25 декабря

Иван Вольнов, 2023

Что если бы вам предложили под микроскопом рассмотреть движения собственной души? Взглянуть на свою жизнь и ошибки прошлого из будущего? Так не бывает, скажете вы. Молодой писатель Иван Вольнов тоже не рассчитывал на такую возможность, отправляясь в психиатрическую клинику, для поддержания ментального здоровья, подорванного любовной зависимостью и алкоголем.И вот уже под покровом ночи, в разговорах с психологом и загадочными посетителями, преследующими его уже много лет, Иван ищет ответы на мучающие его вопросы о жизни и любви… И находит их, лишь повстречав себя самого из далёкого будущего. А поскольку наш герой – личность рефлексирующая, страницы книги пронизаны проникновенными размышлениями, тонким юмором, диалогами и стихотворениями, раскрывающими всю сложность его пути к самопознанию.«25 декабря» – не обычный психологический роман, это путешествие в глубины человеческой души, история о том, как трудно бывает отпустить прошлое и как важно найти силы простить себя.

8

— Вы не любите свою жизнь?

— Нет, не люблю.

— Почему же?

— Я неудачник.

— А в чём проявляются ваши неудачи?

— Во всём.

— Например?

— Я ненавижу свою работу. И любую работу, на которой я присутствовал — ненавидел всем сердцем. Ненавижу вставать рано утром, ненавижу выполнять чьи-то поручения, ненавижу за что-то отчитываться. Ненавижу, и всё.

— Только работу?

— Нет. Я ненавижу свою прокрастинацию. Берусь за огромное количество дел и ничего не довожу до конца. Перегораю и забрасываю. Берусь за новые… и снова та же песня. Я неусидчивый, непоследовательный, непостоянный. Мне очень быстро наскучивает любая деятельность. Я иногда даже фильмы не досматриваю до конца. И книги не дочитываю.

— А должны?

— Да, конечно. В глубине души мне хочется везде успевать, достигать чего-то, преодолевать. Осиливать. А я… всё забрасываю.

— Это всё?

— Нет. Я ненавижу свой алкоголизм. Он изводит меня. Забирает последние силы, жалкие крупицы рассудка. Эта болезнь… она многогранна. Сколько стыда она мне принесла. Сколько ненависти. Огорчения, разочарования. Он всегда меня находит, он всегда появляется из ниоткуда и делает только хуже.

— Так говорите, будто он и впрямь живой?

— Да, что-то в этом есть. Алкоголизм — это бесполое, прожорливое, неуёмное существо. Ему всегда мало. Он всегда тебя ищет и всегда находит. Пусть не сегодня… но день настанет. И я знаю это. И ничего поделать с ним не могу. Я его принял. Но ненавижу себя за это принятие. Алкоголизм — это слабость.

— Вы бы хотели, чтобы его в вашей жизни не было вообще?

— Когда-то хотел. Но сейчас… всё слишком запутано. Без него — я уже не я. И нету ничего без него. Ни радости, ни восхищения. Ни побед, ни поражения. Это зависимость. Это рабство. Добровольное рабство. Наручники я надевал сам. И ключ я выкинул тоже.

— Почему вы это сделали?

— Вы читали моё эссе от 03.08.2022?

— Да, конечно. Но давайте снова освежим в памяти…

«Две тысячи девятнадцатый год выдался жутким. На моей памяти такого безобразия (тьфу-тьфу-тьфу) не случалось ранее. Да и опосля не случалось. Всё потерялось. Всё ушло. Я дрейфовал по бескрайним пучинам пьянства. Честно говоря, сам не помню, как вернулся в норму. Помню лишь, как мы провожали тот злополучный год. Но обо всём по порядку.

Первым потрясшим меня событием — было расставание с девушкой. Буквально первого января, ночью. Это было неприятно. Как будто живую плоть отрезали. Как будто кусочек души ушёл в небытие. Как будто привычный мир треснул. Так оно и было. Сложно определить по человеку, который всё время пьяный, что он о чём-то усердно рассуждает. Но уровень моего размышления, на тот момент, был невообразимым. Я был в себе. В прямом смысле этого слова. Всё происходящее снаружи оставалось незамеченным. Я выпивал каждый день. Виски, водку, вино, пиво. Всё, что горело — всё выпивал. Старался не думать. Но думал ещё больше. Ничего не мог написать. Мысли не собирались в кучу. Год только начался, а я уже прихрамывал. Девушка была мне дорога. Я хотел на ней жениться. И детей хотел. И семью. У нас были планы на эту жизнь. У нас был свой собственный внутренний космос. Всё ушло в небытие. Назад дороги не было. Впереди — какая-то серая клоака.

Я остановился на пару недель с середины января, но затем, спустя ровно столько же дней — вернулся к распитию. Вернулся в Энгельс. Пил с кем-то. Пил один. Двенадцать дней подряд. Блевал. Приезжал к деду пьяным. Уезжал, чтобы продолжить пить. Ночные кошмары не давали уснуть. Я хотел уйти в армию. Затем трезвел — никуда уже не хотелось. Сил не было. Будущего не было. Расставание не выходило из головы. Вернулся в Москву. Лёгкая передышка.

Спустя неделю, по возращению, чем-то заболел. То ли воспаление лёгких, то ли гайморит. Температура, апатия, кашель, сопли — всё как полагается. Ударился в медитацию. Отыскал произведения ОШО. Уверовал в какой-то степени. Купил чётки. Две недели ни с кем особо не разговаривал. Целыми днями смотрел лекции Раджниша, учился останавливать мысли. Иногда получалось. В голове нарисовался компот из христианства, буддизма, санньясы, дзена и ещё Бог знает чего. Но мне нравилось. Я искал поддержку во всём. Когда выздоровел, с медитациями покончил, но учения санньясы остались глубоко в подкорке. Я до сих пор возвращаюсь к ним, когда приходит их час. Но тогда я попытался поездить в институт. Получалось через пень-колоду. Ничего толком не хотелось. Только читать и что-то смотреть. Кататься по МЦК часами напролёт.

Весна подходила к концу. В последних числах апреля у деда началась деменция. По счастливому стечению обстоятельств я оказался в нужном месте и в нужное время. Это была чистейшая случайность. Я никогда не видел его таким. И никого не видел в таком состоянии. У него был какой-то приступ. Я успел вызвать врача. Был поздний вечер. На следующий день, он как будто бы поправился. Мы немного пообщались. Всё было, как всегда. Бдительность усыпилась. А ещё через день его мозг перестал отвечать сам за себя. Дед перестал быть тем дедом, которого я знал всю свою жизнь. Он не помнил того, что было вчера. Не понимал: где находится, как он здесь оказался, кто все эти люди. Он забывал моё имя. И остальные имена. Мы понимали, что необратимый процесс запущен. Старость взяла своё. Всем было тяжело это осознать. Я потерял близкого друга. Соратника. Протеже. Мы были неразлучны много лет. Он всегда принимал меня таким, какой я есть. Всегда хвалил за любую мелочь. И не корил, даже за самые неказистые поступки. Он был человеком невероятно доброго сердца. Спокойного нрава. Доброжелательной направленности. По крайней мере, по отношению ко мне. Я был его новым смыслом жизни, после смерти бабушки. Он видел во мне второго сына. Я не соответствовал ни одному из положенных мне критериев. Я его любил, но проявлял свою любовь неподобающим образом. Я так и не успел рассказать ему о значимости его персоны в моей жизни. Как много он сделал. Как много вложил в меня. Чему научил и что созиждил. Я думаю о нем каждый день. Деменция забрала его рассудок. В мае две тысячи девятнадцатого года я смотрел на него и чувствовал, что на «один смысл, стало меньше жить»^[7].

Через месяц я вернулся к пьянству. На сей раз я сыграл по-крупному. Пил тридцать дней напролёт. Появились жуткие боли в желудке. Иногда блевал кровью. Гости в моей квартире сменялись каждый день. Когда никого не было, я пил сам с собой. В голове была девушка, с которой мы расстались полгода назад. И дед. Иногда мне казалось, что я уже не проснусь. По истечению месяца я вызвал врача, и меня увезли на скорой. Прокололи какие-то препараты. Ничего серьёзного не было. Какая-то форма гастрита плюс ещё что-то. Я умолчал о распитии. После больницы пару недель не употреблял алкоголь. Затем вернулся в игру. Но уже другим. Боли остались со мной. Физическое здоровье разделилось на «до» и «после». Месяц я бы уже не пропил. Хотя желание испытывал невероятное. День трезвости был невыносим. Мысли вгоняли в депрессию. Я читал о смерти. Много читал. Смерть казалась мне чём-то привычным и чуть ли не соседским. Мы как будто бы заочно подружились.

В конце июля или в середине августа я узнал о тяжёлой болезни своей «девушки». Мы не встречались официально. Но были очень близки. У нее обнаружили рак. Честно говоря, я не поверил. Она не выглядела больной. Напротив. Больным был я. Худоба, круги под глазами, забитые вкладки в Яндексе, повествующие о смерти, жуткие боли в желудке, невроз, тремор, панические атаки. А она была чуть ли не счастливой. Точнее такой, какой она была всегда. Доброй, спокойной, улыбчивой. Новость о болезни не ударила по ней. Ей показалось это временной трудностью. Забегая вперёд, скажу, что она прожила ещё полтора года. Но на тот момент ей казалось, что всё поправимо. Я поражался её самообладанию. Мне таких качеств не хватало. Я посещал её в больнице. Онкологическое отделение вызывало смешанное впечатление. Одни молились. Другие плакали. Третьи смеялись. Эта девушка была из третьей категории. Она не боялась. И во что-то верила. Хотя из нас двоих, верующим человеком был я, но это лишь на бумажечке. Воочию, она была куда более одухотворенная. У неё был смысл. Она имела цель на каждый свой день. А я воландался из огня да в полымя.

Осенью сменил специальность на своём факультете. Сменил компанию. Те ребята, с которыми я общался «до», были несильно пьющими и не шибко гулящими. Все состояли в отношениях. Все работали. Все к чему-то стремились. Я выбрал пьющих ребят. Бездельников и лоботрясов. Таких же, как и я. Но справедливости ради скажу, что работу я всё-таки нашёл (надо же было на что-то выпивать). Проработал недолго, несколько месяцев. Пил каждые два дня. Два на два. Больше не мог по состоянию здоровья. Депрессия не отпускала до самого Нового года. И затем… наступил две тысячи двадцатый. Лучший год в моей жизни.

"Однажды шторм закончится, и ты не вспомнишь, как его пережил. Ты даже не будешь уверен в том, закончился ли он на самом деле. Но одна вещь бесспорна: когда ты выйдешь из шторма, ты никогда снова не станешь тем человеком, который вошёл в него. Потому что в этом и был весь его смысл" — Харуки Мураками».

— Я вижу стечения обстоятельств. Череду совпадений. Цепочку из неудач. Но я не вижу вашего осознанного выбора во всём этом.

— Выбор был всегда. Пьянство не решило ни одну из этих проблем. Но местами… мне было легче.

— Вам стоило обратиться ко мне ещё тогда.

— Вот видите. Мне стоило бы… но я этого не сделал. Как и не сделал много чего другого…

— Что же на самом деле вас гложет?

— Та встреча. Двадцать пятого декабря.

— Наконец-то вы заговорили о ней сами.

— Вы спровоцировали меня. Ну что ж… сегодня я готов.

— Продолжайте, прошу вас.

— Шесть лет тому назад я познакомился с девушкой. При случайных обстоятельствах. Прямо скажем — романтичных. В подробности вдаваться не буду (вы и сами всё прекрасно знаете), но суть в том, что это была любовь. Настоящая, искренняя. По крайней мере, мне так кажется. И знаете, она не была королевой красоты. И выдающимися чертами не обладала. Да и вообще… много всего неправильного было в ней. Но другая мне была не нужна. Она мне подходила. Она меня устраивала. Я был очень счастливым человеком. Иногда вот просыпался с мыслью: «Ура, сегодня мы снова увидимся! Слава Богу, что есть она», — и многое из этой серии. Я не искал кого получше. Я не сравнивал. Я вообще не копался в себе. Я просто жил. В моей жизни был смысл. На каждый день недели. А потом… он исчез.

— Но пить вы начали не сразу, насколько я понимаю.

— Нет, я пил уже тогда, но не так сильно. Ещё пару лет продержал эту зависимость под контролем.

— Как вам удавалось?

— Появилась другая. Не лучше, конечно, но смогла её заменить. Как мне казалось… но, когда мы расстались, я понял что нет. Всё равно вспоминал о той самой.

— И затем, в каждом декабре, у вас появлялась новая?

— Да, всё верно.

— Вы их любили?

— Нет. Просто терпел.

— Вы кого-нибудь любили после? По-настоящему?

— Нет. Ни разу.

— А хотели бы?

— Нет.

— От чего же?

— Не хочу омрачать светлую память. И не верю я: во вторую, третью, пятую любовь. Любовь бывает только одна. Всё остальное лишь слабые инсинуации… казусы… междусобойчики.

— За что вы не любите свою жизнь?

— За то, что я не справился пять лет тому назад. И больше не справлялся никогда. Что-то там сломалось. Механизм нарушился.

— Вы как-то говорили, что стали гением, не так ли?

— Да, всё верно.

— Написали кучу работ. Столько стихов, эссе, песен… некоторые из них, действительно, мне понравились.

— Мне не нужны эти стихи. И вся эта никчёмная беллетристика. Мне вообще уже ничего не нужно.

— Хотите вернуться в прошлое? Или стереть его совсем?

— Да, хочу.

— А что с вами случится тогда?

— Я писал уже об этом.

— 15.08.2022?

— Да, всё верно.

«Сейчас бы вернуться в тот июнь две тысячи семнадцатого года. В ту квартиру одноклассника, в тот момент распития спиртного — увидеть себя, звонящего отцу и крикнуть: «Не делай этого! Не говори, что не поедешь! Не важно, потом объясню, просто скажи ему, что всё будет хорошо, на абитуру поедешь, вещи собираешь. Да не задавай ты лишних вопросов. Просто делай, как я говорю, потом всё узнаешь». И этот я, из прошлого, не сильно бы удивился. Не поверите, но я всегда спокойно относился к подобным метафизическим вещам и, если бы мне довелось встретить себя прошлого или себя будущего, я бы отделался легким недоумением. И обязательно принял бы совет старшего. Разве я могу себе не доверять?

Потом я бы встретил себя прошлого у подъезда, когда тот останется один. Свидетели явно не нужны, они бы не поняли. А он бы понял. Он бы почувствовал. Я уверен. Я бы сказал ему: «Дружище, я знаю, что сейчас тебе кажется, будто ты совершаешь ошибку, будто на самом деле тебя ждёт лучезарная, богоподобная жизнь в университете, что ты блестяще его окончишь, приедешь на свой выпускной на чёрном майбахе, и с тобою будет твоя Анька. Ты заблуждаешься. Прости за шокирующую информацию, но это мистификация. Ничего подобного, рядом стоящего с тобой, не произойдёт. А вот, что будет на самом деле…

Лето ты проведёшь неплохо, но уже с небольшой долей метания. Ребята уйдут в военное училище. Ты поступишь в университет. Отдашь себе краба, за то какой ты умный и хитрый, всех развёл: год поступал и на последнем этапе соскочил. Блестящая игра — ты будешь собой гордиться. Уже в июле ты поедешь на дачу (я помню этот момент, будто это произошло вчера) с бутылкой водки, энергетиками и колой. Совсем один. Весь вечер будешь общаться по телефону то с одной, то с другой, то с третьей… о чем вы будете говорить? Честно, я не помню. Но это будет первый твой день, когда ты займёшься водкой один. Без компании. Там и начнётся твой новый путь…

Ты вернёшься в Москву в конце августа. Аньку ты не удержишь. Это была заведомо проигрышная ставка — и сам ты об этом уже догадываешься. Хотя и пытаешься убедить себя в обратном. Твоя интуиция всё ещё работает. Но обожди… всему своё время.

В спорт вернёшься в сентябре, но, к огромному сожалению, совсем ненадолго. Ты сломаешь плечо. Вывихи тревожили тебя и до сей поры, но, к сожалению, на этот раз всё будет серьезно. Спорт останется сном. Хотя ты и будешь совершать попытки возвращения, непродолжительные, но всё-таки попытки. Уважаю. Затем твоё общение с новой пассией приведёт к отношениям. С той самой, с которой ты пол ночи общался тогда на даче, по телефону за водочкой. Не спеши радоваться. Груз твоего разочарования предыдущими отношениями неумолимо задавит твою нынешнюю любовную историю. Ты будешь сравнивать. Ты будешь бояться. Каждый твой день будет наполнен страхом потери. Ты начнёшь крутиться. Убеждать себя в том, что больше такого кульбита с тобой не произойдёт — ты начнёшь усиленно поглощать психологические тексты о взаимоотношениях между людьми. Они тебе не помогут… извини. Груз твоих предыдущих отношений окажется сильнее. Страх сожрёт тебя с потрохами. Ты во второй раз сломаешь плечо. Затем тебя ждёт операция. Затем короткий выдох… и ты встретишься с две тысячи девятнадцатым годом. Он будет очень тяжёлым. Ты свихнёшься. Не хочу пугать тебя заранее, обрисовывать картины неминуемого будущего, но пока лишь могу сказать: он тебе очень сильно не понравится. Ты его запомнишь. Да не переживай ты так, у нас же вводная лекция — этого может не произойти, или ты иначе сможешь его воспринять, если кое-что сделаешь… но об этом потом.

Плечи станут твоей ахиллесовой пятой. В ближайшие пять лет ты больше не сможешь накачаться до таких же размеров, какой ты сейчас. Ты почувствуешь себя раненым. И вот тут-то тебе на помощь придёт твой «старый друг». Вы станете неразлучны. Ты будешь спускать на него все деньги, ты будешь страдать от головных болей, ты угробишь себе желудок, ты влезешь в сотню, если не тысячу глупых, опрометчивых историй. Иногда ты будешь просыпаться… всё понимать, всё осознавать. Начинать заново. Но каждый раз, ты будешь сталкиваться с безысходностью. Алкоголь вцепится в тебя мертвыми клещами, и уже ничто не сможет вас разъединить. Ты думаешь я шучу? Посмотри на меня, посмотри повнимательнее. У меня болит всё. Я худой. Я питаюсь мелатонином, чтобы уснуть, когда не пью. Я ем кучу обезболивающих, потому что у меня безумно раскалывается голова. Но дело не только в здоровье.

Ты будешь работать в разных местах. От самых неблагодарных до вполне себе сносных. Сейчас тебе кажется, будто работать можно вообще где угодно, лишь бы платили, и было чем заняться по вечерам. Это не так. У кого-то получается, но у тебя не выйдет. Ты будешь уходить. Под любым предлогом. По первой же появившейся причине. Ты будешь бежать со всех работ. Они покажутся тебе слишком «скучными», слишком «тяжёлыми», слишком не «достойными» тебя. Ах да, это сейчас ты ещё «почти самый умный», но обожди… совсем скоро станешь самым-самым. Да чему ты радуешься? Самый умный — это значит самый безнадёжный. Настолько умный, что все эти «мирские забавы» из разряда: посещать офис с понедельника по пятницу — покажутся тебе чем-то немыслимым. Опять смеёшься. Зря. Очень зря.

Энгельс не навсегда останется твоей тихой гаванью. Это сейчас, возвращаясь обратно, ты чувствуешь удовлетворение. Потому что ты ещё не зависим от алкоголя. Ты ещё можешь чему-то радоваться. Но обожди… всему своё время. Однажды ты вернёшься и будешь пить. Просто пить. Без разбора, без колебаний и раздумий. Ты будешь пить и каждый раз уезжать ещё более больным. Туда, где тебя ждёт очередное распитие…

Да не пугаю я тебя. Не стращаю. Просто посуди сам: ты не собирался поступать в университет, ты уже согласился на военное училище. У тебя нет профессии в голове. У тебя нету цели. Ты поступишь туда, куда подойдут твои предметы по ЕГЭ, но это будет ошибкой. Тебе не понравится эта специальность. Она тебе наскучит в первый же месяц. Ты выберешь попроще, полегче, но ты не выиграешь… я тебя уверяю. Ничего ты не выиграешь.

Сейчас ты любишь, и это прекрасно. Ты делаешь это интуитивно. Без лишнего нагромождения, без додумок, без домыслов. Но обожди… так будет не всегда. Ты начнёшь разочаровываться в женщинах. Каждая новая будет хуже предыдущей. Ты постоянно будешь о чем-то думать. Ты будешь бояться. Этот страх, который ты испытываешь сейчас при возможном расставании с Анькой — ничтожен, по сравнению с тем страхом, который ждёт тебя впереди. Это сейчас ты можешь просто расстаться. Просто разойтись и начать новые отношения. Ты ещё не запрограммирован на уничтожение. Но дальше… ты начнёшь разрушать всё, что будет тебе попадаться под руку. Ты будешь их ненавидеть. Ты будешь искать их недостатки, пороки, подлые проступки. Ты станешь чёртовым сыщиком! И это большая проблема, потому что ты больше не сможешь получать полноценного удовольствия от отношений. Они станут бесполезной пристройкой к твоему алкоголизму. Любовь умрёт. Ты убьешь её.

Отец всё равно не забудет твой поступок. Годами он станет терроризировать тебя армией. По началу ты станешь объяснять, мол: «Ничего, сейчас еще пол годика, и сам удивишься, каким я стану успешным». Не станешь. Прости меня, дружище. Не станешь. Отец будет вспоминать этот день, когда ты позвонил и сказал, что не поедешь в военное училище. Он никогда не сможет этого принять. Он никогда от тебя не отвяжется. Сейчас тебе кажется, будто это мелочи, но, поверь, когда ты не сможешь показать ему результат своего пятилетнего пути — тебе самому станет страшно. Ты и сам будешь себе не рад.

Университет пройдёт. Пройдут ещё одни бессмысленные отношения. Пройдёт ещё одна операция на плечо. И однажды ты проснёшься в такой жутком, таком непоправимом отчаянии: «Господи, что же я наделал!», — но будет уже поздно. Никакой Аньки уже не будет и в помине. Никакого светлого университетского будущего не будет маячить на горизонте. Ни в какой спорт ты не вернёшься через месяцок. Ты будешь слишком старым, слишком больным, слишком «умным» для того, чтобы начать жить по-человечески. Никакие книги тебе не помогут. Книги отвечают на те вопросы, которые мы им задаём, но согласись: вопросы бывают разные. Я уже столько лет штудирую всю известную литературу с вопросом о смысле жизни. И у меня до сих пор нету ответа на этот вопрос. А тебе сейчас интересно: чем ты займёшься сегодня вечером и куда вы пойдёте с Анькой. Ты чувствуешь разницу?

Я понимаю, сейчас тебе кажется, что всё ещё впереди. Что молодость бескрайняя, здоровье нескончаемое. Шансы выпадают каждый день, мечты сбываются, надежды оправдываются… но обожди. Скоро ты встретишься с отчаянием. Школа закончилась. Время пошло против тебя».

И он мне скажет, на белом глазу: «Вау, это у вас такой снюс в две тысячи двадцать втором году, а дашь попробовать? В смысле я не женюсь на Аньке, ты что мужик — я уже всё спланировал, полный порядок, после поступления съезжу в Энгельс, а потом начну свою новую успешную жизнь». А я отвечу: «Да, Вань, ты всегда так говорил. Сколько я тебя помню. До восемнадцати лет. Завтра первый миллион, послезавтра Дон Периньон. Но сегодня, тебе придётся пересмотреть свои планы. То, что я тебе рассказал — чистейшая правда. Это я ещё не затронул две тысячи девятнадцатый год, но об этом позднее…».

И тогда, взвесив все «за» и «против», осознав, что единственное, что мешает ему поехать в военное училище — это всего лишь Анька, он скажет: «Хорошо, мужик. Даже если так. Даже если я в понедельник поеду на абитуру. Даже если я не соскочу с этого поезда… что тогда станет с тобой?».

«А я исчезну, Вань. Не поверишь, я наконец-то исчезну. Или же, если верить теории мультивселенной, я продолжу жить своей жизнью, барахтаться в своём собственном болотце, и кто знает… кто его знает… может я ещё что-то смогу в этой жизни. Но одно остаётся бесспорным. В тот день, пять лет тому назад, я мучился вопросом: уж не совершаю ли я большую ошибку? Может мне всё-таки стоит принять свою судьбу такой, какая она есть? Один единственный раз. И никуда уже больше не бежать. Я пришёл к тебе, чтобы всё исправить».

— Но, в итоге, вернуться вы хотите не в июнь две тысячи семнадцатого?

— Нет. Хочу в декабрь две тысячи шестнадцатого. Начало было положено там. Хочу всё исправить.

— Не смею вас отговаривать, но считаю своим долгом предупредить — последствия вашего возвращения непредсказуемы. Отменив ту встречу, вы отмените всё, вытекающее из неё. Все события, все ситуации. Все эмоции. Это опасно. Возможно, вы не вернётесь обратно.

— Понимаю. Но это лучшее, что я могу сделать. Единственно верное.

— Вам наскучили ваши игры?

— Меня тошнит от них. Я больше не в силах в них участвовать.

— Я вас понимаю, на самом деле. Искренне понимаю. Каждый из нас, хоть раз в жизни, встречался с разочарованием лицом к лицу. Но далеко не каждый из нас готов рискнуть всем, чтобы отдать то единственно важное, чем он дорожил много лет. Свои воспоминания. Вы хотите проиграть дважды.

— Я не думаю об этом, как о поражении. Я всего лишь хочу всё исправить.

— Исправиться можно даже в том времени, в котором вы живете. Необязательно подвергать смертельному риску всю свою жизнедеятельность. Достаточно — просто… принять себя. А потом и мир, окружающий вас. А потом судьбу… а затем…

— Вы говорите со своей колокольни. Вы никого не любите и гордитесь этим. Вы всё время пьёте и считаете это благом. Вы курите одну за одной… вы умираете на глазах. Мы в чём-то похожи, не спорю, только я не считаю свою жизнь — благом. Я не считаю, что человек рождён для того, чтобы пить и вести бесконтрольные половые связи. В моей жизни есть идея. Представление о том, какой она может быть. А ваша жизнь… сплошной материализм.

— Я не стану обижаться на ваши колкие замечания. Мне, действительно, не требуется любовь, чтобы почувствовать себя лучше. И в пьянстве я нахожу сплошное веселье. Приятное времяпрепровождение. Моя жизнь имеет смысл, и я не тянусь к таким верхам, как вы…

— Я рад, что мы с вами откровенны. Надеюсь, наши разговоры конфиденциальны.

— Конечно. Это профессиональная тайна.

— Тогда я уйду сегодня пораньше. Мне нужно успеть приготовиться. В прошлое попасть нынче очень тяжело. Мы же не в рассказе Рэя Брэдбери.

— И Слава Богу, что мы не в нём. Не хочу превратиться в обезьяну ненароком.

— Прощайте, доктор.

— До свидания, уважаемый. До скорых встреч…

* * *

Из архивов, датируемых 09.12.2019:

«Дело не в наградах и не в регалиях, парень,

Это лишь бумага, что однажды выцветет.

Дело в том, что, однажды, нас всех не станет,

И за нами лишь право — остаться в избранных.

Я никогда не был примером, и не был премьером,

Я всего лишь пропойца, дурманный кудесник,

Но я делал своё, за ревущую сценой,

Не оспоришь меня, не оспоришь, хоть тресни.

Я никогда не любил подражать чьим-то судьбам,

И карьера меня, хоть убей, не влекла,

Моя жизнь — она в целом, великая сумма,

Покраснела, как будто бы чья-то свекла.

Я пеняю на рок, я пеняю на шарм,

От чьего-то дурного разгона событий,

Но при этом, ведь я не могу подражать,

Судьбам тех, кто увы, не поддался развитию.

Я возрос, превозмог свою трусость и боль,

И сегодня лишь я, сам себе собеседник,

Моя старая, милая, древняя роль,

Задыхалась в петле, как подвешенный пленник.

Но уже я не тот — я уже слишком стар,

Я теперича самый ревнивый ответчик,

На суде мы сидим, не Вольнов, а One Love,

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Отсылка к произведению Никиты Кондратенко «На один смысл меньше»