Истинные поклонники

Иван Андреевич Банников, 2022

Массовая одномоментная смерть не поддаётся пониманию и ставит в тупик врачей и учёных. Начиная расследование гибели жены, главный герой и не подозревал, что включается в череду поразительных событий, которые приведут его к фантастической разгадке.

среда, 12

Я перевернул на сковороде кусочки колбасы и довольно улыбнулся — завтрак будет просто бесподобный.

— А ты не видел мою сумку? — крикнула жена из прихожей.

Я обречённо вздохнул и ответил, борясь с раздражением:

— Каждый раз одно и то же. На комоде посмотри!

Через полминуты она откликнулась:

— Нашла!

— Ну, естественно, — пробормотал я под нос, выкладывая розовые кусочки колбасы на тарелку.

— А куда я дела ключи?

— Да твою ж мать! В вазочке посмотри под зеркалом! — я быстро порезал сначала хлеб, затем сыр и достал из банки несколько дорогущих греческих оливок.

Чайник закипел, и, обжигаясь о горячую ручку, я налил кипяток в чашки. Потом достал из холодильника вчерашние сырники и сунул их в микроволновку. И в этот момент из прихожей и послышался какой-то глухой стук.

— Маш! Иди есть! — крикнул я, озабоченный тем, что сметаны осталось совсем немного, а жена не могла есть сырники без неё. Придётся отдать ей все остатки, а свои съесть насухую.

Во дворе раздался грохот. Я быстро подскочил к окну и уставился на синюю машину учителя музыки, которая протаранила хлипкий заборчик палисадника и врезалась в стену дома.

— Ничего себе, — удивился я, высовываясь из окна, чтобы убедиться, что моя машина не пострадала. — Маш, тут во дворе авария!

Пару минут я наблюдал за тем, как к машине сбегаются соседи. Жена учителя рыдала и кричала на весь двор, кто-то вызвал «скорую», самого учителя выволокли на траву, и медсестра из соседнего подъезда, с которой я вечно ругался в поликлинике, принялась неумело, но с энтузиазмом делать ему искусственное дыхание.

В этот момент в доме напротив, на третьем этаже, в квартире владельцев местного ломбарда тоже наметился какой-то шум. Через открытые окна можно было смутно разглядеть дельца Володьку и его злобную жену, которые метались по квартире. По их отдельным выкрикам стало ясно, что что-то случилось с Володькиной престарелой матерью, которая внезапно заснула и не хотела просыпаться.

— Жуть какая, — пробормотал я, отпрянув от окна и потирая лоб. — И что за двор у нас такой. Люди мрут как мухи…

Только сейчас я обратил внимание на то, что жена в кухне так и не появилась.

— Маша! — закричал я, начиная злиться. — Ты опять опоздаешь на работу! И я из-за тебя!

Жена молчала, и тогда какие-то нехорошие мурашки пробежали по спине. Видимо, на меня так подействовали сразу две смерти во дворе.

— Сколько можно вести себя как ребёнок! — начал я выговаривать, выходя из кухни в коридорчик и направляясь в прихожую. — Ну как так…

Я резко замолчал и замер на месте, увидев на полу ногу жены, выглядывающую из-за поворота. Потом секундный ступор прошёл, и я кинулся к ней. Маша лежала в какой-то неестественной позе. Её лицо с широко открытыми глазами казалось совершенно спокойным.

— Маша, милая, что с тобой?! — воскликнул я, падая на колени и приподымая её голову. — Маша, тебе больно?! Скажи что-нибудь!

Голова жены безвольно болталась, словно у тряпичной куклы. Я судорожно ощупывал её шею, чтобы определить пульс, но мне это никак не удавалось. Тогда я схватил левую руку и попробовал найти пульс там. Безрезультатно.

Паника и ужас охватывали меня от того, что уходило драгоценное время, а я никак не мог ей помочь. А если это инсульт? Или инфаркт? Ну почему я не бросился к ней сразу, как только услышал шум?! Почему глазел в окно, пока она тут лежала беспомощная?!

Я аккуратно положил её голову на пол и бросился на кухню за мобильником. Нашёл в справочнике телефон «скорой» и нажал кнопку вызова. Занято! Чёрт, вы издеваетесь?! Я набирал снова и снова, бесконечное множество раз, но все диспетчеры станции «скорой помощи» оказывались заняты. И вдруг в очередной раз длинный гудок оборвался и усталый женский голос произнёс:

— Алё, «скорая» слушает.

— Хватит обсуждать рецепты и сериалы! — заорал я как бешеный, возвращаясь в прихожую и становясь на колени возле жены. — Не могу полчаса до вас дозвониться! У меня жене плохо!

— Что с ней? — диспетчер профессионально решила не вступать в споры со мной, а сразу перешла к сути.

— Я… я не знаю! Она лежит и не отзывается! — взволнованно ответил я, снова трогая Машину шею. — Глаза открыты! Упала и лежит! И я не могу нащупать её пульс! Срочно выезжайте! Пожалуйста!

— Тут ещё одна, — еле слышно сказала диспетчер кому-то, отвернувшись от телефонной трубки или неплотно прикрыв микрофон.

— Эй! Вы меня слышите?! — разозлился я, хлопая Машу по щеке. — Срочно машину! Срочно!

— Она подаёт признаки жизни? — тускло поинтересовалась женщина, которую я в тот момент возненавидел за явное равнодушие.

— Она не двигается!

— Попробуйте определить, дышит ли она. Посмотрите на грудь и живот. И прислоните зеркальце ко рту, не появится ли конденсат.

— Погодите! — я быстро огляделся по сторонам и почти сразу увидел сумку жены, которая стояла на комоде.

Я схватил её и быстро вывалил всё содержимое на пол. Разбрасывая помады и прочую косметику, я нашёл зеркальце и поднёс его к Машиным губам.

— Дыши, — прошептал я, охваченный отчаянием. — Умоляю тебя, дыши!

Я смотрел на Машу, и во мне нарастала паника.

— Я не могу понять, дышит она или нет, — сдавленным голосом сообщил я в трубку.

— Ждите, как только машина освободится, мы направим её к вам, — устало сообщила диспетчер. — Адрес давайте.

Я диктовал наш адрес, вспоминал возраст жены, отрицал приём наркотиков и алкоголя, перечислял её хронические заболевания, но всё это делал машинально, почти не замечая, что именно я говорю. Я всё глубже впадал в ступор, безотрывно глядя на бледнеющее лицо и остекленевшие глаза, в которых не осталось совершенно никакого выражения.

Машина «скорой» приехала только через сорок минут. Всё это время я так и сидел возле тела жены и сжимал её холодеющие руки. Прибывший врач ловко ощупал её, что-то буркнул сопровождающему фельдшеру, и Машу как-то очень быстро подняли и унесли.

Я сидел в прихожей ещё какое-то время. Потом меня переклинило, и я принялся рыдать, ударяя себя по голове и выкрикивая ругательства. Клянусь, в тот момент я ненавидел себя так сильно, что был готов наложить на себя руки. Отвлёк меня звонок с работы. Попеременно то бессвязно что-то бормоча, то рыдая, я пытался объяснить шефу суть произошедшего, но в итоге просто бросил телефон в стену, потому что больше не мог говорить о её смерти.

***

После обеда я очнулся от того, что мне позвонил какой-то человек и, не представившись, потребовал срочно привезти в городской морг все необходимые документы жены и зачем-то её медицинскую карту. И мою. Я удивился последней просьбе, поскольку карты уже давно перевели в электронную форму, но послушно доплёлся до поликлиники и терпеливо выстоял очередь в регистратуру. В обычной ситуации моё полуобморочное состояние стало бы непреодолимым препятствием, но в этот раз за наши карточки почему-то даже не пришлось бороться. Едва услышав нашу фамилию, склочная старуха за стеклом переменилась в лице и умчалась куда-то за стеллажи. Там она обменялась несколькими взволнованными фразами с кем-то, а потом вернулась с нашими картами и испуганно всучила их мне.

Я сел в машину и поехал в морг. По дороге мне пришлось несколько раз останавливаться у обочины, потому что я путался в карте и никак не мог сообразить, куда свернуть. В итоге, два раза превысив скорость, проехав на красный и чуть не сбив на переходе мать с двумя детьми, я кое-как добрался до морга и бросил машину на парковке поперёк разметки. На самом деле я вообще не соображал, что делаю, и всё время обдумывал только одну мысль — смог бы я помочь ей, если бы не глазел на соседей, а сразу же бросился в прихожую, пока её сердце ещё билось. Двери я не запер, а ключи оставил в замке зажигания, но мне на самом деле было совершенно всё равно, что случится с машиной. Всё потеряло смысл без любимой жены…

В морге меня встретили излишне приветливо. Я б даже сказал, подозрительно приветливо. Кто-то куда-то позвонил, и меня тут же проводили в какой-то кабинет, где сидел престарелый мужчина в белом халате. Он как раз увлечённо расчёсывал большим деревянным гребнем свою ухоженную седую бороду, когда я открыл дверь и вошёл.

— Кирилл Иванович? — спросил он, вскакивая из-за стола и направляясь ко мне с протянутой для рукопожатия ладонью. — Добрый день!

Я молча поздоровался и сел на предложенный стул.

— Как чувствуете себя? — заботливо поинтересовался он, поспешно пряча в ящик стола гребень и масло для бороды.

Я хмуро пожал плечами и посмотрел на фотографию на столе, на которой он слишком интимно обнимал какую-то молодую женщину.

— Расскажите подробнее, как это случилось, — попросил он, кладя руки на клавиатуру и приготовившись слушать меня.

Спотыкаясь и путаясь в словах, я кое-как изложил, при каких обстоятельствах нашёл жену мёртвой.

— То есть она точно ничего не пила и не ела до этого? — настойчиво спросил он уже который раз.

— Мы только собирались завтракать, — я начал выходить из себя, потому что все эти непонятные вопросы казались мне излишними.

— А что вы ели и пили вечером? Накануне. Что?

— Это так необходимо? — разозлился я.

— Это очень необходимо, — он наконец-то убрал со своего холёного лица дурацкую приветливую улыбочку, а в его взгляде проступила серьёзная озабоченность.

Я пожал плечами и кое-как вспомнил наше вечернее посещение хинкальной и чипсы перед сном, которыми мы заедали неинтересный итальянский фильм, рекомендованный моей излишне умной сестрой.

Он записал адрес хинкальной и марку чипсов.

— Вы все чипсы съели? Упаковку ещё не выбросили? — его настойчивые вопросы сбивали меня с толку.

— Все съели. Пакет в мусорке. Я не успел выбросить пакет… Обычно перед тем, как сесть в машину…

— Кто ел больше, вы или она? — спросил он.

— Хинкалей я больше. Она их не любит… Не любила… Чипсы она всегда любила, я старался особо не есть, всё-таки вредная еда…

Следующие две минуты я снова плакал, стыдливо отвернувшись к стене, а врач стоял у окна и смотрел вдаль, сцепив руки за спиной и вздыхая. Больше всего мне хотелось уйти, и я решительно не понимал, к чему вообще весь этот глупый допрос.

— Зачем эти вопросы? — промычал я, когда наконец-то смог снова говорить. — Я хочу просто похоронить её.

— Всё очень непросто, Кирилл Иванович, — с готовностью откликнулся он, тут же возвращаясь за стол. — Но я не могу раньше времени вам пока ничего сообщить. Но вы обо всём узнаете!

— Я не понимаю, — я наконец-то закончил сморкаться. — Когда я смогу забрать её, чтобы похоронить?

— С этим… есть затруднения, — врач замялся и стал подозрительно бегать глазами из стороны в сторону. — Пока мы не можем отдать вам её тело.

— Почему это? — я посмотрел на него неприязненно.

— Потому что мы ещё ведём работу по определению причины смерти.

— А от чего она умерла? — мне мучительно хотелось услышать диагноз, потому что от этого зависело, какой величины чувство вины отныне будет жить во мне до конца жизни.

— Э-э… эта… — он сделал вид, что закашлялся.

— От чего она умерла?! — закричал я, мгновенно выходя из себя и забывая все рекомендации, которые обычно помогали мне держать гнев под контролем.

— Мы не знаем, — он прикусил нижнюю губу и посмотрел на меня виновато, как побитая собака.

— Как такое может быть? — я встал со стула и шлёпнул ладонью по столу. — Значит, у вас тут плохие врачи, раз вы не можете определить это!

— Возможно, — неожиданно согласился он, кивая головой. — Поэтому нам нужны расширенные анализы и изучение обстоятельств смерти вашей жены.

— С каких пор смерть обычных людей вдруг начала заботить вас?! — агрессивно выкрикнул я, плюясь слюной ему в лицо. — Написали бы «инфаркт», как вы это обычно делаете! И никто бы никогда не узнал настоящую причину!

— Мы всегда вскрываем людей! — попытался он возмутиться, чтобы защитить свою профессиональную честь, но получилось неубедительно.

— Отдайте мне мою жену! — теперь я стукнул по столу так сильно, что стакан с ручками перевернулся, а ноутбук подпрыгнул.

— Секунду, — он поднял указательный палец левой руки. — Сейчас. Где же это… Сейчас-сейчас… Чёрт… Куда же…

Он некоторое время поковырялся в содержимом верхнего ящика стола, а потом с торжествующим восклицанием извлёк из него небольшую белую визитку. На её обороте корявым почерком был нацарапан номер телефона.

— На самом деле они сами должны были на вас выйти и пригласить к себе, — принялся он объяснять, переписывая номер на небольшую бумажку. — Не знаю, завтра, наверно. Но раз вам так невтерпёж, то вот сюда надо позвонить.

— Кто это? — ледяным тоном поинтересовался я.

— Это следователь, — он протянул мне бумажку.

— Следователь? — я взял номер и посмотрел на него растерянно. — Это зачем?

— Я не должен ничего говорить, — врач помотал головой. — Звоните, идите к нему, и там вам расскажут всё, что нужно.

— Хорошо, — я спрятал бумажку в карман и только сейчас вспомнил про медицинские карты. — А это?

— А это оставьте пока у нас, пожалуйста, — он скорее потребовал, чем попросил. — Мы вернём как можно скорее.

Я брякнул карты на стол и вышел из кабинета. В голове творился сумбур. Я упорно не мог сообразить, при чём тут следователь, и что вообще происходит. Они, что, меня в чём-то подозревают? С её смертью что-то нечисто? И что не так со вскрытием?

Хмурясь и прокручивая в голове одни и те же вопросы, я вернулся к машине, сел за руль и достал из кармана мобильник. Игнорируя сообщения шефа и мамы, я трясущимися руками набрал номер неизвестного следователя.

— Слушаю, — недовольно отозвался какой-то мужик.

— Это я́ слушаю, — не менее грубо парировал я.

— Кто это?

— Мне нужен следователь.

— Какой именно следователь? — мужик разозлился.

— Я откуда знаю?! — взорвался я, желая удавить неизвестного собеседника. — Мне в морге дали этот номер!

— А, в морге, — он тут же погас. — Вы родственник одной из жертв?

— Жертв чего? — я тут же уцепился за это слово, которое показалось мне очень подозрительным.

— Приезжайте к нам в уголовное управление, — велел он. — Сегодня сможете? Знаете, где мы находимся?

— В курсе, — буркнул я.

— Привлекались? — заинтересовался он.

— Предыдущего шефа в тюрьму провожал.

— Занятно. Кабинет номер сто пять. Так я вас сегодня жду?

— Я подумаю, — я прервал связь и бросил телефон на соседнее сиденье.

Естественно, я тут же нашёл на карте адрес управления и направился туда прямым курсом. Мне нестерпимо хотелось понять, что произошло с женой, и при чём тут уголовный розыск. Меня переполняло такое нетерпение, что половину города я преодолел, наплевав на все правила и возможные последствия. Мне вообще на себя было наплевать.

После регистрации дежурный направил меня в нужный кабинет, сопроводив странным взглядом. И вообще мне показалось, что в заведении царила какая-то нервная и шумная обстановка. Дёргаясь от резких звуков, я быстро поднялся на второй этаж и постучал в дверь нужного кабинета. И не дожидаясь ответа, вошёл внутрь, игнорируя правила поведения.

— Э-э! — удивился-возмутился крепкий усатый мужик, сидящий за столом, заваленным какими-то распечатками.

— Мельников Кирилл, — сухо представился я, проходя к его столу и без приглашения садясь на единственный свободный стул.

— Борзой, что ли, — буркнул он. — Мельникова Мария…

— Моя жена.

— Мне очень жаль.

— Спасибо.

— Как чувствуете себя?

— Давайте ближе к делу.

Несколько секунд мы мерились взглядами, потом он порылся в бумажной куче и извлёк из неё помятый листок с пометками, сделанными красной ручкой.

— Мельникова Мария Степановна, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, — он принялся быстро читать вслух содержимое распечатки. — Смерть наступила сегодня в семь часов девятнадцать минут в результате неустановленных причин…

— Как это неустановленных? — неприятно поразился я. — Разве вскрытие ещё не было проведено?

— Было, — кивнул он. — Причём, дважды.

— И в чём проблема?! — я и не пытался скрывать своё недовольство. — Нет врачей с нужной квалификацией?!

— Врачей полно, — вздохнул он. — Понять никто ничего не может…

— Как это понимать?!

— Я не могу пока раскрыть детали следствия, — отрезал он и для верности подвигал массивной челюстью, чтобы подчеркнуть неприступность своей позиции.

— Я хочу знать, что с ней случилось, — я решил проявить настойчивость.

— Понимаю. Но сейчас расскажи про вчерашний день, про ночь и сегодняшнее утро, — попросил он, развалившись на стуле.

Я принялся рассказывать. Сначала путанно и хаотично, потом более упорядоченно. Иногда приходилось как следует задуматься, чтобы вспомнить подробности вчерашнего дня, который был очень насыщен событиями и различными деталями. Когда я закончил рассказ описанием сцены, как именно обнаружил жену мёртвой, следователь глубоко задумался.

— Меня, кстати, Олегом звать, — неожиданно пробормотал он и подал руку. — А то ты так ворвался, что весь порядок представления нарушил.

Я неохотно пожал большую сухую ладонь.

— Ты говоришь, во дворе ещё кто-то умер в это время? — переспросил он, роясь в бумагах и хмурясь.

— Учитель наш по музыке… И старуха…

— Илларионова Агнета, — закончил он за меня, вытащив из кучи нужную распечатку. — Ну и имечко…

Следователь сначала перечитал дело Илларионовой, потом учителя. Затем он встал и принялся ходить из стороны в сторону, напряжённо о чём-то размышляя. Я же просто сидел и мучился от растущей головной боли, которая охватила весь затылок и полезла к вискам. От нечего делать я достал телефон из кармана и безразлично перечитал сообщения шефа. Обычное дело — угрозы и издевательства, даже в такой ситуации. «Пошёл ты на…! Я увольняюсь», — написал я и испытал удовольствие от сделанного шага. Давно было пора.

Мамины сообщения мне читать не хотелось, потому что я и так знал, что в них могло быть — порция истерики и мозгоизнасилования. Но тут мне пришлось удивиться — она лишь спрашивала о какой-то троюродной тётке из Курска и о рецепте приготовления домашнего сыра. Выходит, она не знает о смерти Маши?

Запоздало я сообразил, что никто кроме меня и не мог сообщить всей родне, что моей жены больше нет.

— Я могу идти? — спросил я, вставая.

— Будь на связи, — велел следователь рассеянно и махнул рукой.

Я вышел из кабинета и постарался как можно скорее покинуть неприятное заведение. Конечно же, я всё это надумал, но мне показалось, что сразу стало легче дышать, едва только я переступил порог и зашагал по тротуару.

Голова раскалывалась всё больше, и пришлось пройти почти целый квартал, прежде чем попалась аптека. Там я взял обезболивающее, минералку и хорошее дорогое снотворное. А потом я набрал сестру. Она взяла трубку почти сразу:

— Кирюш, привет! Ты где-то рядом? Заходи, мяска поедим, мне тут из деревни шабашку мясом привезли! Слушай, а ты видел этот новый фильм, ну что я тебе говорила?..

— Аня, помолчи, — взмолился я. — Дай сказать.

— Что такое? — упавшим голосом спросила она и выключила телевизор.

— Маша умерла, — бухнул я и замолчал.

Сестра тоже молчала и только пыхтела в трубку.

— Маша умерла сегодня… — я еле выдавливал из себя слова. — Утром… У меня к тебе две просьбы.

— Слушаю? — насторожилась она.

— Скажи маме об этом. Но только огради меня, пожалуйста, от её сочувствия. Я не хочу, чтобы она сейчас звонила…

— Я постараюсь, — пообещала она. — А ещё?

— Ты можешь приехать ко мне и побыть со мной немного?

— Выезжаю, — бросила она и положила трубку.

Я вернулся к машине и поехал домой, потому что даже в такой ситуации проявлял щепетильность и считал неприемлемым, чтобы сестра ждала меня под дверью.

Она заявилась очень быстро, я даже в домашние вещи переодеться не успел. Шумно ввалилась в прихожую и сразу же заполнила собой всю квартиру. Немного зависла на кухне, разглядывая наш нетронутый заветренный завтрак, потом решительно швырнула всё в мусорное ведро и вихрем перемыла посуду. Я был ей очень благодарен за то, что она избавила меня от необходимости выбрасывать колбасу, которую я жарил специально для Маши. Как она любила, на сливочном масле…

Аня была старше меня на девять лет, и поэтому в её отношении ко мне всегда присутствовало и что-то материнское. Мама наша была не самым подходящим воспитателем, и её лучшим вкладом в наше развитие стало то, что она рано предоставила нас самим себе и оставила в покое.

Аня обошлась без плача и причитаний, за что я тоже ей был очень благодарен. Сухо и дежурно расспросив меня об обстоятельствах смерти, она не стала развивать и углублять эту тему, а лишь уточнила, кому из Машиных родственников надо позвонить, чтобы они приехали на похороны. Не дождавшись от меня вразумительного ответа, сама нашла в моём телефоне нужные контакты и, уединившись на балконе, оперативно совершила звонки.

Потом сестра достала из принесённого пакета большущий кусок говядины и принялась очень ловко и с ощутимым удовольствием превращать его в медальоны с грибами и зеленью.

— Ничего себе у тебя шабашка, — хмыкнул я. — Это за что ж тебе мясом заплатили?

— Да есть дела… — неопределённо ответила она, загадочно улыбаясь. — Ветеринарам одним помогла болезнь определить, которую они никак диагностировать не могли…

— А это мясо? — я вытаращился на сковородку, где аппетитно тушились красные кусочки.

— Не бои́сь, всё проверено и безопасно, — отмахнулась она, с невероятной скоростью нарезая лук и петрушку. — Это было очень просто, вот бы всё в работе всегда давалось так же легко.

— А что не получается? — скорее из вежливости спросил я, хотя голова по-прежнему раскалывалась, и интереса к работе сестры (в которой я, к тому же, вообще ничего не понимал) не было совершенно никакого.

— Да препарат один работает не так, как было запланировано! — воскликнула она с досадой и так шлёпнула ладонью по столу, что сразу стало понятно, что проблема нешуточная и мучает её основательно.

— А что с ним не так?

— Мы должны были создать препарат, который должен удалять воспоминания за определённый период. Рабочий срок мы определили для начала три месяца. На мышах он вроде работал как надо. Но на остальных животных почему-то действует по-другому. Полгода работы насмарку! — кажется, сестра была по-настоящему расстроена из-за этого.

— Ты уверена, что он не может быть применён с другой целью? — осторожно спросил я, понятия даже не имея, о чём именно идёт речь. Впрочем, это было и неважно.

— Да кому нужен препарат, который стирает всю память подчистую, вместо того чтобы действовать избирательно! — Аня рубила зелень с такой силой, что я испугался, как бы она в запале не отрезала себе пальцы. — Заказчику нужен препарат, избавляющий от определённых воспоминаний, а не стирающий всю кору мозга начисто. Столько денег и времени вбухали в этот препарат! Инвесторы уже начинают нас за яйца тянуть, потому что сроки почти вышли, скоро препарат либо надо будет отклонить и забыть про него, либо продвигать дальше, на производство. Но он совершенно не готов!

— А на людях точно так?

— На людях не пробовали, — отмахнулась она, сознательно остывая и беря эмоции под контроль. — Но если обезьяны забывают, как дышать, то и наша реакция не сильно будет отличаться…

Некоторое время я раздумывал о том, зачем вообще сестра пошла в ту область науки, где на один успех приходится сто провалов и неудач. И это с её-то болезненным самолюбием…

Мы хорошо поужинали. Хотя мне поначалу казалось, что аппетита нет никакого, мясо оказалось настолько вкусным, что я даже съел несколько кусков. Сестра не стала злоупотреблять своим вмешательством, и, видя моё разбитое состояние, сразу после ужина отправила меня в кровать. Лишь напоследок осторожно спросила:

— Что теперь делать будешь?

— Буду выяснять, почему она умерла и кто виноват, — просто ответил я и закрыл дверь спальни.