Квартира номер 24

Иван Миронов, 2023

Денис, обыкновенный московский курьер, получает весьма прозаичную работу. Он должен разносить письма.Но покажется ли работа такой уж обычной, если оказалось, что эти письма несут горе и смерть? Если вдруг обнаружилось, что всё его существо подчинено воле таинственного отправителя? Если выяснилось, что он всего лишь пешка в руках сил, неподвластных разуму?Сможет ли Денис отказаться от этой работы? И какова будет цена отказа?Ответы на эти вопросы здесь, за дверью квартиры номер 24.

4

Виктор Погодин последний раз затянулся горьким дымом и бросил окурок в форточку.

«Надеюсь, внизу не копошится какой-нибудь мудак, — подумал он. — Хотя от одного «бычка» хуже ему не станет». Он хрипло рассмеялся и тут же зашёлся в удушающем кашле. На стекле остались крупные алые брызги. А вот это уже было не смешно. Не стоило ходить к «коновалам», чтобы понять, что осталось ему совсем немного.

— Не доставлю удовольствия этим сволочам — сдохну дома.

Скрипучий, булькающий голос, раздавшийся в пустой «однушке», испугал Виктора. Он закрыл форточку и прошёл на кухню. Там насыпал сухой корм в железную миску на полу, и, задохнувшись, сел на табурет.

— Господи, шага не сделаешь без одышки.

Ему было невыносимо слышать свой голос, похожий на карканье старого ворона, но в последние годы кроме себя ему не с кем было поговорить. Редкие исключения (в основном, кассирши в супермаркете в паре сотен метров от дома Виктора) только подтверждали правило — никому не было дела до умирающего старика с отвратительным характером.

Облезлая кошка медленно зашла в комнату, посмотрела на хозяина и, жалобно мяукнув, двинулась к своей тарелке.

— Жри, Мурка, жри, старая дура. Когда сдохну, некому тебя покормить будет.

Кошка была того неопределённого цвета, который присущ старым животным: белые лапы и туловище стали светло-серыми, чёрные хвост и голова превратились в тёмно-серые. Она походила на выцветший половичок в прихожей Виктора. Да что там, она выглядела как звериное выражение своего хозяина — никому не нужное, доживающее свой век существо.

— Посмотрим, кто кого, — прохрипел Виктор, подумав, что Мурке тоже, как и ему, осталось недолго.

Глядя на то, как кошка поглощает корм, Погодин вспомнил, что сам он сегодня ещё не ел. Старые настенные часы, имитирующие ручные, показывали пятнадцать минут четвёртого. На завтрак он выпил чашку крепкого чая без сахара (два пакетика) и покурил (две сигареты, одна за другой). Видимо, пришла очередь обеда. Судя по часам.

Виктор открыл холодильник. В морозилке обнаружилась пачка пельменей, превратившаяся в монолит, а внизу — растительное масло и несколько яиц. Давно засохшая горчица в банке дополняла картину. Есть не хотелось, но нужно было себя заставить.

Виктор поставил кастрюлю на плиту и снова сел на табуретку. Так он сидел, уставившись в стену, до тех пор, пока вода не закипела. Он думал.

Перекусив, Виктор вышел в гостиную и открыл дверцу шкафа, стоящего напротив выхода на балкон. Чуть приподнявшись на цыпочках, он пошвырялся в груде одежды и извлёк увесистый бинокль с белыми буквами “Zeiss”² на синем флажке. Зачем было его прятать? Никто уже несколько лет не появлялся в его квартире. Может быть, просто привычка? Как говорится, бережёного Бог бережёт. Хотя насчёт последнего у Виктора были большие сомнения. По крайней мере, его сына и жену Всевышний сохранить не соизволил. Одиннадцать лет назад двое подонков убили несчастную женщину. Из-за серёжек. Из-за дешёвых серёжек, которые Виктор ей подарил за неделю до убийства. Вот так подарочек. Но, видимо, Богу показалось этого мало, и он забрал к себе ещё и сорокалетнего сына Виктора — Славу. Сын умер от сердечного приступа, неся на плече гроб матери. Тело усопшей съехало прямо на него, и хлоп! Уже не один труп, а два. Наслаждайся, Витя, и благодари Всевышнего за дары его.

Следом за «цейссовским» биноклем Погодин достал штык-нож. Стрелковая энциклопедия сообщала, что это аксессуар от АК-74. Виктор пару лет назад нашёл его в лесу завернутым в пакет. Возможно, нож уже попробовал крови до того, как попал к нему. Виктора это не интересовало.

Штык-нож оказался совершенно тупым. Им было довольно сложно проткнуть что-либо толще, чем лист картона. А заточка походила на сизифов труд. Но Виктору нравилось это оружие. Он не собирался менять его на нож, хотя это казалось гораздо проще. Виктор верил, что эта находка была знамением. Ещё бы, ведь через две недели после того, как он нашёл штык-нож, убийцы Катеньки вышли на свободу.

Обоих убийц выпустили через восемь лет. Виктор стал следить за ними. Приобрёл бинокль, выяснил, где жили эти ублюдки. Последнее оказалось не таким уж сложным делом, так как адреса находились в материалах дела. Время от времени, приходя домой, уставший и задыхающийся, он, не разуваясь, проходил в гостиную, брал штык-нож и алмазный надфиль, садился на табуретке в кухне и принимался затачивать острие ножа. Сперва у него ничего не получалось, но со временем он приноровился, и в конце концов добился нужного результата. На лезвие он не обращал внимания. Он не собирался резать, он собирался колоть. Позже выяснилось, что после первого удара острие моментально затуплялось, но это не смущало Виктора. Он надеялся, что для того, чтобы убить, будет достаточно одного удара.

С первым из убийц он разобрался в парке.

На улице в тот день, чуть меньше года назад, стояла зябкая октябрьская погода. После ночного дождя сырость, казалось, проникала прямо внутрь.

В молодости Виктор любил такую погоду. Он время от времени выходил после дождя и прогуливался в одиночестве, наслаждаясь сырым свежим воздухом. Катя, его жена, всегда удивлялась этому. «Я не знаю, милый, ни одного человека, которому бы нравилась эта мерзость», — говорила она ласковым тоном, в котором он чувствовал нотки убеждённости в своей правоте и снисходительности к тем, кто по собственной глупости не принимает её точку зрения. Но с возрастом сырая погода стала нравиться ему всё меньше и меньше. Артрит, первые признаки которого появились после пятидесяти, постепенно отбил желание совершать подобные прогулки.

В тот день, когда он совершил своё первое убийство, руки нещадно ломило, словно ладони были зажаты в тиски, а пластины постепенно сближались, перемалывая кости. Старые кожаные перчатки совершенно не помогали. Хотелось плюнуть на всё и пойти в относительно тёплую квартиру, выпить пару-тройку рюмок водки и, немного согревшись, забыться сном без сновидений. Но идти на поводу своих желаний означало предать свою семью и память о ней.

Виктор начал слежку с вечера пятницы. Он проследил, как убийца вышел из дома, прошёл несколько кварталов и свернул в старую панельную пятиэтажку. Он знал, что здесь обитали собутыльники этого ублюдка — такое же отродье, как и сам убийца. Но другие не волновали Виктора — не они воткнули нож в живот его Катеньки и не они сорвали дешёвые серёжки с ещё живой женщины так, что разорвали мочки ушей надвое. Его интересовал Дмитрий Кондратенко 1977 года рождения, один из убийц его жены.

Всю ночь Виктор просидел на скамейке возле здания, где скрылся Кондратенко. Время от времени он прохаживался по двору, стараясь не спускать глаз с железной двери подъезда. Он знал, что этот ублюдок не покинет дом до утра. Так случалось всегда. Но всё же не стоило полагаться лишь на это знание, потому что слишком многое стояло на кону.

Кондратенко, тощий как доберман, с крысиной мордой и маленькими мутными глазками, вышел из подъезда в полчетвертого утра, не обратив никакого внимания на сидящего на лавке старика. Грабитель и убийца улыбался пьяненькой улыбочкой — он был доволен жизнью. В этот момент он явно не думал о старухе, из-за которой провёл восемь лет за решёткой. Но Виктор Погодин, бывший муж и отец, собирался об этом напомнить.

Воронцовский парк, безлюдный в этот предутренний час, как нельзя лучше подходил для акта возмездия. Виктор, узнав, что Кондратенко практически каждую пятницу ходит через парк, досконально изучил весь путь — всё вплоть до количества фонарей и скамеек. Оставалось только дождаться удобного времени. И это время настало.

Полная луна на чистом от облаков небе хорошо освещала дорожки. Она походила на глаз великана, подсматривающего сверху на то, что должно было произойти внизу. Она словно говорила: «Давай, старик, делай своё дело, а я тебе помогу. Никто ничего не узнает кроме тебя и меня…и того парня, которого ты собираешься убить». Погодин шёл следом за медленно плетущимся Кондратенко на расстоянии двадцати — тридцати метров. Худая сутулая фигура Кондратенко время от времени делала зигзаги к краям дорожки, а потом возвращалась на первоначальный курс, продолжая своё неуверенное движение вперёд. Постепенно, по мере того, как они углублялись в парк, Виктор подобрался ближе. Теперь он двигался в десятке шагов позади и слышал, как Кондратенко несвязно бормочет себе что-то под нос. Когда кончился ряд скамеек, и деревья, лишённые листвы, подступили ближе к дорожке, Виктор увидел декоративное озерцо, которое уже давно приметил. Метрах в десяти, прямо у берега, стояло недостроенное одноэтажное здание. Полуразрушенные кирпичные стены были покрыты десятками непонятных картинок, раскрашенных яркими цветами, и слов, слепленных из разнокалиберных, словно кривляющихся, букв. Кирпичи поменяли белый цвет на грязно-жёлтый. Кладка местами была разрушена — внизу, под стеной, землю покрывала цементная пыль и валялись осколки кирпичей. На другой стороне водоёма стояли маленькие будочки недорогих закусочных, на счастье закрытых в этот ранний час. Видны были лишь яркие перемигивания датчиков сигнализации на окнах.

Дорожка постепенно подступала к озеру. Виктор сдерживал себя, дожидаясь, когда Кондратенко максимально близко подойдёт к воде. Ведь потом Погодину придётся тащить мёртвое тело к озеру, а в его возрасте эта задача была не из лёгких. Когда от Кондратенко до ближайшего бережка оставалось всего метров пять, Виктор, наконец, позвал его хриплым голосом:

— Дима!

— Ч-ч-чего? — пробормотал пьяный Кондратенко и медленно, плохо держась на ногах, обернулся.

Штык-нож проткнул кожаную куртку и вошёл в плоть. Тихо и как-то буднично. Виктор отметил мысленно, что острие ножа нужно будет снова точить. Для второго убийцы. Но пока нужно было закончить с первым.

Кондратенко согнулся пополам. Он не кричал — он молча поднял непонимающий взгляд на человека, стоящего перед ним. Нож странным наростом, слившимся в темноте с чёрной курткой Кондратенко, торчал из живота. Постояв несколько секунд в таком положении, Кондратенко с тихим вздохом рухнул на колени.

— Помнишь меня, Дима?

Виктор задыхался. Он все силы вложил в удар и не представлял, что будет делать, если первого удара окажется недостаточно, и этот ублюдок встанет на ноги. Тогда, год назад, рак ещё не превратил Виктора в постоянно задыхающуюся развалину, но в семьдесят три года не приходилось ожидать особой прыти.

Но Кондратенко не встал. Он покачивался, стоя на коленях, и в его моментально протрезвевших глазах светилось узнавание.

— Ты, ты… ты муж той…

Он остановился.

— Да, Дима, я муж той женщины, которую вы, суки, ты и твой сраный дружок Филимонов, погубили из-за куска железа.

Виктор с трудом присел около Кондратенко, ухватился за ручку ножа и рванул его на себя. Сперва лезвие не поддалось, а раненный Кондратенко негромко взвыл. Виктор не обратил на это внимания и дёрнул ещё раз. Нож с еле слышным хлюпаньем вышел наружу. Кондратенко положил руки на рану, где растекалось тёмное пятно, едва различимое при лунном свете, и покорно смотрел на вновь вставшего Виктора.

Погодин хотел сказать умирающему, каково это — лишиться сразу всего за несколько дней, каково это — наблюдать, как мир трещит по швам, разваливаясь на части. Но, как назло, мысли не складывались в слова. Он стоял и молча смотрел на Кондратенко, стоящего на коленях.

Чувства удовлетворения не появилось. Остался только мерзкий осадок, словно он извалялся в грязи.

Кондратенко ещё несколько секунд держал взгляд на Викторе, затем его глаза затянуло поволокой, он плавно завалился набок и замер. Виктор, всё ещё держа окровавленный нож в руке, стоял над мёртвым телом и думал, почему смерть этого ублюдка не приносила облегчения. Ведь получилось именно так, как он себе это тысячи раз представлял. Кондратенко успел понять, за что умирает. Он узнал человека, которому он со своим дружком испортил жизнь, и который теперь возвращал должок. Но почему же не стало лучше?

«Потому что вопрос решён ещё не полностью. Остался Филимонов», — подумал он, и стало немного легче. Виктор понимал, что после того, как он разберётся со вторым, его быстро вычислят, выяснив связь между двумя бывшими заключёнными, осуждёнными за одно и то же преступление на одинаковые сроки. Но это не имело значения. Совершенно никакого. Всё, что было после, его не волновало.

Виктор тряхнул головой. В последнее время он частенько уходил в свои мысли, забывая об окружающем мире, а сейчас нужно было двигаться, если он не хотел оставить дело незавершённым. Виктор машинально вытер окровавленный нож о рукав своего пальто и убрал его во внутренний карман.

«Чёрт, зачем я это сделал?»

Голова плохо соображала, а сейчас как раз требовалась чёткая работа мозга. Нужно было следовать первоначальному плану.

Виктор осмотрелся по сторонам и, никого не заметив, ухватился за ворот куртки мертвеца и потянул его в сторону ближайшего бережка. Несмотря на то, что Кондратенко был худым и низкорослым, Виктору казалось, что он тащит стокилограммовую тушу. Пальцы болели и плохо сгибались, поэтому ворот то и дело выскальзывал из перчаток, и тело съезжало на землю. Несмотря на холод, Виктор вспотел. Он задыхался, и, как обычно, следом появился кашель. Сухой, болезненный, раздирающий изнутри горло и грудь кашель. В тот день Виктор ещё не придавал значения этой боли.

Он тихо бормотал:

— Давай, Димочка, ещё немного и я от тебя отстану. Ну что ж ты такой тяжелый, а? Давай, ещё чуть-чуть.

Наконец он дотащил тело до озера и отпустил куртку Кондратенко. Боль от пальцев толчками расходилась по рукам. Виктор еле держался, чтобы не закричать. Он не представлял, как он продолжит начатое, но останавливаться было поздно.

Внезапно за деревьями, в двадцати метрах от озера, раздались голоса. Виктор машинально присел. Коленные суставы возмущённо хрустнули. Смысла в этом не было — даже если случайные свидетели с такого расстояния и не могли увидеть лежащее тело, то уж сидящего на корточках на пустом берегу под лунным светом старика наверняка бы заметили. Получалось, что из-за какой-то загулявшей парочки весь план и выеденного яйца не стоил.

Раздался шорох листьев и веток под ногами. Он приближался. Как и голоса. Виктор сидел, затаив дыхание, не в состоянии даже пошевелиться. Он чувствовал, что не сдвинется с места, даже если эти люди подойдут к нему вплотную. Голова крутила и крутила эту мысль по кругу: «Буду сидеть, даже если он подойдут, буду сидеть, буду сидеть».

Внезапно шорох прекратился. В установившейся тишине Виктор слышал, как в висках отдаётся стук сердца.

— Оль, по ходу, мы не туда идём, — раздался осторожный, даже немного вкрадчивый, мужской голос. Виктор почему-то представил себе эквилибриста, движущегося по канату в двадцати метрах от пола цирковой арены. Они с Катей и маленьким Славой видели такое в цирке на Цветном бульваре.

«Какая же чушь лезет в голову», — отчаянно подумал он.

— Ну я уже не знаю, — заныл, словно кошка под дверью, женский голос. — Это ты у нас всё всегда знаешь: что делать, куда идти…

— Вон дорожка, милая. По ходу, наша.

Молчание.

— Ага, точно, вон и «Летние грёзы», — заискивающе продолжил мужской голос.

И, о чудо, парочка стала удаляться, так и не появившись на дорожке возле озера.

Виктор дождался, когда голоса окончательно стихли, и встал. Ноги вибрировали, словно через них пустили не сильный, но чувствительный заряд электричества.

Он оставил труп возле воды и двинулся к недостроенному зданию. Существовал риск, что кто-нибудь появится и увидит мертвеца, но другого выхода не существовало — у Виктора просто-напросто уже не было сил маскировать тело. Он вошёл в пустой дверной проём и оказался в полной темноте. Лунный свет освещал небольшой пятачок у входа, но дальше, в глубине, не было видно ни зги. Виктор постоял несколько секунд, привыкая к темноте. Затем, осторожно, выставив руки вперёд и ощупывая ногой пол, двинулся вперёд. Несколько шагов, и Виктор присел. Пошарив в темноте, он обнаружил то, что искал. Две недели назад, прохаживаясь около озера и изучая местность, он наткнулся на кое-что интересное. Возле стены лежал отколотый кусок бетонной плиты. Совсем небольшой — ничего особенного. Но заинтересовал Виктора не сам этот камень, а петля из арматуры, торчавшая с одного края. Когда он увидел железный прут, обоими концами спрятавшийся в плиту, похожий на подкову, он понял, что действительно собирался сделать то, о чём так долго думал. Он собирался лишить жизни двух людей (если им подходил этот термин), которых он считал недостойными этой самой жизни. Увидев кусок железа, частично спрятанный в кусок камня, он тут же представил себе в красках, как использует всё это. Он очень надеялся, что найденная «подкова» будет на счастье. И теперь, спустя несколько минут после убийства Кондратенко, нащупав в темноте ребристый пруток, он ещё раз подумал: «На счастье».

Ухватившись правой рукой за петлю, он просунул левую под камень и попытался поднять кусок бетона. Боль пронзила ладони. Виктор закусил нижнюю губу, чтобы не закричать.

«Когда же это всё кончится?» — подумал он в отчаянии.

Поднять камень он был не в состоянии. Подумав секунду, Виктор схватился за петлю уже левой рукой, которая болела меньше, и поволок камень по земле. Он тянул и думал, что эта пытка никогда не прекратится, что это Бог насмехается над ним, делая его существование чуть тяжелей. И ещё чуть тяжелей. И ещё.

«Получится чудесная надгробная плита», — настойчиво повторял он про себя, пока тянул тяжёлый камень к трупу Кондратенко. Эта мысль помогала отвлечься от непреодолимого желания остановиться и бросить начатое дело прямо сейчас и здесь.

Наконец он оказался возле тела.

— Я принёс тебе твою надгробную плиту, мёртвый ты сучий сын, — задыхаясь, озвучил он свою мысль и хрипло рассмеялся.

Лёгкие тут же отозвались кашлем, оставившим горечь во рту. Он ещё не добрался до той стадии, когда каждое напряжение глотки заканчивается невыносимым кашлем и кровавыми брызгами, но это уже было не за горами.

Прокашлявшись, Виктор расстегнул пару пуговиц и, оттянув рукой лацкан пальто, полез во внутренний карман. Холод моментально пробрался к груди, заставив Виктора поёжиться. Поначалу он не нашёл то, что искал.

«Чёрт, старый маразматик», — подумал, было, он, но тут же, просунув руку чуть дальше в глубокий карман, выдохнул. На месте.

Он извлёк моток тонкой верёвки, скрученный в тугую «восьмёрку». Пальцы не слушались, но, в конце концов, он смог развязать узел. Повернувшись к трупу, Погодин сделал шаг, но тут обнаружил кое-что странное. Рядом с телом Кондратенко лежало что-то тёмное. Виктор, поморщившись, присел, бросил верёвку на землю и взял непонятный предмет в руку. На ощупь вещь казалась твёрдой, но не настолько, чтобы оказаться камнем. Чуть развернувшись к свету, он, наконец, увидел, что держит в руках, и с омерзением отбросил. Чёрно-белая тушка мёртвой и закостеневшей сороки упала на землю. Виктор машинально вытер руки о пальто.

Виктор водрузил на тело Кондратенко увесистый камень таким образом, чтобы арматура осталась сверху. Руки ломило нещадно. В голове вновь, словно мигающий свет светофора, мелькала мысль: «Когда же это закончится, когда это закончится, когда?..»

Он продел левую кисть трупа в петлю. Правая же не желала проходить в оставшееся пространство. Погодин никак не мог управиться замёрзшими пальцами. В конце концов он медленно разогнулся и опустил тяжёлый ботинок на кисть Кондратенко. Хруст костей резанул по ушам и словно прочистил голову Виктору.

«Матерь Божья, что я делаю?»

Ему показалось, что он погрузился в какой-то жуткий сон, где всё происходит независимо от спящего, и события развиваются так, как того хочет сам сон. И теперь, проснувшись, он понял, что кошмар не закончился. Виктор постарался представить себя со стороны. Картинка получилась впечатляющая: безумный старик, который всадил нож в человека, а теперь измывается над трупом в попытке замести следы преступления; руки измазаны в крови жертвы, на левом рукаве пальто следы того же багрово-красного цвета — там, где сумасшедший старик вытер орудие.

Виктор сел рядом с телом и положил голову на ладони. По лицу пробежал холодок от перчаток. Он так и сидел, пытаясь совладать со своими эмоциями. Нельзя было терять время — в любой момент мог появиться какой-нибудь случайный прохожий, но сил не хватало даже на то, чтобы встать. Если бы сейчас его обнаружили рядом с трупом, он был бы даже рад, потому что ему не пришлось бы продолжать начатое.

Через пять минут он почувствовал себя немного лучше и, не вставая, потянулся к переломанной кисти трупа. На этот раз правая рука Кондратенко влезла в петлю. Виктор развернул ладони мертвеца таким образом, чтобы они не выскользнули из ловушки, и подёргал. Получилось достаточно надёжно. Однако Виктор всё равно воспользовался верёвкой. Он не хотел, чтобы из-за какой-нибудь досадной мелочи его план сорвался. Ведь в живых оставался ещё один ублюдок, с которым предстояло разобраться.

Когда руки мертвеца были надёжно привязаны к арматуре, Виктор просунул ладони под спину Кондратенко.

«А что, если здесь мелко? Почему я это не выяснил? — пришла в голову запоздалая мысль. И снова он выругал себя, — Старый глупый маразматик».

Сомневаться и делать пустые предположения было уже поздно. Всё скатилось к банальному выбору: пан или пропал. И чем дольше он находился тут, тем больше становилась вероятность того, что кто-то может появиться и увидеть старика, пытающегося спрятать труп в озере.

Виктор с трудом столкнул тело в воду. Раздался тихий всплеск, и труп в считанные секунды исчез из виду.

— Пан, твою мать! — произнёс Виктор и зашёлся в кашле.

Когда приступ прошёл, он оглядел берег: ничего подозрительного, что могло привлечь ненужное внимание, в глаза не бросилось. Погодин медленно поднялся и шаркающей походкой двинулся прочь от озера.

Дома он, наспех раздевшись, рухнул в кровать в надежде забыться. Но сон в то утро не пришёл.

Виктор вернул на место бинокль, затем туда же положил штык — нож и всё прикрыл одеждой. После этого он заглянул на кухню и посмотрел на часы. Воспоминания об убийстве годовой давности выкрали пятнадцать минут из его жизни. Виктора это не удивило. С момента смерти жены и сына он всё чаще стал уходить в себя, предпочитая иллюзорный мир воспоминаний вместо холодной и безнадёжной реальности.

Через несколько дней, в субботу, он собирался навестить второго душегуба. Потребовалось несколько месяцев, чтобы подготовиться к этому. Сил становилось всё меньше, и откладывать было уже нельзя. Поэтому в ближайшее время он намеревался завершить свою месть.

Примечания

2

“Carl Zeiss” — германская компания, специализирующаяся в области оптики.