CCP

Игорь Николаевич Бабаян, 2019

О чём эта книга? О Союзе студентов-романтиков, о юных годах, о молодости, о периоде заблуждений и поступков, за которые впоследствии становится стыдно. Об эпохе, которую ныне модно именовать застоем, но которую наши герои воспринимали как вполне подходящую среду для того, чтобы живо и весело провести студенческие годы, не обращая внимания на дефицит всего и вся и скучая, если в дефиците вдруг оказывались милые их сердцам шутки и приколы. Вы также узнает и о том, как сложилась судьба студентов-"романтиков" после развала СССР… Содержит нецензурную брань.

И жалею, и зову, и плачу…

… «When I find myself in times of trouble

Mother Mary comes to me

Speaking words of wisdom, “Let it be…”

Боже, как всё надоело! И бритье в том числе. Скоро шестьдесят, а всё никак не привыкну к процессу выскабливания морды лица. Ну вот, опять порезался, чёрт! Кровищи-то, чёрт! Слышала бы мама, сразу бы сделала замечание: «Витя, ты опять чертыхаешься! Не смей, сынок…». На склоне лет мать, учитель биологии с 45-летним стажем, прежде убеждённый атеист, стала набожной, церковь посещать начала. М-да… Уже десять лет, как некому мне сделать замечание… Мама ушла после инфаркта… Ленка? Ленка не в счёт: «Жили-были старик со старухой. Жили они тридцать лет и три года». Ровно тридцать три года свадьбе в этом сентябре! Тридцать три… М-да… Эта никогда не обращает внимания на подобные пустяки. Спокойная русская женщина. Такими, наверное, наши женщины и должны быть. И ещё терпеливыми. Как Ленка! Меня столько лет терпит… Героиня… Спит ещё. Законный выходной, понимаешь…

And in my hour of darkness

She is standing in front of me

Speaking words of wisdom, “Let it be…”

Боже, как всё надоело…

Набирается сил. Актуально! Сегодня внучка должна нагрянуть! (Нет, всё же не всё надоело!). Ах, уж эта егоза! Дар Божий! Если бы не она, как ещё терпеть эту немилосердную действительность?.. Четыре года всего, а уже с гаджетами «на «ты». Сама в планшете находит любимые мультики. М-да… Дитя айтишное. Вся в папочку… Хотя лицом, конечно, в мамочку. Дочурка в детстве такой же была. То есть внешнее сходство налицо. А вот характер другой. Моя Ирина росла тихим, спокойным ребёнком, «не то, что нынешнее племя!». А эта! Двадцать кило первосортного динамита, а не внучка! Эта мне, старику, спокойно умереть не даст. Думаю, что и неспокойно умереть принцесса София тоже вряд-ли позволит… Как же она меня огрела обувным рожком в прошлое своё нашествие! Очень больно! И за что? За то, что осмелился сделать ей замечание: «Сонечка, нельзя разбрасывать игрушки по комнате!». Одно слово — львица, царственный знак зодиака… А у сильного, как известно, всегда бессильный виноват… М-да… Бессильный в данном раскладе — это я. Кто ж ещё? Так и глаза недолго лишиться. В результате неосторожного замечания… Я её так не люблю, эту Сёнькинь-Сёнькиню! Дочка в ходе последнего нашествия мне заявила: «Не говори ей так! Она всё повторяет и всем теперь говорит, что она их не любит!». Ну и что? Нормально! Почему Сёнькинь-Сёнькинь должна любить всех родственников подряд? Родственники — это неизбежное зло… Мне ли об этом не знать? Большая прежде семья разбилась на фрагменты после августовского путча и грянувшего затем капитализма, лихих 90-х и попыток всех, кто умел считать до 10, стать крутыми бизнесменами, а стало быть, взять большой кредит с поручителями, коими выступали менее охочие до миллионов родственники, оставшийся так и не выплаченным…

Что и говорить, если бы не София, то и радоваться-то нечему было на склоне лет. Карьеру не сделал. Так и просидел все годы заведующим отделом информации городской газеты. Всё мнилось: пока живу начерно, скоро «черновик» сменится «беловиком», напишу книгу всей жизни, стану известным писателем. Ан нет, и времени-то теперь уже нема…

Дочурка? У дочки своя жизнь: встречи, презентации, командировки — всё, что полагается ведущему менеджеру уважаемой фирмы. Кукуем, словом, с Ленкой по-стариковски в своём чёрно-белом мире: работа — дом и наоборот. Цветным он становится лишь когда привозят Сонечку… А в остальное время утешает, пожалуй, только неутешительная мысль о том, что в этом лучшем из миров дано (кто бы мог подумать?) процветать лишь посредственностям. Более одарённые вырождаются и, как продукт вырождения, восстанавливают против себя всю посредственность, выставляющую себя смыслом жизни… Кто не согласится с тем, что современный пессимизм является выражением бесполезности современного, гаджетизированного и деморализированного мира, пусть первым бросит в меня (пожалуй, что и бросят) камень!

Предаёмся на днях пагубной привычке (курение ныне сродни наркомании, если верить соответствующим эдиктам!) с Михал Санычем, как водится, во внутреннем редакционном дворике (раньше курили в его кабинете — главбух нашего издательского дома, понимаешь, ему по должности отдельный кабинет положен) и он вдруг задаёт невинный такой вопрос: «Вы себе сколько даёте?».

— Не понял. Что вы имеете в виду?

— Ну, сколько лет вы ещё себе даёте?

— Да нисколько не даю. Проснулся утром. Удивился, что живой ещё и пошёл жить дальше.

— А я себе пять лет даю.

Я удивлённо заглянул в глаза старому главбуху, многое, помимо цифр и отчётов, повидавшему на своём веку, ожидая продолжения, и он не преминул поразить меня ещё разок:

— Пять, не больше.

–?

— Я так чувствую. Годик-другой поработаю ещё, а потом на покой, и ещё, кто его знает, может плюс пару-тройку лет к моим 62-м.

Поспешно докурив, он, смущённо улыбнувшись, поднялся к себе на этаж.

Легче всего было воспринять его откровение, как, быть может, не вполне душевный стриптиз классического бухгалтера, когда-то неохотно сменившего заветные счёты на электронный калькулятор и гордо отметающего все современные компьютерные программы, заменяющие живой труд человека привыкшего всё на свете просчитывать и анализировать результаты самостоятельно, без помощи бездушной машины. Мне же его слова лишний раз напомнили о конечности бренного существования не только для главбухов и даже показалось, да простится труженику пера подобная вольность, что мне похабно, словно дешёвая проститутка, подмигивает сама Вечность.

М-да… Стало быть пора, брат, пора? Если «пора», то самое время на мгновение вернуться в счастливое детство… Сохранилось несколько фотографий в моём альбоме «Наш ребёнок» («Чтобы ты, малыш, уснул, на домбре звенит Джамбул…»). На одной из них я, шестилетний мальчуган, на каком-то детсадовском празднике. Удивительная фотография, пророческая! Все танцуют, веселятся: девочки с пышными бантами и в нарядных платьицах, мальчики в аккуратных костюмчиках… Кроме меня… Ребенок «средь шумного бала» в нарядном матросском костюмчике (мама прикупила по случаю у знакомых спекулянтов), потупив очи долу… Каково? Быть может, так и проскучал всю свою жизнь на этом празднике, отнюдь не детсадовском? Празднике инстинктов и эмоций длиной в 60 (!) лет… М-да… Помню, отец, дипломированный советский инженер, «ростсельмашовец», частенько меня в детстве поругивал: «Ни к чему ты не приспособлен!». «Ни к чему» — это к каким-нибудь ремонтным работам. Меня, как ни странно, мало волновал восхитительный процесс завинчивания шурупа или подготовки банки краски (в ту славную пору краску нередко продавали неподготовленной, то есть без добавления олифы, если я ничего не путаю) к захватывающему действу нанесения её (краски) на стену, например. Зато читал я за десятерых, о чём знал мой «ночник». Приличную по объёму библиотеку, не исключая и таких незабываемых для вступающего в пубертатный период мальчика книг, как «Декамерон» или «Книгу о верных и неверных жёнах», я одолевал ночами, когда родители думали, что я давно уж пребываю в объятиях Морфея…

Самая большая моя теперешняя проблема? Разрыв между биологическим возрастом и так и не постаревшей душой. Всё как у людей… Не желает, понимаешь, стареть собака и всё тут! Жить ей ещё хочется, а не лясы со старичками в парке Авиаторов за партейкой в шахматы точить. Поистине счастливцы те старики, что ощущают себя стариками!..

Та-а-к… А Джонька-то чего скулит? Аж здесь, в ванной, слышно. На улицу, наверное, просится. И этому красавцу (немецкая овчарка-пятилеток) жить хочется. Дитя инстинктов! Хотя, если бы на улицу, он бы, скорее всего, гавкнул бы разок-другой, как водится. Нет, скулит, понимаешь… Даже, похоже, подвывает… «Оптимисты» дерзко утверждают, что собака воет к покойнику. Уж не по мне ли подвывает мой пёс?

Ах, как порой хочется превратиться в собаку! Точнее — в пса… Точнее — в Джоньку… Псу, пожалуй, всё равно: жить в эпоху перемен или не жить… Никаких, понимаешь, чисто гамлетовских вопросов! Живи себе, щёлкай «Чаппи», лай на окружающую действительность, дерзко выражая своё отношение к ней и — никаких шараханий между либерализмом и патриотизмом, а также никаких прочих проблем! Проблемы — это по части хозяина, застрявшего меж двух эпох: социализмом с нечеловеческим лицом и капитализмом с хищным оскалом. Это ему, хозяину, удивляться, с чего это вдруг те, кто в славную пору пятилеток с крылатыми именами дерзко объявляли себя атеистами, зачастили в церковь. Уж не к столетию Октябрьского переворота, как сейчас революцию принято называть — это точно. Это ему, хозяину, сердешному, дивиться нескончаемым спорам в прессе и на ТВ о подвиге 28 панфиловцев и Зои Космодемьянской. Право дело, договориться до того, чтобы героиню Великой Отечественной вывести законченной шизофреничкой, расправлявшейся с гитлеровскими оккупантами в силу обострения означенной болезни — это ребята «круто»! Впору, пожалуй, полюбопытствовать психическим здоровьем самих авторов данных оригинальных версий… Кстати, шизофрения, насколько знаю, по-прежнему лечится плохо даже в такой продвинутой в медицинском отношении стране, как Германия.

М-да… Пессимизм, между тем, можно считать кратчайшим путём… нет, не в лучший мир, где не надо пропитания ради писать репортажи в номер об очередных областных успехах, а к нигилизму, наверное. К чему ж ещё?.. М-да… Впрочем, чего это меня с утра на философию потянуло? Ближе к жизни, Виктор Васильич! «Узнаю тебя жизнь, принимаю и приветствую звоном щита!»… Кстати о жизни: жару сегодня обещали мерзкие синоптики. Синоптик — удивительнейшая профессия, позволяющая безнаказанно обманывать народ, не неся при этом никакой ответственности за свои мерзкие прогнозы. Странно, но иногда их прогнозы сбываются, причём, как правило, наиболее мерзкие. Вот как сегодня. Не середина мая, а конец июля…

Ах ты, чёрт, опять порезался! А тут ещё и мобильник… Кто бы это в такую рань? Хотя, какая уж тут рань, скоро десять. М-да, засиделся я вчера за статьёй… Так кто бы это мог быть? Ну уж, не Иван Константиныч, наверное… Хотя, нет, скорее всего, он и есть… Ну да, ждёт репортаж — не дождётся. Этому что суббота, что понедельник — всё одно: «Материал готов?». Ответсек он и есть ответсек! Что тут скажешь? Праймериз, одно слово! Всё срочно, всё второпях. То ли дело в старое доброе советское время: собрались, понимаешь, труженики «Россельмаша» когда нужно, проголосовали, как положено. Одобрямс! Съездил на часок в какой-нибудь из цехов, побеседовал, отбарабанил заметушку. И всё. Делов-то? Проще было только отклики трудящихся шлепать: звякнул трудящемуся, отбарабанил за его подписью, отработал авторские и — всё! Нет, теперь им праймериз подавай! Демократия, понимаешь… Староват ты, Стариков, стал однако для оперативки, староват!.. «Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым…»… Не буду брать, пусть себе звонит. И поток сознания соответственно прерывать не буду! М-да… Стареем, Виктор Васильич, стареем… То ли дело в молодости. Слова: «Срочно, в номер!», — будоражили кровь, как будоражат кровь юнцу первые свидания…».

“ Yesterday all my troubles seems so far away

Now it looks as though they’

Here to stay…”.

Молодость, молодость… «… И я пройти ещё смогу и тундру, и тайгу…»… В молодости мы столь бесконечно наивны, что жизнь нам кажется почти бесконечной восхитительной прогулкой по упоительным лугам, усыпанным цветами любви… Моя молодость — это семидесятые застойные… Застойные? Дудки! Замечательные времена были! Одни мои армянские приключения чего стоят! Отношения тогда совсем другими были. По теперешним меркам — непонятные. Родственники старались быть родственниками, друзья — друзьями… М-да… Когда минула школьная пора, тётка, вышедшая замуж за армянина и укатившая когда-то в столицу древней страны чуть-ли не из Алушты (курортный роман, понимаешь), уговорила поступать в Ереванский универ. Тетя Света, как и полагалось невестке, в данном случае, русской невестке, в армянском доме, хлебосольная была, под стать мужу. Дядя Карен, едва гости на порог: «Света-джан, дэ кез цуйстур!» (Светочка-дорогая, покажи свои умения!) и начиналось представление. Сперва гостям предлагалось, естественно, попить кофейку — это преамбула, «кофе-перегородка», как тогда в Ереване говаривали, ну, а потом происходило метание на стол всего, что было в холодильнике, а прежде всего толмы (в эпоху тотального дефицита в каждом ереванском доме в холодильнике непременно дежурила кастрюля с толмой), не исключая замечательной армянской домашней водки. Завершающий или «верчнакан» кофе сопровождался замечательным армянским коньячком: «Три звезды» в ту славную пору были самым настоящим нектаром — напитком богов! Дядя Карен, угостив гостей, закуривал свой любимый «Арин Берд» (мой, кстати, тоже) и ароматный дымок (в ту славную пору в сигаретах, кто бы мог подумать, был табак) наполнял просторную гостиную их гостеприимной «трешки» рядом с Радио Туном (Домом Радио). Тётка при этом подавала ему красивую чешского хрусталя («Богема», знай наших!) пепельницу, с которой не была снята импортная этикетка (зря что-ли «доставали» у спикулей?). Эх, были времена… Дядя Карен, простой работяга с «Армкабеля», добрейшей души был человек. Всякий раз, как соберусь домой на каникулы, вручал мне увесистую коробку: «Здесь немножко лаваш, бастурма, суджук и ещё кое-что. Сигареты и коньяк отцу отдашь, Вася разберётся, остальное мама сама посмотрит». М-да… Пять лет прожил в их доме. Пять развесёлых студенческих годочков…

И всё же… Застойные 70-е, как их сейчас многомудрые политологи именуют, были, что и говорить, не без греха. Демонстрации трудящихся («Советский народ — строитель коммунизма! Ура, товарищи!»), холодная война и очередные призывы потуже затянуть пояса, ибо проклятые империалисты развязали гонку вооружений. Ленинские коммунистические субботники, нередко странным образом совпадавшие с Пасхой («Спасибо партии родной за доброту и ласку, что отменила выходной и обо… пасху»…). А волнующие турпоездки за рубеж, в соцстрану, в какую-нибудь ГДР: шаг вправо, шаг влево — считается побегом?!. А «колбасные» электрички в Подмосковье и всесоюзная охота за дефицитом: «Вчера тостал тефсит! Вкюс — спесфиски»?.. А «потолок» зарплаты, который не существовал лишь для ударников коммунистического труда и прочих орденоносных победителей социалистического соревнования?! А «самиздат», прятавшийся в самых тёмных закоулках общества будущего вместе с «тамиздатом»? А академик Сахаров? Как же нужно было отцу водородной бомбы ужаснуться делу разума своего, чтобы встать в ряды инакомыслящих?!

С другой стороны, что сейчас? Какие коврижки сулят трудящимся передовики бизнеса, многие из коих начинали свою головокружительную карьеру ещё во всесоюзном ленинском коммунистическом союзе молодёжи? Копеечный «соцпакет» да невыплату зарплаты, как наш доморощенный ростовский босс? Взяли его, главу угольной компании под белы рученьки, да и в суд. Долг 17 «лямов» перед 160 сотрудниками. И светит этому «шахтёру» 10 лет отсидки. Хотя дадут ли? Мало ли «шахтёров» избегли заслуженного наказания в последние годы? Как в народе говорят: кому на нары, а кому — Канары…

М-да… Лучше, пожалуй, про футбол… Про футбол? В ту славную пору наш СКА (минули победные матчи Еськова, Матвеева и Копаева) обретался на «дне» высшей лиги. Кроме Андреева и вспомнить-то некого. То ли дело сейчас. Команда уже не СКА, а Ростов со всеми вытекающими, то есть полкоманды, если не больше, «варяги» из дальнего зарубежья, небледнолицые, но играющие очень неплохо — второе место в позапрошлом первенстве, а в прошлом, страшно сказать, саму «Баварию» в лиге чемпионов одолели. Только вот своих Еськовых, Матвеевых и Копаевых в этой команде нет. Где же импортозамещение, понимаешь?

М-да… О, времена, о, нравы…И всё же… Застой?! «Back in the USSR»… Молодость… молодость… молодость… Тогда, в 70-е, мы — «СС-«Р»: Вардан, Арег, Сурен, Валера и я — были молоды, а потому даже шабаши, которые партия и правительство называли первомайскими демонстрациями трудящихся, воспринимали всего лишь как очередную возможность собраться и неплохо провести время. Ну, а регулярные тронные речи маловменяемого генсека («сиськи масиськи») смешили нас, а не приводили в состояние «глубокого удовлетворения» с неистовым желанием «всемерно укреплять обороноспособность державы». Больше того, мы, что греха таить, далеко не всё своё время посвящали учёбе, предпочитая…. М-да… то, что мы предпочитали, было столь же далеко от языкознания или научного коммунизма, как марксизм-ленинизм от капитализма. Тому была объективная причина — мы были молоды…

Только вот забыл уже, когда ребята в последний раз напоминали о себе. С Валеркой, можно сказать, никто из наших не общается. Даже где он никто не знает. Последние сведения о нем датированы едва ли не миллениумом. Он тогда продал отцовскую шикарную квартиру в Ереване и махнул куда-то в бизнес: то ли в Краснодар, то ли в Москву… Арешка — большой человек, крупный политик, всегда занят… Сурик после инфаркта получил инвалидность, сидит дома, воспитывает внука… Вардананк — потомок одного из древнейших армянских родов — после долгих лет криминальных похождений на Северном Кавказе и не только (эх, лихие 90-е!) переквалифицировался в бизнесмены… Собраться бы как-нибудь старой компанией, вспомнить былое… М-да…».

Он вышел из ванной, не спеша закурил любимый Kent и по звукам рингтона: « Can’t buy me love…», неслось уж по страшной силе — определил дислокацию гаджета: «На кухне забыл. Как всегда. Ещё бы очки найти…».

— Да! Алло!

— Васильич!

— О! О-го! Вардан! Большой! Варданушка! Барев («Здравствуй, брат» — здесь и далее арм.), ахпер! Вонцес («Как дела?»)?

— Всё путём, ахпер («брат»)!

— Лёгок на помине! Ты не поверишь, только что вспоминал о тебе! Твой звонок — ну просто сеанс телепатии! Ты где, Вардананк?

— Где?.. В Ростове-папе, поручик. На вокзале. Проездом.

— Ага-а, палач Прошки и Вольдемара! Каким временем располагаешь?

Хохот на том конце провода.

— Вечерней кобылой отбываю.

— Так. Подыши там, погуляй, я через пятнадцать минут буду!

— Ладно, Витя.

Он наскоро, уже не обращая внимания на неизбежные порезы, добрился и спустя несколько минут уже летел на своём стареньком Ниссане на вокзал, а память услужливо прокручивала старую, советской поры, испещрённую царапинами времени, киноплёнку.

«Наш «СС-«Р» сложился как-то сразу, как-то невзначай, как-то без особых стараний будущих эсэсэровцев. Возможно, то было предопределение. Возможно, как говорили мы сами, то был знак свыше. Абитуриенты стали филологами-первокурсниками — вот и все усилия Судьбы по этому поводу.

Очень скоро, в первые же четверть часа тогда, 1 сентября 197… года, мы выяснили, что нас объединяет категорическое сходство интересов, а именно — приязнь к Есенину и Окуджаве, а также к преферансу и к футболу, и к доброму пиву, и другим добрым напиткам, как будто специально созданным для первокурсников. И вот уже после второй пары, покинув гостеприимные стены универа, мы нашли приют в ближайшей (хвала армянским советским архитекторам!) веселой пивнушке под романтическим названием «Крунк» («Журавль») и после нескольких часов непрерывного горячего общения докурлыкались до той кондиции, когда члены неразумных сообществ обычно отправляются домой, баиньки.

Не таков был «СС-«Р».

Невзирая на то, что далеко не все участники вновь испеченного сообщества твердо стояли на ногах, было выражено твердое общее мнение продолжить душевное общение. Тем более, что душа (как выяснилось несколько позже) сообщества Вардан, сразу же окрещенный соратниками прозвищем Большой (он был самым высоким из нас) предложил продолжить в заманчивом местечке, как нельзя более подходившем для общения универских дебютантов — в кустах, густо росших за фасадом ереванского храма науки. Белокурая бестия Валера (в дальнейшем Цукер) тут же сгонял за N-ым количеством бутылок недорогого вина (мы без раздумий скинулись для этой цели по рублю с полтиной) в расположенный недалеко от универа (хвала армянским советским архитекторам!) вино-водочный магазин и общение вспыхнуло с новой силой.

Между тем, вино, доставленное Цукером, к сожалению, было не только дешевым, но и сладким и в сочетании с принятым прежде порядочным объемом пива оказало на нас неизгладимое впечатление. Тем более, что пили мы, как и подобало уважавшим себя первокурсникам страны Советов, из горла и без закуси. А потому очень скоро члены сообщества стали время от времени отползать (вопреки названию вина «Гетап» — “Get up” — англ. «вставай») в рядом растущие кусты, откуда, естественно, вскоре доносились соответствующие непотребные звуки.

Таким образом, обряд посвящения в советские студенты был исполнен соответствующим образом.

Необходимо заметить, что наше сообщество было гораздо менее бессмысленным, чем «историческая общность», существовавшая в соцраю, как злые языки на Западе называли советскую действительность эпохи застоя, ибо в отличие от «исторической общности» нас помимо названных уже выше интересов объединяло также неистребимое желание как можно веселее провести грядущие пять лет студенческой жизни. А посему мы в отличие от КПСС не нуждались в строгих корпоративных документах, которые бы регламентировали пребывание в рядах сообщества. Не было у нас и иных обязательств друг перед другом, если не считать таковым право на нескучное времяпровождение, смысл которого был неплохо передан некой молодежной песенкой той поры, а точнее, рефреном, звучавшим словно призыв: «От сессии до сессии живут студенты весело!..».

Старый друг, как и договаривались, ждал у входа на вокзал и, заметив Виктора, слегка прихрамывая, пошёл ему навстречу. Седина в бороду… Борода лопатой… И узнать-то трудно того безбородого острослова и любителя жизни, с которым рассекали в студенческие годы… Глаз, вот только, горит, как прежде.

— Здорово, бродяга! — обнял его Виктор. — А хромаешь-то с каких пор?

— Не бери в голову, дружище. Так, ногу в поезде отсидел…

— Здорово, что позвонил. Сколько лет не виделись? Пять? Нет, шесть… Шесть! М-да… Ну, а нога-то тебе пивка попить не помешает, надеюсь? А то у нас тут хо-ро-о-ший ресторанчик имеется. Хоровац (шашлык), естественно, на углях, а не как-нибудь. И с настоящим лавашем, а не с лепёшками какими-нибудь. К пиву жареных раков подают. Помнишь как в «Крунке» гульванили?

— Да, много гариджура (пива) мы в «Крунке» попили. Ладно, пускай будут жареные, раки твои. Хотя, не твои. Донские! И это в духе времени! Хватит с нас королевских креветок и ещё всяких омаров-лобстеров-шмобстеров! Импортозамещение, однако! Только, подожди, ты ведь за рулём? Или как?

— Или как! Сейчас машину поставлю и, гуляй, Вася!

–… Гуляй, Витя, скорее…

–… с Вартаником…

— А-а, не забыл анекдоты про Вартаника? «Вартаник, что у вас за грохот в квартире был?».

— «Папины брюки совсем упали».

— «А почему с грохотом?».

— «Папа из них совсем вылезти не успел!». Ничего не забыл, брат. Ты знаешь, к старости это что-ли, всё-таки шестьдесят уже, только вот чем дальше, тем больше нашу студенческую житуху вспоминаю. Не поверишь… Буквально по дням…

— Да, ахпер, мы в эти пять лет времени не теряли. Прошку, вижу, не забыл с Вольдемаром?!

— «Не забывается, не забывается, не забывается такое никогда»… А вот и наш прибрежный ресторанчик. Приехали, выгружайся: «Станция Ромоданы — …

–… берегите чемоданы!», — завершил фразу гость, с любопытством рассматривая фасад ресторанчика, разукрашенный разноцветными воздушными шарами.

Судя по скорости, с которой с места в карьер кинулись обслуживать новых клиентов, едва занявших места за столиком на веранде, в ресторанчике с видом на Дон, Виктора здесь знали давно.

— Уважают, однако, в Ростове журналистов, — заметил Вардан, кивнув в сторону быстро украсивших столик больших тарелок с лавашем, сыром и свежайшей зеленью. Прошлый раз мы с тобой сидели в другой кафешке. Не на берегу.

— Прошлый раз был зимой, сто лет назад. А это наше летнее местечко. Ты-то как?

— Лепота!.. — почти как в комедии Гайдая отреагировал гость, оглядывая величественную реку и закуривая «Ахтамар». — Я? Ничего. Чем занимаюсь? Ну, как тебе сказать… Я, можно сказать, в своём роде доктор. Знаешь ли ты, дружище, что нет на свете благороднее профессии, чем врач? Покойная матушка мечтала, чтобы я стал хирургом, но, увы, не сбылось! Зато я невольно прослушал полный курс педиатрии: первая из моих законных жёнушек училась в мединституте и училась так усердно, что каждый вечер перечитывала вслух записанные днём лекции, а я слушал: жили в однокомнатной квартире, деваться было некуда. И всё же есть во мне самая главная черта, присущая истинному врачу: здоровый цинизм… А вообще, всё путём, ахпер. Мелким бизнесом занимаюсь, ахпер. То, сё и так далее.

— «Покупаем-продаём и немножечко поём?»…

— Можно и так сказать. Свежий анекдот о нас, о лекаришках, хочешь?

— Давай.

— Выходят на улицу после дежурства два эскулапа.

Патанатом: — Смотри, люди! Живые люди!

Гинеколог: — И лица! Лица! Лица!!!

— Хо-ро-шо-о! — расхохотался Виктор. — А дома как? Ты сейчас так же, в Подмосковье?

— Да. «Как мне дороги-и, как мне дороги-и, подмосковные ве-че-ра-а!». Нормалёк, брателло. Дочке уже четыре, сыну — три. Всё путём…

— Не фига себе фига, время летит! Большие какие! Ну-ка, давай, показывай!

Бородач полистал в своём смартфоне и протянул его другу: «Вот мои красавцы — Самвелик и Кристиночка!».

— М-да… Самвел сын Вардана… Символично… Продолжатель традиций древней армянской фамилии… Красавец и красавица! Оба белокурые. Ин-те-ле-э-сно! Ты в молодости вроде бы шатеном был. Стало быть, в маму цветом волос пошли. А вот лицом в тебя. М-да… Слушай, Вард, ты который раз уже женат? Обалдеть! Твоему сыну, как моей внучке!

— Не первый раз, ахпер. Не первый…

— М-да… Время тебя, скромнягу, не изменило! «Узнаю брата Васю!». Подожди, у тебя две дочери от…

–… от Нателлы. Они в Штатах давно уже с матерью.

— Ещё две от…

–… Ларисы. Они так и живут в Ереване.

— Лариса — это мастер спорта по плаванию?

— Нет, ахпер, ты путаешь. Мастер — это Леночка, которая из Подмосковья.

— Ну, да! Ты же звонил как-то раз, рассказывал. Не запутаешься тут. Любите вы, доктора, жениться, однако… Не изменяешь ты себе, Вардо…

— Не только себе, ахпер. Красивым женщинам тоже! Ты будешь очень смеяться, ахпер, только моя Леночка меня сладострастным старикашкой называет…

— М-да… Старикашкой — это точно! — потёр подбородок, взирая на косматую седую бороду друга, Виктор. — Давно пора на тебя санкции накладывать. И куда только Евросоюз смотрит?

Между тем, официант принёс огромное блюдо, на котором дымились обещанные румяные членистоногие. Следом другой вэйтер доставил на подносе с эмблемой данного заведения, два поллитровых бокала ледяного пива и запотевшую бутылку водки.

— А гороха к пиву есть? — с невинным видом спросил у официанта Вард.

— Гороха? Простите, вы что имели в виду?

— О-хо-хо-о-о-о!.. — всхлипнул от хохота Виктор. — Знали бы вы, молодой человек, что он имел в виду!..