Римская сага. Возвращение в Рим

Игорь Евтишенков

Надежда вернуться домой ещё никогда не была так близка к реальности, как сейчас. Однако дорога домой оказывается не такой короткой, как кажется. Лацию приходится стать воином и сражаться рядом с новыми боевыми товарищами. Недалеко от границ римской провинции Азия он встречает друзей, которых давно считал погибшими, и теперь больше, чем когда-либо, горит желанием принести пользу своему городу и народу, однако многие его наивные порывы не находят отклика у граждан Рима.

ГЛАВА IV. ОБВИНЕНИЕ В КРАЖЕ

Сквозь шум в ушах прорывались чьи-то голоса. Затылок раскалывался от тупой, пульсирующей боли… Не открывая глаз, Лаций попытался пошевелить рукой, но у него ничего не получилось. С ногами было то же самое. Веки немного приоткрылись, и крики вокруг сразу стали громче, как будто глаза помогали их слышать. Незнакомые люди с тряпками на голове и серых набедренных повязках подхватили его и подтащили к важному вельможе. У того на голове был знакомый Лацию белоснежный тюрбан. Такой же был у главного рыбака, который собирался его убить.

Важный сановник был одет в длинную белую рубашку, штаны и узкие остроконечные сандалии из цельной кожи. Всё стало ясно, когда издалека донёсся голос менялы. Тот обвинял Лация в краже монет, доказывая преисполненному важности чиновнику в белом тюрбане, что все беды у него произошли именно из-за этого чужестранца. Нудный голос жаловался, что обладатель шрама угрожал ему двумя ножами и забрал очень много монет. А потом убежал на пристань, где хотел уплыть на большой лодке.

Полуголые слуги развязали Лацию руки, сняли одежду, обыскали и нашли два ножа. Краем глаза он видел, что они держали в руках только ножи. Значит, мешочек украли ещё раньше. Или… тут он вспомнил о ночном нападении. Значит, его обворовали рабы Андромаха! Тот ходил на рынок и там наверняка повстречался с менялой. Естественно, жадный торгаш рассказал ему о камне, и хитрый грек сразу понял, что надо делать. Андромах вернулся и приказал своим людям напасть на него ночью. Теперь всё было понятно.

Он лежал, совсем голый, и с трудом растирал затёкшие кисти. К нему подошли два раба.

— Не надо… завязывать руки, — Лаций не слышал своего голоса, только хрипение и свист.

— Что он говорит? — крикнул вельможа в белом тюрбане.

— Руки… — скривился Лаций. — Я не чувствую рук.

— У него болят руки, — подобострастно подсказал меняла, и, к удивлению всех, важный чиновник проникся состраданием.

— Привяжите его за ногу! — приказал он. — Всё равно никуда не убежит, — однако суровый взгляд и сросшиеся на переносице густые брови не сулили ничего хорошего.

Через какое-то время пальцы на руках и ногах стали покалывать и в них вернулась боль. Лаций приподнялся и увидел, что на нём ничего нет, кроме купленных на рынке высоких сандалий. Их почему-то оставили. Он скривил губы в усмешке, потому что, помня совет Павла Домициана, засунул между большим и средним пальцами по два больших камня.

— Ты кто? Скажи, зачем ты украл деньги? — наконец, спросил его преисполненный важности сановник.

— Я плыл в Деметрию, — с трудом преодолевая боль от каждого слова, начал он и затем рассказал всё, что произошло накануне. В конце Лаций повернул голову к меняле и спросил: — Ну а с тобой Андромах поделился? Он украл у меня мешочек с камнями. Там было штук пятьдесят, — он специально преувеличил количество и, заметив, как вытянулось лицо торгаша от обиды и разочарования, с напускным сочувствием добавил: — Понятно… Всё забрал себе. А тебе ничего не дал. Что же ты так глупо его отпустил, а?

— С кем ты был? Что украл? Говори! — приказал главный индус, и в его глазах промелькнули искры жадности.

— Он украл драгоценные камни у одного богатого купца, которые тот вёз в подарок всесильному радже Бугхарадже! — с желчью в голосе вдруг выкрикнул меняла. Но в глазах у него застыли слёзы обиды. Бедолага поверил словам Лация и не мог простить себе такой глупости, но было уже поздно. — У этого вора был целый мешочек с камнями! Такими большими, как слеза Будды. Это он украл их!

— Украл драгоценные камни? Камни для раджи?! — с негодованием выкрикнул чиновник, и его глаза налились кровью. — Нет, ты не умрёшь просто так! Отпустите палача! Отвезём этого негодяя в столицу Караватшару! Там по нему пройдёт слон! Ты умрёшь на глазах нашего великого раджи! Ведь ты украл его камни! — он плюнул на Лация, но слюна повисла на бороде, и от этого вельможа ещё больше разозлился. Все его крики на странном языке переводил маленький худенький человек с кучерявой бородкой и усталым, застывшим взглядом.

Когда его хриплый голос перешёл в кашель и затих, Лаций не знал, что делать — радоваться или плакать. Меняла предал его дважды, но это предательство спасло от мгновенной смерти. Однако смерть всё равно была неминуема, хоть и немного позже. Внезапно к горлу подкатила тошнота, и голова стала как каменная. Потеряв сознание, Лаций завалился набок и ткнулся ухом в пыль, прямо у ног разгневанного чиновника. Он так и не узнал, сколько времени провёл в таком состоянии.

Тусклый свет забрезжил узкой полосой между век, и в голове постепенно стали появляться обрывки слов и мыслей. Боль в затылке не прошла, но он был жив. Наверное, это было хорошо, однако по большому счёту безразлично. Откуда-то доносился шум дождя. Лаций с трудом повернул голову и увидел прямо перед носом каменную стену, грязную и скользкую. Звук шёл с другой стороны. Там, кажется, был костёр. По стенам плясали жёлтые блики пламени. Он подполз ближе. Голова упёрлась в толстые круглые палки решётки. Лаций без сил опустился на сырой каменный пол, уставившись неподвижным взглядом на огонь. Рядом сидел стражник. Над ним в стене торчал факел. Чуть дальше виднелся чёрный проход. Шум дождя доносился оттуда.

На следующий день ему удалось узнать у охранника, что это — тюрьма индийского города Дахал. Здесь было много узников, но с ним в пещере находился всего один — молчаливый индус с высоким лбом и проседью в бороде, в штанах и рубашке, с поясом, что говорило о его непростом происхождении. Длинная борода свалялась и торчала в разные стороны, как ветки кустарника. И ещё он постоянно дёргал своим горбатым носом, как будто хотел согнать надоедливую муху. Но мух здесь не было, и это движение вызывало у Лация слабую улыбку.

Два раза в день к этому странному человеку кто-то приходил, но стражник не пускал просителя и разрешал только оставлять несколько лепёшек и воду. В камеру он приносил только воду, а лепёшки съедал сам. Всем заключённым раз в день давали мягкие стебли тёмно-зелёных растений и что-то, похожее на бобы. На пятый день своего заточения Лаций решил попытаться ещё раз поговорить со стражником. Тот знал кое-какие греческие слова. После долгого обмена жестами ему удалось объяснить ленивому мздоимцу, что очень хочется есть. В ответ раздался громкий смех. На следующее утро, когда индусу снова принесли еду, Лаций не сдержался.

— Не носи еду! — крикнул он громко на греческом. — Охранник съедает всё сам! — от звонкого эха все остальные узники сначала замерли, а затем бросились к своим деревянным решёткам и уставились на слабое пламя огня у чёрного прохода. Там виднелись две фигуры — стражника и того человека, который приносил лепёшки. Они о чём-то оживлённо разговаривали, и через какое-то время, постоянно оглядываясь по сторонам, к решётке подошёл невысокий незнакомец. Это был молодой человек в длинной рубашке с рукавами, как у Лация, только без пояса. За ним вяло плёлся недовольный стражник. Молодой незнакомец произнёс несколько слов на своём языке и поклонился индусу в камере. Тот даже не пошевелился. После этого он повернулся к Лацию.

— Ты кто? — спросил он по-гречески. Лаций хотел встать, но не смог.

— Ох! — вырвалось у него, и рёбра пронзила острая боль. Он скривился, но в голове уже промелькнула мысль, что этот человек говорил на греческом, как на родном языке. — Меня схватили в порту… там, где море… я плыл в Азию. Меня обманули. И обвинили в воровстве.

— А-а… Так ты вор?.. — с сожалением покачал головой незнакомец.

— Я — не вор! — прохрипел он с возмущением. — Я… я… — Лаций хотел сначала сказать, что он римлянин, легат и никто не смеет называть его вором, но глубокий вдох вызвал новую волну опоясывающей боли в груди. Это было хорошим напоминанием о тщетности подобных объяснений. Стиснув зубы, он произнёс: — Мне тяжело говорить. Ты можешь принести еды?

— Еды? — в голосе молодого индуса прозвучало нескрываемое изумление. — Нет, нет. Это невозможно! Меня не пустят сюда, — зашептал он, как будто боялся, что кто-то может его услышать, но потом, видимо, понял, что это выглядит глупо, и стал говорить спокойно: — Надо заплатить стражникам. Я даю каждый день одну монету наверху и одну монету здесь, внизу. Чтобы передать еду моему господину.

— А-а, понятно, — пробормотал Лаций. — Но твой господин не видит этой еды. Её нет. Нет и всё! Этот стражник всё съедает сам!

— Я тебя хорошо слышу. Не кричи! — оборвал его незнакомец. — Сегодня я отдал три монеты, чтобы подойти сюда. Ты закричал по-гречески. Я это услышал, поэтому я отдал ему всё, что у меня было.

— Я всё понял, понял… Тебе нужны деньги… Как тебя зовут? — стараясь не вдыхать глубоко, спросил Лаций, увидев, что стражник что-то сказал человеку за решёткой и тот сделал шаг назад.

— Патья.

— Так ты грек?

— Да, а ты, кажется, нет, — с сомнением ответил слуга его сокамерника.

— Я жил в Греции. Но скажи, ты можешь достать еды? Нормальной еды? И желательно мяса?

— Нет. Это невозможно. Я уже говорил тебе, — негромко ответил Патья, — меня не пустят…

— Да, да, говорил! — перебил его Лаций. — Но если ты заплатишь две… или три монеты? Или даже пять?

— Пять монет? Откуда их взять? — недовольно поморщился молодой грек.

— Слушай, здесь есть торговая площадь? Здесь есть купцы? — быстро спрашивал Лаций, боясь, что тот уйдёт.

— О! — воскликнул Патья. — Конечно, есть! Это — самый большой город. Здесь живёт сам раджа!

— А менялы есть? — продолжал допытываться Лаций.

— Менялы? Ты шутишь? Конечно, есть!

— Ну вот и хорошо. Принеси воды, и я скажу тебе, где взять монеты, — Лацию надо было, чтобы стражник отвлёкся и не видел, как он достанет из вонючей сандалии маленький камешек. Когда Патья вернулся и под недовольное бурчание охранника просунул ему небольшую чашку с водой, Лаций осторожно вложил ему в ладонь камень и сказал: — Сожми руку и не открывай, пока не выйдешь. Ты сможешь обменять это на очень много монет, поверь мне! Поэтому тебе должно хватить и на стражников, и на еду. Только не забудь о мясе, пожалуйста! — добавил он в конце, видя, что грек опешил и не слышит его. — Мя-со-о!.. Там должно хватить надолго…

— Мясо? Да, да, конечно, я попробую, — пробормотал тот и поспешил к черневшему провалу в стене. Там был выход.

На следующий день стражник сам открыл решётку и занёс туда небольшой кувшин и две корзины с едой. Молодой грек стоял рядом, скрестив руки на груди, и довольно улыбался.

— Сколько дал ему? Три или четыре монеты? — спросил его Лаций, довольно потирая руки.

— Две. Больше нельзя. Много монет — плохо. Завтра потребует больше, — важным тоном сообщил Патья, как будто за одну ночь стал главным надсмотрщиком тюрьмы.

— Скажи своему хозяину, что я прошу его разделить со мной эту еду! — попросил Лаций. — Скажи это вежливо, как у вас тут принято.

Грек перевёл слова Лация, но хмурый индус, внимательно посмотрев на него колючим взглядом, отвернулся к стене. Патья пожал плечами и вышел. Охранник тихо закрыл дверь и отошёл к своему месту. Стало темно. Лаций засунул руку в корзину и на ощупь достал несколько лепёшек. Потом по запаху нашёл мясо и завернул его внутрь. Подойдя к индусу, он сел рядом и ткнул его в плечо.

— Давай, не отворачивайся! Еда вкусная. На! — Лаций протянул ему завёрнутое в лепёшки жареное мясо, и невероятный запах заставил его самого несколько раз сглотнуть слюну. Не дождавшись ответа, он сунул лепёшки соседу в руку и с радостью впился зубами в свой кусок.

Видимо, голод и запах сделали своё дело, потому что вскоре в камере уже раздавалось довольное чавканье двух человек, после чего был откупорен кувшин и поверх лепёшек с мясом в живот последовало слабое терпкое вино. Что было потом, никто из них не помнил, потому что они проспали до следующего прихода слуги индуса.