Книги прочитывают Вас раньше, чем Вы прочитываете их

Игорь Кочкин

Представленный здесь рассказ — это микро-фрагмент из романа «Бела + Макс» (1999). О чём он? О том, что каждая мысль, каждое слово, озвученные нами или не озвученные, написанные или не написанные пером — это поступок.Кто осилит данный «фундаментальный» труд, тот поймёт, о чём идёт речь.

Бобби перегнулся через стойку,

чтобы его никто больше не слышал.

— Вы только не шарахайтесь, — сказал он. — Пусть вас не смущает размах. Нужно дерзать, Том. Давайте напишем с вами конец света. — Он выдержал паузу. — В натуральную величину…

Э. Хемингуэй, «Острова в океане».

© Игорь Кочкин, 2024

ISBN 978-5-0064-2193-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что же ещё столь пагубного в редакционные умы беларуского¹ толстого, иллюстрированного — по западной кальке! — журнала образца 1997 года я успел посеять?

То, что, по-моему, всем нам надо не так уж и многого от жизни: простой пищи, простой одежды, простых друзей (не числом в миллион душ), супругу (супруга), деток, внуков, правнуков. И ещё желательно бы иметь какую-нибудь крышу над головой. Ну так не я первый, кто об этом сказал.

Во время бесконечных редакционных перекуров о какой только бредятине (и не только) мы не говорили: о связи либидо и творческих кризисов; о гонорарных сетках в разных СМИ; о процентном соотношении профессионалов и непрофессионалов в любом деле (в нашем в частности); о несоответствии того, что происходит в жизни, с тем, чем обычно кормят СМИ своих читателей, слушателей, зрителей.

Хотя стоп: одна стопроцентно криминальная «катавасия²» числилась за мной.

Началась она с того, что Дима пожаловался на нехватку тем. И под этим предлогом Лолита Михайловна, наша суровая редакционная шефиня, тюкает его изо дня в день.

— Все шишки на мою голову… — нахмурился он. — Нет, видите ли, значимых тем, чтобы они захватывали! Чтобы они могли парализовать читательскую аудиторию! Всё, что я делаю, «настолько затасканно, что вызывает зевоту»! Может, начать писать про Холокост? Или про кровавого Сталина? Или про гадкий СССР и поганую Рашку, чтобы всё было в ажуре? И дурью впустую не маяться.

— Или про педерастов, — сказал я. — Тема «актуальная». И «незатасканная».

— Или про лесбиянок. Мне девочки более симпатичны, чем мальчики.

Я, без какой-либо задней мысли, его успокоил:

— Да, тем кругом — валом. Причём все они на поверхности. Надо их только увидеть.

— Ну конечно, — уныло ответил Дима: мол, языком трепать — не мешки таскать. И спросил с вызовом: — Ну например?

— Что «например»? — не понял я.

— Ну назови любую тему, чтобы она была на все времена. Только чтобы на все.

— Да, пожалуйста. Готов записывать?

— Как юный ленинец: всегда готов!

— Давным-давно… начал говорить я.

— Очень давным-давно? — с нескрываемой иронией перебил меня Дима.

— Очень, — спокойно ответил я.

— Итак?

— Возможно, что при царе Горохе или того раньше, я был — случайно! — очевидцем одной драки. Я был — случайно! — её участником. Я остаюсь участником её до сих пор.

— Это как это? — ошарашенно вытаращил глаза Дима. — Она не закончилась?

— Ну ты же сам просил тему, чтобы «на все времена». Драка была в Прошлом. Она идёт сейчас. И она будет продолжаться в Будущем. Пойдёт?

Дима кивнул головой.

Тему своей истории я определил так: Страх.

— Страх? — переспросил он.

— А что может сильнее Страха парализовать человека? А кого-то — есть такая дикая гипотеза, — и осчастливить.

Дима озабоченно почесал затылок.

Город. Летняя ночь. На улицах ни души, как после нейтронной бомбы.

Как будто мы знаем, как бывает после нейтронной бомбы.

Дома — трёхэтажки, пятиэтажки, девятиэтажки, а также небоскрёбы (дань моде западной архитектуре ХХ века) — с чёрными глазницами окон целы и невредимы. И фонари светят. И светофоры работают. И автомобили брошены у обочин, и все они с ключом в замке зажигания: если хочешь — садись в любой и катайся, сколько душе угодно.

По этому городу шли двое — Он и Она.

— Сейчас ночь, — сказала Она, — когда должно быть страшно, а мне не страшно! Это потому, что никого нет?

— Это потому, что никого нет, у кого есть Страх, — сказал Он. — Я говорю о тебе. И о себе…

Они шли не по тротуару, а шагали по проезжей части дороги, по осевой линии, и говорили о простых вещах. Они были молоды, красивы, и полны здоровья. Их интересовало: что есть любовь и что есть не-любовь, что есть жизнь и что есть смерть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Почему слово «беларуского» написано с одной «с»? По мнению В. Даля, правильнее писать слово «руский» с одной «с» (Рускiй человек… Рускiй мороз… Здесь руским духом пахнет… Рускiй ум… Рускiй Бог… Руское спасибо. Руская рубаха… Правда Руская; только Польша прозвала нас Россiей, россiянами, россiйскими, по правописанiю латинскому, а мы переняли это, перенесли в кирилицу свою и пишем рускiй! (Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля. С. Петербург, Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1882, том четвёртый, стр. 114).

2

Песнопение, исполняемое обоими клиросами, выходящими на середину церкви (церк.).