматривая по пути мраморный пол. Дошли до туалета, выждали, когда тот опустеет и принялись за работу. Юрка стоял у двери, «на стрёме», а отец лихорадочно заглядывал в кабинки, морщась от увиденного. И надо же — под одним унитазом, на засанном полу, он увидел вдруг свой кошель. Забыв о брезгливости, жадно схватил его в руки, раскрыл…Нет, чудо не произошло. Кошелёк был пуст. Выгребли дочиста. Лишь где-то в складках застряла 2-копеечная монетка — «на память». Можно сделать один звонок в телефон-автомате.

Павел грубо выругался, и стал корить себя за «раздолбайство». Он никак не мог взять в толк: каким образом мог выпасть кошелёк, который находился во внутреннем кармане куртки? Здесь единственное объяснение — если наклонился чуть ли не до пола, и тогда бумажник выскользнул через «зону декольте». Но зачем ему, Павлу, было наклоняться? Носок поправить? Да нет, такого не припомнит. А главное — как он мог не заметить падающий ему под ноги собственный кошелёк? Ладно бы, пьяный был, понятно. Но ведь ни в одном глазу.

Тут что-то не так. Павел вышел из кабинки и осмотрелся. Напряг извилины, да вспомнил: ходил он «по малой нужде» в самую ближнюю от входа кабинку. Точно, вот она. Здесь на стене написано «Любка-шалава». А кошелек-то найден в другой кабинке, много левее. Как же она там очутился? Допустим, некто нашёл его кошелёк, обчистил по месту находки. Зачем же ему подбрасывать в другую кабинку? В чём смысл? Или уже выпотрошенный кошелёк таскали туда-сюда разные люди — каждый надеялся поживиться на халяву? А потом, с досады швыряли куда попало?

— Идут! — упредил Юрка отца.

Они вышли из туалета и пошли обратно, к своим. Проходя мимо того места, где им встретился «дядя Серёжа», Павел вспомнил, как тот полез к нему обниматься — сразу, наобум. С чего бы такая «любовь»? А не вор ли это, бляха-муха? Карманники могут за секунду обчистить — не заметишь. Ручонки у них натренированные, как у фокусников. Схватил кошелёк, в туалете обчистил, и чтобы «не спалиться» с уликой, просто швырнул её за унитаз. Купюры к себе в карман — попробуй-ка теперь, определи: чьи они?

И чем больше он думал об этой встрече, тем сильнее убеждался, что наткнулся на карманника. Вот же, сука, даже детей не постеснялся. Ничего у него, гада, там не шелохнулось в поганой душе — что многодетного отца обворовывает на глазах сыновей. Не какого-нибудь барыгу, фирмача, а простого работягу.

— Нашли? — спросила Катька, с робкой надеждой.

— Какой там… — махнул рукой Павел. Он не стал рассказывать жене о встрече с «дядей Сережей», и уж тем более — о пустом кошельке на засанном полу. Бабе итак досталось за эти пол-суток.

— Что же делать? — спросила жена. — У тебя совсем нисколько?

— Ни рубля… — понурил голову Павел.

— А ну-ка, прикрой меня — приказала жена, и достала из лифчика свою скудную бабью заначку. — Здесь 30 рублей. Хоть будет на что пообедать. Пацаны голодные, как волчата.

— Молодец, Катька! — похвалил Павел. — На один билет хватит. Давайте пообедаем. А потом…есть у меня одна идейка.

— Какая?

— Загоню свои часы. 16 мелодий — шутка ли? Жуткий дефицит и стоят больших денег. Сто рублей, не меньше. Торговец, конечно, из меня хреновый, но куда деваться?

— Не продешеви!

— Я же сказал — минимум «стольник». Тут вон сколько народу крутится: блатные, иностранцы, фирмачи. При деньгах люди.

В буфете Павел наскоро выпил стакан чаю с булочкой, и отправился «на охоту». Сначала приглядывался, выискивая в толпе человечка, который, по его ощущениям, тянет на покупателя. Наконец, присмотрел одного интеллигентного мужичка в плаще, чинно прохаживающегося с дипломатом. Павел подошёл к нему:

— Привет, земляк! Вот часы продаю. Американские, супермодные. Интересует?

Интеллигент покачал головой.

— Я вас уверяю, это на американские. Китай или Тайвань. У меня были такие. Украли, когда в Пицунде отдыхал. А вообще, классные часы. Но у меня принцип — «с рук» ничего не брать. Сами понимаете…

— Может, всё-таки сторгуемся? — настаивал Павел. — Вот тебе за место потерянных. Носи, радуйся!

— Нет, нет, спасибо… — интеллигент попятился бочком. — Простите, я тороплюсь.

Следующим Павел наметил мордатого толстяка, в дутой красной куртке. По всему видать, пижон, любит помодничать. Может, клюнет?

— Интересные часики — заинтересовался толстяк. — Сколько просишь?

— Сто рублей. Не дорого.

— Иди ты! За такую цену я новые легко достану. Давай за полтинник.

— Не могу. Деньги очень нужны — признался Павел.

— Хех! Кому они не нужны. Но, мужик, за такую цену ты здесь точно не продашь. Уж поверь мне, старому коммерсу. Пятьдесят пять и точка! Я сегодня сказочно щедрый!

— Я же сказал — «стольник». Или берёшь, или…

— Да ты торговаться не умеешь, «совок»! Ультиматумы сразу предъявляешь. Чего ты вообще вылез с этими часами? Сидел бы у себя на печи, в Кукуево, лапти вязал.

Павел в долгу не остался:

— Пошёл ты, свинорыл! Отъел харю — смотреть тошно.

На том и разошлись, обдав друг друга презрительными взглядами. Торговля не клеилась. Павел потолкался еще среди толпы, выискивая покупателей, общнулся с двумя-трёмя «клиентами», чуток поторговался, осваивая новые навыки и опустил руки. Нет, торговля — не его стезя. Прав мордатый хряк. Противно всё это. Ходишь, будто попрошайка. У бабы лучше получится — Катька когда-то работала в овощном. Ей и карты в руки.

Вдруг Павла окликнули:

— Гражданин, предъявите документы.

Он обернулся. Перед ним стояли два милиционера и знакомый хряк в красной куртке, с таким видом будто поймал особо опасного преступника:

— Вот этот урюк паленым товаром торгует. Часы хотел мне загнать за двести рублей. Вор и спекулянт.

— Чего ты несешь, мразь? — распалился Павел. — Кто вор? Я честный работяга, слесарь. А ты — сука.

— Спокойно, гражданин! Пройдёмте.

Милиционеры взяли Павла в «коробочку» и повели куда-то в служебные помещения. На них озирались прохожие, уже заранее уверенные, что повязали какого-то рецидивиста. Одна тётка со страхом отпрянула от грозной процессии, волоча за собой здоровую сумку на колёсиках. Еще не хватало, чтобы её пригласили в понятые. «Бандит» потом с ней расквитается. Ни сам, так дружков подошлёт.

— Садитесь, Гуляев — кивнул на стул дородный капитан, восседавший в прокуренной комнатушке. — С какой целью прибыли в город-герой Москву?

Павел не стал ходить вокруг да около и честно рассказал про свои злоключения.

— Беженцы мы. Семья у меня здесь в аэропорту, в буфете. Жена, три сына-школьника. Сходите, проверьте…

— Проверим — заверил капитан, раскрывая новую пачку «Camel». — Орлов, займись!

Блюститель порядка выдержал паузу, наслаждаясь заграничным табачком и пропуская через широкие лошадиные ноздри американский смог. Затем принялся изучать паспорт гражданина Гуляева, ехидно щурясь. Далее, не обращая никакого внимания на «подозреваемого», стал возиться с кружкой. Насыпал аккуратненько горсточку дефицитного индийского чая, поддал кипятку. Выждал, когда заварится и сделав два осторожных маленьких глотка, довольно хрякнул. Опять потянулся за сигаретой, лениво, неспеша, словно почивая на домашнем диване.

Наконец, взял часы Павла, которые лежали на столе «в качестве вещественного доказательства».

— Умеют делать, буржуи! — оценил капитан, любуясь чудом капиталистической промышленности.

И вдруг вцепился глазенками-буравчиками Павлу в лицо:

— Складно балакаешь, Гуляев. Умеешь вживаться «в роль». Да вот только паспорт у тебя — фальшивый, а часы — ворованные.

— Не понял… — Павел привстал со стула. — С какого перепугу?

— Сидеть! — заорал милицейский чин. — Тут я задаю вопросы. Знаю, кто ты есть, гражданин хороший. Аферист-мошенник! Статья 147-ая УК РСФСР. Я вот сейчас возьму и отправлю тебя обратно в твою солнечную республику. И не здесь, а там ты будешь оправдываться в изоляторе временного содержания. Впаяют тебе годика три-четыре, а потом еще накинут — за «примерное поведение». Ну, как тебе такая перспективка?

Вдруг в кабинет постучали — вошёл Орлов и что-то шепнул начальнику. Тот сощурился.

— Хорошо, иди.

Капитан закачался в кресле, попивая ароматный чаёк. И вдруг сменил гнев на милость:

— Ладно, Гуляев, помогу тебе с билетами. Что я не человек что ли? Да не смотри на меня бобиком. Вот, бумажка, ручка — напиши, как всё было. Только без лирических отступлений. Лаконично, протокольно. Так мол и так. В конце — дата, подпись.

— Спасибо! — Павел догадался, что там, за дверью, его дожидаются жена и дети. Проверка прошла успешно.

Он быстро, размашисто набросал заявление, и передал капитану. Тот бегло прочитал, аккуратно засунул бумаги в папочку. Открыл сейф. Стоя спиной к потерпевшему, сказал мимоходом:

— А часы у тебя классные…Дочка о таких мечтает.

Непонятно было, как на руке «дочки» уместились бы часы с таким массивным металлическим браслетом, да не суть.

— 16 мелодий! — прихвастнул Павел.

— Чего?

— Музыкальные они, 16 мелодий. Американские!

Хотел уже было сказать «дарю», да вовремя сообразил, что к чему.

— Сейчас пойдём билеты оформим — капитан возился в сейфе, перебирая папки. — Ты подожди пока в предбанничке. Там у тебя жена вся в слезах. Иди, успокой.

Павел вскочил, бросился к двери. Часы так и остались лежать на столе — «заслуженный трофей» капитана, проникшегося сочувствием к рядовым советским гражданам, попавшим в беду. «Кто бы еще им помог?» — с благостно-умилительным чувством подумал страж порядка, примеривая у себя на руке импортные часики. Моя милиция меня бережёт…

В аэропорт Волговятска Гуляевы прилетели в пять часов вечера. И здесь, как на малой родине, моросил противный, докучливый дождь. По взлетной полосе резвился бешеный ветер-колотун. Стояла жуткая холодина. Страшно было подумать, что тут, в голом поле, под черным зловещим небом, Гуляевым предстояло начинать новую жизнь.

Павел за «червонец» договорился с таксистом-частником, чтобы тот докинул их до улицы Пушкина. Когда «бомбила» увидел всё семейство, заломался:

— Не поеду! Машина рассчитана на перевозку четырёх пассажиров, а вас пятеро. Целый цыганский табор! Куда пятого денем? В багажник? Если ГАИ остановит — с кого спросят? Ищите других водил!

— Погоди, шеф, не кипятись — Павел достал «трояк». — Может, договоримся?

— Ну, сразу бы так — оживился таксист. — Давай суй чемоданы в багажник. Сами откуда будете? Местные, не местные?

— Да погостить приехали, в отпуск. Родня у нас тут живёт. Сто лет не виделись.

— А, ну родня — это святое! Ох, погуляете сегодня, мама не горюй! Поди уже стол накрыт: салатик, водочка, пельмешки. Дожидаются вас, а? Я бы сам сейчас «стакан» замахнул. Погодка — дрянь! В такую погоду пить хорошо. Романтика!

«Бомбила» словно прочёл мысли Павла. Тот надеялся, что двоюродная сестра, пусть скрипя сердце, но примет их, как положено, по-людски. Всё-таки, родня приехала, не абы кто. Он невольно замечтался: звонок в зверь, шумная встреча, суета. Дети в одной комнате, с игрушками. Взрослые в зале. Будет небольшое, но душевное застолье. Достанут альбом с фотокарточками. Вспомнят детство, своих стариков, которых уж нет на белом свете: дедушек, бабушек, родителей, дядю Гришу, тётю Пашу, Вовку…И где-нибудь, посредине вечера, Павел скажет сокровенно:

— А ведь мы к вам не в отпуск приехали…а насовсем.

И начнут Гуляевы рассказывать про свои приключения, встречая в ответ сочувственные взгляды, слова поддержки.

— Видал, чо в стране творится? — завел таксист свою любимую пластинку. — Довели коммуняки! Развалили всё кругом — пожрать нечего. А на Западе, в магазинах 20 сортов колбасы!

Павел из вежливости поддерживал разговор, хотя чертовски устал и сейчас ему было не до политики. Уж кто, кто, а он-то на своей шкуре прочувствовал её шпицрутены.

Меж тем, страна болела переменами, жаждала их, в романтическом раже отрекаясь от старых идеалов. «Перемен! Требуют наши сердца…» — скандировал Виктор Цой, чья песня стала гимном «перестройки». Ему вторили на стадионах, улицах и домашних кухнях: «Перемен, перемен!».

Гуляевы ехали сквозь непроглядную темень к каким-то людям, от которых зависела их дальнейшая судьба. Двоюродную сестру Светлану он не видел лет десять, изредка созваниваясь с ней через переговорный пункт, чтобы поздравить с днем рождения или с Новым годом. А в последнее время всё больше отделывался открытками. Их разделяли тысячи километров, обстоятельства, интересы. По сути, она давно стала для него чужим человеком, только формально называясь сестрой. Кто же знал, что Светка станет для него этакой Statue of Liberty, которая своим факелом освещает дорогу угнетенным эмигрантам, прибывающим на кораблях в Новый Свет, в поисках лучшей доли?

Разумеется, Павел не собирался сразу с порога объявлять о своих намерениях. Они должны заявиться с видом беззаботных, но немного уставших туристов.

— Ты давай там повеселее… — инструктировал он жену в самолете на Волговятск. — Вывалить на них свои проблемы еще успеем. А то испугаем людей — только себе сделаем хуже. Спровадят нас за порог — и все дела.

Чтобы завоевать расположение хозяев, Гуляевы решили сделать им «презенты» из тех вещей, которые успели побросать в чемоданы. Светлане они подарят шёлковой платок из Венгрии, а её мужу — электробритву. Практически «новьё», только пользовались разок-другой. Как пояснил Павел супруге, эти его волговятские родственники — люди простые, неизбалованные, и будут ужасно рады дорогим подаркам. Ну, а для душевного, обстоятельного разговора Павел решил купить «поллитру».

Таксист подсказал ему, как добраться до винно-водочного магазина. Катька с детьми спрятались от дождя в переходе — мальчишки сели на чемоданы, чтобы какой-нибудь отморозок не схватил их пожитки. А Павел отправился добывать спиртное. В июле 1990 года в стране отменили «сухой закон», который действовал долгих пять лет. За это время разными суррогатами потравилась масса народа, однако выросла рождаемость и снизилась смертность. 24 июля, когда «драконовский закон» был отменен, продажи алкоголя резко поползли вверх, с каждым годом устанавливая исторические рекорды.

Павел подошел к магазину, и его охватила паника. Длинная очередь растянулась на десятки метров. Вечер пятницы, как никак…Народ активно затаривался на предстоящий уик-энд. Стоять, не меньше получаса, или даже больше. А там, в тёмном мрачном переходе, его дожидались жена, дети. Что же делать? Заявиться без бутылки? Не вариант. Попытаться пролезть без очереди? Дойдёт до мордобоя. Апеллировать к толпе бессмысленно — здесь всем срочно, все торопятся, как визжала толстуха в аэропорту. Вдруг Павел заметил мужика, который тащил тяжеленные сетки, набитые водочными бутылками. Мужичок капитально затарился и шёл довольный собой, напевая мелодию группы «Комбинация» про russian girls.

— Земляк! — окликнул его Павел. — Выручай! Тут такая ситуация…К нам гости нагрянули, а на стол поставить нечего. В очереди здесь до ночи простоишь. Будь другом, продай одну бутылку.

— Не могу! Самому надо! — ответил мужик, и почапал дальше, считая разговор законченным.

— Ну, погоди, земляк! Давай договоримся. Куда тебе столько за раз? Ведь лопнешь!

— Как куда? Я две бутылки за вечер — влёгкую!

— Да ну? Силён брат, уважаю! — восхитился Павел. — Мне до тебя еще далеко. Молоток! Неужто не выручишь, а?

— Ну ладно, так и быть. Пятнадцать рублей — и бери себе один «пузырь».

— Сколько? — удивился Павел. — Пятнадцать? Она ж в розницу десять рублей — штука.

— Я сказал — пятнадцать! Мне еще на курево надо.

— Что ж, ты делаешь спекулянт? Совесть у тебя есть?

— Не хочешь — не бери… — пожал плечами мужик. — Дело хозяйское.

Павел преградил дорогу алкашу.

— А ты не боишься, что я сейчас твои сетки шарахну об асфальт? Тут у тебя на «стольник», небось, добра-то? Литров пять? Придется отложить «загул», на неопределённый срок.

— Ладно, хрен с тобой! — психанул мужик. — Давай за «червонец».

Павел сунул бутылку в куртку, и заторопился назад, к своим. По дороге выстраивал линию разговора с родственниками, но потом плюнул на это дело. Страшно измотанный за прошедшие сутки, он не в силах был придумать некую стратегию, и решил, что всё само собой образуется. Авось…

Гуляевы зашли в подъезд и, волоча тяжелые чемоданы, поднялись по лестнице на третий этаж. Остановились у двери под номером 11, которая была красиво обита черной кожей. Что за этой дверью? Помощь, участие или…

Павел нажал на звонок, заговорщицки подмигнув мальчишкам. Мол, держись, братва, где наша не пропадала! Быстро шепнул им:

— Замёрзли, пацанва? Ничего, сейчас отогреетесь, отоспитесь.

— Кто там? — спросил тревожно женский голос.

— Света, это я, Пашка Гуляев! Брательник твой двоюродный. Вот, с семьей погостить приехал.

Дверь им открыла симпатичная женщина, сорока лет, закутанная в белую пуховую шаль.

— Ну здорово, сестра! — весело сказал Павел. — Дети, знакомьтесь: тетя Света собственной персоной! Прошу любить и жаловать!

— О, какие гости! — засуетилась тётя Света, выказывая деланное радушие. — Что ж, вы из аэропорта не позвонили? Мы бы хоть стол накрыли. А то Павел, там в Москве, сказал как-то неопределенно: то ли приедем, то ли не приедем…Я и в ус не дула. Сижу, телевизор смотрю. Давайте, проходите…Вы вообще, надолго к нам?

— Посмотрим… — ответил уклончиво Павел, раздевая сыновей.

Он впервые гостил у сестры. Из недавнего телефонного звонка, сделал вывод, что живёт Светка в этом Волговятске плохонько, бедненько. Ютятся в малометражке. Кухонька — два на два метра, не развернешься. Павел заранее настроился, что, если заночуют, им постелят где-нибудь, на полу. Заместо подушек — старые пальто, куртки. В тесноте, да не в обиде.

Но это была не обычная советская квартирка, с «персидским» ковром на стене и сервантом, набитым до отказа хрусталём и посудой — демонстрацией мнимого богатства.

О, нет! То, что предстало взору Гуляевых поражало своей роскошью, недоступной простым смертным.

Четырёхкомнатные апартаменты, с большими светлыми комнатами и высокими потолками.

Величественные книжные шкафы, где за стеклянными дверцами сверкали позолотой многотомники классиков: Толстого, Достоевского, Диккенса и др. Здесь же — «лениниана», полное собрание сочинений В.И. Ленина в 55 томах.

Английский кожаный диван «Честерфилд», сделанный по спецзаказу. Респектабельный и презрительно-надменный. Казалось, на него никто никогда не садился, и стоял он тут исключительно из соображений престижа.

Сверкающий лаком, чёрный антикварный немецкий рояль «Blüthner». Ни царапинки, ни пылинки. Чья-то заботливая рука любовно полировала инструмент. На пюпитре — раскрытые ноты. Похоже, здесь устраивали музыкальные вечера для избранных.

Массивные напольные часы из орехового дерева, с пасторальной сценкой и маятником в виде Горгоны.

На стенах — репродукции великих художников. Галерея женских портретов: «Джоконда», «Дама с горностаем», «Донна Велата»…

Никакой пошлятины и дешёвого мещанского вкуса. В этом доме царила атмосфера высокой духовности и эстетики.

Везде — идеальная чистота и порядок. Не квартира, а дом-музей. Экскурсии можно проводить для иностранцев.

«Пукнуть страшно…» — подумал Павел, тут же устыдившись своих мыслей. Он вспомнил, как сестра отговаривала его от визита к ним, ссылаясь на тяжелое материальное положение и стесненные жилищные условия. И ему стало обидно за себя, за жену, за детей. Всё, в этих хоромах, орало на непрошенных гостей: «Убирайтесь отсюда! Кому вы здесь нужны? Чего ты припёрся сюда, нищеброд, со своим выводком?».

— Ооо, кто к нам пожаловал… — откуда-то из хозяйских покоев вышел муж Светланы, тоже изображая притворную радость, хотя впервые видел Павла и его семью.

— Это Герман… — представила сестра заспанного супруга.

–…Александрович — поправил её муж, затягивая пояс на барском халате. — Доцент, кандидат философских наук, почётный…а, впрочем, неважно. Ведь не академик же, право, а лишь сын академика. Света, распорядись там насчёт самовара. Гостей нужно уважить. Чайком побалуемся, покалякаем о том, о сём…

— У меня и покрепче есть — нерешительно сказал Павел, доставая из куртки выстраданную бутылку «Пшеничной».

Герман Александрович поморщился:

— А это лишнее! Знаете ли, не употребляю. Веду здоровый образ жизни…с недавних пор. Мы, молодые демократы, решительно избавляемся от старорежимных привычек брежневской партократии. Бани, охоты, банкеты, попойки…И вам советую не увлекаться. Нам еще понадобятся силы! Нам еще новую Россию строить из пепла! Ясный трезвый ум — вот наше оружие. Ретрограды, мракобесы — пусть пьянствуют напоследок. Им можно. Их не жалко. Но мы, молодые демократические силы…

В гостиной, Герман Александрович принялся с ходу излагать Павлу авторскую концепцию, словно проводил стихийный митинг перед кучкой адептов:

— Дряхлая социалистическая идеология отживает свой век. Мы находимся на пороге грандиозных перемен, я бы сказал, эпохальных, исторических. Именно нам, демократам, предстоит создать новую страну! Здесь будет верховенство закона. Здесь будут неукоснительно соблюдаться права и свободы человека. Здесь будет признана священной и неприкосновенной частная собственность, чёрт подери! И если кто-то посмеет мне возразить, что…

— Все к столу! Чай, печенье, конфеты… — пригласила Светлана, сообразно ситуации прикидываясь радушной хозяйкой. — Герман, отложим эти дискуссии! Зачем отнимать чужое время? Людям еще в гостиницу ехать.

Павел дёрнул локтем и уронил на пол блюдце с зефиром.

— Ничего страшного! — поспешила сестра на помощь. — Сейчас исправим. Ах, жалко ковёр испачкал. Вчера только пропылесосила.

— А где вы хотите остановиться, в каком отеле? — поинтересовался Герман Александрович. — Недалеко от нас гостиница «Советская», рекомендую. Тут идти два шага. Отоспитесь хорошенько, а завтра на экскурсию по центру Волговятска. Здесь всё под боком — улица Ленина, это наш местный Арбат, Филармония…Да, и не забудьте сходить на какую-нибудь премьеру в театр Чехова. Осень — начало театрального сезона. Столько интересных спектаклей!

— Ну, что ты советуешь — какая гостиница «Советская»? — усмехнулась Светлана. — Там, как обычно, нет свободных мест. Туристы, делегации. Да и цены там, знаешь…Павел, вы лучше где-нибудь подальше от центра поищите. Дешевле встанет. Приберегите ваши денюжки на экскурсии и приобретение сувениров. И Герман прав — обязательно посетите Театр Чехова, Филармонию…

Павел, у которого в кармане осталось на всё-провсё два рубля, молча кивнул, стараясь не смотреть на жену.

— Дорогая, ты забыла о самой главной достопримечательности Волговятска — хитро сощурился Герман Андреевич. — А как же ГУМ? Вот где можно потратить все отпускные! Вот, где не жалко раскошелиться! Что такое деньги? Тлен, пыль…Как говорил досточтимый Фрэнсис Бэкон «Деньги — как навоз: если их не разбрасывать, от них не будет толку».

Светлана рассмеялась, взглядом приглашая Гуляевых оценить шутку начитанного супруга.

В это время по телевизору началась передача о проблемах беженцев в СССР. «Обратной дороги нет…» — скорбно высветилось на экране. — «Часть 1 «Судьбы…».

— Опять эта дурацкая политика! — раздражённо сказала Светлана, и переключила на другой канал. Но и там шла передача из цикла «Политические диалоги». — Господи, как надоело это всё! Митинги, демонстрации. Наркоманы, бомжи, беженцы, проститутки…Да пропади они пропадом!

Герман Александрович бросился успокаивать жену:

— Мать, потерпи немного! Скоро начнётся капитал-шоу «Поле чудес». Это что-то новенькое, интересное.

— Скорей бы! — воскликнула Светлана. — Сил нет смотреть унылые передачи. Зачем их показывать вечером, портить людям настроение? Зачем их вообще показывать? Я, например, хочу, в пятницу вечером посмотреть какой-нибудь душевный американский фильм. Нет, не комедию — мелодраму. Ночной Нью-Йорк, трогательная любовная история. Красивые мужчины, красивые женщины…Шикарные авто. Нет, они нас пичкают сегодня беженцами. Журналюгам обязательно нужно, чтобы вся страна терзалась вместе с этими нечастными! Да сколько ж можно народ кошмарить? Дайте уже отдохнуть от вечных страдальцев и политиканов! Всё, решено! Покупаем видеомагнитофон. Будем по вечерам смотреть, как живут нормальные люди на «загнивающем» Западе.

Светлана обратилась к Катьке, примостившейся с краю стола:

— Вы не смотрели «Дикую орхидею»? А «Грязные танцы»? Очень рекомендую. Только, когда дети лягут спать. Ну, вы понимаете…

Светская беседа продолжалась еще полчаса. Хозяева развлекали гостей отвлеченными разговорами, а Гуляева…те больше отмалчивались, порой вымученно улыбаясь в ответ на ту или иную шутку.

— Ну, нам пора! — сказал Павел, когда по телевизору началось «Поле Чудес». — Катя, давай собираться. Пора и честь знать.

Он надеялся, что хозяева вдруг прозреют и, хотя бы из вежливости предложат остаться у них до утра. «Да куда вы сейчас пойдете на ночь глядя? — станет отговаривать Светка. — Вон за окном какая холодина! Дождь, слякоть…Павел не дури, подумай о детях! Я вам сейчас в зале постелю».

Но нет. Никаких предложений не поступило. Хозяева щебетали без умолку, втайне радуясь уходу гостей, отчего лицо Светланы сияло искренним, неподдельным счастьем. Она помогала Катьке в прихожей одевать детей, словно они собирались покататься на коньках в Парке культуры и отдыха. Такая милая семейная суета на новогодние праздники.

Павел вышел из туалета, как вдруг Герман Александрович тихонько его окликнул:

— Коллега, на пару слов…

Они опять прошли в гостиную, где никого уже не было.

— У меня к вам просьба — вполголоса сказал доцент. — Прошу прощения за фамильярность. Вы не могли бы мне продать бутылку водки? В дождь начинают ныть суставы, так я перед сном хорошенько растираю ноги спиртом — и отпускает!

По суетливым глазкам Германа Александровича, его нервозности и заговорщицкому тону, было понятно, что водка ему нужна совсем для других «процедур».

— Ну, конечно, о чём речь! — сказал Павел. — Я сам иной раз водочный компресс делаю на спину.

— Превосходно! — обрадовался Герман Александрович. — Тогда незаметно берите вашу бутылку, и пройдите по коридору ко мне в кабинет. Там рассчитаемся. Если Светлана спросит, зачем я вас позвал, скажите — нужно передвинуть письменный стол подальше от окна. Дует, мол…

Павел юркнул в прихожую, и схватил свою куртку, приютившую многострадальную бутылку. Крадучись, прошёл по коридору. Женщины, занятые сбором детей, не обратили на него никакого внимания.

— Десять рублей, по розничным ценам — сказал он, вручая «Пшеничную» представителю научных кругов.

Герман Александрович достал кошелёк, набитый купюрами.

— Слушай, друг — непринужденно шепнул Павел доценту. — А электробритва тебе не нужна? У меня, понимаешь, с деньгами напряженка. Хорошая бритва, польская. Новая.

— Зачем она мне? — удивился Герман Александрович. — У меня своя есть, немецкая.

— Ну а если взаймы? — Павел удивился собственной наглости, но терять уже было нечего.

— Сколько? — насторожился доцент, ругая себя за беспечность: зачем чужим людям демонстрировать набитое портмоне?

— Сто рублей! — выдохнул Павел. — Завтра верну всё до копеечки. Как получу перевод — сразу к вам.

— Эээ… — замялся Герман Александрович, очевидно, придумывая какую-то небылицу, чтобы не давать денег, но набитый кошелек в его руках лишал возможностей для манёвра. — Хорошо, возьмите. Но прошу Вас — с возвратом не тянуть. Я тут ремонт запланировал. Вот-вот придут работники. Нужны деньги на закупку материалов. Так что…

— Завтра! — соврал Павел, горячо пожимая руку доцента. — Огромное вам спасибо!

Гостеприимные хозяева, наконец, выпроводили, непрошенных гостей и разбрелись по своим комнатам. Светлана пошла в гостиную смотреть «Поле чудес», сердечно переживая за игроков. В свою очередь, Герман Александрович, нарезав кружочками колбасу, прошмыгнул из кухни в кабинет, и там налил полную рюмку водки, предвкушая восхитительный вечер.

— За новую Россию, господа! — пафосно произнес он, открывая торжественный банкет в Благородном собрании, чувствуя себя светочем демократии и совестью нации…

Светлана уже дремала перед телевизором, когда в гостиную из кабинета заявился возбуждённый Герман Александрович. Она-то считала, что супруг тихо-мирно работает над своей философско-политологической концепцией, «настольной книгой всех демократов», как рекламировал он сей труд. Каково же было её удивление, когда автор трактата притащился к ней безобразно пьяный, и тут же стал обличать коммунистов, расхаживая с видом прокурора на суде истории.

— Хватит, наелись Совдепии! — орал он. — Россию спасёт новая русская буржуазия! Истые патриоты своего отечества. Пока в Верховном Совете занимаются болтовнёй, предприниматели ждут своего часа. Эти веселые и решительные люди — наследники Рябушинских, Второва, Третьякова — смело возьмутся за обустройство России. И только попробуйте встать у них на пути! О, это будет великая эпоха — эпоха возрождения! Россию спасут меценаты! Попомните моё слово. Засучив рукава, без болтологии и интеллигентских соплей, они создадут мощную капиталистическую Россию.

После гневной речи — то нудной, то истеричной — Герман Александрович принялся громить библиотеку, выбрасывая из книжных шкафов сочинения Ленина, Маркса и Энгельса, которыми так гордился в своё время отец-академик. Досталось и «пролетарскому писателю» Горькому.

— Вон! Вон отсюда, мерзавцы! В мусорный бак, на свалку!

Ну а дальше начались…танцы. Под хит Газманова «Мои мысли, мои скакуны», который распевала тогда вся страна, Герман Александрович скакал козлом по коридору, размахивая металлической линейкой в 50 см. То была грозная казачья «шашка», гонявшая по донским степям «красную сволочь». Ах, попадись ему под горячую руку какой-нибудь горкомовский ретроград — не сносить тому головы!

Уже ближе к утру автор монументального труда «о природе и причинах богатства народов», он же — есаул войска Донского, он же — светоч демократии и совесть нации — рухнул на кровать, изможденный битвами с «коммуняками». Эта ночь выдалась для него тяжёлой…

Семья Гуляевых, ласково выставленная за порог, снова оказалась на распутье, теперь уже посреди России, на распутье, еще более страшном, неведомом, чем прежде. Когда ехали сюда, в Волговятск, у Павла была надежда, что «свои» помогут в трудную минуту. Нет, он не собирался приехать и сесть на шею. Думал, перекантоваться недельку у родственников, осмотреться, устроиться на работу. Рассчитывал, что Светлана просветит его, где более-менее приличные заработки. Предприятие выделит им комнату в семейном общежитии. Ну а дальше — видно будет.

И вот сейчас стоят они в полутемном подъезде, никому не нужные в этом большом чужом городе — да что городе! — в этом огромной чужой стране, ставшей за «пятилетку» Горбачева мачехой-злодейкой для своих детей. Кто теперь вспомнит душевную песню из далёкого 1972 года:

Как часто пьянея средь ясного дня,

Я брел наугад по весенним протокам,

И Родина щедро поила меня

Березовым соком, березовым соком…

Ноне — другие времена настали. Смутные, одичалые…С эпохой развитого социализма покончено. Как там говорил классик? «Бывали хуже времена, но не было подлей».

— Так… — произнес Павел поникшим голосом, когда они спустились на этаж ниже. — Сидите здесь, на чемоданах, дожидайтесь меня. Я пошёл искать гостиницу.

— На какие «шиши»? — с ухмылкой спросила Катька.

— Есть деньги, сто рублей. Занял у…сестры. Родня мы с ней или нет? Вот то-то. Не обижайся на неё, что спровадила. Там у них свои обстоятельства.

— У меня живот болит — произнёс вдруг Никитка. — А можно к тете Свете в туалет? Не сейчас прям, я потерплю, если нужно.

— Вечно ты, как маленький — отчитал его Юрка.

Павел выскочил из подъезда в дождливую ночь, и у первого встречного мужика расспросил, как добраться до гостиницы.

— Чо тут думать? — усмехнулся прохожий с характерным «запашком». — Вон твоя гостиница на тебя смотрит. Тут идти-то метров двести-триста. Это наша знаменитая «Советская». Там все известные артисты перебывали. А Магомаеву, слышь, солдаты на десятый этаж рояль тащили по лестнице. Грузовых лифтов не было, ну и запрягли «молодняк» под это дело. Я помню тоже, когда служил в Подмосковье, прапор-сука погнал нас…

— Прости, друг, тороплюсь! — прервал Павел, дружески хлопнув мужика по плечу. — Давай в другой раз? Я тут к вам, похоже, надолго. Свидимся еще.

15-этажная гостиница «Советская» располагалась в самом сердце Волговятска. Построенная в 1970 году, она была воплощением советского архитектурного модернизма и бросала вызов ветхим историческим зданиям, которые располагались напротив неё, по улицам Пушкина и Ленина. В её облике сквозило что-то западное, ультра-модерновое. Даже сейчас, спустя двадцать лет, она казалась вполне себе респектабельной.

Оглядывая гостиницу из темного дождливого мрака, Павел с тоской в сердце смотрел на панорамные окна, откуда сочился теплый манящий свет. Там сухо, тепло и уютно. Почти как дома. Где-то на пятом этаже дернулась занавеска, и чья-то голова прильнула к окну, попыхивая огоньком сигаретки. Возможно, это какая-нибудь знаменитость, на гастролях, коротает с бокалом виски унылый осенний вечер. «Боярский, там что ли пьянствует?» — усмехнулся Павел, и подумал, как хорошо рассказать тому же Боярскому о своих бедах, а уж он-то поможет, будь спок. Подключит свои связи, позвонит нужным людям. И вмиг всё решится лучшим образом — без проволочек, нервотрёпки, матюгальника.

С этой детской, чудаковатой надеждой, Павел вошёл в холл гостиницы, поглядывая по сторонам, выискивая «знаменитость». На диванах сидели вполне себе заурядные граждане, которые мельком взглянули на нового человека, и тут же отвернулись, не прерывая свою драгоценную болтовню.

— Добрый вечер! — сердечно поздоровался Павел с администраторшей. — Все хвалят вашу гостиницу! Мне нужен двухместный номер, на трое суток. Там у меня семья в такси ждёт. Только-только из аэропорта прибыли.

— Вы по брони? — сухо спросила смазливая девица, делая губки «бантиком».

— Зачем? Я же говорю, мы только из аэропорта.

— К сожалению, свободных мест нет в наличии — отфутболила девица. — Попробуйте обратиться в другие отели.

— Такая большая гостиница и нет мест? — Павел постарался улыбнуться, сохраняя приветливость. — Мы люди неприхотливые, нас и одноместный номер устроит. «Люксы» нам не нужны.

— Мужчина… — администраторша устало посмотрела на посетителя. — Я же сказала: мест нет. Попробуйте завтра, к двенадцати подойти. Может, освободится какой-нибудь номер. Хотя не факт.

— А где ж нам ночевать прикажете? На вокзале?

— Этот вопрос адресуйте, пожалуйста, вашей супруге.

— Да у меня ребенок болеет, ёлки-палки! — воскликнул Павел, и тут же пожалел о своем подлом вранье, которое вырвалось наружу, как крик отчаянья.

В это время за ключами от номера подошёл какой-то тип в очочках, бросивший косой взгляд на дебошира. Уж он-то, по всей видимости, великолепно устроился в каком-нибудь «люксе», с широкой кроватью, ванной и цветным телевизором.

— Чего пялишься? — кинулся на него Павел.

Очкарик ничего не ответил, а только, взяв ключи, направился к лифту. И пока ехал он на девятый этаж, всё думал об этом хмуром мужике, который окрысился без всякого повода — за случайный взгляд. «Совсем народ озверел» — подумал очкарик. Уже зайдя к себе в номер, и малость успокоившись, он прокрутил ситуацию с самого начала. Вспомнил остервенелый крик «Да у меня ребенок болеет!». А ведь было что-то жалкое в этом злом, издерганном мужике. Пьяный он или с похмелья? Нет, не похоже. Ясно одно — стряслась беда. Бывает, так жизнь прижмёт, хоть волкой вой. Времена нынче тяжелые.

Очкарик спешно спустился на лифте в холл, но смутьяна уже не было.

— Куда он направился? — спросил у администраторши. — Ну этот, горластый…

— Спровадили его — усмехнулась девица. — Редкое хамло.

— У него, вроде ребенок болеет?

— А мне какое дело? Болеет — вези в клинику. У нас что здесь — республиканская больница?

— Ну, нельзя же так…

Очкарик достал сигареты и вышел на улицу курнуть перед сном. Подышать, так сказать, дождичком. Здесь-то и застал он своего «визави». Тот маялся недалеко от входа, комкая в ладони пустую пачку.

— Покурим? — спросил очкарик, протягивая «Яву».

— Можно… — ответил мужик, протягивая руку. — Павел…

— Глеб…Бурдин.

— Ты прости, земляк, я погорячился.

— Бывает…

Они постояли молча — каждый в своих думках — попыхивая сигаретами и разглядывая автомобили, несущиеся по мокрым улицам.

— Впервые в Волговятске? — спросил Глеб.

— Да, первый раз. Не думали, не гадали. Вот, приехали.

— Ты ей «трешку» сунь в паспорт. А лучше «пятерку». Глядишь, сработает. Должны быть номера-то. Гостиница — вон какая! Неужто ни одного свободного?

— Да я, дурак, сразу в бутылку полез — повинился Павел. — Надо похитрее, конечно, быть. Даже «пятёрку» не жалко. Но сейчас уж вряд ли она станет со мной разговаривать. Хоть бы целый «червонец» сунул. Я себя уже дискредитировал.

— У тебя, правда, ребенок, болеет? — осторожно поинтересовался Глеб.

— Ну, не то, чтобы…В общем, прижало живот у пацана. А идти нам некуда. Беженцы мы. У меня жена и три сына мал мала. Сегодня утром в Россию приехали, к родне. Думали, у них остановиться. Да не вышло…Не ко двору пришлись.

Глеб закурил вторую, снова угостил Павла. Можно было пройти мимо этой людской беды. Сказать какие-то банальности, типа «всё наладится», «утра вечера мудренее», «главное — не отчаиваться». Обнадежить, посочувствовать накоротке, и бегом к себе в номер, под теплое одеяльце. Никто не упрекнет: что ж, ты Глеб, не помог людям? Сейчас вся страна — сплошь униженные и оскорбленные. Любого останови на улице, он тебе расскажет, как ему плохо живётся в «совке».

— Пойду дальше искать — сказал Павел, застегивая куртку до упора.

— Подожди, дай-ка я сам с этой фифой потолкую… — вызвался Глеб. — Стой здесь!

— «Пятерку»-то возьми…

— Успеется! Не суетись пока.

— Ладно.

Через десять минут Глеб выскочил из дверей гостиницы.

— Земляк, доставай паспорт, и «пятерку» туда засунь, для верности. Слушай, что я ей наплёл, запоминай. В Волговятске проводится международная математическая олимпиада. Твои сыновья — юные гении, вундеркинды, приехали защищать честь страны. Если она вам откажет сейчас в гостинице, это международный скандал. Сюда приедут журналисты Би-Би-Си и весь мир узнает о нарушении прав человека в Советском Союзе. Да и московские газеты охотно подхватят эту тему. Всё-таки, сейчас у нас демократия, гласность. Я еще пригрозил, что наших ребят заводских подыму — их здесь два десятка наберется. Устроим митинг трудящихся на глазах у иностранцев, под вспышки фотоаппаратов. Представляешь, какая поднимется шумиха! Короче, сейчас оформляешь бумажки и беги за «своими». Только подготовь жену, детей. Пусть малость подыграют! Ну, пошли к этой фифочке. И улыбайся, как типичный американец, в тридцать два зуба.

Теперь администраторша смотрела на Павла даже не с уважением — а с искренним интересом. Изучала того исподволь, копаясь в нехитрых бабьих мыслишках. Что за мужик такой занятный, что все трое детей у него — сплошь таланты? Вроде, простой мужик, обычная рязанская физиономия, а смотри-ка, сколько вундеркиндов наплодил. Самой бы такой башковитый муженёк не помешал. Этот, поди, всё в дом, всё в дом…Она вспомнила своего женишка «Элвиса», который бренчал на гитаре «русский рок», и выпить был не дурак, постоянно занимая деньги у коллег по артистическому цеху.

— Есть свободный «люкс» на одиннадцатом этаже — администраторша оценивающе взглянула на Павла. — Оформляем или как?

— Оформляем! — бодро заявил тот, доставая кошелёк.

«Эх, повезло же какой-то дуре!» — в сердцах воскликнула девица, обиженно сложив губы трубочкой. Она окончательно решила порвать с недотёпой «Элвисом», сделав ставку на застенчивого соседа-математика, который был её давним поклонником, мучаясь от безответной любви.

Павел не знал, какие страсти творятся вокруг его персоны. А и знал бы — что за важность? Едва получив ключи от номера, он рванул за женой и детьми, на бегу шлепая по лужам, отчего летние туфли быстро промокли. Ничего! Скоро Гуляевых ждёт теплый уютный номер, где можно, наконец, отогреться и отоспаться. За эти бешеные сутки жизнь перевернулась верх дном. Но пусть хотя бы ночью можно забыть о том кошмаре, который стал реальностью.

— Ну зачем тебе Волговятск, чудак-человек? Что тебя здесь держит? Работа? Квартира? Родственники? Перспективы? Ничего не держит! А посему — дуй к нам, в Техноград! Молодой красивый город с широкими проспектами! Родина «Автокамза»! Два года назад выпустили миллионный автомобиль. Там у нас сейчас знаешь, какие дела начинаются? Ууу…Мы одними из первых в Советском Союзе создали акционерное общество! Мы теперь не просто какие-то «пролетарии», мы — акционеры, собственники. У каждого работника на руках свой пакет акций. Пусть маленький, но — свой!

На следующий день после заселения в гостиницу, выспавшийся Павел сидел в номере Глеба за рюмкой коньяка, и с интересом слушал его оптимистический монолог. Чего-чего, а с оптимизмом в стране было туго. С экранов телевизоров обильно лилась «чернуха». Политиканы обличали друг друга, отрекаясь от прошлого, сжигая коммунистические партбилеты. Журналисты и разные творческие деятели надрывно говорили о катаклизме и призывали к «покаянию». Народ болел «безнадегой» и мечтал свалить из этой потерянной страны за бугор — хоть чучелом, хоть тушкой.

И вот среди этого вселенского ужаса — лучик света.

— Ну и что дают тебе, эти акции? Не лучше ль деньгами взять своё-то? — спросил Павел, выпивая вторую рюмку. — Так оно — надёжнее. Хоть буханку хлеба можно купить.

— Эх, темнота! — усмехнулся Глеб. — «Аполитично рассуждаешь, дорогой товарищ»! Я теперь кто есть таков? Обычный мастер? Неа! Я — хозяин своего предприятия. Чувствуешь — хозяин?

— Красиво звучит! Знаешь, как люди говорят? Свежо предание, но верится с трудом.

— А вот давай рассуждать, Пашка. «Автокамз» до 2000 года хочешь запустить больше 30 разных программ: жилье, здоровье, продовольствие, спорт, культура и т.д. На всё это нужно около 10 млрд. рублей. Раньше почти все деньги мы отдавали государству, сами же ходили с пустыми карманами.

— А на чьи деньги «Автокамз»-то строился?

— Погоди, не перебивай! Слушай дальше. Вопрос: где взять «Автокамзу» деньги на развитие, ну эти самые 10 млрд? Наш генеральный директор, Николаев, поехал в Москву и заявил там высоким начальникам: «Дайте нам развиваться! Ведь эти ваши налоги продохнуть не дают, елки-палки. Все соки из нас, паразиты, выжимаете!».

— Прям так и сказал? — удивился Павел.

— Ну, я маленько утрирую. Хотя, кто знает, что там было? Может друга друга матюгами обложили за здорово живёшь. Но Николаев добился своего: вместо государственного предприятия, «Автокамз» стал акционерным обществом. Не сразу, конечно. Пришлось еще бодаться, доказывать.

— А вот скажи-ка, мне лучше: какая у вас средняя зарплата на «Автокамзе»?

— Хех… — Глеб почесал затылок. — Дай прикинуть, чтоб не соврать. Думаю, рубликов триста, или даже выше. Триста пятьдесят! Плюс акции, а с них в конце года обещали дивиденты. Вот и считай.

— Значит, говоришь, есть перспективы? Ты мою ситуацию знаешь. Мне сейчас нельзя ошибаться.

— Перебирайся к нам! Тут и думать нечего. Завтра садимся в автобус и…с попутным ветерком до Технограда! «Квартирку» вам выделим в семейном общежитии. Огородик за городом. Ссуду пробьём. Я это беру на себя — у меня жена в профкоме работает, ну и сам переговорю кое с кем. Подсобим, земляк, не боись!

…Ранним утром на вокзале, в ожидании автобуса на Техноград, Павел решил сделать звонок сестре. Нужно было прояснить ситуацию с денежным долгом — там, наверное, уже на ушах стоят. Сумма-то большая…Кабы не стать виновником семейного разлада.

— Алло, говорите… — раздался погребальный голос Германа Александровича, который никак не мог выйти из запоя, страдая поутру жутким похмельем.

— Это из ателье, будьте добры Светлану Васильевну! — приврал Павел.

— Секундочку…

Трубка на миг замолчала, и через минуту вклинился недовольный голос сестры:

— Алло, слушаю. Почему так рано? Кто это?

— Это я, Павел. Мне срочно. Сейчас мы на вокзале, через пять минут выезжаем в Техноград, к знакомым.

— Ничего не понимаю! Куда ты пропал? Я думала, прогуляемся вместе по центру, сходим в ГУМ.

— Да я у твоего мужа денег занял…

— Вот как. Сколько?

— Много. Сто рублей — Павел нервно поёжился. — Обещал ему вернуть еще вчера. А тут такая ситуация. В общем, мы — те самые беженцы, которые всем портят настроение. Бросили дом, работу, рванули в Россию, а по прилёту, в аэропорту у меня свистнули кошелек.

— Извини, я не знала. Что же ты не сказал, Паша? Твоё молчание непростительно, преступно!

— Да, зачем вам чужие проблемы? Ты мужу передай — деньги я обязательно верну. Железно. Через месяц, максимум — через два. Пусть не считает меня жуликом. Обрисуй ему обстановку.

— Деньги возвращать не нужно! Считай, это наш посильный вклад — сказала Светлана, исполненная благородства, забывая о том, что на вкладе, в Сбербанке у них лежит семь тысяч рублей.

— Спасибо, но я всё-таки верну. Ладно, побежал — автобус! Давай, Светка, увидимся еще!

— Удачи, Паша! Устроишься — звони!

На самом деле, автобус приехал только через…час. Но нужно было сбежать от тягостного, фальшивого разговора с сестрой. Хоть и пыталась она изобразить сочувствие, но актрисой была неважной. Голосом вообще трудно играть, даже артистам театра Чехова. А уж Светлане Васильевне…Телефонная трубка легко изобличала фальшивые нотки, пафосные слова. И хоть на той стороне провода притворно заламывали руки, чувствовалась тщательно скрываемая досада и злость. Что позвонил ей, Пашка, ни свет, ни заря, что занял у них большие деньги, что оказался неудачником…Что притащился без спросу к ним, в Волговятск, со своим «выводком»! И всё это вкупе будет мучить нервную Светлану Васильевну, которая тщательно оберегала душевный покой от любых переживаний. Её сердце хотело сочувствовать только «красивым мужчинам и женщинам» из американских фильмов про миллиардеров.

Между тем, «Икарус», долго петляя по улицам Волговятска, наконец, выехал на трассу, и взял курс на Техноград. Ехать двести пятьдесят километров. Это долгих четыре часа — можно еще отоспаться. Семья Гуляевых расположилась на задних сиденьях. Павел не спал, томился мыслями. Неужто в самом деле, всё будет так, как обещал Глеб? Квартира в общежитии, ссуда от предприятия, огородик…Даже не верится.

— Прям, ждут нас там… — ворчала Катька накануне, внося смуту. — Кому мы нужны, пришлые?

— А я верю Глебу — ответил ей Павел. — «Автокамз» — это сила. За него и будем держаться.