Петербургский сыск. 1870 – 1874

Игорь Москвин

Каждое время богато на события. 19 век не исключение. В нём не только царствовали балы, любовь и предательство, но и совершались преступления. Порой кровавые. И были люди, способные их раскрыть.

Жертвы поневоле. 1873 год

Экипаж остановился, улицу перегородила телега. Крестьянин с испугу бегал вокруг лошади и создавал больше сутолоки, чем стремления побыстрее освободить проезд.

— Я его, — поднялся со скамьи экипажа городовой, присланный в качестве посыльного из 3 участка Спасской части.

Иван Дмитриевич удержал полицейского, положив руку на плечо.

— Вот, что, голубчик, расскажи еще раз, что стряслось.

— В седьмом часу, — городовой, чувствуя неудобство сидения перед начальником сыскной полиции, порывался встать, но не имел возможности, поэтому краснел, словно девица, — ко мне подбежала женщина и рассказала, что в чайной Ащихмина совершено убийство. Я, согласно инструкции, осмотрел комнату, в ней убитая женщина и три ребенка, занял пост у дверей чайной, чтобы туда никого не пускать и послал за приставом и доктором. Господин Крутулевский прибыл первым.

Это доктор, — уточнил Путилин.

— Так точно, он осмотрел трупы и распорядился отправить двух детей в больницу, так как они еще дышали.

— Далее.

— Вслед за доктором прибыл господин пристав.

— Константин Кириллович?

— Так точно, господин Галатов и ихний помощник.

— Если не ошибаюсь Людомир Карлович? — Путилин всегда держал в голове не только фамилии, чин, но и имя и отчество не только приставов. но и их помощников, а иной раз и фамилии делопроизводителей.

— Ваша правда, — произнёс городовой, но тут же себя поправил, — так точно, Ваше Превосходительство, — полицейский присвоил Ивану Дмитриевичу следующий чин по табелю о рангах.

— Я же, голубчик, тебе сказал называть меня Иваном Дмитричем, — Путилин смотрел на суетящегося крестьянина, справившегося с лошадью и теперь сворачивающего в маленький переулок.

«Опять застрянет!» — мелькнуло в голове начальника сыскной полиции, но он тут же посмотрел на робевшего городового.

— Так точно, Ваш… Иван Дмитриевич, — полицейский выговаривал четко каждое слово.

— Какой год в полиции?

— Шестой. Ва… Иван Дмитриевич.

— Из отставных?

— Так точно.

— Всякого пришлось повидать на прежней службе?

— Не без того, — улыбка вышла на лице вымученной, — когда на армейской службе кровушка льется, то привыкаешь, а тут. — он хотел махнуть рукой, но сдержался, не посмел в присутствии статского генерала.

— Здесь тоже война, — Иван Дмитриевич помял пальцами переносицу, — только жизнь стоит дешевле, за медный грош иной раз горло режут.

Городовой молчал.

С Гороховой извозчик свернул на Садовую.

Над крышами домов поднялось солнце и не предвещало несчастья, редкие облака лениво ползли по небу, день обещал быть светлым и теплым, все—таки май подходил к концу.

В Апраксином переулке напротив чайной Ашихмина толпилось десятка два любопытных, в пол голоса переговаривающихся между собой. Убийство обрастало несуществующими подробностями и становилось более кровавым и жестоким. Три полицейских стояли у входа, не позволяя любопытствующим заглядывать в чайную через открытую дверь, но было видно только темное помещение.

Первым с подножки экипажа спрыгнул помощник Путилина Жуков, любопытно было другое, что за всю дорогу словоохочий Миша н произнёс ни слова, словно в рот воды набрал. Не иначе, либо не проснулся, либо приготовился к кровавой картине.

Вслед за помощником спрыгнул городовой, Путилин спустился степенно, как подобает большому чиновнику и, размахивая тростью, направился в чайную.

— Кто это приехал? — раздался тихий голос в толпе.

— Начальник сыскного.

— Иш ты!

— Сам Путилин, значит, дело нешуточное.

— Вот те на…

Дальше голосов Путилин не слышал, а шагнул в темную комнату.

— Иван Дмитрич, — раздался хриплый голос майора Галатова, — день добрый, — он кашлянул и протянул руку для приветствия.

Путилин почувствовал крепкое пожатие пристава, рядом с ним стоял моложавый человек в отутюженном кителе.

— Капитан Бирон, — представился он.

— Людомир Карлович, а ведь мы заочно знакомы по делу на Садовой, — произнёс Иван Дмитриевич, пожимая руку помощнику пристава, который не подал виду, что ему приятно, сам начальник сыскной полиции знает его не только фамилию, но по имени, отчеству. — Мой помощник Жуков, представил спутника полицейским. — Что стряслось? — Путилин тяжело вздохнул, давая понять, что приехал не ради знакомства.

— Убийство, — коротко выдавил из себя пристав и с таким шумом втянул в себя воздух, что казалось, разразится гневной тирадой в адрес не пойманного пока преступника, а уж потом начнет докладывать, но он сразу перешел к изложению сути, — в шесть часов. Когда пришли первые посетители, Лука Шамов, это работник чайной, затопил печь и поставил самовар, после этого постучался в хозяйскую дверь, ему никто не ответил, как говорит почувствовал что—то недоброе. Заглянул и поднял крик, но он сам здесь, так что расскажет подробнее.

— Сколько убитых?

— Хозяйка Прасковья Андреева Ашихина, двадцати девяти лет, нянька Александра Васильева, одиннадцати, дочь Ашихиной Авдотья, двух с половиной лет, отвезена в больницу, ей нанесена рана в голову, не пострадал только сын Петр, но ему полгода и проснулся только от криков Шамова.

— Любопытно, а где же хозяин чайной?

— Иван Павлов Ашихин, крестьянин Курской губернии Щигровского уезда, деревни Большие Змеинцы еще в начале апреля выбыл из столицы.

— Уже проверили?

— Журналы—то под рукой, — удивился пристав.

— Что—нибудь пропало?

— Не представляется возможным выяснить, работник не знает, говорит, в хозяйскую комнату никогда не захаживал.

— Эта Васильева всегда жила в хозяйской комнате?

— Лучше спросить у Шамова.

— Хорошо, хотелось бы взглянуть на место, где произошло злодеяние.

— Я провожу. — вызвался помощник пристава.

— Иван Дмитрич, увольте. — приложил руку к груди майор Галатов, — второй раз нет особого желания смотреть на ужасную картину.

Перед тем, как войти в комнату, Путилин скинул легкое пальто, чтобы не мешало, оставил при входе трость и вошел. Первым делом перекрестился на висевший в углу Лик Спасителя, перед которым вился тоненький, едва видимый, огонек лампадки.

Комната, хотя и была небольшой, но в ней помещалась хозяйская кровать справа у окна, подле нее люлька, в которой, видимо. спал самый маленький, по другую сторону кровать няньки, которая спала с дочкой Прасковьи.

Ашихина лежала на полу, смотря в потолок единственным уцелевшим глазом, вместо лица сплющенная маска, создавалось впечатление, что били чем—то плоским и тяжелым, только на виске зияла рана со вдавленными внутрь костями. Иван Дмитриевич склонился над убитой, нахмурился и потом недоуменно покачал головой, присматриваясь к нанесенным ранам.

— Она убита не сразу, — Путилин обернулся, у двери стоял доктор Крутулевский, поправляя очки. — Она после первого удара вскочила, может, хотела крикнуть, но убийца ей не дал. Поторопился нанести следующие. Здравствуйте, Иван Дмитрич.

Начальник сыскной полиции кивнул в знак приветствия.

— И сколько было таких ударом?

— Судя по состоянию лица, то не менее пяти, я думаю, а вот девочке, — доктор указал рукой на няньку, — хватило одного.

— А дети?

— Младший, видимо. Спал, так что трагедия его не коснулась, а вот второй девочке достался тоже один удар. Не знаю, может, она заплакала, а может убийца имел другие виды, но тоже ударил один раз. Удар получился вскользь, девочка лишилась чувств и к ней этот… больше не притронулся.

— Вы имеете предположение, чем могли быть нанесены такие раны.

Крутулевский с минуту подумал, потом покачал головой:

— Увы, не могу предположить, но что—то тяжелое, плоское и острым краем.

— М—да.

— Иван Дмитрич, мое дело лечить или устанавливать причину смерти, а уж ваше, — доктор горько улыбнулся, — простите, искать.

— Вы правы, господин Крутулевский.

— Найдете?

Путилин, подошедший к девочке, склонился над ней, потом поднял на доктора глаза:

— Простите?

— Разыщите этого зверя?

— Надеюсь.

— М—да, — теперь произнёс Крутулевский, — что за времена, даже детей и тех не жалеют.

Иван Дмитриевич уже не слушал доктора, а рассматривал голову девочки, потом обернулся что—то прикинул, сделал два шага к трупу Прасковьи, опять вернулся к кровати девочки. Нахмурился, почесывая щеку.

— Вполне, может, быть, вполне, хотя… — и направился к выходу из комнаты.

У двери стоял Жуков. Он не решился мешать начальнику, а еще более его испугал смотрящий среди кровавого месива на лице глаз Прасковьи. Казалось, он молил, чтобы сыскные агенты нашли злодея, покусившегося на жизни несчастных женщин.

Уже у двери Иван Дмитриевич обернулся и осмотрел комнату внимательным взглядом. В комнате не было беспорядка, обычно остающегося после вора, которому помешали хозяева. все вроде бы стояло на своих местах.

«Значит, залез кто—то свой, знавший где, что может лежать, — мелькнуло в голове и засело занозой. — значит, свой. Надо бы мужа проверить, хотя… Здесь что—то не сходится? Своих детей, что ли?»

— Иван Дмитрич, — произнёс почти шепотом, видимо, боялся нарушить смертельный покой Жуков, — там Шамов, будете его расспрашивать?

— Непременно. Миша, непременно, — сказал, не выходя из задумчивости, — каков он из себя?

— Маленький, щуплый, лет двадцати с гаком.

— Ладно, Миша, пошли, — и с иронией добавил, — расспрашивать твоего Шамова.

Луке Шамову была двадцать два, в этом Жуков не ошибся. Он на самом деле оказался невысокого роста, слегка сутулился и, казался из—за этого ниже ростом. Ивану Дмитриевичу сразу не понравились бегающие глаза трактирного слуги, словно он напакостил и теперь боится, чтобы не вышло наружу.

У открытой двери в комнату Шамова стоял полицейский. Сам же хозяин сидел на незастеленной кровати, сложив руки на коленях и смотрел в одну точку, словно был занят размышлениями о чем—то важном и одному ему ведомом, когда вошел Иван Дмитриевич, Лука сразу в нем определил самого главного, хотя на 3 участке Спасской части главнее его благородия господина Галатова быть не могло.

Шамов чуть ли не вдвое сложился и, смотря взглядом преданной собаки, смотрел на Путилина откуда—то снизу с едкой улыбкой на бледных губах.

— Здравствуй, Шамов! — Ивану Дмитриевичу никогда не нравились вот такие субъекты, в глаза улыбающиеся и стремившиеся угодить во всем, но стоит повернуться к ним спиной, а еще лучше не поворачиваться.

— Здравия желаем, Ваше Превосходительство!

«Что им так „Превосходительство“ хочется мне приклеить? Далеко еще!»

Путилин осмотрелся. Комната была небольшой, что в длину, что в ширину, сажень с аршином. Веяло уютом, кровать, правда, сейчас не застеленная, сундук, деревянная табуретка возле стола.

— Давно в столице?

— Третий год.

— Да, садись, — махнул рукой Путилин, — меня тоже ноги не держат, — и опустился на табурет, — тебе—то после той крови, — он кивнул куда—то за спину, — не сладко. Видно. Перед глазами хозяйка и стоит?

— Ваша правда, — Лука вслед за начальником сыскной полиции присел на край кровати, словно птица на ветку, — не перенесть такого. — он перекрестился. — чур меня от такой беды. Бедный Иван Палыч, как бы разума не лишился или того хуже, руки на себя не наложил. Любил он Прасковью и детишек.

— А что уехал он?

— Дак, хозяйство у них там, пригляд нужен.

— Значит, хозяйкой Прасковью оставил?

— Так точно, Прасковью.

— Сможешь посмотреть, что пропало из хозяйской комнаты?

— Никак невозможно, — покачал головой Шамов, — мы туда ни ногой.

— Понятно. Когда Ашихин уезжал, деньги хозяйке оставил?

— Не могу знать.

— А может краем уха слыхал?

— Ваше Превосходительство, звиняйте, но под дверями не стоял, не слушал.

— А сам, как думаешь?

Шамов на миг задумался и по лицу скользнула тень, не иначе начал припоминать.

— Дак, Иван Палыч, не в первый раз домой ездит, тогда триста рублей оставил, а нынче… Не знаю, может, столько же, не знаю. — и покачал головой.

— Скажи, сам ты спал, когда хозяйку убивали?

— Совершенная правда.

— И ничего не слышал?

— Истинный крест. — и он торопливо перекрестился, — не слышал устал больно за вчерашний день.

— Когда Прасковья спать отправилась?

— Ближе к двенадцати, дите малое грудью покормила и спать легла.

Иван Дмитриевич отметил слова Шамова.

— Сам—то в родные края не собираешься?

— В корень зрите, Ваше Превосходительство, мне на днях письмо пришло, — Лука робко поднялся и подошел к сундуку, скользнул незаметным взглядом по Ивану Дмитриевичу и только после этого открыл крышку, покопался в глубине и вытащил руку со сложенным листом бумаги, посмотрел на него и протянул Путилину.

Иван Дмитриевич развернул сложенное письмо и углубился в чтение.

— Значит, тебе следует явиться домой для явки к отбытию воинской повинности?

— Так точно, жребий на меня указал.

— И когда собирался?

— Дак, на днях. Вот и хозяйку предупредил, бедная Прасковья, — посетовал Лука и покачал в головой, мало что языком не цокнул.

— Ты понимаешь. Что преступление зверское, поэтому вынуждены обыск учинять во всей чайной.

— Так точно, — Шамов вжал голову в плечи, — ежели надо, то разве ж я против, — и украдкой посмотрел на сундук, Иван Дмитриевич заметил этот взгляд.

Обыск в чайной ничего не дал, никаких следов присутствия посторонних людей. Миша то ли по наитию, то ли от того, что ничего существенного не найдено. заглядывал в чаны для кипятка и в одном из них нашел утюг со следами крови. За образом Спасителя нашлись и деньги — двести девяносто три рубля. Оставленные Ашихиным жене. В сундуке же Шамова, на самом дне найдены были две пары серег, три кольца и цепочка, все золотые, завернутые в чистую тряпицу, следов крови ни в сундуке, ни рядом, ни на одежде обнаружено не было.

— Ну, давай, Лука, рассказывай, как в твоем сундуке хозяйские вещи оказались. — Иван Дмитриевич кивнул на лежащие в тряпице золотые вещи.

— Ну, я…

— Не тяни. Говори, как есть.

— Я, — и умолк, словно собирался с мыслями или просто нечего сказать.

— Могу за тебя поведать, как дело было.

— Не я это, не я. Не мог на душу грех такой взять, крови на руках моих нет. — он протянул к Ивану Дмитриевичу, видно, хотел показать, что они чисты.

— Так хочешь, чтобы я рассказал, как дело было? — Настойчиво произнёс Путилин, прерывая Шамова.

— Не я, не я, — продолжал, как заведенный, повторять Лука, на глазах выступили слезы, губы дрожали и еще больше он побледнел.

— Ты, значит, эти вещи украл в надежде, что Прасковья сказать не сможет, что пропало, а тебе они пригодятся, деньги всегда нужны.

— Правда ваша. — Шамов поднял глаза и посмотрел на Путилина, — так оно и было, но не убивал я никого, не убивал, хотел украсть, — он кивнул на стол, — подумал на убивца спишут.

— А почему в сундук спрятал?

— От глупости своей и жадности.

— Значит, ты ничего не слышал.

— Ваше Превосходительство, ей богу, ничего не слышал, устамши был. Вот без задних ног, как сурок да утра и… Провалился в яму.

— Понятно, а скажи. — Путилин прищурил хитро глаз, наклонился к Шамову и слащавым голосом произнёс. — а не ходил ли кто к Прасковье в отсутствие мужа?

Лука захлопал глазами, соображая, что сказать, облизнул языком сухие губы.

— Хозяйка — баба справная была, — но потом тихим голосом добавил, — замечал я за нею хитрецу, но чтоб открыто, дак, никто не ходил. Подозрения у Ивана Палыча были на этот счет, но он, человек замкнутый. лишнего слова не вымолвит.

— Значит, ты не видел, но подозрения имел. Так я понимаю?

— Совершенно верно.

— Мог и муж сделать вид, что уехал? — Иван Дмитриевич подталкивал Шамова к этой мысли.

— Чужая душа — потемки, — у Луки горели глаза и на губах проступала улыбка, — со свечкой по ней не пройдешься.

— Верно ты сказал, голубчик, верно, по чужой душе, как по чайной со свечной не побродишь. Искать надо Ивана. Миша, — Путилин повернул голову к Жукову, — ты телеграфировал в Курскую губернию, не выезжал ли Ашихинин в столицу? — и подмигнул помощнику, тот понял и произнёс:

— Иван Дмитрич, с минуту на минуту ожидаем.

— Как придет, сразу же неси мне.

Пристав порывался что—то сказать, но увидев укоризненный взгляд Путилина, прекратил делать попытки.

Миша вернулся через минуту и протянул лист бумаги Ивану Дмитриевичу, который поднялся со стула. Лука вытягивал шею, видно, глодало любопытство.

— Вот и все, Константин Кириллович, убийца нам известен и можно выписывать постановление об аресте.

— Ашихин? — Удивленно произнёс майор Галатов.

— Отчего же? — Улыбнулся Иван Дмитриевич, — вот он перед вами, — и указал рукою на Шамова, у которого от удивления открылся рот и он не мог произнёсти ни слова.

Пристав тоже изумился.

— Как?

— Я могу поведать, как дело было, или сам сознаешься, Лука?

Шамов вскочил с места и закричал тоненьким голосом:

— Не виновен я, не виновен, напраслину на меня возводите, Ваше Превосходительство, не виновен.

— Сядь! — рявкнул Путилин на Шамова, который от неожиданности и резкого окрика опустился на скамью, если бы ее не было, наверняка упал бы, но так и остался с раскрытым ртом.

— Не понимаю, Иван Дмитрич.

— Поведать, Шамов?

Лука только тяжело дышал и исподлобья смотрел на Путилина.

— А дело было так, — Иван Дмитриевич сощуренными глазами смотрел на убийцу, — вчера Шамов получил из дому письмо, в котором его извещали, что необходимо вернуться для явки к отбытию воинской повинности, но на поездку денег не было, при Луке не найдено ни полушки, а ехать надо. Вот он и задумал добыть преступным путём, так, господин Шамов, — последние слова Путилин произнёс с ирониею. — Хозяйка, как обычно закрыла чайную около двенадцати часов, уложила детей и пошла спать сама. Лука лег в своей комнате, когда все стихло, ну я думаю, часа в два—три, вот он зажег свечку, взял утюг и направился в комнату хозяйки. Наверное, он знал, что деньги Прасковья хранит под матрацем.

— Но ведь деньги найдены за образом? — вставил майор Галатов.

— Вы совершенно правы, за образами. Ведь если бы там их нашли. то подумали. что никто не собирался грабить женщину или попросту убийца денег не нашел и скрылся, почувствовав опасность,

— Это так, но, — хотел продолжить пристав.

— Минутку и вы все поймете. Лука вошел в хозяйскую комнату, — Шамов с неподдельным интересом слушал Путилина, — вероятно, начал шарить под подушкой или матрацем, это не столь важно, но от шороха проснулась Прасковья и, вероятно, просила «Кто тут?», — при этих словах Шамов вздрогнул, — но получила удар утюгом, видимо, захрипела и он, — указал рукой, не сводя взгляда с лица трактирного работника, — начал бить беспорядочно, поэтому она упала рядом с кроватью. Потом от шума заплакала девочка и получила по голове вскользь, поэтому—то и осталась жива. Нянька тоже проснулась. Подняла голову, чтобы успокоить ребенка, но первый удар оказался смертельным. Потом Лука положил деньги за икону, это сделала не Прасковья, в темноте убийца не заметил, что на купюрах оставил кровь. Хозяйка к тому времени была мертва. Понимаете теперь, Константин Кириллович?

— Да, — тихо произнёс он и с ненавистью посмотрел на Шамова, — на войне.

— Константин Кириллович, он не уйдет от наказания, — потом обратился к Луке, — рассказывать далее?

— Не я это, не я.

— Ладно, что препираться? Поведать. Что было потом? А дальше все просто, утюг спрятан и Лука пошел спать. А утром, услышав первых посетителей, он засуетился, разжег печь, поставил самовар и пошел будить хозяйку, ведь свидетельницы говорят, что он при них постучал в дверь. Обернулся и пожал плечами, мол, не знает, что так заспались все в доме. Привлек внимание криком, когда отворил дверь, и послал женщину в участок.

— А зачем прятать золотые украшения в сундук?

— Лука, скажешь?

Шамов молчал.

— Для отвлечения внимания, разве можно заподозрить того. Кто так безыскусно спрятал вещи. Конечно же нет, вот он и рассчитывал на такой исход и любовника никакого не было, это я ему подсказал такой ход, вот он и ухватился за него. Константин Кириллович, можете арестовывать его, я думаю достаточно улик против него. Да, проверьте задний двор, так наверняка. его нижнее белье со следами крови, далеко спрятать он не мог, так, Лука?

— Черт всезнающий, — прохрипел Лука, — дьявол.

— Вот вам и подтверждение. В сущности женщин жалко, стали жертвами поневоле.