Упырь, или Жизнь после смерти

Игорь Журавлев, 2023

Ему всего девятнадцать, вся жизнь впереди. Но война есть война и автоматная очередь поставила крест на будущем. Вот только он очнулся, вполне себе здоровый. Здоровый, но живой ли? Или теперь его существование надо называть как-то иначе?

Глава 3

— Да уж, история…, — протянул Костя, — даже жутко как-то стало.

Он огляделся вокруг, было уже почти темно, поежился и сказал:

— Слушай, Веня, а пойдем-ка ко мне, у меня немного спирта есть, тут без бутылки, похоже, не разобраться.

— А пожрать есть чего? Я жрать хочу, быка бы проглотил! — Веня сглотнул слюну.

— Найду, пошли!

И друзья направились в сторону санчасти. Там, в кабинете у Кости, который заодно являлся и его спальней (за ширмой стоял топчан) они расположились вокруг стола. Лейтенант медицинской службы Якубовский достал из ящика стола две большие банки мясных американских консервов, полбуханки хлеба, луковицу, а посредине поставил пол-литровую банку, наполовину заполненную спиртом.

Быстро покромсав хлеб, порезав луковицу и вскрыв тушенку, Костя разлил спирт по небольшим медицинским мензуркам, отмерив ровно по пятьдесят грамм, а Веня в это время налил из-под крана воды в алюминиевую кружку и поставил на стол — для запивки.

Взяв в руки мензурки, они взглянули друг на друга и Веня произнес тост:

— За ребят, пусть земля им будет пухом.

Оба встали и молча опрокинули в себя спирт, после чего стали закусывать. Веня набросился на еду с жадностью, он хоть и успел немного перекусить перед сном, но организм требовал большего. Первоначальная свежесть и бодрость, с которой он очнулся на той лесной поляне и с которой отмахал без передышки почти пятнадцать километров, постепенно уступала место какой-то непонятной вялости и сонливости. Возможно, это из-за перенесенного стресса или с голодухи, хотя, с другой стороны, не первый это стресс и не последний, а голод тоже вполне привычен — не всегда тыловые службы с поварами и пайками поспевали за наступающей армией.

Правда, чем больше тьма сгущалась за единственным окошком Костиного кабинета, тем, что удивительно, лучше чувствовал себя Веня. Но, наверное, это из-за спирта и тушенки, из-за чего же еще?

Проглотив первый бутерброд, на который он вывалил чуть не половину банки консервированного мяса с салом, Веня удовлетворенно откинулся на спинку стула и спросил у друга:

— Костя, ты врач, что думаешь обо всем это? Ну, в смысле — о том, что я рассказал и о шраме.

Тот задумался, а потом решительно произнес:

— Раздевайся!

— Зачем это? — удивился Веня.

— Давай-давай, до трусов раздевайся! Посмотрим, что с остальными твоими шрамами, ты ведь не раз ранен был, так?

— Так, — задумчиво ответил Веня и стал раздеваться.

А еще через минуту они молча разглядывали чистое, без единой царапинки тело Вениамина.

— Худой же был как щепка, — наконец сказал Костя, — а сейчас вроде как и мышцы появились, и плечи расправились… и вообще выглядишь крепким парнем. А вот шрамов от ранений нет, — констатировал он и замолчал.

Веня, ничего на это не ответив, стал одеваться. Так же молча сели за стол и выпили еще по пятьдесят. Закусили в уже почти материально ощущаемой тишине. Веня смотрел куда-то в угол, а Костя внимательно рассматривал его. Наконец, Веня встряхнулся и с какой-то фальшивой улыбкой спросил:

— Ну, что скажет медицина?

На что Костя только пожал плечами, но ничего не ответил. Тогда Веня решился и добавил:

— Знаешь, у меня глаза на солнце стали болеть и слезиться.

— Давно?

— Да как утром очнулся на той поляне. Я у фрица, которого колом проткнул, солнечные очки нашел. В них и шагал до своих, с очками — нормально. Я собственно, и к тебе-то зашел, чтобы ты посмотрел, может, я заразу какую в глаза подцепил, а?

Костя молча встал, подошел к другу, повернул его лицом к лампе и осмотрел глаза. Пожал плечами и опять сел на стул:

— Я, конечно, не офтальмолог, но при поверхностном осмотре ничего плохого не вижу.

Он обернулся к висевшей на дальней стенке таблице с буквами, какие обычно в кабинете у глазных врачей висят, и сказал:

— Можно по таблице тебя проверить, но сейчас темно уже, а в том углу света нет.

— Не надо, — тихо ответил Веня, — я и так все отлично вижу и могу тебе прочитать ее всю — от самой большой до самой маленькой буквы в любом порядке.

Веня встал и подошел к уже темному окну и некоторое время стоял, вглядываясь в темноту. Потом подозвал друга:

— Что видишь?

— Ничего, — ответил он, — что там можно увидеть, темь сплошная? Если бы хоть луна светила, а так…

— А я, Костя, все вижу просто отлично, как белым днем, — прошептал старлей, — каждый кустик в дальнем леске, каждый листок.

Костя странно взглянул на него, потом взял за руку и стал шарить по запястью, видимо, пытаясь нащупать пульс. Наконец, замер, шевеля губами, потом отпустил руку и скомандовал сухим голосом:

— Раздевайся по пояс.

Потом долго прикладывал стетоскоп то к груди, то к спине Кости. После чего так же сухо произнес:

— Одевайся.

А сам сел за стол, налил себе спирта в мензурку и залпом выпил.

Веня не торопясь оделся, тревожно поглядывая на друга, потом тоже присел за стол. Немного помолчал, ожидая объяснений, но Костя молчал и Веня не выдержал:

— Ну и какого рожна ты молчишь? Что ты там услышал?

— У тебя пульс десять ударов в минуту, понятно, сердце тоже почти не бьется.

— И? Что это значит? — Веня почувствовал что по спине у него побежали мурашки.

— Что это значит? — Костя пожал плечами. — А значит это, дружище, что с такими показателями люди не живут. Не может такого быть у живого человека. Впрочем, у мертвого тоже.

— Я чем-то болен? — насторожился Веня.

— А ты сам-то как себя чувствуешь? — заинтересованно взглянул на него Костя.

— Да нормально я себя чувствую. Можно сказать, что хорошо себя чувствую. — Веня подумал. — Разве что слабость небольшая.

— Ага, — пробормотал, почти прошептал себе под нос Костя, — чувствует он себя нормально, даже в темноте видит всё как снайпер через прицел. Зато от солнца глаза болят и слезятся.

— И что это значит? — взволнованно спросил прекрасно всё услышавший Веня.

— Вот, — добавил Костя, — еще и чуть слышный шепот с трех метров легко различает. А ну-ка, рот открой.

Веня послушно открыл рот.

— Ага, — заглянув внутрь протянул Костя, — зубы все крепкие, целые, без единой дырочки. Прямо на загляденье. А что, Веня, зубы никогда у тебя не болели?

— Да как же не болели-то, — удивился тот, — болели, как у всех. И пломбы ставили, и пару зубов уже на фронте удалили. Один я сам — плоскогубцами.

— Ага, еще раз рот открой пошире, погляжу.

Веня опять раззявил рот и Костя его внимательно осмотрел. После чего сел на свой стул и сообщил:

— Зубы у тебя все, тридцать две штуки, как положено. Ни одного пробела. Ни одной пломбы. Этих зубов стоматолог никогда не касался.

Вениамин быстро засунул палец в рот и ощупал каждый зуб. Похоже, так и есть. Он недоуменно взглянул на друга:

— Костя, что со мной?

Тот выразительно пожал плечами и ответил:

— Боюсь, науке это неизвестно. А вот в народе разное рассказывают.

— Что в народе рассказывают?

Костя как-то косо посмотрел на него и сказал:

— Подожди немного, сейчас еще один эксперимент поставим.

Он встал и вышел, а Веня молча сидел за столом опустив голову и не думал вообще ни о чем. В голове было пусто, как в кармане у пьяницы.

Минут через пять раздались шаги в коридоре, вошел Костя и аккуратно запер дверь на крючок изнутри. Подошел к столу и вынул из-за пазухи запотевшую бутылку, запечатанную сургучом, с красной жидкостью внутри. Оглянулся, подошел к тумбочке и достал из нее граненый стакан. Потом свернул с горлышка сургуч и налил в стакан из бутылки до краев. Кивнул Вене на стакан:

— Пей!

А Веня словно завороженный смотрел на красную жидкость, ноздри его раздувались, вдыхая запах, а тело сотрясала мелкая дрожь.

— Что это? — хрипло спросил он, хотя уже и сам точно знал ответ.

— Кровь, — спокойно ответил Костя, — обычная человеческая донорская кровь⁹.

Но Костя его не слушал, он не мог оторвать взгляда от красной жидкости, она притягивала его к себе как бы мощным магнитом и чей-то (его?) голос изнутри почти кричал: «Выпей!». Как в тумане Костя протянул руку, ничего не слыша и не видя, кроме налитой в стакан крови, запах которой кружил ему голову. Еще какое-то время он пытался сопротивляться, но вдруг в какой-то неуловимый момент его рука словно бы выстрелила с невероятной скоростью, схватила стакан и одним быстрым длинным глотком кровь пролилась в горло. Стакан упал на пол, а в руке Вениамина уже была бутылка, в которой оставалось еще половина красной жидкости и не успел Костя и моргнуть, как она опустела.

А внутри старлея пылал пожар, который не сжигал его, но наполнял всё тело невиданной силой. Вене казалось, что перед ним распахнулся космос и звезды кружились перед глазами в восхитительном танце. Ничего лучшего он никогда в своей жизни не испытывал. Но в какой-то миг его взгляд остановился на шее человека, сидевшего напротив, он увидел пульсирующую жилку и услышал ток крови по венам. Мгновение — и человечек уже зажат в его мощных руках, втиснутый в стену комнаты. Верхние губы Вениамина словно отодвинулись, а из-под них стали выползать тонкие и острые клыки. Он уже потянулся к шее, чтобы вкусить благословенный нектар, как словно откуда-то издалека к нему пробился еле слышный голос: «Веня, не надо, Веня, остановись, это я, твой друг Костя!».

Веня недоуменно рыкнул и тут словно пелена упала с его глаз и он увидел, что держит в своих руках Костю, вжимая его в стену так, что по штукатурке побежали трещины. Он резко отнял руки, спрятал за спину и отвернувшись, пошел назад. Сел за стол и каким-то чужим голосом произнес:

— Прости, Костя, не знаю, что на меня нашло.

И, подняв голову, посмотрел на друга. Тот так и стоял, вжавшись в стену и почти сравнявшись цветом лица с побелкой. А в паху у него на новеньких форменных галифе расползалось темное пятно.

***

Спустя полчаса они вновь сидели за столом, хотя Костя нет-нет да и косил с опаской глазами на друга.

— Кто я? — глухо спросил Веня.

Костя долго не отвечал, потом все же сказал:

— Я думаю, ты упырь. Правда, не все согласуется с тем, что я о них читал. Но кто сказал, что все народные поверья должны быть точной и правдивой информацией?

— Упырь? — Веня нахмурился. — Это кто такой?

— Толстого читал, Алексея? Его повести «Упырь» и «Семья вурдалака»?

— Читал, — растерянно ответил, — но это же выдумка…

— И это говорит мне тот, кто за секунду выдул пол-литра крови и чуть не высосал ее у лучшего друга!

— Но ведь упырь — это мертвец, разве не так?

— Ну, в сказках и литературе это так, хотя и не всегда Да ведь и тебя очень уж живым не назовешь. Пульс у умирающего человека может, конечно, быть от сорока до двадцати ударов, но это уже предсмертное состояние. А у тебя — десять и ты выглядишь как огурчик, да и силы как у медведя.

Веня задумался и вдруг перед его глазами всплыла картинка, словно из сна: группа эсэсовцев стоит над его лежащим телом и один из них говорит по-немецки, а Веня прекрасно понимает каждое слово:

— Ребята, этот гаденыш убил нашего командира!

— Ублюдок! — вскрикивает другой и направив на Веню ствол автомата выпускает короткую очередь прямо ему в грудь. Резкая боль и тьма.

Веня непроизвольно потер грудь и уже собрался рассказать об этом другу, но внезапно подумал, что тому не надо об этом знать. В это время Костя как-то истерично воскликнул:

— Где ты клыки прячешь? Я же весь рот у тебя осмотрел!

Веня недоуменно посмотрел на него, потом засунул палец в рот и тут же нашарил на десне что-то вроде мешочков справа и слева сверху. Он надавили на один из них подушечкой пальца и почувствовал внутри что-то твердое и тонкое.

Он вынул палец изо рта и ответил:

— Нет у меня никаких клыков, не выдумывай.

— Да как нет, — почти крикнул Костя, — я же сам их видел!

— Тихо ты, — осадил его Вениамин, — не ори, люди спят. Говорю тебе, нет никаких клыков, тебе от страха почудилось.

— Ага, — сбавил тон Костя, — и как ты кровь хлестал почудилось, и как горло мне хотел перегрызть — тоже почудилось. И что обоссался я от страха — тоже всё почудилось.

Какое-то смутное знание шевельнулось в голове у Вени и он, не отдавая себе отчета в том, что делает, мягким, но властным голосом произнес:

— Костя, посмотри мне в глаза.

Тот как-то дернулся, вроде попытавшись сопротивляться, но глаза его сами поднялись и уставились прямо в зрачки друга. А тот, таким же мягким, проникающим прямо в мозг голосом заговорил, не разрывая контакта глаз:

— Ты ничего не видел. Я пришел к тебе сегодня вечером, мы выпили, поговорили и сейчас будем расходиться. Никакого упыря ты видеть не видел, я обычный человек, твой лучший друг. Кровь ты мне тоже не приносил и я ее не пил. И шрама у меня над бровью не было никогда, ты не зашивал мне эту рану потому что ее не было. Галифе с кальсонами сейчас снимешь и наденешь другие. Эти — в стирку, ты на них какую-то гадость пролил. Ты все понял? Кивни.

Костя медленно кивнул, не в силах оторвать взгляда от глаз этого существа. А тот продолжил:

— Сейчас ты идешь, переодеваешься. Потом к себе за ширму, раздеваешься и ложишься спать. Проснувшись, будешь помнить только то, что я сказал. Иди.

Костя послушно встал, стащил с себя галифе с кальсонами и бросил их в стоящий в углу таз. Потом достал из шкафа старенькие кальсоны, бывшие у него на сменку, и надел. Достал оттуда же еще одни галифе и прошел к кушетке за ширмой.

Веня еще немного посидел, слушая, как тот снимает гимнастерку, и ложиться на кушетку. Еще через две минуты послышалось ровное дыхание спящего человека.

Веня оглядел стол и, прихватив с собой бутылку из-под крови и аккуратно собрав все крошки раскрошившегося сургуча пробки, вышел из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. Откуда-то он точно знал, что проснувшись, Костя ничего не вспомнит из того странного, что произошло сегодня вечером. Он по-прежнему будет считать его своим другом и обычным человеком. И это правильно.

Веня вышел на крыльцо и огляделся. Мир ночи расстилался перед ним — прекрасный и манящий. Это был его мир, в нем он знал пока еще не все, но то что этот мир раскрыт перед ним, чувствовал всем своим существом.

А еще он знал, что и день ему не страшен, разве что солнце доставит некоторое неудобство, что легко купируется солнечными очками. Веня улыбнулся и шагнул в ночь. Все было хорошо и впереди целая вечность. Ведь теперь его не убьют, простое оружие не страшно для него. Но есть и то, чего стоит опасаться.

Примечания

9

К началу Великой Отечественной войны в СССР уже существовала разветвленная сеть Службы крови: семь институтов, 170 станций, 1 778 кабинетов переливания крови. В 1941 году к ним добавились внештатные группы на всех фронтах. Их сотрудники работали в две-три смены с небольшими перерывами на отдых. Кровь заготавливали в стеклянных ампулах емкостью по 500 миллилитров (норма мирного времени составляла 400 миллилитров), а при их отсутствии — в бутылках из-под водки. Всё мыли вручную: с мыльно-содовым раствором или в растворе древесной золы — щелоке, если не было мыла и соды.