Римская сага. Возвращение в Рим

Игорь Евтишенков

Надежда вернуться домой ещё никогда не была так близка к реальности, как сейчас. Однако дорога домой оказывается не такой короткой, как кажется. Лацию приходится стать воином и сражаться рядом с новыми боевыми товарищами. Недалеко от границ римской провинции Азия он встречает друзей, которых давно считал погибшими, и теперь больше, чем когда-либо, горит желанием принести пользу своему городу и народу, однако многие его наивные порывы не находят отклика у граждан Рима.

ГЛАВА X. МУДРОЕ ПЕРЕМИРИЕ

Ночь прошла тихо. Падишах Васудева оказался не только храбрым, но и умным. Он сам прислал посла, и они договорились о переговорах. Причём на стороне воинов раджи. Другого выхода у него не было.

Когда Васудева первым ступил на узкую тропинку, земля под ногами стала осыпаться. Вода сделала своё дело, и теперь ему приходилось идти почти у самой кромки, опираясь руками о скалы, чтобы не соскользнуть вниз. Вместе с ним перешли ещё пять человек его личной охраны. Патья приказал им сложить оружие и только тогда разрешил приблизиться к месту переговоров.

— Молодец, понимаешь, что надо делать! — похвалил его Лаций. Услышав его голос, падишах обернулся и замер от удивления. Его охранники тоже уставились на лысого незнакомца со шрамом на лице и замолчали. — Ну что стали? Подходите! Понравилось Кавдинское ущелье? — усмехнулся Лаций, но на его слова никто не ответил. — Ладно, Патья, посмотри у каждого под рубашкой! Вдруг они там ножи прячут, — приказал он и довольно улыбнулся, когда у одного действительно нашли красивый острый кинжал. Покрутив его в руках, Лаций вздохнул и сказал: — Я бы, наверное, сделал то же самое… — юный грек, не поняв, повернулся к нему за разъяснением, но Лаций поспешил успокоить его: — Хороший нож. Мне очень нравится. Возьму себе, — Патья с недоумением пожал плечами.

— Что дальше делать? — спросил он.

— Надо найти кожу, папирус или тряпку и подписать мирный договор, — сказал Лаций. — На двадцать лет. Давай, приступай!

Падишах оказался молодым человеком, хотя Лаций ожидал увидеть перед собой более опытного и пожилого воина. В его лице было что-то неуловимо знакомое, и когда он понял, что видел такие же глаза много лет назад у одного из гостей на свадьбе царя Орода, Патья уже умудрился обсудить общие условия мира и, кряхтя, что-то писал на куске белой рубашки, от которой для удобства были оторваны рукава.

Лаций потёр больное колено и постучал лезвием красивого кинжала по палке. Увидев, что следов почти не осталось, довольно спросил:

— Как тебя зовут? Падишах Васудева?

— Пардажваз Васудева, — гордо произнёс молодой правитель.

— А как звали твоего отца? — Патья, который был вынужден оторваться от рисования букв и переводить, с удивлением поднял на него взгляд.

— Вирупакша Васудева, — брови молодого индуса сдвинулись на переносице, и во взгляде появилась настороженность.

— Да, так и есть! Твой отец был на свадьбе царя Орода в городе Экбатане! Это было давно. Наверное, ты ещё не родился. У царя Орода была молодая красивая жена. Её звали Заира. Она была дочерью Абгара из Осроены. Интересно, он ещё жив?.. — обращаясь, скорее, к самому себе, со вздохом произнёс он. Патья перевёл и ждал, что будет дальше.

— Ты кто? — резко спросил падишах, и в его голосе послышался страх.

— Я? — переспросил Лаций. — Я — легат римской армии консула Марка Красса. Меня зовут Лаций Корнелий Сципион. Но тебе это имя вряд ли что-то скажет.

— Марк Красс?! — воскликнул Васудева. — О, я знаю! Отец рассказывал мне об этой битве. Сурена разбил его под Каррами!

— Да, да, так всё и было, — грустно согласился Лаций и повернулся к юному греку, который хлопал глазами и смотрел на него, ничего не понимая. — Ну что ты сегодня такой медлительный? Давай, заканчивай! Договор важней всего.

Когда Патья, высунув от напряжения язык и вытирая со лба пот, жмурясь от лучей яркого, жаркого солнца и недовольно пыхтя, закончил писать условия перемирия, ему пришлось озвучить весь текст падишаху. Тот молчал и изредка бросал на Лация хмурые взгляды. Наконец Васудева согласился поставить своё имя под странным договором, и Лаций дополнительно попросил его закрасить ладонь золой и приложить рядом.

Теперь все условия были соблюдены, и Патья, встав, стал собирать воинов, чтобы те проводили падишаха до самого моста. Но не успел он сделать несколько шагов, как один из стражников, воспользовавшись его невнимательностью, схватил лежавшую у костра короткую палку и бросился на него сзади. Если бы молодой грек стоял рядом, его судьба была бы решена и он лежал бы на земле с проломленной головой, но, к счастью, он отошёл на несколько шагов вперёд, объясняя своим людям, как обыскивать воинов падишаха, когда те станут переходить на эту сторону.

Эти шесть-семь шагов и спасли его жизнь. Лаций увидел движение воина, когда тот ещё только наклонился за палкой. Мгновенно оценив обстановку, он выхватил из ножен красивый кинжал. Нападавший успел сделать два шага в направлении Патьи, когда сзади раздался резкий свист летящего лезвия. Молодой грек что-то говорил, но, увидев, как перекосилось от страха лицо стоявшего перед ним воина, резко обернулся. Он увидел перекошенный в немом крике рот и удивлённые глаза человека, который держал в поднятой руке дымящуюся палку, занеся её над головой и почему-то остановившись на полпути. Несчастный смотрел на него полным боли и отчаяния взглядом, вытянувшись всем телом вверх для сильного удара.

Это длилось всего мгновение. Потом воин выдохнул воздух из груди, как будто только это и держало его на ногах, и стал медленно клониться вперёд. Палка выпала из ослабшей руки, и он всем телом завалился на юного грека, сбив его с ног. Подоспевшие люди оттащили его в сторону, а перепуганный Патья не мог оторвать взгляд от торчавшей из спины рукоятка кинжала.

— Будь внимателен! Никогда не поворачивайся к врагу спиной! — устало кивнул ему Лаций и, опираясь на палку, подошёл к телу. Затем, как ни в чём не бывало, вытащил нож и вытер его о рукав трупа. На всех окружающих эта сцена произвела такое впечатление, как будто это был не нож, а молния. Молодой падишах впился ногтями в ладони и нервно кусал губы, переводя взгляд с Лация на своего воина и обратно.

— Здесь везде враги, — пробормотал Патья и приказал начинать сбор пленных у скалы. После этого им стали по очереди связывать руки, и только одному Васудеве было позволено передвигаться без верёвок. Вскоре вереница понуро опустивших головы людей потянулась в обход скал к реке, к построенному ими мосту.

Солнце, как будто сочувствовало им, прячась за хмурыми тучами, все скалы и горы потемнели, превратившись в одноцветные нагромождения камней, и до самого заката все шли молча — и пленные, и сопровождавшие их воины раджи. У переправы, несмотря на наступивший вечер и скорую ночь, их всех отпустили, и Лаций, проводив падишаха Васудеву долгим взглядом, приказал Патье поджечь мост.

— Так будет спокойнее, — объяснил он и, убедившись, что пламя занялось, стал готовиться к ночлегу. На следующий день они вернулись к яме, где крестьяне уже срывали землю по краям, чтобы вывести оттуда оставшихся в живых двух или трёх слонов. Животные сутки простояли по уши в воде, иногда поливая себя из хоботов, а иногда трубя, как бы прося людей освободить их из водного заточения.

— Зачем нам слоны? — спросил его Патья.

— Представь, как обрадуется Синг, когда увидит нас на слонах! Ты же сам говорил, что слоны — знак власти и богатства. Смотри, теперь они у нас есть! Правда, без украшений, но это не страшно. Мы скажем, что слоны воевали на нашей стороне и победили падишаха. Улыбнись! Раджа обрадуется, и тогда ему будет легче отпустить меня из города… — Лаций осёкся, вспомнив, что его планы не совпадают с планами этого молодого и очень способного грека, попавшего в ужасную ситуацию с женой правителя. Особенно теперь, после победы над могущественным врагом. — Ладно, не грусти! — попытался подбодрить его Лаций. — Наверняка, в столице будет праздник, и ты сможешь сбежать со своей любимой. Никто и не заметит. Все снова надышатся этой травы и не увидят тебя. Главное, только сделать всё тихо, — добавил он, но Патья ничего не ответил. Он шёл рядом, опустив голову, и Лаций подумал, что тот слишком переживает о своей любви. Это было понятно. Однако молодой грек думал совсем о другом. И всю дорогу до ближайшего города они ехали молча.