Римская сага. Возвращение в Рим

Игорь Евтишенков

Надежда вернуться домой ещё никогда не была так близка к реальности, как сейчас. Однако дорога домой оказывается не такой короткой, как кажется. Лацию приходится стать воином и сражаться рядом с новыми боевыми товарищами. Недалеко от границ римской провинции Азия он встречает друзей, которых давно считал погибшими, и теперь больше, чем когда-либо, горит желанием принести пользу своему городу и народу, однако многие его наивные порывы не находят отклика у граждан Рима.

ГЛАВА XIII. В ОЖИДАНИИ КАЗНИ

Два стражника сели у стены и достали еду. Один отошёл за водой. В это время пришёл начальник городского караула с какой-то весёлой новостью. Они смеялись и жили своей неприхотливой жизнью и будут точно так же жить завтра, когда его уже здесь не будет. Они убьют его и будут жить… Эта мысль не исчезала, но не казалась такой невыносимой, как раньше. Она была, скорее, печальной.

Палач выслушал начальника караула и продолжил своё занятие — точить конец толстого дерева. Рядом уже лежал один кол, теперь он готовил второй. Ствол был толстый и неровный. Дерево, видимо, росло в нелёгких условиях и было изогнуто в двух местах. До Лация, наконец, дошло, что кол предназначался ему, и лёгкий дурман отрешённости рассеялся в мгновение ока.

Думать о смерти было легко, но видеть, как она приближается с каждым движением ножа, он не мог. Всё его существо восставало против такой несправедливости. Смерть в бою, пусть даже заранее предрешённая, не говоря уже о смерти во имя победы и славы, была не так страшна, как эта, позорная и мучительная, в одиночестве и забвении. Ведь никто, никто не узнает теперь о его долгом пути на родину, никто не сможет рассказать римлянам, сколько он сделал ради славы родного города и сколько мог бы сделать ещё, оказавшись там! Никто…

Губы тронула слабая улыбка. Он вспомнил слова Тиберия в яме, когда Чень Тан сжёг столицу хунну на реке Талас. Тиберий тоже не хотел умирать в неизвестности и винил в этом его. Лаций вдруг подумал о боли, о том, какой ужасной она будет в этот момент. Да, он ненавидел ожидание боли и вынужден был признаться себе, что больше всего ненавидит ждать. Ждать — вот что пугало его, ибо он никак не мог повлиять на время, и даже боги не внимали его молитвам.

Такое же состояние было у него тогда в империи Хань, когда племянник губернатора Бао Ши собирался разбить им головы о стену. Однако тогда он был полон сил и мог бежать, ноги были свободны… Теперь смерть снова подкралась к нему слишком близко, и мысль, что он не может ей сопротивляться, лишала Лация сил и воли: голова кружилась, перед глазами плыли разноцветные круги и мысли превращались в резкие крики птиц.

Всё тело ужасно ныло, как бы напоминая, что дальше боль будет только усиливаться. Да, впереди его ждала не просто смерть, а долгая, мучительная и бесконечно страшная пытка. И готовил её толстый палач с глупой, довольной улыбкой на грязном лице, приближая эту ужасную муку толстыми, широкими пальцами, которые были отчётливо видны на фоне плохо отёсанного кола.

Лаций хорошо помнил рабов, развешанных на столбах на Сицилии. Они по несколько дней стонали и задыхались, не в силах вдохнуть воздух полной грудью. От этих воспоминаний в душе проснулись злые Фурии. Зачем он решил помочь Патье? Почему пожалел его и жену раджи? Стоило ли всё это такого наказания? Стоило ли из-за этого умирать?

В душе начиналась паника. Он уже почти физически ощущал, как грубое дерево безжалостно рвёт его внутренности. Живот немедленно ответил коротким урчанием и неприятными судорогами слабости. Впервые за долгие месяцы он ощущал полное бессилие и ничего не мог придумать. Ничего! Все обращения к Авроре и Юпитеру оказались бессмысленны, ни один из богов так и не послал ему долгожданного сигнала. А без знака свыше спасение никогда не наступало.

Близился вечер. Лаций перевернулся на другой бок. Пальцы онемели, он уже перестал их чувствовать. От нервного напряжения и опустившегося тумана начался озноб. Он не знал, сколько пробыл в таком состоянии. Когда глаза снова открылись, палач по-прежнему сидел у костра и задумчиво продолжал строгать и без того острый кол. Заметив его взгляд, он кивнул и криво усмехнулся.

— Вот, видишь, дерево хорошее тебе нашли, — с удовольствием произнёс он. — Сейчас закончу и будем его обжигать. Вот так… — он явно смаковал предвкушение пытки, тыча острием в огонь. — Не бойся, всё будет хорошо. Я все сучки срезал. Главное, не напрягайся. Знаешь, если напрягаться, будет только хуже. Тебе будет больно, я буду бить тебя по спине. Кол может пойти в бок или в живот. Будет много крови. А это плохо. Так что станешь на коленки и не дёргайся. И тебе хорошо, и мне хорошо, — толстые пальцы коснулись острия, и широкая улыбка подтвердила, что он остался доволен. Лаций, не понимая, слушал его слова и старался не смотреть на обожжённое дерево.

Чуть поодаль доедали свою трапезу помощники палача. Они тоже были не прочь насладиться его муками, и, судя по всему, собирались придвинуться поближе. В это время из темноты появились несколько фигур. Они были похожи на начальника стражи и караульных. Воины стащили с лошади большой мешок и бросили его рядом с костром. Оттуда раздались стоны. Судя по голосу, это была женщина. Разговор с палачом был короткий, после чего воины ушли, а двое сытых караульных оттащили тело в сторону и сели на него сверху. Стоны усилились, а затем стихли. Вспомнились убийство ханьского посла, Чжи Чжи, восседавший на трупе, и князья, сделавшие из ханьских воинов лавки. Лаций дрожал от прохлады и никак не мог остановить озноб.

Палач тем временем засунул в костёр другой кол и стал равномерно вращать острый конец над пламенем. Иногда он вынимал его и тёр о землю, после чего снова засовывал в горящие угли. Наконец, когда он был обожжён, на его широком лице появилась радостная улыбка. Он повернулся к Лацию и стал раздувать щёки и выпячивать глаза, показывая, как всё будет происходить на самом деле.

Лаций стиснул зубы и закрыл глаза. «Минерва, ты лишила меня разума и мудрости, — взмолился он в душе, — пошли мне хоть какое-то облегчение перед смертью! Пусть Диана¹⁰ выбьет мне глаза своими стрелами, если даже Юстиция¹¹ отвернулась от меня в этой далёкой и страшной земле!». В душе теплилась надежда, что боги смилостивятся и пошлют его в царство Орка раньше, чем этот толстый индус проткнёт его кривым деревянным колом.

Однако если раньше от молитв ему становилось легче, то теперь в душе царили пустота и безграничное отчаяние. Лаций прикрыл глаза, так как со стороны костра снова послышались чьи-то голоса. Это был Патья! В протянутой руке тот держал кожаный бурдюк. Палач взял мешок, и молодой грек сразу исчез в темноте. Толстяк подошёл к Лацию, толкнул его ногой и сел рядом.

— Зачем тебе вино? — хмыкнул он. — Ты же мёртвый, а? Только зря будешь пить. Что, тебе легче от этого будет? Пожалел он тебя, да… вино принёс. Но это не поможет, никак не поможет. Легче не будет. Эх, зря всё это… — невнятное бормотанье продолжалось ещё довольно долго, но для Лация это было равносильно шуму ветра или шелесту листьев — он всё равно ничего не понимал. Палач сидел в двух шагах от него и разговаривал с небольшим кожаным бурдюком. Наконец, толстяк замолчал, вытащил пробку и сделал глоток. Затем снова что-то пробормотал, довольно почмокал, заткнул пробку и крикнул стражникам: — Эй, доставайте воровку! Пора приступать! А я пока этому руки перевяжу… чтоб не мешали… надо спереди вязать, чтобы на спине не торчали. Спину гнуть нельзя, — со знанием дела объяснял он, как будто Лаций понимал его и мог оценить эту заботу.

Положив мешок у стены, палач стал развязывать ему руки. Лаций лежал на боку и не видел, что тот делает. Но, судя по тому, что двое стражников в это время стали снимать с женщины мешок и одежду, он догадался, что их час настал. Когда палач развязал ему руки, со стороны стражников раздался шум борьбы и озлобленные мужские голоса. Они размахивали руками над телом женщины.

В этот момент возившийся с Лацием толстяк заметил у него амулет и сразу стащил его с шеи. Затем повесил себе на грудь и недовольно посмотрел в темноту. Звуки борьбы усиливались. Палач бросил верёвку Лацию на лицо и, ругаясь, направился к костру. — Что вы с ней возитесь? — он стукнул женщину кулаком по голове, и та сразу обмякла, откинувшись на спину. — Всё, снимай тряпки и вяжи руки! Только крепко! Они такие сильные бывают, что ещё и вырваться могут.

— От меня не вырвется! — усмехнулся один из помощников. — Может, это, сначала того? Молодая ещё! — с удовольствием поцокал он языком, поглядывая на тело воровки.

— Давай только побыстрей! — разрешил палач, подумав, что может пока пойти и выпить ещё вина, которым молодой грек несправедливо решил напоить только одного чужестранца. «Ну и что, что тот любит вино и давно его не пил? Тут, что, всем дают пить вино?» — думал он. — «Нет, никто не заботится, а о каком-то бревне с лысым черепом и шрамом поперёк лица, видите ли, все думают!»

Обрюзгший исполнитель приговоров сел на землю и облокотился спиной на стену. Рука привычно выдернула пробку из мешка, и в горло хлынула струя терпкого напитка. — У-ух! — вырвался радостный вздох, и толстяк с удовольствием вытер рукавом губы. Не раздумывая, он приложился ещё раз. По желудку разлилась волна горячего тепла, и в ногах появилась приятная вялость. — Хо-ро-шо… — протянул он, покачивая головой из стороны в сторону и смакуя приятный вкус.

Третий глоток был самым долгим, и внутрь необъятного живота влилось не меньше трети мешка. Сопроводив всё это громкой отрыжкой, он несильно заткнул пробку, чтобы чуть позже допить всё до конца, и стал наблюдать за похотливыми стараниями одного из стражников. Тот настойчиво пытался получить удовольствие от неподвижно лежавшей женщины.

Неожиданно оба тела уплыли куда-то в сторону, в голове всё перевернулось, и свет костра почему-то потускнел. «Крепкое вино», — подумал толстяк, усердно моргая глазами, чтобы прийти в себя. Женщина-воровка вдруг пришла в себя и, сбросив с себя стражника, подошла к нему. Её лицо всё было в крови, вместо глаз виднелись две чёрных дыры, а под сломанным носом зияла пропасть беззубого рта с вырванным языком… Палач отшатнулся и, не удержавшись, упал назад. Мысли смешались и завязались в голове плотным узлом. Он пытался встать, но безуспешно. В груди что-то начало ныть, разрывая её изнутри на части. Задыхаясь, он схватился за рёбра короткими толстыми пальцами и захрипел.

Дышать становилось всё трудней, как будто гигантский удав из непролазных джунглей Махальпы сжимал ему грудь своей смертельной хваткой. Изо рта вырвался тихий стон, и по губам вперемежку с пеной потекла слюна. Внутри уже всё клокотало, вырываясь через горло мокрым кашлем. И каждый раз на грязную одежду падали большие хлопья пены. Он уронил голову на грудь, и в этот момент силы окончательно покинули его. Протянутая в предсмертном рывке рука медленно опустилась на землю рядом с мешком и задрожала мелкой дрожью.

Лаций пришёл в себя от горячей боли в кистях. Руки горели и чесались до самых плеч, как будто их окунули в чашу с углями перед жертвоприношением. Рядом лежало чьё-то тело. Присмотревшись, он понял, что это — палач. От костра отделились две тени и подошли к стене.

— Ну что, пора? — спросил один стражник, но ответа не получил. — Мы, это, того… всё с ней. Ты не будешь?.. Чем это пахнет? — вдруг удивился он, почувствовав в воздухе знакомый запах.

— Похоже, вином, — ответил второй. — Смотри, у него тут мешок! Вот откуда пахнет! Он тут пил без нас!.. И смотрел, как мы с ней там…

— Да. Много выпил. Почти половину, — подняв бурдюк в руке, с сожалением заметил первый. — Теперь спит. Ему уже больше не надо. Давай, допьём, что ли? — он понюхал горлышко. — О-о, как хорошо! — в темноте раздались булькающие звуки. Второй, взяв у него мешок, опрокинул его вверх и допил всё до конца.

— Не, какое-то не такое, — фыркнув, передёрнулся он. — Горькое… Фу!

— Да ты что! Какое горькое? В самый раз!

— Ладно, пошли, ещё ту надо… закончить. А с этим пусть потом сам возится, когда проснётся. Скажем, мы свою работу сделали.

Стражники бросили пустой мешок на землю и вернулись к костру. Там они с трудом согнули бесчувственное тело воровки пополам и стали насаживать на кол. Дело продвигалось с трудом, и когда, наконец, половина палки уже вошла в тело несчастной жертвы, они так обессилели, что решили отдохнуть у костра и вкопать кол в землю чуть позже.

Костёр уже почти потух, на чёрном небе ярко сияли огромные звёзды. Лаций смотрел на них, продолжая медленно растирать кисти. До рассвета ещё было далеко. Луна слабо освещала землю, но её света было достаточно, чтобы осмотреться. В ямах на земле белели шапки тумана. Вдоль стены тоже тянулась неровная светлая линия. Ото всюду тянуло сыростью и холодом. Всё лицо было мокрым. Рубашка — тоже. По спине пробежали мурашки. И тут ему действительно стало страшно, как будто жизнь проснулась в уставшем теле и кричала, требуя спасения.

Лаций осторожно оглянулся. Похоже, все уснули. Руки ещё болели, но уже слушались. Он медленно потянулся к верёвке на ногах, но поначалу ничего не получалось. Не хватало сил. Пальцы не сжимались. Пришлось растирать руки до плеч. Вскоре кожа стала гореть и покалывать. Постепенно силы вернулись и, наконец, удалось развязать и ноги. До костра и спящих охранников было шагов пятнадцать. Чуть дальше блики выхватывали из темноты скрюченное тело женщины. Но, судя по всему, она была уже мертва.

Медленно и осторожно, кривясь от ноющей боли, Лаций приблизился к воинам. Их лица выглядели как-то странно. Нагнувшись, он увидел, что они были покрыты пеной. Внезапная догадка заставила его резко выпрямиться. Он толкнул одного из них ногой. Тот не пошевелился. Тогда он толкнул второго — то же самое. Вернувшись к стене и перевернув палача, Лаций окончательно убедился, что всех троих постигла одна и та же участь. Это был знак богов. И он чувствовал, что они толкали его куда-то вперёд.

Надо было бежать. Но куда? Сняв свой амулет с шеи палача и забрав у одного из стражников нож, он направился в сторону ворот. В голове стучала одна мысль: «Найти лошадь!» Но здесь это было невозможно. Оставалось только попробовать пробраться мимо караульных. Под утро они обычно засыпали, сидя прямо у ворот… «О, Юпитер, ты мудрый и сильный! Благодарю тебя за помощь», — произнёс он про себя. На небе промелькнула падающая звезда, и Лаций приободрился, приняв это за знак согласия, посылаемый ему свыше. «Я принесу тебе самые роскошные дары, как только выберусь отсюда», — пообещал он.

Пробраться вдоль стены к главным воротам оказалось несложно. Ночью все спали, поэтому вокруг никого не было. Под ногами то и дело похрустывали камни и насекомые, но он только морщился и продолжал двигаться вперёд, чувствуя, что сильно устал. Вот уже показались бочки с водой и врытые в землю столбы для лошадей. Дальше были ворота.

Лаций остановился, глядя вперёд. Он даже протёр глаза, чтобы убедиться, что ему это не кажется. В двадцати шагах виднелась большая повозка, запряжённая лошадьми. Она стояла прямо перед воротами. Это была удача! Большая удача. Судя по всему, какой-то купец собирался покинуть город до рассвета. Но как до неё добраться? И как попасть внутрь? Стражники не спят, у них есть факелы, они осмотрят мешки и найдут его… Нет, это было безумием! Лаций сел на камень и провёл ладонью по лбу. В этот момент на плечо опустилась чья-то сильная рука, и, вздрогнув от неожиданности, он резко обернулся.

Примечания

10

Диана — богиня Луны и охоты

11

Юстиция — богиня правосудия