Водка энд Беларус консулэйт. Сборник рассказов

Иван Карасёв, 2019

«Водка энд Беларус консулэйт» – история о богатом американце, заливавшем водкой ностальгию о России и о том, как с его ностальгией причудливо переплелось наше славянско-белорусское разгильдяйство. В смешные ситуации попадают и герои других рассказов автора, как, впрочем, и он сам («Как один мужик двух французских программистов прокормил»). Порой даже серьёзное мероприятие – военные манёвры («Маршал хочет сена») не обходится без курьёзных происшествий. Ведь до какой степени глупости можно дойти, желая угодить командующему? Но автор пишет не только о забавных случаях: из-под его пера выходят также рассказы о человеческих судьбах, житейских драмах и настоящих трагедиях. Это о людях – «Американец», «Девичье горе». Содержит нецензурную брань.

Инесса и ребята

У нас в деревне появилась новая соседка. Такая очень деятельная и весьма целеустремлённая женщина с симпатичным рисунком лица и очаровательной улыбкой. Инесса Валентиновна Зайчик. Фамилия, конечно, редкая, но совсем не романтическая, полученная (справедливости ради открою страшную тайну) от супруга. У них в семье все Зайчики и большие, и малые. Самый главный Зайчик — муж Эдуард Самуилович, потомство тоже Зайчики. Дети, когда маленькими были, своей фамилией порой вводили взрослых в ступор. Старший сын в первый, самый грустный, день детсадства на вопрос: «Ну как тебя зовут, мальчик?», поднял на тётю полные вековой печали избранного народа глаза, доставшиеся от деда Зайчика, затем тихонько протянул: «Я-а-аник…». Тётя на этом не остановилась и спросила фамилию. Свою фамилию Яник в четыре года знал чётко, этим фактом гордился и уже бойчее заявил: «Зайчик!» Сотрудница детсада разочарованно вздохнула: «Нет, Зайчиком тебя дома зовут, а фамилия-то какая у тебя?». Ребёнок немного растерялся: «За-айчик!», произнёс он с небольшой дрожью в голосе. Говорят, тётя допытывалась минут пять, пока не устала, и не решила посмотреть в бумагах.

Детьми, кстати, Инесса Валентиновна занималась очень ответственно, кормила их по расписанию и только правильной, ей самой приготовленной пищей, водила по разным кружкам, приобщала к книгам и культуре. Но дети выросли, даже младшая уже по росту догнала маму, отказывалась есть манную кашу и носить школьную форму. Муж всегда много работал, а одного интернета и фитнеса для деятельной натуры нашей героини не хватало. Ей нужно было приложить свою энергию на какое-нибудь конкретное дело, принять его на этапе нулевого цикла и довести затем, как ребёнка, от пелёнок до магистерской мантии.

И ей повезло. Приехали они как-то к нам в деревню, погостить. Лето в тот год холодное выдалось, в Питере вообще температура выше шестнадцати-семнадцати градусов редко поднималась. В наших краях, на юге Псковской области, природа погуманнее обходилась с людьми, но тоже по-настоящему жаркие дни наступили только в двадцатых числах июля, аккурат под приезд Зайчиков. Можно себе представить, как они наслаждались долгожданным летним теплом после хмурого питерского межсезонья, когда дождливая весна никак не спешила заканчиваться, а на пороге уже маячила грустная осень. Наконец можно было безмятежно поваляться на солнышке, подставляя его жарким лучам свои бледные бока. Водичка в озере тоже прогрелась до такой степени, что даже самые закоренелые мерзляки отваживались не только поплескаться на мелководье, но и попугать любопытных чаек, глазевших с середины водоёма на редкую до тех благодатных деньков картину с купальщиками.

Больше всех неожиданно возникшая жара устраивала Инессу. Они тем летом почему-то не съездили в знаменитые крымские здравницы с громкими названиями «квартира сдаётся», «свободное место для палатки» и т.д., и ей очень не доставало томного лежания на самом солнцепёке с книжкой в руках. Хотя, надо сказать, Инесса Валентиновна обладает поистине кипучей энергией, если есть какой-нибудь фронт работ, то она сразу же бросается на него как на амбразуру вражеского дота. Так, едва появившись на пороге нашего дома, она отобрала у моей жены бразды правления кухонным хозяйством. Юля беспрекословно и с чувством огромного облегчения сдала пост номер один и вернулась к своим любимым деревяшкам. С того дня мы чаще всего наблюдали через широкое окно кухни только её загорелую спину, перетянутую бретельками от купальника, спина постоянно вертелась около бани, где Юля развернула настоящую походную столярную мастерскую. Бретельки могли менять местоположение для большей однородности загара, спина — нет, варьировала лишь степень наклона — он исчезал, когда надо было что-то отпилить на козлах и достигал максимума при выпиливании мелких деталей из лежащего на кирпичах огромного куска фанеры.

А на кухне всё кипело, томилось, пыхтело, какая-то сумасшедшая масса продуктов одновременно варилась и жарилась. Сырьё для кулинарных изысков привезла с невельского рынка тоже Инесса, правда, благодаря послушному супругу Эдику («ну хорошо, Инчик, поехали»). Задвинутым на задний план хозяевам оставалось заботиться лишь о том, чтобы на столе не переводилось вино. Инесса даже позволяла себе невиданную для гостя наглость, встав в семь утра, она начинала трудовой день с мытья полов в нашей просторной кухне-столовой. Но когда на плите больше не оставалось места из-за аппетитно скворчащих сковородок, с нетерпением ожидавших, чтобы гостеприимные хозяева и неназойливые гости общим числом одиннадцать человек удостоили их своим вниманием, и когда в холодильнике просто было не протолкнуться из-за кастрюль с супами и огромных салатниц, вот тогда Инесса с чувством выполненного долга уходила на сеанс медитации с солнечным светом. В наших местах ей очень нравилось, тут было всё, что требовали её душа и тело — солнце, природа с красивыми видами и возможность приложить свою фонтанирующую активность к разным видам деятельности.

В один прекрасный день, с горки, где раз в неделю останавливается автолавка, она взглядом самого известного в мире корсиканца оглядывала наше неширокое, но вытянутое в длину озеро, попутно осуществляя ревизию деревенского имущества, и тут обратила внимание на одну малозначащую, на первый взгляд, деталь.

— Ваня (это она автору, извините, забыл представиться — Иван Владимирович Карасёв), а где бабуля, которая в наш прошлый приезд всё время в окне торчала?

— А нету бабули, померла 22 июня прошлого года. Под приезд автолавки померла, утром ещё Паше заказ сделала, а продукты уже некому давать было, остывшая лежала.

Кто такая или такой Паша наша гостья пропустила мимо ушей, эта информация не заслуживала топов в новостной ленте сознания Инессы. На самом деле это была ухаживавшая за старушкой соседка Прасковья.

— А чей дом теперь?

— Да ничей, с мая его внучка Ирка продаёт. Знакомый один смотрел, но отказался, говорит, что за те же деньги он в три раза ближе к Питеру купит. Долго, видать, продавать будет.

— А можно заглянуть внутрь?

С этого вполне невинного вопроса всё и началось. Дело в том, что домик покойной бабы Гали стоит на очень интересном месте. С него открывается самый лучший, во всю длину, вид на наше небольшенькое, но такое живописное, озеро. Только родители её, построившие хату, следовали древнему крестьянскому правилу — с северной стороны стена должна быть глухой, а то зимой топить замучаешься. На озеро-то чего пялиться из окна, ты и так его каждый день видишь. Поэтому из самой избы собственно вида не было в виду полного отсутствия окон с нужной стороны. Но ведь участок-то продавался вместе с избой. Этого Инессе объяснять не нужно было.

Тут надо сделать маленькое отступление. Баба Галя сама по себе была исключительно интересным персонажем. Её муж спился и умер лет за десять до описываемых событий. Пил он в их доме, напротив того, который мы называем Галиным, ей это надоело, и после смерти родителей она переселилась в их избу. Так они и жили дружной семьёй, каждый в своей хатке. Постепенно у Гали стал ухудшаться слух. Разговаривать с ней стало трудно, проще было написать что-нибудь на листочке, и только Паша как-то умудрялась с ней общаться. Раз падал слух, Галя почему-то решила, что и зрение тоже должно падать. Она могла встретить кого-нибудь и делать вид, что не распознаёт человека, хотя все видели, как она, экономя электричество, читает газеты, чуть ли не прилипнув к окошку. Нужна была определённая встряска, чтобы она забыла о своём слабовидении. Однажды она пришла в наш дом, я только-только стал наводить в нём порядок. Это было бывшее жилище её мужа, он даже не подметал последние лет десять, из принципа, наверное, культурный слой создавал для археологов 25 века. Песка и грязи над половыми досками накопилось сантиметров семь. На пороге ссохшаяся и сгорбленная баба Галя наткнулась на здоровенного мужика из соседней деревни, которого я позвал наладить печку. Они были знали друг друга всю жизнь, точнее всю его жизнь, он родился лет на пятнадцать позже Гали. Столкнулись, можно сказать, лоб в лоб. Баба Галя сделала вид, что не узнаёт.

— А ты кто? — удивлённо спросила она.

В ответ услышала:

— Х.. в пальто! — знакомый её за словом в карман не лез.

— А-а-а, это ты, — разочарованно промолвила Галя.

Оказывается, она даже такое имя знала, Х.. В Пальто. А вообще она очень скучала, и когда я, уезжая из деревни в очередной раз, приносил ей конфет, она спрашивала: «Когда в следующий раз приедешь? Ты приезжай, приезжай!» Мы и приезжаем, Гали уже нет, а мы всё приезжаем. Теперь, правда, не только мы, но ещё и некоторые другие. Но об этом позже.

Итак, ключик от дома взяли всё у той же Паши. Хата бабы Гали ничего особенного из себя не представляла. Маленькая, тесная избушка с застоявшимся запахом гнили и старости, прохудившаяся кровать с десятком импровизированных матрасов, совсем как для принцессы на горошине. В сенях в тканых мешках для строительного мусора высилась собранная внучкой с мужем гора всякого хлама, подлежавшего вывозу на свалку. «Это тоже продаётся?» — ухмыльнулся Эдик. Мужа, конечно же, пригласили посмотреть «чудесный домик», хоть он и был страшно занят с детьми игрой в дартс. Ответом явился уничтожающий взгляд Инессы, в довесок она припечатала мужа короткой репликой: «Ты ничего не понимаешь, место какое и какая тут энергетика!» Эдик счёл за лучшее промолчать в надежде, что в Питере энергетика забудется и отодвинется на третий, четвёртый план в ряду повседневных забот и проблем.

Но не забылось, не отодвинулось. Весь конец лета, весь сентябрь и весь октябрь Эдику напоминали о таком невероятном, раз в жизни приходящем, шансе купить участок с волшебным видом на озеро. Эдик занял глубокоэшелонированную оборону на Лужском рубеже, отстреливаясь из-за бруствера окопа до последнего патрона: «Инна, дальше Луги для нас земли нет!» Его можно понять, шесть часов езды в одну сторону при отсутствии пробок и ремонта дороги. Так все выходные проведёшь в машине. В конце концов, патроны, даже холостые, кончились, и муж Инессы следуя древнему женскому правилу «Проще дать, чем бесконечно объяснять почему нельзя», подписал почётную капитуляцию и выделил требуемые внучкой бабы Гали сумму. Но при этом гарнизон покидал Лужский рубеж с оружием и с условием — всем должна была заниматься супруга, хотя бы на первых порах. Эдик надеялся, что запал жены иссякнет, когда её лодка упрётся во льды деревенской реальности. Как он плохо знает свою жену!

В холодном и мрачном питерском ноябре регистрационные органы зафиксировали сделку между Инессой Валентиновной Зайчик и вступившей некоторое время назад в законное наследство Ириной батьковной такой-то. Покупательница была счастлива, как радовалась другая сторона сделки, можно себе лишь представить. В наших краях дома продаются годами, а то и десятилетиями. Я тоже испытал огромное удовлетворение — появились хорошие соседи, да ещё и друзья в придачу. Честно говоря, мы очень боялись, что домик бабы Гали в конце концов купит какой-нибудь жлоб и построит на его месте трёхэтажный особняк, высоченным забором огородив участок и заодно общественные земли на спуске к озеру (судись потом с ним!). Сколько угодно таких историй случается, не хотелось, чтобы она произошла в нашей деревне, здесь никто не с кем не ссорится, даже по-соседски.

Конец ознакомительного фрагмента.