Вторник. №26, июнь 2021

Игорь Михайлов

Тема номера: дети – цветы жизни.Цветы, которые растут, цветут и пахнут круглый год – это дети. С детьми трудно, без них грустно.Без очаровательно безответственного периода в жизни, когда можно быть просто самим собой. И тебя за это любят. И хотят от тебя только одного, чтобы взобравшись на табуретку, ты громко и с выражением прочитал какое-нибудь дурацкое стихотворение, посвященное детскому дню. И тем самым осчастливил все взрослое человечество во главе с папой и мамой.Да здравствуют дети!

DE PROFUNDIS

Леонид УЛАНОВСКИЙ

Фотий

(Окончание. Начало в №24)

* * *

Прохладные утончённые пальцы покорно лежали в крепкой ладони… Коротковатые рукава дурно сидящего на нём костюма… Мрачное лицо немолодого, усталого человека иногда подёргивалось мускулами в углах тонких губ и впалых щёк. Только глаза, небольшие, пронзительные, разного цвета, жили как бы отдельно от измученного лица. Они горели… Не отрывались от бело-розовой живописно изогнутой шеи с еле заметно пульсирующей голубоватой жилкой; ноздри дрожали, вдыхая запах шелковистых белокурых волос.

Он говорил живо, покусывая усы и пощипывая жидкую русую бородку… Слова заполняли комнату, где они сидели рядом на диване… И вот уже распахнутые зелёные глаза видят плац и солнце, бросившее лучи из-под зимних зловещих туч на золочёный купол церкви, и искры, летящие в разные стороны, радостные и жизнетворящие. Он говорил о болезни своей, которая началась в Пасхальную ночь, когда он спорил с приятелем о религии. И под утро закричал неистово: «Есть Б-г! Есть!» И как ударили колокола к Светлой Христовой Заутрени. И грохот-гром поглотили его, и забился он в припадке, забыв себя… Падучая…

Тут вскрикнула черноволосая девочка-подросток, родная сестра белокурой красавицы, сидящая в стороне от дивана. Тёмные глаза на мгновение прикрылись веками, погасившими пристальный влюблённый взгляд. Но пара на диване не услышала вскрик и пропустила взгляд…

Он говорил… говорил… что пленён, что она — избранница его сердца, что без неё нет для него счастья, что мечтает… если бы она могла стать… Слеза блеснула, и склонился к её кисти, она положила руку на его затылок, а когда он поднял голову, отвела взгляд, едва заметно кивнув.

Он вскочил и выбежал, кажется, не услышав брошенного вслед: «Я ведь ничего не сказала, Фёдор Михайлович…»

…Торопливый шорох крови в моих сосудах превратился в тревожный шум. Я стоял между диваном и дверью, почти касаясь её спиной. Он не мог броситься к выходу ни мимо меня, ни надо мной… И всё же оказался у двери, открыл и исчез в полутьме соседней комнаты…

Я машинально потёр грудь…

…Зазвучали знакомые звуки фортепьяно, не очень уверенно, старательно извлекаемые… La Sonate Pathetique… Диван, комната, само пространство стали непроглядны, я оборотился: гостиная, где он только что исчез в полутьме, вдруг осветилась ярко.

Черноволосая хорошенькая девочка-подросток с очаровательной ямочкой на подбородке — за фортепьяно… Он — изящно одетый в крахмальную сорочку, серые брюки и синий свободный пиджак — стоит чуть поодаль инструмента, держит за локоть белокурую красавицу и, наклонясь к самому её уху, что-то говорит… Ох, как это неприлично!.. Не по-светски…

Потом, не дожидаясь code, увёл свою даму из гостиной.

Вот исполнительница сняла руки, замерла в ожидании одобрения, потому что сыграно было знатно: весьма недурной сюрприз для того, кто говорил, что единственно Бетховен, и именно эта соната, всегда погружает его в мир забытых ощущений. Но… тишина…

…Я не в счёт, она не видит меня и тихих моих хлопков не слышит… Она бежит в угол гостиной, приподымает портьеру, которая завешивает вход в маленькую угловую комнатку…

А там… Они сидят на маленьком диване близко-близко, он за руку её держит и, освещённый лампой с большим абажуром, бледный, взволнованно что-то говорит быстро, порывчато… О любви своей, о страсти своей… выпал край предательской портьеры из девичьей руки, короткий возглас, и мимо меня вон из гостиной пронеслась тонкая фигурка с лицом, покрытым красными пятнами, и безумными цыганскими блестящими влажными глазами.

Вдогонку — встревоженный голос возникшей перед портьерой сестры: «Соня! Соня! Ему нужна совсем не такая жена, как я!..»

…Кричу изо всех сил: «Я! Я знаю, какая ему нужна! Он женится через полгода на ней! Я знаю! Я!..»

Мне захотелось броситься в комнатку за портьерой, схватить его за плечи, встряхнуть, закричать в лицо: «Сейчас, в этот момент, возможно, теряется истинное, единственное счастье, уходит душа, которая благоговеет перед вами, перед страданиями вашими… Как можно отталкивать ту, которая мечтает восторженно подчиниться и постоянно быть рядом?!.»

…Почему этот знаток человеческих душ и великий психолог не чувствует и не замечает очевидного?! Кому потребовался чудовищный обман? Этакое ложное представление о человеке, который по сути своей совсем иной?!.

…Мир наполнен вздорными утверждениями. Они выдаются за непреложные сентенции. Банальная мысль… Не стоит записывать её в дневник, в котором хотелось бы нетривиально о тех же ложных высказываниях.

К примеру, так: настоящий писатель-реалист изображает действительно случившееся. Потому что жизнь намного фантастичнее любой выдумки. Но… если это верно, то в литературной работе нет места воображению…

И ещё. Иногда вполне достоверные факты порождают неверные понимания…

Взять хоть известное письмо белокурой красавице, не пожелавшей стать женой Достоевского, но оставшейся его преданным другом.

«…Прошлого года я был в таких плохих денежных обстоятельствах, что принуждён был продать право издания всего прежде написанного мною, на один раз, одному спекулянту, Стелловскому, довольно плохому человеку и ровно ничего не понимающему издателю. Но в контракте нашем была статья, по которой я ему обещаю для его издания приготовить роман, не менее 12-ти печатных листов, и если не доставлю к 1-му ноября 1866-го года (последний срок), то волен он, Стелловский, в продолжении девяти лет издавать даром и как вздумается всё, что я ни напишу, безо всякого мне вознаграждения… Все такие контракты подписывают, хоть и смеются, так и я подписал».

Друзьям Достоевский писал: «Стелловский беспокоит меня до мучения, даже вижу его во сне».

«Мучения», «сны», надо полагать, кошмарные… Прямо «судьба-злодейка»… Это смотря как посмотреть…

«Ровно ничего не понимающий издатель» решился издать собрание сочинений непопулярного к тому времени сочинителя… Никто больше не сподобился… Слава придёт через год. После романа «Преступление и наказание».

«Спекулянт» выплатил аванс, и Достоевский смог расплатиться с долгами и вырваться за границу к своей любовнице. Благодаря «плохому человеку» случилась встреча с двадцатилетней стенографисткой, которая стала его судьбой.

И никто Достоевского не принуждал, «все такие контракты подписывают, так и я подписал». И не Стелловский Фёдор Тимофеевич загнал его в «плохие денежные обстоятельства»…

Но звучит ложь… И в рабочих заметках прозорливца Достоевского есть фраза: «Стелловский. Этот замечательный литературный промышленник кончил тем, что сошёл с ума и умер».

Не вырубить топором…

Однако не всё свято, что в книгу вмято.

* * *

«Всё, что у нас есть, мы получили от кого-то и откуда-то. Получили ещё прежде, чем научились задавать вопросы и отвечать на них».

Фотий оторвался от экрана компа. И вдруг подумал: «А что, если моя прежняя жизнь — это попытка проснуться? И для этого пишу роман ни о чём… Кошмары начинаются, когда не пишу. Сны, которые снятся во сне… Как выпутаться из всего этого?!

Он принёс мне роман… Из какого он сна?.. Долг платежом красен. Я дам ему послушать запись сонаты Достоевского. Пусть проснётся и вспомнит себя, живого… Но это всё потом…»

Фотий закрыл глаза, слегка откинулся и стремительно заколдовал над клавиатурой.

«Жизнь прекрасна. Но вдруг появляется Ангел Смерти. И может так случиться в самую последнюю секунду, он неожиданно понимает: пришёл рано, и не наступил человеку срок покинуть землю. Тогда Ангел Смерти оставляет в покое душу и, вовсе не показываясь, дарит ей ещё два глаза из своих бесчисленных.

Одарённый начинает видеть больше, чем обделённые этим даром… Даром прозрения…

И приходит откровение: нет идеалов, есть цели. Только цели, невидимые, но сковывающие более прочно, чем кандалы. Никакими добрыми делами не дано спастись человеку из места своего бессрочного заключения…

Я пробую писать… может быть, это способ хотя бы облегчиться…

…Страшно, когда не знаешь достоверно: точно ли то, что рассказываешь, видел, или бредишь наяву, выдавая галлюцинации и призраки за действительность.

Страх — это сильное чувство. И всё. Когда я боюсь, мне плохо… Неверная связка… Страх нужно любить, потому что в каком-то смысле он очарователен…

Почти как религия, которая не делает человека ни лучше, ни хуже, ни счастливее…

Иное дело — вера…

Ведь в чём отличие верующего от неверующего?.. Если представить себе человека, выстрелившего из лука… Вот полетела стрела и воткнулась. А потом вокруг неё нарисовалась мишень. И оказалась стрела в центре мишени. Так повторяется всегда у этого человека… Мишень рисует Г-сподь. И верующие вокруг трепетно произносят: «С ним Г-сподь». А неверующие завистливо говорят: «Везунчик».

Да… Обычно человеку хочется просуществовать комфортно до могилы. Поэтому нужно улучшать технологию, чтобы жилось сытно, безопасно, не скучно… чтобы надёжней становилась связь и побыстрее можно было передвигаться… чтобы… чтобы… чтобы…

Мир погружён в эту суету. Значит, вот для чего появились люди на свет… свет Б-жий.

Но достижения — это просто средства, а не цель. Посвятить жизнь средствам?!

А можно построить воображаемый мир и считать его истинным. Если это не сделать, вдруг обнаружится когда-нибудь: нет места отдохновения у души. Вот это и есть ад!

Как выбраться из него? Кажется, когда покаялся, безысходно погубил себя… И в этом виноват, конечно, весь мир.

На самом деле не так. Всё зависит от себя самого. Возможно выбраться из ада, сделать первый шаг собственного воображения, если взять ответственность за то, что делаешь. Вот в чём задача и цель!

…Как чудно живописуется тема… Неназойливо возбуждает образы, будит фантазию… Может, мысли недостаточно ясны. Но эта книга моя… И смысл жизненной пьесы прорисуется беспощадным откровением, когда родится текст с многообразными акцентами, мотивами, интонациями…

Какую роль играю я в спектакле жизни? В каком жанре? И хватает ли у меня мастерства «не выпадать»? Нужно уловить и понять, чего хочет от меня Режиссёр… Ведь спектакль должен получиться…

Для этого можно и не знать, что и как выстраивает Режиссёр. Хорошо и согласно его требованиям играй порученную роль. Вот таков удел…

Жизнь моя — кинематограф или театр… Если жизнь — кино, вовсе не обязательно знать сверхзадачу. Режиссёр её «склеит» по завершении съёмок…

Просто играй, насколько способен, куски своей роли по сценарию, который полностью можно и не читать… Если талантлив, нескольких слов Режиссёра достаточно, чтобы сыграть сцену.

…Потому что распорядок действий продуман, и конец пути неотвратим…

Чья душа у меня? Теперь… Не ребёнка ли? Не юноши ли? Не слабой ли женщины, или тирана, или скота, или дикого зверя?..

…Нет ничего более жалкого, нежели человек, который пытается разгадать тайну душ окружающих его! Ему бы осознать: вполне хватит общения с собственным внутренним миром и преданного служения ему, оберегая от страстей, безрассудства, суеты…

…В какой момент прошлое превращается в историю? Настоящее — вот всё, чего можно лишиться, ибо только им обладаю… Никто не лишается того, чем не обладает…

…Я считаю себя художественной натурой. Но… если бы посмотрел в ощерившуюся пасть тигра, обрамлённую белоснежными зубами, поражён ли был бы красотой, забыв, какую опасность эта пасть представляет?

…Пока живой, пока не спишь, осознать бы, к какому миру принадлежишь. Как часть…

…Как играть в спектакле жизни хорошо? Пожалуй, не знает никто. А вот, как не надо играть, известно».

* * *

Фотий взглянул в зеркало заднего вида: водитель был спокоен. Чуть поправил козырёк оранжевой бейсболки и на вопрос ответил:

— Да, странно. Вроде никаких объявлений не было.

Такси уже пятнадцать минут стояло в пробке. Перед ним — семь машин не могли двигаться, потому что по перпендикулярной улице мерным шагом шли кони по четыре в ряд, колонной. Без сёдел, не склоняя голов к мостовой. Красиво…

Редкие прохожие застыли по краям тротуара, не шевелились, не фотографировали, смотрели.

— Вы не слишком торопитесь?

— Не слишком. Как думаете, это надолго?

— Это смотря как посмотреть.

— Философски… Вы любите философствовать?.. Почему вы молчите?.. Извините, но мне почему-то тягостно ваше молчание… Включите какую-нибудь музыку, пожалуйста.

Конец ознакомительного фрагмента.