Прометей. Каменный век

Ивар Рави, 2021

Максим Серов врач, участвующий в миссии на МКС вместе с напарником Михаилом. МКС пролетает через странное свечение и оказывается над Землей, где очертания материков те же самые, но есть изменения. Но самое главное-нет связи С ЦУПом, а на поверхности Земли нет следов присутствия человека. Напарник Максима погибает и он принимает решение садиться на безлюдную и дикую Землю. Земля не совсем безлюдна и вскоре наш космонавт сможет встретиться и с кроманьонцами и с неандертальцами. Что остается простому русскому парню, кроме как нести свет знаний этим людям? Содержит нецензурную брань.

Глава 3. Депрессия и принятие решения

Оставшись после смерти Михаила один в огромной станции, я ожидаемо впал в депрессию. Вылезая из своего короба, устроенного по принципу спального мешка, чтобы невесомость не мотала из стороны в сторону, я принимал еду, справлял нужду, что само по себе являлось целым процессом, весьма, кстати, неприятным и снова устраивался в своем «спальнике».

Тому, кто никогда не переносил тяжелой депрессии, не понять всю ужасную и убийственную суть этого состояния. Допустим, вы просыпаетесь утром и не можете встать. Вы пытаетесь поднять руку, но у вас не получается. Что за чёрт? Вы снова пытаетесь поднять руку и встать с кровати. Тело вас не слушается. Оно не хочет. Почему? В итоге вы кое-как справляетесь с собой и встаёте, но не знаете зачем.

Допустим, вы просыпаетесь и на следующее утро. Вы не открываете глаза. Уже сам факт того, что вы проснулись, удручает. Вам нужно что-то делать. Вам нужно куда-то идти. Зачем? Вы откладываете дела и засыпаете снова. Если бы вы могли спать вечно, вы бы спали. Но организм так не может. Вы просыпаетесь, но не открываете глаз. Вы не хотите. Вы не хотите даже разлеплять свои веки. Вы закрываетесь одеялом и пытаетесь заснуть снова. Вы уже проспали четырнадцать часов, и организм не может больше. Борьба становится мучительной. Вы открываете глаза и чувствуете боль.

В перерывах между сном и полусонным состоянием, я жалел себя, снова и снова проклиная свой выбор, связавший меня с космосом. Я был единственным сыном обеспеченных родителей. Мой отец, Серов Сергей Николаевич, был потомственным военным, ракетчиком. Его военная часть в лесу за Красногорском входила в третье кольцо противоракетной обороны, чем папа гордился всю жизнь. Само собой, что он имел тесные контакты с Плесецком, с конструкторскими бюро и с детства прививал мне любовь к ракетам.

Но вопреки его ожиданиям, я выбрал профессию врача. Уже на пятом курсе, наслушавшись разговоров докторов в больницах, где у нас проходили практические занятия, решил, что не буду вкалывать за тридцать тысяч в месяц. Так мой выбор и любовь отца к ракетам нашли общую канву, я выбрал редкую специальность — космическую медицину. После окончания института попал в центр подготовки космонавтов.

Моя мама, Янович Елена Анатольевна, была из семьи музыкантов, но сама выбрала специальность ветеринара и работала руководителем ветеринарной клиники «Доброе сердце». Я с детства часто бывал у нее на приёмах, мешая ей работать, Мне нравилось смотреть, как она лечит животных.

Благодаря отцу, отношение ко мне в центре подготовки космонавтов было лояльным. И когда Волков Иван Сергеевич, тридцатипятилетний врач, попал в ДТП, переходя дорогу на красный свет, решение о выборе напарника Михаилу было принято в мою пользу. В пользу новичка, который всего два года назад переступил порог Центра. Не попади Волков под машину, не будь влияния моего отца, я бы сейчас на Земле занимался чем-нибудь, а не торчал бы на высоте четыреста километров на орбите над мертвой пустынной Землей.

Сегодня был третий или четвертый день после смерти Михаила, я просто не знал точнее. Вылез из «спальника» в очередной раз, чтобы сходить в туалет, и остановился. Мне послышался посторонний шорох.

«Галлюцинации… Скоро начнутся необратимые психологические расстройства», — поставил я себе диагноз.

И тут же представил, как на станции мечется, натыкаясь и отлетая от стен, заросшее существо, некогда бывшее Максимом Серовым. От этой картины у меня прошли по коже мурашки.

За последние несколько дней я впервые прошел в модуль управления. Посмотрел на дисплеи, непрерывно выводящие данные скорости и курса, альтиметр, который показывал высоту триста шестьдесят километров. Получается, что за последний месяц станция снизилась примерно на три километра. Каждые три месяца приходилось корректировать курс, возвращая станцию на прежнюю высоту, орбита была низкой, чтобы пренебрегать гравитацией.

Допускалось значение высоты орбиты до трехсот сорока километров, но тогда при коррекции курса затраты топлива были большие. Чем ниже становилась орбита, тем быстрее начиналось снижение в последующем из-за увеличения трения в более плотных слоях атмосферы. Высота ниже двухсот семидесяти считалась критической, топлива на станции просто не хватит, чтобы поднять ее. После этого падение со сгоранием в атмосфере станет неизбежным.

Восстановлением курса обычно занимается старший миссии, а его действиями управляют с ЦУПа. Теперь не было ЦУПа, а труп Михаила лежал в гермошлюзе. За все эти дни я не смог заставить себя пойти туда. Передатчик Морзе он так и не успел собрать, значит, никакого сигнала я послать не мог. Мне оставалось только экономить продукты, отдаляя неизбежный конец. Теперь, я остался один и мог растянуть запас продовольствия на три месяца при средней экономии.

Было одно критическое НО: если не включить двигатели и не поднять станцию повыше, через пару месяцев она войдет в плотные слои атмосферы и опустившись еще ниже, превратится в горящий факел. МКС летела на неосвещенной стороне планеты и камера в автоматическом режиме делала фотографии темного пятна, именуемого Землёй. Режим автоматической съемки с кратностью снимка каждые пять минут установил Михаил ещё до того злополучного выхода в космос.

Чтобы чем-нибудь забить мозги я вывел все снимки на экран, перелистывая один за другим. Ничего нового, ни малейшего следа человеческой деятельности. Ночные снимки я поставил на автоматическую перемотку — чего пялиться в темное пятно, обрамленное светлячками звезд. Как вдруг глаз уловил что-то странное. Это было еле заметное пятнышко.

Я остановил перемотку и вернул слайд. Увеличил еле заметное пятно… Что это, вулкан? Пожар в лесу? Я заинтересовался и сделал максимальное увеличение. Вероятно вулкан, ничего другое не приходило в голову. А если костер? Чтобы большой костер был виден из космоса, должна быть идеально чистая атмосфера. Меня даже пот прошиб при этой мысли. Если это костер, то, возможно, на планете остались люди. Посмотрел на дату снимка, наложил траекторию движения станции. Получалось, что снимок сделан над территорией современной Франции, но там нет, насколько мне известно, вулканов. Может природный пожар, но на всех ранее сделанных снимках, пятнышка не было.

Люди или природное явление?

Сердце билось как бешеное, до этой минуты мысль о том, что на Земле могли остаться люди, не приходила в голову. Над территорией Франции МКС должна появиться на следующем витке, сейчас я пересекал границу тени, внизу было видно голубое пятно Атлантического океана. Сорок пять минут на освещенной стороне тянулись как сутки и вот, наконец, станция нырнула в тень. Теперь я рассматривал темень через камеру, на максимальном разрешении.

Еле видное мерцающее пятнышко чуть не заставило моё сердце остановиться от радости! Я сделал серию фотографий, которые сразу бросился рассматривать на дисплее. Сомнений быть не могло, это был источник света, либо маленький вулкан, либо большой костер. На пожар не было похоже. Не может пожар локализовано стоять на одном месте двое суток. Если это костер и его развели люди, значит, планета пригодна для жизни!

Только сейчас я вспомнил о целом ворохе лабораторных модулей на МКС, несколько часов занимался спектральным анализом. Данные ошеломили — кислорода в атмосфере было двадцать три процента!

«Это же насколько Земля очистилась, стоило человечеству покинуть ее», — промелькнула в моей голове мысль.

Впервые за долгое время впереди забрезжил просвет: как бы я не экономил еду и воду, им придет конец и тогда моя смерть неминуема от голода и обезвоживания. Из этого следовало, что попытаться выжить можно лишь на Земле. Конечно, оставался вопрос, есть ли там жизнь вообще, если люди покинули планету. Первая мысль была о том, что многие живые организмы на суше и в мировом океане, за время своей эволюции подвергались куда большим испытаниям, но выжили. Значит, вопрос необходимости попасть на Землю практически не оспаривается.

Вторая мысль была более практичной, как попасть на Землю, покинув станцию? Теоретически в этом проблемы не было: на МКС есть собственная спасательная капсула. Её роль исполняет модифицированный космический корабль «Союз». За все время работы МКС с 1998 г. спасательной шлюпкой не пользовались. Каждая новая миссия меняла запас продуктов и контролировала работоспособность капсулы путем подачи питания и проверки работы дисплея, показывавшего состояние оборудования. Спасательная капсула, стоявшая в безвоздушном пространстве в гермошлюзе, не подвергалась никакому разрушительному воздействию.

Теоретические знания по эвакуации с МКС у меня были, как и у любого космонавта. Учения по экстренной эвакуации со станции были одними из самых важных и много раз отрабатываемых еще в Центре. Модуль пристыкован к российскому стыковочному узлу РСС, к нему легко добраться из любого модуля на станции.

Сценарий спасения был следующим: если работа МКС в управляемом режиме невозможна, экипаж станции переходит в «шлюпку» через люк в верхней части аппарата. После размещения в тесной кабине космонавты надевают противоперегрузочные костюмы и закрепляются в креслах. На все операции, включая закрытие люка и герметизацию, уходит две-три минуты. Штатная отстыковка от МКС занимает десять минут, но в аварийной ситуации все происходит в ускоренном темпе.

Проплыв до российского стыковочного узла, я открыл гермошлюз. Спасательная капсула стояла, надёжно пристыкованная к шлюзу с внешней стороны.

Я открыл люк и спустился внутрь. Четверо космонавтов здесь сидят как сельди в бочках, но для одного это просто бизнес-класс. Я повернул тумблер включения питания. Засветились лампочки дисплея, встроенного в стенку. Вроде все работает. Я выключил тумблер. Время до спасательной операции есть, теперь надо проработать все от, «а» до «я». Время отстыковки от станции, предполагаемый маршрут приземления и еще массу других моментов.

Я вернулся в командный модуль «Заря», прихватив с собой из капсулы «Руководство по аварийной эвакуации» еще в редакции 1998 года. Теперь надо было просчитать массу моментов. Обычно космонавты при спуске с собой не берут ничего лишнего, я же во многом буду теперь зависеть от того, что удастся доставить с собой вниз, исходя из того, что кроме предполагаемого костра, никаких следов человечества нет.

Спасательная капсула отстреливается автоматически, и приземление тоже происходит на автопилоте. На нужной высоте открывается парашют, и срабатывают тормозные двигатели. Главные вопросы — где приземляться и как рассчитать траекторию? Что из того, что есть на корабле, пригодится внизу, не считая продуктов? У меня было примерно две недели на подготовку: пока что высота орбиты станции позволяет не спешить.

За это время надо собрать необходимые вещи, продукты, предметы быта, инструменты, короче всё, что мне могло пригодиться. Всё это надо перенести и разместить в капсуле так, чтобы не травмировать себя во время приземления. Нужно рассчитать момент пуска спасательной капсулы, причём расчет произвести с учетом траектории и скорости движения. А в этом я был слаб, это не являлось моей сильной стороной. Нельзя было забыть о лекарствах, на станции всегда имелся солидный запас медикаментов, включая набор хирургических инструментов, шовного и перевязочного материала, дезинфицирующих средств.

Надо было отобрать продукты максимально длительного хранения. Это на станции есть возможность хранить их вечно, а внизу непонятно какие меня ждут сюрпризы, кроме повышенного содержания кислорода.

Итак, я определил для себя приоритеты, исходя из того, что, возможно, окажусь на необитаемой, но пригодной для жизни планете. Максимум продуктов, одежда, инструменты и оружие. На станции были столовые приборы из пластиковых вилок и ножей, ножи не ахти себе, но для приема пищи годились. Рассчитывать на пластиковые ножи и вилки как на оружие было нелепо, значит, оружия у меня нет. Инструментов на станции было много: гайки с барашками и карабины, усиленные тонкие тросы, ключи накидные и рожковые, даже домкрат имелся. Предназначения некоторых инструментов я даже не знал, поэтому с ними надо будет определяться на месте.

Кроме того, в самой спасательной капсуле тоже должен быть аварийный запас питания и воды, рассчитанный на несколько дней. Я решил собирать необходимые мне вещи в модуле «Рассвет», с которым через гермопереходник был соединен стыковочный узел. Собирать начал с одежды, стараясь брать только все необходимое для длительного ношения.

Когда горка одежды была прихвачена шнуром, чтобы не летала в воздухе, настал черед инструментов. Все ключи, которые впоследствии могли пригодиться, нашли себе место в сумке, также зафиксированной шнуром. Медикаменты я носил сразу на станцию, в пластиковых боксах, в которых они находились в модуле «Заря» в отдельном шкафу.

Три дня заняло, чтобы перетащить все, что я смог наскрести на станции на модуль «Рассвет», а потом в капсулу. За раз удавалось взять не очень много груза, который мешал передвигаться. Задевая стену, он получал импульс движения в невесомости и увлекал меня за собой, приходилось хвататься, за что попало, чтобы остановиться.

Я перестал убирать мусор и теперь упаковки от еды временами мешали движению, возникая из ниоткуда. Почти целый день ушел на то, чтобы разместить все выбранные вещи внутри спасательной капсулы, которая теперь оказалась забитой всевозможными тюками с одеждой, медикаментами и внушительной сумкой с инструментами. Места оставалось мало, а за продукты я еще не брался. Пришлось убрать часть одежды и выбросить из медикаментов одноразовые системы для переливания растворов.

Не знаю, какой умник догадался их доставить на станцию — трансфузия в условиях невесомости была нереальной. Один из кейсов с комплектом инструментов также пришлось отложить не глядя. Оказалось выбросил один из ящиков с инструментами, о чем не раз пожалел впоследствии — в том кейсе были отвёртки, плоскогубцы, карабины. Труднее всего было расстаться с ноутбуком, но какая от него польза, если электричества нет и не будет? Солнечные панели станции — целый комплекс, и у меня нет переходника, чтобы запитать ноутбук. Да и сама мысль выхода в открытый космос, вызывала страх. Не раз потом придется пожалеть о своём глупом решении. Оглядываясь назад, могу сказать, что вел себя как испуганный школьник, а не как космонавт. Набрал слишком много продуктов, порой оставляя самое необходимое.

Теперь я засел за расчеты, многократно проводя математические выкладки по расчёту траектории станции. Приземляться я хотел во Франции, где на фото было мерцающее пятнышко. Спуск в автоматическом режиме с преодолением орбитальной скорости в восемь километров в секунду занимал около восьми минут, с учетом снижения скорости после срабатывания парашюта. Это означало, что команду на отстыковку капсула должна получить примерно над проливом Ла-Манш.

МКС должна была пролетать над той территорией через восемь витков, поэтому в моем распоряжении оставалось чуть больше десяти часов. Следовало еще перенести продукты, чем я и занялся, обливаясь потом. Время моего старта было назначено на двенадцать часов дня по московскому времени. Дальше около десяти минут полета и я должен приземлиться примерно в районе Орлеана.

В одиннадцать часов дня, перетаскав солидный запас продуктов, я решил остановиться. Именно в этот момент станция снова нырнула в темноту. Сорок пять минут полета в тени, и я снова увижу солнце.

Пересечение границы тени я встретил уже в капсуле, одетый в противоперегрузочный костюм. Включенный дисплей показывал время отсчета: ровно десять минут до отстыковки от станции. Цифры замелькали на табло показывая начало отсчета, в капсуле было тихо, я лежал вертикально, зажатый тюками и амортизирующими подушками самой капсулы. Шесть цифр «ноль» установились на табло в тот момент, когда и стрелки на моих часах встретились на двенадцати.

— Аварийная отстыковка, — возвестил механический голос, и в этот момент меня ощутимо тряхнуло. Это пиропатроны отстрелили капсулу от станции, и секунд пять продолжалось падение в невесомости. Затем по корпусу спасательной капсулы прошла дрожь, включились маршевые двигатели, и огромная перегрузка вдавила меня в пол. На скорости девять километров в секунду капсула устремилась к Земле, вращаясь вокруг своей оси.

Перегрузка продолжалась около трех минут. Потом резкий толчок и остановка вращения возвестили о выстреливших парашютах. Обычно это происходит на высоте пятнадцати километров.

Через небольшой иллюминатор в верхней части капсулы проникали солнечные лучи, которые через минуту потускнели.

«Прохожу облака», — догадался я. Еще три минуты продолжалось мягкое падение, потом капсула практически зависла в воздухе — это сработали тормозные двигатели. Спустя секунду она плавно погрузилась во что-то мягкое и заколыхалась, вызывая неприятную тошноту. С усилием дотянувшись до внутреннего затвора, открывающего люк, я провернул его три раза и, натужившись, откинул. Внутрь ворвался свежий воздух с запахом моря. Моря?!

Подминая под себя тюки, я вскарабкался наверх, задыхаясь от напряжения. Волнуясь, высунул голову и огляделся — со всех сторон меня окружала вода. Небольшие метровые волны несли покачивающуюся капсулу к темной полоске вдалеке.