Никто, Некто и Всё. Забавный черновик

Игорь Кочкин

Пресс-конференция с Beatles в Мюнхене, 1966 год. Репортер: «Вы упоминаете Бетховена в одной из своих песен. Что вы о нем думаете?» Ринго: «Он – классный. Особенно его стихи!..»ОДНАКО: эта книжка не только об утончённо-изысканной поэзии Моцарта и Сальери, которой очарованы все эстеты мiра. И не только о битломании в Советском Союзе. И не только об Алма-Ате – городе, которого давно нет на картах. Если без шуток – она о шотландском Пушкине. Проверьте это сами.

Часть первая

Посвящается Н. Я. и Е.Л.

…трое шестнадцатилетних мальчишек, еле-еле передвигая ноги, плелись гуськом по мрачному — до тошноты! — коридору административного здания товарной станции Алма-Аты-2 к окошку кассы, чтобы получить заработанные 150 рублей за разгрузку вагона со шпоном.

— Здесь явно попахивает мертвечиной. — Сказал один из них. — Какая здесь может быть мертвечина? — Сказал второй. — Если здесь ни души? — Значит, мертвечиной попахивает от нас. — Сказал третий. — Больше не от кого.

Логика была железной: если никого нет, значит, признаки разложения надо искать в самих себе…

Был первый вечерний час воскресенья, 26 октября 1975 года.

Если бы им, троим, утром сказал какой-нибудь умник, что за этот день они очистят железнодорожный вагон от шпона, они, вероятно, очень бы захотели в это поверить. Но, вряд ли, в это поверили бы. Между словами «поверить» и «сделать» зияла пропасть. Они эту пропасть перемахнули. Как перемахнули? Это вопрос из категории, «не имеющих ответа». Ответа ясного и простого.

Преодоление пропасти — однако! — не переполняло их особенной радостью. Больше их переполняло полное безразличие ко всему, что происходило, что происходит и что будет происходить вокруг: здесь, на товарной станции, куда их сегодня — почему-то! — занесло, а также в Алма-Ате, где находилась эта станция, а также на всей планете Земля, где маленькой точечкой обозначилась Алма-Ата, а также во всей Вселенной, где затерялась эта голубая планетка с названием Земля.

Они готовы были — тотчас же! — плюхнуться на махрово-пыльный бетонный пол этого длиннющего коридора, ведущего в никуда, и час, другой — а лучше — вечность! — отдохнуть. Было ощущение, что Земля (и, соответственно, Алма-Ата!) подверглась внезапной атаке. С применением фантастического оружия. Всему живому — смерть, а они, трое, в своих физических телах, остались — по нелепому недоразумению! — в целости и сохранности.

Первого звали НИКТО. Второго — НЕКТО. Третьего — ВСЁ.

Летающие эхом, звуки, шаркающих по полу, башмаков троих мальчишек больше походили на жуткий сон, чем на реальность.

— Здесь никого нет. — Сказал НЕКТО. С явными нотки раздражения, гнева и агрессии: страшный коктейль!

— А мы? — Сказал ВСЁ. В голосе — явные нотки сарказма: так и хочется расхохотаться.

— Мы здесь не в счёт. — Сказал НИКТО. В голосе — полное безразличие: какая разница, что было, что есть и что будет через мгновение или через минуту?

— Мы — трупы? — Сказал ВСЁ.

— Я — труп. — Сказал НЕКТО. — Это точно.

— Ты — труп? — Сказал НИКТО. — А я, по-твоему — кто? Труп, как и ты?

— Ты, как здесь ни крути, как был, так и остаешься быть прежним НИКТО. — Сказал НЕКТО.

— Оптимистичный ответ. — Сказал НИКТО. — Благодарю.

— Обращайтесь ещё. — Сказал НЕКТО.

— Всенепременно. Обязательно обращусь

— Хотел бы и я быть тем, кем есть НИКТО. — Сказал ВСЁ. — Однако, по всем признакам, я — ещё! — не труп, как НЕКТО. Но очень близок к тому, чтобы в него превратиться. И им стать.

— Оптимистичное признание. — Сказал НЕКТО.

— Да. — Сказал ВСЁ. — Как на духу.

Они по-прежнему гуськом, из последних сил, продвигались вперёд по коридору, тупо рассматривая таблички с надписями на дверях слева и справа.

— Ну, это на фиг. — Сказал ВСЁ. — Все эти мерзкие деньги. К свиньям собачим. Зачем трупам деньги?

— Ну, уж нет. — Сказал НЕКТО. — К каким это — свиньям собачим? Вот уж, сказанул, так сказанул: свинья у тебя оказалась в теле собаки? Или — собака в теле свиньи? Браво… Не знаю, как кому, а мне — пусть даже и трупу! — деньги совсем не помешают.

— Ты, я вижу, очень умный? — Сказал НИКТО.

— Нет, я слишком умный. — Ответил НЕКТО.

— Очень хорошо. — Сказал ВСЁ. — Тогда: если ты — труп, то, как тебя может давить жаба?

— Это, вероятно, особая жаба. — Сказал НИКТО. — Трупная.

— Понимаю — понимаю: трупная жаба. — Сказал ВСЁ. — Хорошо. Лихо сказано. В самую точку.

— Сами вы — жабы. — Сказал НЕКТО

— А что? — Сказал ВСЁ. — Я тоже согласен побыть немного жабой. Только не трупной.

Обстановка накалялась с каждой секундой. Силы были на исходе.

— Ну, да. — Сказал НИКТО. — Нам только и остаётся, как устроить маленький мордобойчик междусобойчик. В аккурат, под занавес. По всем законам жанра. Найдём главного виновника всех наших проблем и врежем ему по полной.

— А что? — Сказал ВСЁ. — Идея великолепная. Я, лично, за.

— Отличное завершение этого отличного дня. — Сказал НЕКТО. — Отличнее не придумать…

Они остолбенели, переглядываясь, когда, наконец, обнаружили искомо-заветную табличку «КАССА» над окошком с решёткой из арматурных прутьев, откуда доносились еле слышимые звуки присутствия там ещё кого-то, кроме них троих: значит, на Земле-матушке ещё кто-то выжил?

— Трупы потихоньку начинают сходить с ума. — Сказал НЕКТО. — Это точно.

— Придурок! — Сказал ВСЁ. — Как трупы могут сходить с ума? Они же — трупы…

Они уже не верили ни глазам своим, ни ушам своим. Если даже принять версию о выживших — то кто, какой-такой ненормальный может быть здесь, в кассе, в этот воскресный день и вечерний час, чтобы ожидать их, троих наглых юнцов, для вручения им (если ещё и не трупам, то, явно, существам, уже находящимся на зыбкой грани разложения!) вымученных несчастных денег? Никто! Это без сомнений. Это двести процентов из ста.

Нет — и не может быть! — здесь никакой «КАССЫ».

Нет — и не может быть! — здесь никаких посторонних звуков.

— Ау! Люди! — Сказал НИКТО. И шарахнул, что было сил, кулаком по решётке.

— Если они — люди. — Сказал ВСЁ. Флегматично

Окошко «КАССЫ» через паузу, равную вечности, отворилось и обнаружило недовольную — до безобразия! — женскую физиономию без явных национальных и возрастных признаков.

— Киборг. — Еле слышно сказал ВСЁ.

— Сам ты — киборг. — Сказал НЕКТО.

— Киборгша. — Сказал НИКТО.

— Что-о-о? — Прорычала Киборгша.

— Где наши деньги? — Сказал НИКТО с металлом робота в голосе: с подобными надо было говорить голосом подобных.

— Где — где. — Огрызнулась Киборгша. — В Караганде!..

Через паузу, опять равную вечности, она брезгливо швырнула в руки НИКТО платёжную ведомость:

— Закорючку поставь против галочки, умник. Сумму — прописью.

— Двадцать? — Сказал НЕКТО, не поверив глазам своим. Произнеся число «двадцать», он застыл с открытым ртом. Это состояние медики определили бы, как шок. Как запредельное психическое потрясение.

— Нет, не двадцать. — Сказал ВСЁ. — Две-сти. Без одного нолика.

Шутки шутками, однако, и он, так же, как и НЕКТО, тупо уставился в ведомость: что это? описка? кошмарный сон, который им привиделся наяву?

НИКТО взял, дрожащими, никак не желающими слушаться, пальцами, шариковую ручку и, пляшущим почерком, накарябал в платёжке: двадцать руб.

— Подпись, умник! — Рявкнула Киборгша.

НИКТО поставил подпись и сунул ведомость под решетку. Капельки пота образовались у него на лбу.

Киборгша в ответ кинула на алюминиевое блюдечко, прибитое гвоздём к подоконнику, две красных купюры с профилем вождя мирового пролетариата и захлопнула — что было сил, как это сделал чуть раньше НИКТО! — кассовое окно: всё, баста! не тот случай, чтобы устраивать здесь выяснения и мутный базар…

* * *

В ЗАБАВНОМ черновике и картинки должны быть ВЕСЁЛЫМИ.

(А как иначе иллюстрировать эпизод с КИБОРГШЕЙ? Никак.)

«Если мы можем сделать человека счастливей и веселее, нам следует это сделать в любом случае, просит он нас о том или нет». Г. Гессе.

До шпона — однако! — надо было ещё дожить.

Если исходной точкой считать 32 августа 1974-го, то доживать предполагалось одно лето и 55 дней.

(И, вообще, вполне вероятно — сложись что-то не так! — и разгрузка вагона с шпоном могла не состояться вовсе, не случись к ней необходимых предпосылок.

Не случилось бы этих, некоторых, причинно-следственных невероятностей и всё тут — никакого шпона не было бы. И ничего не попишешь.)

32 августа 1974-го (Запись первая⁷).

Школьный плац источал запах свежего асфальта.

Ещё вчера здесь, на улице Каблукова (чуть выше Плодика⁸), был пустырь. Сегодня, как в сказке, мгновенно, образовалась новая школа.

В точности, через дорогу от школы находились — очень нужные городу! — заведения: диспансер для психов, спецучреждение для малолеток-мальчиков, которых нельзя было посадить по уголовке в зону, и такое же спецучреждение для малолеток-девочек, чуть выше по Каблукова — дом престарелых.

И вот построилась буквой Н новая школа и улица Каблукова в этом удивительном месте удивительно-непонятным образом гармонизировалась (или, может, наоборот, дегармонизировалась?). Был пустырь — вроде чего-то не хватало. Вырос типовой храм знаний — вроде стало хватать всего. Почти, как это случается на гениальных полотнах гениальных художников: нанесён последний удар кистью и всё встало на свои места.

Почти, как у Малевича⁹…

Школе был присвоен номер 63.

(Позже НИКТО скажет:

— 63 — это три тройки: шестёрка — две тройки, плюс — тройка существующая, которая есть в номере нашей школы.

— А почему не девять единиц? — Скажет НЕКТО.

— Или — три в квадрате? — Скажет ВСЁ.

— Потому что на табличке золотом на чёрном фоне написано не школа №9, а школа №63. — Скажет Пат.)

Итак, на плацу с запахом свежеукатанного асфальта, перед новорождённой СШ №63 должна была состояться первая школьная линейка перед началом учебного года.

Пока она не началась, на плацу стоял галдёж осчастливленных школьников. Ещё немного и все они, переполненные неиссякаемой детско-юношеской энергией, хлынут внутрь храма знаний и усядутся за парты: не забавы для, постижения науки ради…

Он стоял в некотором отдалении от этого галдежа.

И, будто, ничего не замечал вокруг.

И, будто, ничего не видел.

Он стоял, словно Слепой (назовём пока его так).

Кроме этого странного Слепого, в толпе галдящих школьников выделялся другой мальчишка. Внешне он был точной копией Джона Леннона (очёчки, причёска, манера двигаться — всё, как у ливерпульской знаменитости! не хватало гитары, микрофона и обнажённой Йоко Оно рядом).

Он пристально наблюдал за Слепым: что же это за фрукт такой здесь объявился? Или, на самом деле, слепой, подумал он, или — тупой. После чего он склонился к версии смешанной, что Слепой — это тупой придурок. Или, наоборот — придурочный тупица (что звучало, по его представлению, более привлекательно, а, может, и правильнее). И сама эта замудрённая придумка ему очень понравилась. И как-то особенно согрела.

Почему согрела? И причём здесь тепло?

Гордыня и тщеславие в холоде и неуюте чахнут. А могут, вообще, дать дуба, склеить ласты, откинуть копыта, короче — сыграть в ящик.

Копия Леннона, неспеша — с издевательской ухмылкой на битловском лице! — подошла к Слепому.

Слепой, продолжая смотреть в никуда, хотел было монотонно произнести: «Ты — Леннон?». Но сказал — к собственному (и «ленноновскому» — тоже) удивлению! — другое:

— Ты — поляк?

— Поляк. — Точная копия одного из битлов вдруг стала меньше похожей на точную копию одного из битлов, поскольку от внезапного вопроса Слепого её (его) перекосило.

Теперь она, копия, обескураженно-ошалело рассматривала Слепого поверх своих стёкол с диоптриями: что же это шизоидная непонятка образовалась перед ним?

— Как узнал? — Сказала ливерпульская матрица с некоторой растерянностью в голосе, которую не удалось скрыть. И ей стало досадно за эту растерянность, за такой нелепый промах.

— Я жил в Польше. — Сказал Слепой. — Прибыл, можно сказать, прямиком из заграниц. И сразу на бал.

Слово «из заграниц» прозвучало — будто нарочно! — с насмешкой.

Копия Леннона насторожилась: что это опять за хихоньки, да хаханьки? что это за издевательские фортеля?

— Курица — не птица, Польша — не заграница? — В голосе битловской матрицы уже не было растерянности. В голосе был металл.

— Заграница. — Сказал Слепой безучастно. — Еще какая заграница. Самая заграничная из всех заграниц, вместе взятых.

— И что? Не приглянулась Польша? Не по вкусу пришлась?

— Почему? — Пауза. — Приглянулась. — Пауза. — Но больше по вкусу пришлись польки.

Слово «польки» прозвучало без иронии.

Точную копию Леннона ещё больше переклинило:

— Польки? Причём здесь польки? — И опять в голосе — предательская растерянность.

— Они ничем не отличаются от наших девчонок. — Сказал Слепой.

— От славянок?

— Ну, да. Таких же, как Маруся Огонёк (Пола Ракса) из фильма «Cztery танкиста i pies»¹⁰.

Образовалась пауза. Обоюдная.

Слепой продолжал смотреть в никуда.

Копия Леннона продолжала смотреть на Слепого, взвешивая все «за» и «против» их короткого диалога: этот, живший в Польше, в которой он, поляк, никогда не был — пристукнутый? или прикидывается пристукнутым? а, может, его пристукнуть, чтобы содержание стало соответствовать форме? и тогда он вернётся в настоящее школьного галдежа и перестанет витать где-то в облаках?

— Ты — кто? — Прозвучал вопрос, в котором теперь не было и тени растерянности. Тон стал твёрже твёрдого.

— Я — НИКТО. — Был молниеносный ответ.

–…

— Я — НИКТО. — Повторил НИКТО. — А ты — кто?

— Тогда я — ПОЛЯК.

— Это никак не стыкуется: я — НИКТО, а ты — ПОЛЯК.

— Ладно, хватит здесь про стыковки и нестыковки. — Сказала битловская матрица раздражённо. — Тогда я, по-твоему, кто?

— Кто ты, чтобы стыковалось? — По-прежнему отрешённо сказал НИКТО: он был по-прежнему вот здесь рядом, во плоти, к которой можно прикоснуться, и — в тоже время! — словно его здесь не было.

В тот момент хватило бы ещё одной-единственной искорки и произошла, наверное, маленькая драчка. Маленькая спонтанная потасовка, какая обычно случается среди старшеклассников: кто-то должен доминировать, а кто-то — подчиниться доминированию.

Драчки не случилось.

— Да-да-да! — Торопливо и гневно согласилась копия Леннона. — Чтобы стыковалось!

— Если я — НИКТО, — сказал НИКТО, — то ты — НЕКТО.

Пауза.

— Лен-нон… — сказал НИКТО, — не может быть никем иным, как НЕКТО.

Пауза.

Было видно, как НЕКТО — в момент! — спёкся: потеплело в его глазах, во всём его облике не осталось больше и следа прежней воробьиной агрессивности.

— Леннон — это Леннон. — Сказал НИКТО. — Леннон — это НЕКТО. Логично?

— Логично. — Сказал НЕКТО.

— А звучит-то, как хорошо — НЕКТО…

Опять пауза.

Пока она длилась, НЕКТО показалось, что школьный галдёж стал теперь каким-то иным, нереальным: раньше он, НЕКТО, был неотделим от него, а сейчас галдёж воспринимался, как нечто, существующее параллельно с ним:

— А зачем ты стоял на отшибе от всех? — Сказал он.

— На отшибе? — Сказал НИКТО.

— Ну, да. На отшибе.

— А, может, на пришибе?

— Это как? — Сказал НЕКТО.

— Как пришибленный. — Сказал НИКТО.

— Как тот, которого из-за угла пустым мешком? — Радостно сказал НЕКТО. И тут же, с досадой, отметил: значит, НИКТО стоял и будто читал его мысли?

— Конечно. — Сказал НИКТО. — Пришибленный и должен стоять на отшибе.

— Да, верно. — НЕКТО почесал свою ленноновскую репу…

Вероятно, это означало согласие с невероятным для НЕКТО видением НИКТО о пришибленных и всех остальных в этом мiре.

Вероятно, это означало согласие с видением НИКТО гармонии в этом мiре. С видением, которое никак не стыковалась с общепринятыми представлениями об этом: не было бы НИКТО, который есть НИКТО — не было бы НЕКТО, который есть НЕКТО. Получалось, что НИКТО и НЕКТО — существа взаимосвязанные и взаимообусловленные.

Это не просто не стыковалось никак. Это вдребезги разбивала всё, о чём говорили все… О чём вещали-мусолили газеты, журналы, книги (те, которые были на слуху). О чём мусолили-вещали все радиоприёмники и телевизоры, как на советской стороне от железного занавеса, так и в зарубежно-капиталистическом раю…

«Чтобы из „ничего“ сотворить что-то, надо сначала сконструировать интригу…»

Неподалеку от НИКТО и НЕКТО были локаторы, в виде шевелящихся ушей.

Эти уши принадлежали крепкого телосложения мальчишке с улыбкой доброго самаритянина. Он услышал странный — непохожий ни на что! — разговор. И ему этот разговор чем-то приглянулся. Поэтому он сказал прямо:

— Если ты есть НИКТО, а ты — НЕКТО, можно я буду ВСЁ?

— Ну, да, — сказал НИКТО. — Это может как-то дополнить нас. И, может, даже уравновесить неуравновешиваемое.

— Неуравновешиваемое? — Поморщившись, переспросил НЕКТО.

— Да. — Сказал НИКТО. — Неуравновешиваемое.

— Уравновесить?.. Дополнить?.. — Сказал НЕКТО. — Какой-то ящик Пандоры, а не тема… Хе-хе!.. Интрига на интриге. И интригой погоняет.

— Не будет интриги — не родится на свет ничего живого. — Сказал НИКТО. — Никакой путной музыки и никакой путной книжки.

— Ага. Значит, мы будем заниматься уравновешиванием неуравновешиваемого? — Сказал НЕКТО. Раздражённо-агрессивно. — Весёлое занятие. — И сам не мог понять, почему он так сказал.

— Нет интриги — нет ничего. — Сказал НИКТО, по-прежнему глядя перед собой в никуда. — Чтобы из «ничего» сотворить что-то, надо сначала сконструировать интригу. Или, по крайней мере, попробовать сделать это.

НЕКТО в ответ хотел что-то сказать, но звуки предательски не артикулировались. Онемели вдруг — как назло! — голосовые связки, язык, губы.

Такая же реакция была и у ВСЁ. Он стоял с лицом человека, которого на мгновение выключили из жизни и он замер, словно статуя:

— Когда я ем — я глух и нем… — Невероятным усилием воли выдавил, наконец, он из себя.

После этого они втроём — одновременно, как по сценарию: наигранно и по-клоунски! — шумно рассмеялись. Чем привлекли внимание галдящего 9-б класса, в который они, все трое, были определены завучем новой СШ №63.

— А кто-нибудь мне подскажет, — обратился к свежеиспечённым одноклассникам ВСЁ, — какое сегодня будет число? А то мои золотые что-то заклинило. — Он на самом деле озадаченно смотрел на свои наручные часы, постукивая ногтём указательного пальца по стеклу: они будто перестали тикать, будто кто-то вручную остановил их, замер маятник, замер весь механизм, остановились стрелки на циферблате.

Потом ВСЁ поднял руку вверх, показывая всем свои заклинившие золотые.

Теперь весь 9-б стоял с перекошенными физиономиями от дерзко поставленного вопроса: школьная линейка всегда проходит в последний день лета — ясен пень: здесь никакие золотые с бриллиантами часы не нужны. Чушь какую-то городит этот шут гороховый: время — оно и есть время. Мозги, верно, у него переклинило, а не часы.

— Само собой: сегодня 32 августа. — Сказал негромко НИКТО. Очень негромко.

Тем не менее, все — весь класс! — услышали этот ответ. Перекошенные физиономии 9-б ещё больше, чем после вопроса ВСЁ, исказились в сторону аномалии. И общешкольный галдёж стал для них совсем неслышимым, как в немом кино: люди вокруг двигались, что-то делали, что-то говорили, а звуков не было.

Центром внимания девятиклашек стала эта странно-диковатая троица: НИКТО, НЕКТО и ВСЁ.

— Да, сегодня 32 августа. — Повторил НИКТО. — Почему? Потому что 32-го не бывает. 32-го числа в календаре нет. Как и нет ничего, как всем кажется, что мы здесь наблюдаем.

— Интересный поворот. — Сказал вкрадчиво-издевательски НЕКТО. Как он не старался, как не хотел, но прозвучало это именно так, а не иначе: вкрадчиво-издевательски.

— И школы? — Сказал ВСЁ.

— И школы. — Сказал НИКТО.

— А что же всё-таки здесь есть? — Хихикнула какая-то из девчонок.

— Есть пустырь с разбросанными селем валунами и камнями. — Сказал НИКТО с прежним лицом пророка, провидца, прорицателя. — Больше ничего нет. — Ему в тот момент самому потребовались немалые усилия, чтобы не расхохотаться перед онемевшим классом. Но этого никто не заметил.

— А мы? — Сказал НЕКТО. — Как с нами быть?

— Мы есть. — Сказал НИКТО. — Пока есть…

Класс облегчённо выдохнул.

— Мы есть, как некое недоразумение. — Продолжил НИКТО. — Как то, чего не должно быть. Как случайное вкрапление в реальность 31 августа по форме. Но не по несовместимому содержанию.

— Интересный поворот. — Сказал НЕКТО.

— Совместимость несовместимого какое даёт число? — Сказал НИКТО.

— Какое? — Сказал ВСЁ.

— Правильно. — Сказал НИКТО. — Ответ засчитывается, как правильный: 32-е…

9-б, с перекошенными физиономиями, стоял по-прежнему перекошенным.

— Или — 33. — Подвёл итог ВСЁ: потеху надо воспринимать, как потеху, а не стоять баранами с раскрытыми ртами. — Теперь всё понятно? — Он сиял своей неподражаемой ослепительной улыбкой, от которой становилось «всем светлей¹¹» и теплей.

Физиономии девятиклашек перестали быть перекошенными и стали изменяться в направлении к улыбке, подобной той, которая сияла на лице ВСЁ.

— А мне сдаётся, что среди нас есть один реальный придурок. — Сказал НЕКТО, как мог сказать только НЕКТО.

Галдёж, как по команде, опять прекратился. И установилась тишина, какая бывает в космосе, в абсолютном вакууме.

Кого он, НЕКТО, считал придурком: НИКТО, ВСЁ или кого-то из одноклассников?

Далее НЕКТО продолжил:

— А ещё мне сдаётся — все догадываются: кто есть этот придурок.

— Это является лишним аргументом, — негромко сказал НИКТО, — реальности такого феноменального явления, как совместимость несовместимого. А также ответом на вопрос: какое сегодня число — 31-е или 32-е.

— Или — 33-е. — Сказал ВСЁ.

После этого галдёж на плацу новой школы (которой не было!) возобновился с новой силой…

Таким образом, в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» появилась первая запись: 32 августа 1974-го (1). Во второй записи летописи значилось:

ВСЁ — Ринго, НЕКТО — Джон, НИКТО — Джордж (2¹²).

Было бы странно, если бы после школьной линейки в тот день, 32 августа 1974-го, ничего больше не произошло. И подобной странности не случилось.

НИКТО, НЕКТО и ВСЁ условились продолжить — совместимо-несовместимый! — диалог среди более приятных глазу декораций. Они заскочили домой, чтобы облачиться в нешкольную форму и выхлопотать у родителей карманные деньги. И через полчаса встретились на углу улиц Розыбакиева¹³ и Тимирязева, на той стороне, где была остановка троллейбусов в направлении к центру города.

На НЕКТО красовались очень модные расклешенные брюки темно-оливкового цвета и не менее модная приталенная оливкового цвета рубашка.

На НИКТО, конечно, были польские модности: джинсы «Одра» и простая белая, без рисунков и надписей, майка.

ВСЁ был одет в светлые коттоновые брюки и коттоновую рубашку такого же цвета.

— Логичнее, — сказал НИКТО, — если бы моя одежда была на НЕКТО. Кто, в конце концов, среди нас поляк?

— Я — поляк. — Сказал НЕКТО.

ВСЁ презабавно повернул свою голову так, как это делают собаки, пребывая в состоянии крайнего удивления:

— Точно? — Сказал он.

НЕКТО хотел было набычиться, но потом заставил себя расплыться в улыбке: на шутку надо реагировать шуткой. Если это шутка:

— Точнее некуда. — Сказал он.

— Тогда, — сказал ВСЁ, — хочешь-не хочешь, а тебе придётся перекинуться одёжкой с НИКТО. Чтобы форма соответствовала содержанию.

— А меня пока что, — сказал НЕКТО твёрдо, — и моя одежда вполне устраивает.

— Иди ты? — Сказал ВСЁ. И опять уморительно изобразил собачье удивление.

— В натуре. — Сказал НЕКТО ещё твёрже.

— Хотелось бы поверить. — Продолжал подначивать ВСЁ. — Но верится с трудом.

Пола Ракса — польская актриса. Родилась 14 апреля 1941 года в городе Лида Гродненской области Белорусской ССР. После войны поселилась во вроцлавском посёлке Лесница.

НЕКТО перестал улыбаться. В отместку. Он, мол, тоже не лыком шит: выискались тут умники, видали мы таких. Видали и похлеще. И прокурорским тоном сказал:

— Ну, и каково же там, в Польше, в «самой заграничной из всех заграниц, вместе взятых»? Классно, наверное? Только про Полу Раксу больше втирать не надо. О ней мы уже слышали.

— В Польше? Это на твоей исторической родине? — Сказал ВСЁ. Он произнёс это ровно, с протокольным безразличием.

— Каково — на твоей, мы и так прекрасно знаем. — Парировал НЕКТО. И, взглянув на ВСЁ поверх очков, ухмыльнулся.

— Польша, как Польша. — Сказал НИКТО. В словах — ни эмоций, ничего.

Теперь НЕКТО и ВСЁ, вдвоём, с подозрением стали рассматривать НИКТО. Они видели перед собой забавную и, одновременно, дикую нелепость, не имеющую объяснений: такого не может быть, потому что такого не может быть никогда. Им было не понятно, почему не было восторга у НИКТО от пребывания по ту сторону железного занавеса (как это должно быть у всех). Правильнее было бы наоборот: беспредельные восхищения несоветским раем, где есть всё: джинсы, кока-кола, виски и эротика на страницах — доступных всем! — глянцевых журналов, а также — ослепительные и доступные девушки в реальной жизни. И где есть, в конце концов, живые «Битлз».

— И что? — Сказал НЕКТО. — Совсем никаких впечатлений?

— Ну, почему же? — Сказал НИКТО. — Никаких — масса. И каких — хоть отбавляй.

— Ладно. — Сказал ВСЁ. — А самое яркое из них — это какое?

— Самое яркое? — Переспросил НИКТО. И задумался так, словно ему сейчас предстояло изложить решение теоремы Пуанкаре. — Самое яркое, пожалуй… — это когда на поезде подъезжаешь к Бресту и начинаешь понимать, что скоро ты услышишь, как все кругом говорят по-руски¹⁴.

НЕКТО и ВСЁ продолжали рассматривать прибывшего из заграниц.

— И всё? — Сказал НЕКТО

— И всё. — Сказал НИКТО. — А что? Надо огласить весь список?

— Ну, хотя бы часть. — Сказал ВСЁ.

— Жвачка стоит 2 злотых, виниловый диск — 60.

— О-го-го! — Сказал ВСЁ. — Эдак и разориться можно.

— 15 злотых — это 1 рубль. — Сказал НИКТО. — Соответственно, 60 злотых — это 4 рубля.

— Всего-то? — НЕКТО почесал ленноновскую репу. — У тебя, видать, куча винила?

— Кучка. — Сказал НИКТО. — Из двух дисков — «Кристи» и «Тремолс». Плюс пара миньонов — «Облади-облада» и «Гёрлз».

— Богач! — Сказал ВСЁ.

— Не густо. — Сказал НЕКТО.

— Уж сколько есть. — Сказал НИКТО.

— Солнышко, однако. — Сказал ВСЁ. — Жарит по полной…

Солнце было в зените. И, действительно, припекало оно нещадно, по-настоящему, по-летнему.

— Конечно, жарит. — Сказал НИКТО. — Потому что на дворе август. Ещё август. И потому что число сегодня — 32-е.

— Даже не верится, — сказал НЕКТО, — что завтра — осень.

— Осень будет завтра. — Сказал НИКТО. — И завтра будет всё другому.

— А сегодня есть сегодня. — Сказал ВСЁ. — И пусть жара. Всё равно, сегодня — замечательно и хорошо.

— Хорошо. — Сказал НЕКТО.

— Замечательно. — Сказал НИКТО.

— В теньке, однако, — сказал ВСЁ, — будет не менее замечательно и хорошо.

— Резонно. — Сказал НЕКТО. — И — поскольку в ногах правды нет! — не помешало бы присесть.

— Точно, не помешало бы. — Сказал ВСЁ.

На остановке была деревянная скамеечка под навесом в окружении боярышника. Они, втроём, вальяжно расположились на ней…

Здесь можно было бы всю оставшуюся жизнь сидеть и сидеть, глазея по сторонам. И никуда не ехать. Зачем куда-то ехать и мчаться, когда так спокойно никуда не ехать и не мчаться? А голод можно утолить тем же боярышником. Жажду — водой из арыка, который был тут же, рядом.

— Мы, кроме одежды, не устранили ещё одну очень важную нестыковочку. — Сказал ВСЁ. — До сих пор.

— До сих? — Сказал НЕКТО.

— До самых сих. — Сказал ВСЁ.

— И что же нам мешает это сделать? — Еле заметная издёвка услышалась в словах матрицы Леннона.

— Может, звёзды как-то не так выстроились? — Сказал НИКТО.

— Ага. — Сказал ВСЁ. — Клеши НЕКТО.

— Чем же помешали тебе мои клеши? — Огрызнулся НЕКТО.

— Всем. — Сказал ВСЁ. — НЕКТО — так получается! — у нас кто? — Пауза. — Леннон. — Пауза. — Так? Так. — Пауза. — А мы — кто? — Пауза. — А я — кто?

— А ты — кто? — Сказал НИКТО

— Я?.. — ВСЁ немного поразмышлял. — Я буду Ринго. Если никто не против.

— Я не против. — Сказал НЕКТО.

«Музыка не была для нас работой. Мы стали музыкантами как раз для того, чтобы не работать». Пол Маккартни.

— О! Так вы, оказывается, решили поиграть в игру под названием «Битлз»? — Сказал НИКТО.

— Решили. — Сказал ВСЁ. — В соответствии со сложившимися обстоятельствами.

— «Нет ничего более умного, чем заставить колёса собственного ума вращаться вместе с колесом фортуны»¹⁵? — Сказал НИКТО.

— Именно. — Сказал НЕКТО.

— Среди нас уже есть Леннон? — Спросил ВСЁ. И сам ответил. — Есть. Значит, следует обозначить и других битлов.

— Логично. — Сказал НИКТО.

— Логично. — Сказал НЕКТО, улыбаясь. — Логичнее некуда. — Он уже пробовал наигрывать битловские мелодии. И не только битловские. И такие партнёры, как Маккартни, Харрисон и Ринго Старр ему были нужны позарез. Прямо сейчас. А лучше бы вчера. Вчера их не было.

— Все предпосылки для битловского старта у нас в наличии. — Сказал ВСЁ. — Музыкальным образованием мы обременены? Нет, не обременены. Это не первое совпадение с битлами. И не последнее. Желание покорить весь мир у нас есть? Есть. И через край.

— И всех девчонок? — Поинтересовался НИКТО.

— И всех девчонок. — Согласился ВСЁ. — Конечно, всех. Итак: чего нам ещё не хватает?

— Нам не хватает четвёртого в компании. — Сказал НЕКТО. — Не то весь проект — коту под хвост.

— Это тебя под хвост. — Сказал ВСЁ. — Обойдёмся без четвёртого.

— Ну, это не серьёзно. — Сказал НЕКТО. — Битлы — квартет. А мы должны обойтись без четвертого? Это не серьёзно.

— Не серьёзно застрять на этой скамейке навсегда. — Сказал ВСЁ. — Вот это точно будет не серьёзно…

Журчание воды в арыке убаюкивало и располагало к благостной дремоте в тени навеса.

— А здесь хорошо. — Сказал НЕКТО мечтательно. — Сиди себе и сиди. И глазей по сторонам. Вон, какая красоточка продефилировала по тротуару в сторону ВДНХ: у-ух!

— Ну, уж нет. — Сказал ВСЁ. — Так не пойдёт. Двигаемся дальше.

— Движение — это жизнь. — Сказал НИКТО. — Остановка — смерть.

— Именно. — Сказал ВСЁ.

— Твои предложения. — Сказал НЕКТО. — Только давай, чтобы были не в бровь.

— В глаз, так в глаз. — Сказал ВСЁ. — НИКТО — увы! — выбирать не приходится. Он будет на басе. Как нам без баса? Выходит, он будет Маккартни.

— Маккартни? — Сказал НИКТО.

— Маккартни. — Сказал НЕКТО.

— Нет. — Сказал НИКТО. Твёрдо. — Я буду Харрисоном, который будет играть на басе.

— Ну, это не серьёзно. — Сказал НЕКТО. — Сначала из битлов мы сделали трио. Потом за бас усадили Харрисона. Нас тухлыми яйцами закидают. Это курам на смех.

— На смех? — Сказал ВСЁ. — Не серьёзно будет, если тебя разжалуют из Леннонов.

— Кто разжалует? — Поинтересовался НЕКТО. — Конь в пальто. — Сказал ВСЁ…

Итак, Харрисон — самый тихий из битлов, рассуждали они. На самом деле, может ли Харрисон быть на басе — это разве правильно?

Это стало предметом тщательного анализа НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Здесь, по их мнению, нельзя было промахнуться: изначально повреждённая матрица ничего хорошего не сулит! Получается, что НИКТО категорически против быть Маккартни. Причина? Маккартни стоит на одной ступеньке с Ленноном и никак не может быть НИКТО. Он, скорее — НЕКТО, как и Леннон. Верно? Ну, куда уж вернее. И в данном, конкретном их случае правильнее — в отличие от битлов! — что у них будет один НЕКТО, один лидер, а не два, как у ливерпульского квартета.

С Джоном и Полом разобрались.

Теперь надо было разобраться с Харрисоном. Он, в их звёздной битловской компашке, которая формально — для всех! — была в стильных костюмчиках и привлекательном имидже, а неформально, за кулисами гастролей — вела беспорядочную жизнь, пресыщенную чёрте чем, всегда был в тени. Харрисон вроде и был, и его вроде и не было. Он не выпячивался. И никто его не выпячивал. Значит, в сравнении с Ленноном и Маккартни, он и есть ни кто иной, как НИКТО. Здесь семи пядей во лбу иметь не надо, чтобы это — явное и очевидное! — увидеть.

Значит, противоречий здесь нет, решили они единогласно: НИКТО будет Харрисоном…

Халык пен партия бiртутас! (Народ и партия едины! (каз.)

— Конечно, противоречий здесь нет никаких. — Сказал НИКТО — Потому что все сценарии будущего уже написаны.

— Все? — Сказал НЕКТО с беспокойством. — Ошибки здесь точно нет? А поправки на погрешность?

— Ошибки нет. — Сказал НИКТО. — И поправки учтены. Успокойся.

— И в этих сценариях есть мы? — НЕКТО замолчал, размышляя. — И есть сценарий для каждого из нас?

— Есть. Что в этом тебя так смущает?

— Наоборот — не смущает. — Сказал НЕКТО. Без тени растерянности. — Меня это очень даже устраивает. А сценарии для всего человечества? Они что? Тоже расписаны? От А до Я?

— Тоже. — Сказал НИКТО. — Сценарии расписаны…

СЦЕНАРИИ РАСПИСАНЫ, КАК ДЛЯ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В ЦЕЛОМ, ТАК И ДЛЯ КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА В ОТДЕЛЬНОСТИ.

— Например, сценарий для НЕКТО был расписан практически в тот момент, — сказал НИКТО, — когда он впервые заорал на весь родильный зал.

— Точно? — Сказал ВСЁ.

— Точнее и быть не может. — Сказал НИКТО. — Далее?

— Далее. — Сказал НЕКТО оживлённо. — Конечно, далее. — И, спохватившись, добавил. — А что может быть далее?

— А далее начинается самое интересное. — Сказал НИКТО.

— Что? — Сказал ВСЁ. Сказал озадаченно. — Раз всё определено?

— Далее встаёт вопрос: а разве не могут эти сценарии быть искажены? Или исковерканы? Или изменены со знаком минус?

— Кем это? — Сказал НЕКТО. Невозмутимо. — Нами? Кем-то другим? Злодеями? Обстоятельствами?.. Получается, что не могут. Ты же сам сказал, что всё уже зафиксировано. От А до Я.

— Что написано колом — не вырубить топором. — Сказал ВСЁ. — Народная мудрость.

— Нет, могут. — Сказал НИКТО. — И не только искажены. А искромсаны в хлам.

— В хлам? — Сказал НЕКТО. С возмущением. — Нет, я не согласен. Это как же? Несмотря на уже написанное?

— Ну, да. Несмотря на уже написанное. Или, говоря другими словами — и пользуясь харрисоновской терминологией! — сведены к викарме.

— Что же это за страшилка такая ненашенская — викарма? — Сказал раздражённо НЕКТО. — Попроще — никак?

— Куда уж проще? — Сказал НИКТО. — Викарма — никакая это не страшилка, а понятие вполне нашенское, если оно харрисоновское. Викарма — это проще пареной репы…

ВИКАРМА — ЭТО РАЗРУШЕНИЕ ПРЕДНАЧЕРТАННОГО.

— Да уж: куда проще. — Сказал НЕКТО. — Проще некуда.

— Издеваешься? — Сказал ВСЁ. Свирепо. — И ты туда же? Какой — однако! — ещё один изощрённый издевательщик нашелся.

— Да, какой я изощрённый? — С ухмылкой произнёс НЕКТО. — Я ж в заграницах не живал и сокровенных манускриптов, как НИКТО, не читывал. С меня и взятки гладки: так, погулять вышел.

— Смотри, простодушный гуляка. — Сказал ВСЁ. — Не въехать бы тебе, гуляючи, в косяк.

— Да уж, теперь буду стараться, что есть мочи. — НЕКТО изобразил смиренный вид грешника, кающегося перед строгим священником, посредником Божиим. — Чтобы больше не огорчать нашего НИКТО. Не омрачать его… слух! Я, ничтоже сумняшеся, послушно извиняюсь: «викарма — это проще пареной репы, это разрушение предначертанного». Всё ясно: хренакс и всё предначертанное раздербанено в хлам. Что здесь непонятного?

— Вот это — другое дело. — Сказал НИКТО. — Итак, на чём мы застряли? На викарме. Викарма — это когда человек, вместо того, чтобы тупо делать то, что ему следует, как в паранойе, начинает крушить всё и вся, впадая в тамас¹⁶.

— Во что? — Спросил НЕКТО.

— В полное невежество.

— В полное — преполное? — Спросил ВСЁ.

— В полнейшее. — Сказал НИКТО.

НЕКТО ничего не сказал.

— Желаете наглядный пример викармы? — Сказал НИКТО.

— Да уж хотелось бы. — Сказал ВСЁ.

— Пожалуйста. — Сказал НИКТО. — Вот вам пример, который мы уже обсосали со всех сторон: когда меня, НИКТО, хотели сделать Маккартни. Это и является разрушением предначертанного. Нельзя НИКТО превратить в НЕКТО, которым является Пол (как, собственно, и Джон). Это и есть полный абсурд. НИКТО — это Харрисон и только Харрисон.

— Логика железная. — Сказал НЕКТО. — Согласен. Харрисон — это НИКТО.

— Очень и очень хорошо. — Сказал ВСЁ. С облегчением. — С викармой, наконец-то, покончено. Против ветра не плюем и на грабли не наступаем. А теперь — пожалуй! — попрошу-ка я, чтобы НИКТО поподробнее растолковал нам об обратной трансформации: что надо сделать, ЧТОБЫ БУДУЩЕЕ ИЗМЕНИТЬ В СТОРОНУ УЛУЧШЕНИЯ ПРЕДНАЧЕРТАННОГО. Такой приятный сюрприз — в харрисоновской парадигме! — предусматривается? Или нет? А то — всё по башке, да по башке.

— На фига тебе это? — Сказал НЕКТО. — Уже во всём разобрались. Может, хватит разборок? И так голова кругом идёт.

— Как на фига? — Возмутился ВСЁ. — Если имеет место быть разрушение предначертанного, значит, должна быть изменение предначертанного со знаком плюс. К звёздам. Citius, аltius, fortius!

— В сторону акармы? — Сказал НИКТО. — Почему бы и нет? Это возможно…

ЕСЛИ ЕСТЬ РАЗРУШЕНИЕ, ЗНАЧИТ, ДОЛЖНО БЫТЬ И СОЗИДАНИЕ. ВСЁ В СООТВЕТСТВИИ С КОСМИЧЕСКИМИ ЗАКОНАМИ.

— И что же это за новая страшилка-то такая — акарма? — Сказал НЕКТО устало. — Очень хотелось бы просветиться.

— Акарма — опять же, по харрисоновской терминологии! — это деятельность, выводящая нас из под влияния законов причинно-следственных связей, благодаря которой каждый может полностью освободиться от всех своих косяков за одну жизнь.

— Ну, это вряд ли. — Сказал НЕКТО. Сказал с облегчением. — Нам это не грозит.

— Вам? — Сказал ВСЁ.

— Ну, мне. — Сказал НЕКТО. — А тебе, думаешь, грозит? Экий самонадеянный нашёлся.

— Не знаю. — Сказал ВСЁ. — Может, мне и не грозит. А вдруг — грозит? Чем чёрт не шутит?

— Ладно. — Сказал НЕКТО утомлённо. — А хотим ли мы этого? Ну, этой акармы? Ну, допустим, что хотим. Вопрос: как это сделать?

— Так вот и познаётся: кто есть кто. — Подлил масла в огонь ВСЁ. — Кто — так, погулять вышел. А кто — ну, очень умный. Умнее всех.

— Я что должен сделать? — Сказал НИКТО. — Представить подробный план, как запустить процесс акармы? И не только запустить, а как — пошагово! — это осуществить: сегодня — делаешь одно, через год — другое и так далее?

— Ну, да…

* * *

За Родину, за Сталина! Победа будет за нами!

От журчания воды в арыке создавалась иллюзия прохлады. И комфорта.

НЕКТО и ВСЁ испытывающе смотрели на НИКТО, сидящего рядом с ними на скамейке троллейбусной остановки. И ждали харрисоновского ответа.

НИКТО ничего на этот счёт не сказал.

Он сам толком не знает, что и как, подумал НЕКТО. Зато напустить тумана таинственности — горазд, ох, горазд!

Не последний день живём, подумал ВСЁ. Раскусим мы ещё эту акарму, никуда она от нас не денется…

— А знаете, что подумал бы нормальный человек, если бы услышал, о чём мы здесь толкуем? — Сказал с задумчивостью НЕКТО. Задумчивость была наигранной. И нескрываемой.

— И что же? — Свирепо, по-шутовски, ВСЁ повернулся к НЕКТО. — Интересненько.

— Он бы подумал: сидят здесь, вот на этой скамеечке, три идиота и, используя клоуновски-идиотскую терминологию (пусть даже схожую с терминологией Харрисона, о чём, я так понимаю, НИКТО лекции нам может читать часами), занимаются любимым делом умалишенных — распределением своих ролей поведения в дурдоме. И в каком же это дурдоме? В дурдоме их настоящего и в дурдоме их будущего. Будущего! И не только своего дурдомовского будущего.

— А какого ещё? — Сказал ВСЁ.

— Глобального. Всего человечества! Не круто ли мы завалили штурвал? В штопор не уйдём?

— В штопоре тот самый «нормальный человек», который рассуждает так, как он сейчас рассуждает. — Сказал НИКТО.

— Ты намекаешь на меня? — Сказал НЕКТО. — Ну, признайся честно: не выглядим ли мы на самом деле дебилами, ведя эти шуры-муры: карма — акарма — викарма.

— А как могут выглядеть настоящие идиоты? — Сказал ВСЁ задорно. — Только по-идиотски.

— Тоже верно, — согласился НЕКТО.

— Решение уже принято: ВСЁ — Ринго, НЕКТО — Джон, НИКТО — Джордж. В том числе, и тобой. И оно вступило в законную силу. Значит, ты сейчас сделал что? Плюнул против ветра.

— Опять оскорбления? — Удручённо сказал НЕКТО.

— Никаких оскорблений. Остынь. И принимайся за дело.

— Ладно, — согласился НЕКТО. — За дело, так за дело. — Отступать некуда, подумал он. Не плевать же против ветра?..

К остановке подкатил троллейбус. Лязгнули открывшиеся двери. Водитель посмотрел на троих мальчишек, не двинувшихся с места. Лязгнули закрывшиеся двери. И троллейбус покатил дальше, по маршруту.

— А, может, хватит гадать на кофейной гуще? — Сказал НЕКТО. — Что плохого в том, что мы — НИКТО, НЕКТО и ВСЁ! — примем предначертанное, как данность: не вмешиваясь ни во что и не нарушая ничего? Ничего плохого. И тупо исполним это предначертанное. Без изысков! А то у меня от этих акарм и викарм уже мозги начинают плавиться и из ушей скоро пар пойдёт. Нам бы было достаточно малого — получить в распечатанном виде эти самые сценарии, которые написаны. Больше ничего не надо.

— Хотелось бы. — Сказал ВСЁ.

— А ВАМ ХОТЕЛОСЬ БЫ УЗНАТЬ СВОЙ СМЕРТНЫЙ ДЕНЬ И ЧАС? — Сказал НИКТО. — Уж это точно в сценариях есть.

— Мне? — Сказал ВСЁ. И задумался. — Да, что-то не очень.

— Боюсь, что мне тоже. — Сказал НЕКТО. В итоге все согласились с компромиссом, сформулированным НИКТО:

— Не буди лихо, пока оно тихо. Если мы по своей воле не въедем в конкретный косяк — коварное лихо не активизируется.

— О, я не хочу в косяк. — Сказал ВСЁ. И торжественно, как на партсобрании, объявил. — На этом сходка в честь рождения «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» закончена.

— Ура. — Сказал НЕКТО. — День рожденья — радостный день. Пусть исчезнет ссор наших тень¹⁷…

* * *

Пресс-конференция с Beatles в Торонто, 1965 г. Репортер: Ринго, вы связаны с какой-нибудь политической силой? Ринго: Нет, я даже не курю.

В летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» появилась третья запись:

Про волшебную реальность (3¹⁸).

Оставалось дело за малым — начать производство шлягеров на все времена.

— Я готов. — Сказал ВСЁ.

— Я, в принципе, тоже. — Сказал НЕКТО. Скромно, как никогда.

— Let it bе — неплохая песня. — Сказал НИКТО. — О чём это говорит?

— О чём? — Сказал ВСЁ.

— Если это сделали Битлз, значит, нечто подобное сможем сделать и мы. И не хуже. Возможно, что и лучше.

— Спорно это. — Сказал НЕКТО. — Скорее — невозможно.

Несмотря на своё тайное творчество, он меньше других верил, что они, втроём, смогут завоевать мiр: как это — из ничего сделать что-то? У них же нет ни шиша: ни инструментов, ни аппаратуры. Единственное, что у них есть — это серые совдеповские будни.

— Таких, как мы, в эс-эс-эс-эре — валом. И все хотят походить на битлов… — Сказал он грустно. — Очень, очень спорно всё это.

— Бесспорно. — Сказал ВСЁ. Решительно. — Все хотят — это да. Только не все могут.

— А мы типа такие-растакие-разъэтакие? — Сказал НЕКТО. Теперь без грусти. С напором. — Да?

— Мы — да.

— Мы? Не знаю. Спорно всё это.

— А как быть с волшебной реальностью? — Сказал НИКТО. — Её никто не отменял. Пока. Как не отменял сегодняшнее 32-е число.

— Вот это в десятку. — Сказал ВСЁ. — Я за волшебную реальность! Какова, кстати, её противоположность?

— Иллюзорная действительность. И 31 число в августе.

— Лихо-лихо. — ВСЁ разулыбался. — Действительность, погрязшая в иллюзиях! Мне нравится.

— Забавный поворот. — Сказал НЕКТО. Сказал мягко, но с чёткими нотками издёвки.

— То, что ты появился на свет пятнадцать лет назад — тоже забавный поворот? — Сказал НИКТО. — Тогда кто тебе мешает позабавиться и родить забавного и милого детёныша в виде новой Let it bе?

— Займёмся производством таких детей. — Сказал ВСЁ. — Я согласен.

— Забавно. — Сказал НЕКТО.

— Только такую забаву надо делать отлично. — Сказал НИКТО.

— Как? Поделись.

— Нет ни одного ребёнка, появившегося на свет, похожего на другого. Они все отличны. Правильно?

— Правильно. — Сказал ВСЁ.

— Забавно. — Сказал НЕКТО. — И что?

— Значит, и твой песенный детёныш, по определении, не может быть похожим ни на что другое. Тогда и Леннон с Маккартни прослезятся, услышав твой шедевр.

— Ну, это вряд ли. — Сказал НЕКТО. — Хотя — забавно.

— Ещё как забавно. — Сказал НИКТО.

— Да, очень потешное лясоточение у нас получается. — Сказал НЕКТО. — Я понимаю — всё это шутки. Забавные получились шутки.

— Очень. — Сказал ВСЁ. — Нам шутки строить и жить помогают!

— Только, — сказал НИКТО, — в каждой шутке — лишь доля шутки…

* * *

«Если кто-нибудь скажет, что любовь и мир — это клише, которое ушло вместе с шестидесятыми, это будет его проблемой. Любовь и мир вечны.» Джон Леннон.

Мимо проносились и проносились легковушки, автобусы, грузовики

На деревянной скамеечке, в тени под навесом, можно было бы всю оставшуюся жизнь комфортно сидеть и сидеть. И никуда не ехать. Зачем куда-то ехать и мчаться, когда так спокойно никуда не ехать и не мчаться. И продолжать зубоскалить.

Пара троллейбусов, которые останавливались на ул. Розыбакиева, уехали по своим маршрутам без НИКТО, НЕКТО и ВСЁ.

— «Не во власти идущего давать направление стопам своим»¹⁹? — Сказал НИКТО.

— Во власти. — Сказал ВСЁ.

— И куда же мы их направим? — Спросил НЕКТО.

— В никуда. — Сказал НИКТО.

— Я думаю — нас ждёт захватывающее путешествие. — Сказал ВСЁ. Он сиял своей ослепительной улыбкой.

— И полное сюрпризов. — Сказал НЕКТО. — Неожиданных.

— Будет забавно. — Сказал НИКТО. — Я это обещаю.

— Я почему-то в этом не сомневаюсь. — Сказал ВСЁ. — Ни капельки.

К остановке подкатил троллейбус №11. Они втроём вошли через переднюю дверь, бросили двенадцать копеек в кассу, оторвали билетики, не стали устраиваться на свободных сиденьях, а прошли через весь троллейбус и расположились на задней площадке, где им было комфортно стоять, облокотившись о тёплый, нагретый солнцем, металлический поручень. Кроме них в салоне, ближе к водительской кабине, сидели только благообразного вида бабушки и дедушки: самый разгар дня — кому ещё было быть здесь?

Странно, подумал НИКТО, три месяца назад он на поезде «Легница — Москва» пересекал польско-советскую границу, подъезжая к Бресту, и было чудное ощущение счастья. Потом произошла следующая странность: из Европы он переместился прямиком в Азию. От поляков к казахам. Почти опять за границу. Но, утопающая в зелени садов, пирамидальных тополей и кустарников, Алма-Ата, не выглядела чужой. Наоборот, она как раз выглядела городом руским. Без всяких там азиатских признаков. И было ощущение, что он здесь как будто уже бывал раньше: очередная волшебная необъяснимость? Немного, правда, шутейным, как в детской игре, казалось название города: Отец Яблок! Город Верный, как изначально его назвали — вот это звучало по-взрослому… А потом следующая странность: среди первых знакомств — НЕКТО, поляк…

НЕКТО — с непонятной ему самому осторожностью! — перебирал детали состоявшегося сумбурного разговора. С одной стороны, всё, что говорил НИКТО, выглядело симпатичным. И, вообще, НИКТО чем-то притягивал к себе. ВСЁ тоже выглядел не хуже, несмотря на его солдафонский юмор…

ВСЁ не думал ни о чём. Ему было просто комфортно быть вместе с НИКТО и НЕКТО:

— Ну, что? Будем играть в молчанку? — Сурово сказал он.

— Я могу рассказать о своих клешах, — сказал НЕКТО, — которые так заинтриговали всех.

— О клешах, так о клешах. — Сказал ВСЁ. — Давай. Разрешаю.

Оказалось, что моднючие клеши НЕКТО — это подарок с барского плеча его двоюродного брата Витольда, который старше его на семь лет. И Витольда он боготворит, конечно, не за эти подштанники, а за то, что он классный гитарист и что он в авторитете среди городских музыкантов, которые лабают в лучших ресторанах Алма-Аты. Сам Витольд играет в «Салюте», кафе САВО²⁰, что располагается на проспекте Абая, угол улицы Гагарина.

— Говорят, туда просто так не попадёшь. — Сказал НИКТО.

— Конечно! — Сказал НЕКТО. Ему уже не надо было заставлять себя улыбаться. Его улыбка была натуральной, невымученной. — Там аншлаг даже в будни.

На ВДНХ троица мальчишек выскочила из троллейбуса, чтобы пересесть на другой троллейбус, №6, который шел вниз по улице Ауэзова, потом — направо по проспекту Абая, далее — до улицы Коммунистической и по нему — до конечной остановки на вокзале Алма-Аты-2. Они опять стояли на задней площадке и глазели по сторонам.

Когда троллейбус проехал по пр. Абая пересечение с улицей Гагарина, НЕКТО сказал:

— А вот и «Салют» Витольда.

С левой стороны проплыло мимо кафе «Салют».

— Его надо срочно переименовать, — сказал ВСЁ, — и назвать «САЛЮТ ВИТОЛЬДУ»!

— А если по соплям? — Сказал НЕКТО. Его напрягла реплика ВСЁ. Будто было сказано что-то очень оскорбительное. Оскорбительное вообще, и оскорбительное в его адрес, в частности.

— А если шутку воспринимать, как шутку? — Сказал НИКТО.

— Вот именно. — Сказал ВСЁ

На остановке перед цирком, в простонародье именуемой, как «тёщин язык», друзья вышли, перебежали между машинами через проспект Абая и оказались в малепуське-забегаловке, где можно было купить стакан молочного коктейля за 10 копеек и румяный рогалик за 5 копеек…

* * *

«НЕСОВЕТСКИИЙ РАЙ». (По секрету всему свету: одно из 13 фото ключевое в дальнейших событиях — это КАНКАН: почему? ответ во второй части забавного черновика.)

В кафе «Салют» по вечерам собирались юнцы-мажоры с папиными деньгами в карманах, фанаты «Битлз», «Смоки», «Роллинг Стоунз», лейтенантики и не только, контингент к тридцати и за тридцать, бывали здесь и солидные чиновники, которые приходили сюда с молодыми любовницами, а также — торгаши и проститутки. Пару столиков обязательно занимали представители воровского мiра Алма-Аты, поскольку и среди них были любители музыки загнивающего Запада, которая звучала по городу из каждого окна: «Пусть будет так», «Лестница в небо», Сувениры».

В кафешке САВО были престижная несоветская акустика и усилители, престижные несоветские инструменты у музыкантов. Пожалуй, лучше, чем в «Салюте», зарубежную музыку никто на тот момент в городе не играл. Музыканты, которые были родом из СССР, выглядели так, словно они переместились на сцену «Салюта» со страниц несоветских глянцевых журналов: в джинсовых костюмах с лейблами «Левис», «Ли», «Вранглер» и со всём прочем несоветском, вплоть до нижнего белья

Заведения моднее «Салюта» в 1974-ом году в Алма-Ате не было. Заказ песни стоил червонец, бывало — и больше. Завсегдатаи «Салюта» не бедствовали. А, значит, не бедствовали и музыканты «Салюта».

В 23.00 кафешка закрывалась.

Довольные пьяненькие и довольные полупьяненькие посетители недовольно покидали его: кто же это установил, что веселиться можно только до одиннадцати? Какая каналья это сделала? Почему не до утра? Почему, вообще, нельзя наслаждаться и наслаждаться без границ, как наслаждается все (кроме СССР)? Почему весь мiр так сладко погрузился в сексуальную революцию, и хипповские парадигмы («Занимайтесь любовью, а не войной!», «Человек должен быть свободным», «Все, думающие иначе, заблуждаются» и пр.) стали нормой — поскольку были желаемыми и востребованными! — а советскому человеку эти нормы были не позволены? Почему?

Ближе к полуночи разъезжался по домам и персонал «Салюта», на скорую руку наведя относительный порядок в помещении. В это же время покидали кафе и музыканты, успев пропустить по рюмочке и честно разделив честно заработанное. Они вываливали всей гурьбой на пр. Абая и ловили попутки. Проезд в любой конец города стоил 1 рубль.

В ту — сенсационно-памятную для всех! — полночь «салютовцы» как-то удачно и быстро укатили восвояси на разных такси, а Витольду попутка всё не подвёртывалась и не подвёртывалась. Так он остался стоять один на обочине дороги, продолжая голосовать. Кругом — никого. В правой руке у него был кофр с «Гибсоном»²¹, с которым лучше было бы не отправляться домой в столь поздний час.

Здесь самое время рассказать о «тёщином языке», который вытянулся практически на всю длину пр. Абая, разделив его на две части: движение транспорта в одну сторону и движение в противоположную. Таким образом, «тёщин язык» находился ровно в середине самого длинного в городе проспекта. Где-то он был подстриженным газоном с клумбами, где-то — засаженным декоративным кустарником, а где-то — узким сквериком, где стояли скамеечки для отдыха под деревьями. В районе пр. Абая и ул. Гагарина был как раз такой скверик: уютно-зелёный и тихий. Здесь был и кустарник по обочинам дороги, и буйно разросшиеся деревья.

Витольд один простоял недолго. Высматривая такси, он не заметил, как сзади подошли двое и взяли его, в районе почек, на ножи.

— Давай-ка, касатик, поспеши. — Сказал один из них и указал, куда надо поспешить: на тихую и закрытую от посторонних глаз территорию «тёщиного языка».

Куда деваться? Деваться было некуда. Витольд послушно выполнил приказ: пересёк проезжую часть, нашёл прогал среди кустарника и скоро очутился в тени деревьев, которые образовывали туннель в середине «тёщиного языка».

Витольду не угрожали. Его не били. Он сам, молча, отдал «Гибсон», купленный накануне, почти за две тысячи рублей: всё ясно было без лишних слов — либо его почикают ножичками и заберут гитару, либо не почикают. С инструментом в любом случае можно попрощаться.

— А теперь — лопатник. — Сказал тот, что выглядел, как старший. — И прикид.

Витольд отдал портмоне, снял джинсовую куртку (300 рублей), джинсы (250 рублей), фирменную майку, гэдээровские туфли, оставшись в одних белых фирменных трусах и белых носках, но с часами на руке. Часы орёликам не приглянулись: зачем человека лишать такой дешёвки за десять рублей — они люди добрые, лишнего не берут.

— Пошёл вон. — Сказал тот, что помоложе.

Витольд, не произнеся ни слова, проследовал по обратному маршруту, на то место, где минутами раньше ловил попутку. И опять стал голосовать.

Машины пролетали мимо. Некоторые чуть притормаживали, вероятно, чтобы внимательнее рассмотреть редкого и оригинального клиента, после чего поддавали газку: или алкаш, или больной! и где он держит деньги — в трусах, по-видимому.

Витольду повезло, когда одно из зеленоглазых такси остановилось рядом с ним. Он, как можно спокойнее, сказал, что денег нет и что он расплатится — с обязательными чаевыми! — по прибытию домой, в 8 микрорайон — ехать всего ничего.

— Трёха! — Сказал таксист. — От любовницы свинтил? Или раскулачили?

— Пожертвовал голодающим Поволжья. — Сказал Витольд.

Торговаться не имело смысла. Прокатиться за три рубля на расстояние, равное пяти автобусным остановкам — это было даже весело.

— А сколько денег было с собой до того, как? — Поинтересовался сухо таксист.

— На пару-тройку дней тебе хватило бы, чтобы возить меня с утра до ночи. — Сказал Витольд, чтобы не затягивать разговор. Ему тошно было и без того.

— Хорошо живём. — Сказал таксист.

— Хорошо. — Сказал Витольд.

Домчавшись до пятиэтажки, где жила гражданская жена Витольда с экзотическим для СССР именем Ханна, таксист, поразмышляв секунду, отправился вместе с пассажиром, чтобы гарантированно забрать свою трёху. Может, и обещанные чаевые ещё перепадут.

На часах был второй час ночи.

Ханна — в чём мать родила, если не считать прозрачный пеньюар! — открыла дверь сразу, будто стояла и ждала, когда нажмут кнопку звонка. И тут же захлопнула её.

Таксист озадаченно посмотрел на Витольда, стоявшего рядом с ним при всём параде: в трусах и носках. И опять надавил на звонок.

Дверь мгновенно открылась и Ханна лениво сказала:

— Откуда попёрли — туда и катись.

Таксист, улыбаясь, закурил сигарету и сел на ступеньку лестницы.

Через час, в течение которого Витольд через дверь безуспешно пытался объясниться с женой относительно своего вида и позднего появления, таксист сказал:

— С тебя уже пятёра!

— Я отдам тебе чирик, — сказал Витольд, — если домой попаду.

Так как таксист уже в мельчайших подробностях знал, что произошло у « Салюта», он взял инициативу на себя: очень ему хотелось получить свои десять рублей — клиентов в это время всё одно — ноль.

Ещё через полчаса весь подъезд знал о злосчастье Витольда. Все, кроме Ханны. Поскольку дверь она больше не открыла и за дверью — судя по всему! — её не было, а, значит, ничего услышать она не могла. Зато поочерёдно открывались соседские двери и поочерёдно бодрствующие соседи грозились вызвать милицию, если ор не прекратится.

— Видно, брат, на плохом счету ты у жены. — Сказал таксист. — Видно, это не первый твой залёт.

— Первый, последний — какая разница?

Витольду зябковато было стоять в носках на бетонном полу, поэтому он подтанцовывал с ноги на ногу: музычки, разве что, сейчас не хватало, всё было бы теплее.

Неожиданно дверь распахнулась.

По лицу Ханны нельзя было сказать: или она прониклась правдивостью алиби Витольда? или она попросту сменила гнев на милость?

— Заходи. — Сказала она сквозь зубы…

* * *

«Стакан вина и честный друг. Чего ж ещё нам братцы? Пускай забота и недуг в грядущей тьме таятся». Роберт Бёрнс.

Допив второй стакан молочного коктейля в закуску с рогаликами и красочным повествованием НЕКТО о Витольде, троица мальчишек выпорхнула на главный проспект Алма-Аты и, лавируя между автомобилями, перебежками вернулась на троллейбусную остановку, где они вышли десятью минутами раньше.

— Куда? — Сказал ВСЁ.

— В никуда. — Сказал НИКТО.

Скоро подкатил №6 и они вновь устроились на задней площадке троллейбуса, чтобы доехать до ТЮЗа, потом спуститься по ул. Коммунистической до ул. Кирова, повернуть направо и через 200 метров слева от них должно было образоваться кафе «Акку», на перекрестке с ул. Панфилова.

Почему они двинулись в «Акку»? Никто из них раньше не бывал там, но все были наслышаны, что там, на летней террасе, отдыхает алма-атинский бомонд. Там запросто можно было вживую увидеть Ермека Серкебаева и Олжаса Сулейменова. Ходили слухи, что туда стекаются лучшие девчонки города. Самые джинсово-модные. И самые доступные.

Увидев впервые собственными глазами «Аккушку», они ахнули: всё соответствовало слухам. Вероятно, там точно были и Сулейменов с Серкебаевым. Только вот: не знали они их, великого казахского поэта и великого певца, в лицо. Согласившись между собой, что это беда небольшая, они изучили меню элитного заведения на открытом воздухе и поняли — их карманные капиталы никак не тянут на шампанское. А шампанского очень хотелось. Бутылки с игристым красовались почти на каждом столике.

— Может, нам что-нибудь прикупить в магазине и с прикупленным вернуться сюда? — Сказал НЕКТО. В части «прикупить» он был дока. А НИКТО и ВСЁ — полные лопухи

Так и решили: прикупить. Проследовав по обратному маршруту до ТЮЗа, они по подземному переходу прошли под ул. Коммунистической и очутились в ЦГ²².

— «Талас»? — Сказал НЕКТО.

«Талас» был знаменитым портвейном у пьяниц, у возможных кандидатов в пьяницы, а также у студентов и других вполне добропорядочных комсомольцев. НИКТО, НЕКТО и ВСЁ были комсомольцами. На портвейн денег у низ хватало. Но в обрез. Однако тогда не на что было бы купить даже мороженое в «Аккушке». Выход из безвыходного положения нашёл НЕКТО:

— «Иссыкское»?

— Говорят — кисляк редкий. — Сказал ВСЁ.

— Зато меткий!

Они купили бутылку белого сухого стоимостью 98 копеек. А по пути в «Акку» взяли напрокат — только попользоваться! — гранёный стакан из автомата газированной воды.

— Воровство — не наш стиль. — Сказал ВСЁ.

— Согласен. — Сказал НИКТО.

Оставшихся денег им как раз хватало и на кофе, и на мороженое.

— Надо было хоть сырок прикупить в ЦГ. — Хлопнул себя по лбу НЕКТО.

— Тот, что за 19 копеек? — Сказал ВСЁ.

— Тот самый.

— «Дружба»? — Сказал НИКТО.

— А без издёвок — никак? — Сказал НЕКТО.

— Без «Дружбы» нам никак! — Сказал ВСЁ. И тут же добавил, — да, расслабься ты. Шутка.

— В моём обществе я попрошу больше так не выражаться! — По-шутейному парировал НЕКТО.

В «Акку» бурлила своя, особая жизнь: жизнь вечного праздника. Это за пределами кафешки — серые будни и серые лица несчастных людей. Здесь всё было ярко, всё было пропитано счастьем.

— А, правда, что в этом водоёме жили два лебедя? — Сказал НИКТО.

Около «Акку», почти вплотную со столиками, в тени плакучих ив был водоём с застоявшейся, мутной водой, где дрейфовали пробки от шампанского, огрызки яблок и другой плавучий мусор.

— Правда. — Сказал ВСЁ. — Здесь жили два лебедя. Раньше. Они были совсем ручными. Мамаши с детьми специально приходили сюда, чтобы покормить их. И, вообще, эти лебеди были достопримечательностью Алма-Аты. Потом одного из них убили. Понятно: время у нас голодное, есть нечего. Приготовили жаркое — насытились… Вторая лебедь, оставшись в одиночестве, через какой-то срок тоже погибла. Нет, её (его) не поджарили. Она (он) покинула сей мiр по причине как раз того самого одиночества: в лебединой паре, если погибает один — вскоре погибает и другой. «Вечерняя Алма-Ата» писала об этом. Я сам читал.

— Судя по всему, — сказал НИКТО, — это не сильно подмочило репутацию «Аккушки».

НЕКТО занимали более прагматичные вопросы:

— А где бы нам присесть? — Сказал он. — Вот в чём вопрос, как любил говаривать Вильям, незабвенный наш Шекспир.

Они устроились в самом дальнем углу кафе, чтобы можно было втихаря разливать под столом «Иссыкское»: застукают — докажи потом, что ты не верблюд, а самый верный партии Ленина (и Леннона!) комсомолец. А здесь, в углу, не должны были застукать.

Сделав глоток турецкого кофе и томно, рассеянно и лениво оглядев почтенную публику, НЕКТО продолжил повествование о злоключениях своего братца…

В результате двух весёлых часов, потраченных на весёлого клиента, таксист получил обещанный червонец, а Витольд, после попадания домой, получил взбучку, не обещанную, но очень-очень предполагаемую.

— За что? — Сказал он.

— Было бы за что, — сказала Ханна, — вообще, убила бы.

Что она могла подумать, увидев супружника в столь привлекательном виде? Понятно что: так заканчиваются классические походы понятно к кому, когда входят через дверь, а уходят — по понятным причинам! — через окно или балкон. Причём, уходят спешно, дабы не навредить безупречной репутации понятно кого, а у «понятно кого» — как часто выясняется в самый последний момент! — ревнивец-муж, возвратившийся домой не вовремя.

Однако оставалась ещё одна проблема. Не менее актуальная.

Шут с ними — с заграничными тряпками, которые достались бандюганам. Хотя и это обстоятельство не оставляло сладкого послевкусия: пятьсот-шестьсот рубликов на дороге не валяются. Но главное — «Гибсон», купленный накануне на деньги, которые у них были и ещё на те, которые пришлось перехватить у друзей и которые — в любом случаё! — придётся отдавать.

Витольд, по-прежнему в одних трусах и носках, и Ханна, по-прежнему в одном пеньюаре, сидели на кухне. На столе стояла початая бутылка «Плиски». Коньяк не пьянил и не бодрил. Он пился, как вода.

Ситуация получалась потешной до невозможности. Наутро можно было пойти в милицию и написать заявление, изложив всё, как было. И у славной милиции возникло бы два логичных вопроса: 1. откуда деньги Зин на такой скромный инструмент? 2. в каком-таком магазине «Культтоваров» он был куплен?

Витольд и Ханна выпили ещё по одной рюмочке и отправились спать: правильные ответы на правильные вопросы никак не находились сами собой.

Утро ночи мудренее. Это было очевидно.

Очевидным было и то, что следующий вечер в «Салюте» никто не отменял.

Слух о занятном происшествии с Витольдом молниеносно распространился среди персонала кафе. И не только среди персонала. Завсегдатаи тоже — не без удовольствия! — мусолили его.

Не обошла стороной новость и столик, где заседали местные уголовники.

Через пару дней в «Салют» пришёл вежливый паренёк с «Гибсоном» в руке. Кроме гитары, он принёс аккуратно сложенный джинсовый костюм Витольда, гэдээровские туфли и портмоне, из которого не пропало ни копейки…

Когда прогремел последний сокрушительный аккорд в симфо-рассказе о Витольде, НЕКТО сиял, как медный таз.

— То, что невозможно было сделать с помощью ментуры, которая нас, типа, бережёт, — сказал ВСЁ, — на раз-два было сделано воровскими авторитетами. Так, что ли?

— Получается, что так. — Сказал НЕКТО.

— Хороша справедливость. — Сказал НИКТО.

— Ты совсем ку-ку? — Сказал НЕКТО. — Да, причём здесь справедливость? Дело в музыке. Музыка — это сила!

Было видно, что НЕКТО горд своей причастностью к истории с возвращением «Гибсона». Он был горд своей причастностью к брату Витольду. Он был горд своей причастностью к известности Витольда и к музыке, которую брат играл в кафе «Салют» и которая очаровывала посетителей (и не меньше — посетительниц!) франтового заведения.

Короче, НЕКТО выглядел не просто гордым. Он выглядел очень гордым. И очень по душе ему было находиться сейчас в «Аккушке» среди не по возрасту чопорных завсегдатаев, ведущих умные беседы о зловещих брежневских временах и о сладких свободах, которые бьют ключом там, за железным занавесом. Он ощущал себя неотъемлемой частью антуража «Акку»: запаха дымящегося кофе, негромкой музыки, льющейся из акустических колонок, ароматов французских духов, исходящих от недоступных и доступных дам за соседними столиками.

— Мы говорим «НЕКТО» — подразумеваем «Акку»! — Продекламировал ВСЁ. — Мы говорим «Акку» — подразумеваем «НЕКТО»!

— На Маяковского похоже.

— И что в этом плохого? — Пожал плечами в недоумении НЕКТО.

— Ничего плохого. А что — хорошего? — Спросил НИКТО.

Меньше, чем НЕКТО, нравилось находиться здесь ВСЁ:

— Ненастоящее всё здесь какое-то. — Сказал он.

И совсем не нравилось быть здесь НИКТО:

— Уровень интеллигентности здесь сильно зашкаливает. — Сказал он.

— И что в этом плохого? — Сказал НЕКТО.

— А что хорошего?..

Тема «интеллигентности» развития не получила. Пока.

Несколько конфузливо НЕКТО было лишь от того, что все кругом вальяжно пили шампанское, а они припёрлись сюда с «Иссыкским», которое стояло под столом. С одной стороны, ему не хотелось и прикасаться к нему, с другой — хотелось пить, как пили все. И делать вид, что в его бокале — настоящее шампанское! А не какая-то дешёвка за 98 копеек.

Менее хотелось пить ВСЁ.

Совсем не хотелось пить НИКТО.

Тем не менее, НЕКТО взял инициативу на себя и быстро наполнил до краёв гранёный стакан вином.

— Ты просто профи по части разлива под столом. — Сказал НИКТО.

— А то?! — НЕКТО продолжал сиять, как медный таз.

НИКТО выпил треть стакана:

— Точно — это кисляк. — Сказал он.

— Сам ты — кисляк. — Сказал НЕКТО. — Пить не умеешь. Я тебя научу.

НЕКТО оказался дока не только по части прикупить и разлить под столом, но и по части пития за столом.

— Чтобы вкусно попользоваться сухим белым, — сказал он, — надо…

— Сырок «Дружба»? — Спросил ВСЁ.

НЕКТО перестал сиять.

— Баран. — Сказал он. — Закуска — важная составляющая любой выпивки. К сухому белому не помешало бы подать белое мясо или копченую рыбку. Можно — омары, креветки. Ветчина и сыр — тоже хорошо… А ещё после второго бокала вина надо немного подождать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Число «один» — символ Созидания, Творения. Означает движение от небытия к полноте. Это число Сварога. Svrga (санскрит) — небо. (В ведической традиции числа отражают состояние Вселенной, определяя отрезки развития какого-либо явления или события.)

8

Алма-атинский плодоконсервный комбинат.

9

Казимир Малевич (1879 — 1935) — художник-авангардист, основоположник супрематизма. «В истории мирового искусства нет, наверное, картины с более громкой славой, чем „Чёрный квадрат“… нет артефакта, обладающего подобной непреходящей актуальностью» (Такова оценка (!) одного из признанных авторитетов в области изобразительного искусства).

10

Фильм «Четыре танкиста и собака», снятый в 1966—1970 годах, пользовался грандиозным успехом, как в Польше, так и в других странах советского блока.

11

«От улыбки хмурый день светлей» — строчка из песни «Улыбка» В. Шаинского и М. Пляцковского.

12

Число «два» — двойственность нашего мира. Свет и Тьма. Если 1 — это небесное Созидание, то 2 (состоящее из 1+1, как зеркального отображения) — активизация Нижнего мира.

13

Улица Розыбакиева до 1974 года была 17-ой линией. Это название (17 линия) улица получила во времена, когда город назывался Верным.

14

По мнению В. Даля правильнее писать слово «руский» с одной «с» (Рускiй человек… Рускiй мороз… Здесь руским духом пахнет… Рускiй ум… Рускiй Бог… Руское спасибо. Руская рубаха… Правда Руская; только Польша прозвала нас Россiей, россiянами. Россiйскими, по правописанiю латинскому, а мы переняли это, перенесли в кирилицу свою и пишем русскiй! (Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля. С. Петербург, Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1882, том четвертый, стр. 114.).

15

Высказывание Ф. Бэкона (1561 — 1626), английского философа, историка.

16

Тамас (санскрит) — деятельность, направленная на разрушение.

17

Перефразированная строчка песни «Воскресенье — радостный день…» (Daniel Boone, Beautiful Sunday, 1972 г.).

18

«Три» — первое из сакральных чисел в славянском ведизме. Это число Абсолюта-Первоначала, число Движения, число Развития. Число Триглава (Род Всевышний, Сварог, Лада). Число Вселенной, которая наполнена тремя состояниями Рода Всебога: создание, сохранение, разрушение. Число начального формирования идеи, явления, события.

19

Иеремия, 10:23.

20

Среднеазиатский военный округ.

21

Электрогитара, производимая американской компанией. Считается одним из лучших инструментов. «Гибсон» предпочитали «Битлз», «Дип Пёпл», Эрик Клэптон и пр.

22

Центральный гастроном в Алма-Ате.