Вторник. №26, июнь 2021

Игорь Михайлов

Тема номера: дети – цветы жизни.Цветы, которые растут, цветут и пахнут круглый год – это дети. С детьми трудно, без них грустно.Без очаровательно безответственного периода в жизни, когда можно быть просто самим собой. И тебя за это любят. И хотят от тебя только одного, чтобы взобравшись на табуретку, ты громко и с выражением прочитал какое-нибудь дурацкое стихотворение, посвященное детскому дню. И тем самым осчастливил все взрослое человечество во главе с папой и мамой.Да здравствуют дети!

ОТДЕЛ ПОЭЗИИ

Андрей НОВИКОВ

Перекрестье

Супермаркет

По утрам лёгкий дым с теплотрассы,

В супермаркет спешащий народ.

В упаковочном рае пластмассы

Покупателей время крадёт.

Сквозь красивость рекламной картинки

Возникает без всяких затей

Целый лес равнодушный инстинктов,

Бремя скрытых эмоций, страстей.

Жизни истина, вот она, рядом,

Даже сдачи скучающе сдаст.

Продавщицы блуждающим взглядом

Ретушируют лица у касс.

Пусть звенят турникетные рамы,

Предсказуем поток новостей —

Обязательно выскочат замуж,

Нарожают успешных детей.

Не беда, если сердце разбито,

Обустроят навязчивый быт,

Наберут невозвратных кредитов

И привычкою сделают стыд.

В потребительском счастье гипноза

От духовного мир отрешён,

Лёгкой жизни суровая проза

И сплошной летаргический сон.

Цеппелин

Гляди сыновьею любовью на горизонт, где, как налим,

Плывя, струи тугие ловит по нашей воле цеппелин.

Подставил смело ветру щёки над сонностью речных прохлад,

Несвоевременный — и в итоге, несовершенный аппарат.

Скрипит фанерная гондола, где командор засел птенцом.

Он на какой парад в просторе летит серебряным яйцом?

Нам дерзновенья века любы, подвластен, мил лубковый сказ,

Играйте ангельские трубы, звени моторами каркас.

Канаты свесились под брюхом, как письмена из узелков,

Гордись страна небесным духом, путь властелинов — он таков!

Мы покоряем раз за разом простор, не осознав предел.

Мечтою в кубатурах газа, судьбой неповторимых дел.

Черты

Вокзал украшают большие куранты,

Делец надувает у входа шары,

Баулы несут трудовые мигранты.

На нас азиатские смотрят миры.

Черты родовые и бремя отметин,

И нового ига мифический страх.

Отечества дым неказист и конкретен —

Листву прошлогоднюю жгут во дворах.

Сухие сидят лимонадные осы

На стенах буфета, и пахнет грозой.

Очкарик в айфон посылает вопросы,

Осклизлый жуёт бутерброд с колбасой.

Являлись мечты в золотистом загаре,

Казалось, удача опять в рукаве,

Кипела сирень на вокзальном бульваре,

Цыгане ругались на пыльной траве.

Смешались событья и дни — эпигоны,

И, слёз не стесняясь своих на лице,

Я думал о счастье. Толпились вагоны,

Былые черты умещая в столбце.

Перекрестье

Летящий шум от миро сотворенья,

Из космоса до ветреного дня.

Я знал слова печали и забвенья,

Но думал: это всё не про меня.

Из комнаты, откуда убежали

Года в стекло и залегли во тьме,

На мрачные панельные скрижали,

Пятиэтажек в тихой стороне.

У времени — замашки святотатца,

Бредущего, на миражи огней.

В желании скитаться и расстаться,

Среди бетона, ветра и камней.

Так, где живут, согласные стихии

И ломятся от праздников столы?

Рога где поднимая золотые,

Бредут в тиши библейские волы?

Где вечности отпляшут на потребу,

Порой до крови закусив губу,

И где порой ломает стены небо,

Гудя в Иерихонскую трубу.

Там произносят тайное известье,

Оно и есть краеугольный пласт,

Земной дороги тяжкой, перекрестье,

Сжимает нас и проникает в нас.

Башня

Нам достался Господь бесшабашный,

Трудоголик, водитель калек.

Вавилонскую строили башню —

Был такой у страны нацпроект.

Он стоял у корыта с цементом,

Он дразнил октябрятским значком.

Осыпалась листва позументом,

И лежала природа ничком.

Шлакоблоки замешивал пóтом,

И пока вырастала стена,

Польский спирт разбавляли компотом,

И его разливал Сатана.

Он шумерам кидал караваи

И над ними глумился без слов.

Подъезжали к подножью трамваи,

Доставлявшие новых рабов.

Помолись в производственном цикле,

Непорочный осваивай план,

Будет солнце — серебряный сикель —

Опускаться в дырявый карман.

Так росла до небес без возврата —

Белым камнем над миром сиять,

В окруженье рабочего мата

Языки и себя забывать.

Передовица

ЛЭП чернеют на закате

Среди просеки к реке.

Свет последний солнце тратит,

Исчезая налегке.

Спит ржавеющий бульдозер,

Вахта брошена в тоске,

И душа — в анабиозе

На сухом речном песке.

Острый ветер производства

Двинет крана рычаги,

Трудовое первородство

Загудит среди тайги.

И, в платке явившись красном,

Крановщица, знатна вся,

Миражом скользит прекрасным,

Колыхая телеса.

Жизнь былая с убежденьем

Ставит памяти вопрос,

Тлен мешая с вожделеньем

В лязге тросов и колёс.

Снова оживают лица,

Кочегарный запах мест,

А в башке — передовица

С запозданьем мысли ест.

Каллиграфия

Непостоянство кружит голову,

Дождём с утра укрыв края.

Вода мерцает в лужах оловом,

Вернувшись на круги своя.

Как в чёрно-белой фотографии

Контраст необходимо чист.

И мокрой шиной каллиграфию

Оставил велосипедист.

Возродив огонь

Возродив огонь из сажи,

Сотворив ещё чудес,

Никому не скажешь даже,

Что и сам теплом воскрес.

Пламя языками чалит,

Треск костра почти затих,

В толкование печалей,

Или радостей благих.

Обостряет восприятье,

Познавать явленья суть,

Это странное занятье —

Изучать лучистый путь.

Жить бы дальше не по числам,

По законам естества,

Даль и тьму наполнив смыслом

Одинокого костра.

Тихий свет

Я встану спозаранку,

Пойму, что день нелеп,

Бычков открою банку,

Нарежу чёрный хлеб.

Где утро в темя дышит,

И брезжит тихий свет.

Садись, избранник свыше,

На скромный табурет.

И будет стол, поверьте,

Гостеприимно прост,

Так выглядит бессмертье,

За это первый тост.

На середине лета

Зачем такой сарказм,

И неживых предметов,

Не суетный соблазн?

Черна под утро зелень,

Двора угрюмый свод,

Лишь остаётся верить,

До дрожи: всё пройдет!

Мелки на асфальте

На асфальте цветными мелками,

Нарисованный домик с трубой,

Неказистый корабль с парусами,

Небосвод небольшой, голубой.

Голенастое дитятко, здравствуй!

Дай вернуться в твой возраст на миг,

У курносого облика странствий,

На лице торжествующий блик.

Простота накануне улыбки,

На качелях взлетает восторг,

И кузнечик играет на скрипке

В пёстрой клумбе, похожей на торт.

Но упрямое время верстает,

Упрекнув фантазёра во лжи,

Мальчуган дураком вырастает,

И зарёванный дальше бежит.

Так какой мы помазаны кровью,

Если гостем случайным в дому,

Вера общая схожа с любовью?

Но противна хмельному уму.

Дол

Швыряет полдень на весы небес: где гром, а где прохладу.

Пастух, бегущий от грозы, застывшее у речки стадо.

Огонь и хлябь — благая весть, покуда в напряженье полном

Поток готов в запруду сесть перед раздвоенностью молний.

Они родят лиловый дым, по полю он ползёт украдкой.

Куря и смешиваясь с ним, пастух дрожит под плащ-палаткой.

Осмысливая страх и вздор, пугливость вымокших животных,

Достал он красный помидор, лоб утерев ладонью потной.

И дух отчаянно хмельной, среди пернатых и растений,

Качают головой больной кусты в стеклянном оперенье.

И дол, в затишье на испуг явился, первозданно скроен,

Как будто делом наших рук освоен и благоустроен.

Бубенчик

В жажде жизни, в её круговерти,

Перемешаны правда и ложь,

Много скучного в опыте смерти,

Не тождественно правилам… Что ж?

Безутешно одетый дух речи,

Удивлял повседневности бровь,

И за ближнего страх недалече,

Был на жалость похож и любовь.

Но размажь эту смесь мастихином,

Не жалей не кармин, не белил,

Ремесла полновесным цехином,

Ты давно и за всё заплатил!

Небо крыл непечатною жестью,

Жадно ел пирожки с требухой,

Исходивший глухие предместья,

Молодой, бесшабашный, бухой.

Муки вечные щедрой пригоршней,

Собирал и прощенья просил…

Потому и в груди, скомороший,

Вместо сердца бубенчик носил.

Цветок зелёный

Жизнь устаёт печали мерить,

И толковать приметы в путь,

Туда, где створчатые двери

Успеют времена сомкнуть.

Запомни, в этот век железный,

Пока ещё ты молодой,

Дни вытекаю бесполезно

Из крана жёсткою водой.

Где распадаются в пределах,

Уходят в наважденье прочь,

Тобой и вечностью, без дела,

Читаемые день и ночь.

Пусть млечный путь нависнет кроной,

Над миром, что ужасно прост;

Где в вечности уединённой,

Цветок зелёный и погост.

Не в счёт

Живу без здешнего уклада,

И воздух дождевой не в счёт,

Лишь только ветер, так как надо,

Листом в небытие несёт.

Один среди пустынной рощи,

Где даже мысль возникнет вслух,

Что есть мучительней и проще —

Вокруг сквозной, свободный дух.

Свежа в нём мера откровений,

Мгновенья словно из крупиц,

Рассыпанные ловят тени,

Взлетающих над кроной птиц.

Пока прощальные их крики,

Небес сомнут водоворот,

В минутах этих есть безликий,

Тревожный яд земных щедрот.

Усталый век

Пустынный мыс и берег пенный,

И одичалый пляж песком лучист,

Жизнь быстротечна, смысл её священный,

В обрывке фраз прохожего в ночи.

Неверен свет и правила утраты,

Как смена вех идут судьбе в зачёт,

Свободы нет и снова виновато

Усталый век пожмёт тебе плечом.

Илья ВИНОГРАДОВ

Как добротна мебель из дерева…

* * *

Как добротна мебель из дерева

И тепла добротою леса!

Словно лес открывает двери вам,

Что поют под тяжестью веса.

Только мир сплошь вокруг пластмассовый,

Словно душный бездушный ящик

С одноликой культурой массовой,

Легковесной, ненастоящей.

Но сбегу я, поздно ли, рано ли,

Сбив пластмассовые колодки.

Слава богу, гробы деревянные,

Как когда-то дома и лодки.

* * *

Поверьям вняв, как гибели, бегут

Спины горбатой и кривого глаза —

Суров и скор дремучий мудрый суд:

Души изъян с изъяном тела связан.

Бог шельму метит — примечай черты,

Верь верным, сто веков знакомым знакам…

Я ж глянцевой пугаюсь красоты,

Где дух иссох под чёрствым мёртвым лаком.

Где, словно в манекене, пустота,

И даже эха нет — темно и глухо.

Боюсь пустот… А чёрного кота

Люблю чесать за чёрным чутким ухом.

* * *

Осень, манят спозаранку

Жёлтые твои пути —

Век бродил бы, как цыганка:

Ручку мне позолоти!

Ветер выдует из дома

Вслед за тучей кочевой.

Пышет осень, словно домна,

Жёлтым жаром и тоской.

Дождь просеянный искрится,

Желтотравье серебря.

Осень, от тебя не скрыться!

Где уж скрыться от себя.

Скоро листья долистает

Постаревший за год год.

Осень, мне бы с птичьей стаей!

Только кто ж меня возьмёт?

* * *

Долго ли, какой заветной тропкою,

Счастье шло — и вдруг ко мне идёт.

Я ж стою, глазами глупо хлопаю

И, глядишь, прохлопаю вот-вот.

Лучше б беды принесло с заботами —

Как родных с порога обниму:

Против них приёмы отработаны,

Что со счастьем делать — не пойму.

Но, моё увидев замешательство,

Счастье шасть ко мне на зависть всем.

— Заживём, — мурлычет, — замечательно!

— Долго ли?

— Пока не надоем.

Перо

Стремясь пространство распороть

Скруглённой кромкой цвета хрома,

Упруго, как живая плоть,

И, словно небо, невесомо,

Перо коснётся вдруг руки

В непредсказуемом полёте,

Причудливом, как вязь строки

Из книги в древнем переплёте.

И я замру, навек пронзён

Тоской по промелькнувшей птице,

Недостижимой, словно сон,

Который дважды не приснится.

Хастинапур

Полетели до Дели вдвоём —

По священной земле погуляем,

В Тадж-Махал белоснежный махнём

И в заснеженные Гималаи.

Раздадим нищете пятаки,

Чтоб с воды перебились на воду.

Поучиться ещё у таких

Улыбаться в любую погоду.

Спросит рикша — его не жалей,

Нынче он на электромопеде, —

Десять рупий. Нам — десять рублей,

Рубль теперь словно рупия беден.

Полетели любого числа!

Наш маршрут будет строго случаен.

Ты ж киваешь в ответ на дела

Иль вздыхаешь и не отвечаешь.

Что с того, что распахнута дверь

И повсюду дорожные сети?

Чудеса так доступные теперь,

Что как будто и нет их на свете.

Но для нас приберёг я тропу,

Что уводит из дымного Дели

Сквозь печали, тревоги, метели

В приснопамятный Хастинапур.

Южный Крест

Ищу над царством вьюг

На небе Южный Крест.

Мне возражает друг:

Тот крест — не с этих мест.

Ковш гнутый по ночам

Вычерпывает тьму.

А крест — не по плечам.

Но я назло всему

Ищу средь вьюжных снов,

Печальных, как зола,

То ль новых берегов,

То ль пятого угла.

Старец

Седина как писаний страница —

Чисто старец, блаженный вполне.

Клянчит мелочь с утра — похмелиться,

Мутным глазом елозя по мне.

Словно вязь на руках его вены,

Как сиянье вокруг перегар…

И в тот миг, словно в миг откровенья,

Я иные узрел берега.

Не цветастые райские кущи,

Не предвечный покой вековой —

Коммунальную бедную гущу,

Стен обшарпанных грязный конвой,

Одинокость убогой коморки,

А в толпе — одинокость вдвойне,

И чем дальше, тем более горький

Запах снов о далёкой войне.

Обездоленных лет вереница

В чёрной канет вот-вот полынье.

Седина как писаний страница —

Чисто старец, блаженный вполне.

Памяти Глеба Горбовского

Дрогнул над Невой туман

И поплыл бесплотным воском

В улицы, залив, стакан —

За тебя, поэт Горбовский!

Жизнь вразвалочку идёт:

Кто в хоромах, кто на нарах.

У поэта в строчках чёрт —

Но и ангел с ним на пару.

Город как чумной вокзал:

Встречи, драмы, урки, лохи.

Вроде о себе сказал,

Оказалось — об эпохе.

Век был красен, чёрен, бел,

Весь чистилища навроде.

О себе как будто пел,

А на деле — о народе.

Но поэт и есть народ,

Той же масти — нищета ведь.

А страна спешит вперёд

И поэтов не считает.

Полутьма и полусвет,

То ли поздно, то ли рано.

Над Невой идёт поэт,

Над речной открытой раной,

Дрогнул под ногой туман…

* * *

Запах неба и дыма,

Дух весёлый лесной.

Шёл лесник Никодимыч

До избушки, домой.

Через птичий неспящий

Стоголосый трезвон,

Опьянён влагой чащи,

Ветерком отрезвлён.

Сосны встали, рисуясь,

В полный рост верстовой.

Всё, что хочешь, в лесу есть,

Даже больше того.

Легкокрылая радость,

Не пугаясь ничуть,

Прилетит — и надо

Морщить лоб, спину гнуть.

Грусть, подкравшись, ужалит,

Ворон зыркнет, кружа…

Застрелился б, пожалуй,

Но не дали ружья.

Спросят:

— Радость откуда?

— Прилетает сама.

— А печаль?

— Как повсюду —

От большого ума.

Челнок

Сник рыбак в челне курносом,

На простор устав смотреть,

Вёсла осушил и бросил,

Выпростав, отбросил сеть.

Зыбь колеблет отблеск белый,

Веют думы про судьбу:

Плыл — в начале — в колыбели,

Поплыву — в конце — в гробу.

За разлив зари вечерней,

Где водой стал небосвод

Молчаливое теченье

Чёлн задумчивый влечёт.

* * *

Как любовник неловкий и робкий —

Ни увлечь, ни украсть на бегу, —

Пачку выцветших строчек в коробке,

Иссушив, про запас берегу.

Что-то тлеет в груди вполнакала,

Я в полголоса что-то пою,

И любви опасаясь стрекала,

Избегаю стоять на краю.

Дам копейку — и требую сдачи.

Но опять мне прощает страна —

Лишь дождями холодными плачет

И ветрами вздыхает она.