Москва из окна мастерской художника

Зырянова Екатерина

Знаешь, чем ТЫ пахнешь?Мёдом в сотах.Скошенным лугом.Корзинкой только что сорванных огурцов.Немножко полынью.Сосновым бором в знойный полдень.Осенними хризантемами.Лавандой и оливами, Провансом.Крымскими горами на излёте лета.Плеском воды по борту яхты.Хрустящим снегом.Закатом в горах.Срезом можжевельника.Утренней зорькой по-над рекой.Прохладным ручьём в чащобе.Пряностями восточного базара.Росой на розах у Виндзорского замка.Воздухом после грозы.Желанной женщиной…

Дизайнер обложки Серафима Доманская

© Зырянова Екатерина, 2020

© Серафима Доманская, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-2152-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Как прекрасна Москва ночью! Огни, неон, крыши и звезды. Уже совсем темно, завтра осень. И я смотрю на нашу Москву через огромное окно в мастерской художника. И мне кажется, что наши души горят как эти звезды. И я думаю сейчас, что если бы я тебя не встретила, то даже выдумать никогда не смогла бы! Потому что невозможно это выдумать. Потому что не бывает так.

«Дом засыпает.

Громко тикают старые часы. Затылком ощущаю, как кот неслышно пробирается к любимому дивану… Уступлю. Сейчас он уляжется, я подойду и, зажгу маленькую настенную лампу. Кажется, ему так уютнее спать. Сегодня его ночь.

В книжках строчки стоят на месте, сколько не мусоль страницу, дальше пары абзацев не уйдёшь…

Пусть будет интернетская жвачка. Светящийся экран на столе у приоткрытого окна. Клики чуть скользких кнопок, шорох листьев, вдруг шелест шин. И тускловатая любимая лампа с простецким венецианским абажуром. Пыльное стекло поверх зелёного сукна… Как-то я всё очень намешал — XIX век и сегодняшний.

Там, где-то там, за соседним домом, за улицами и скверами, за эстакадой — ты. Так странно, словно срез дома, словно окна без штор, как в Голландии… Не буду подглядывать.

Стопка выложенных с полок книг. Трудно найти Хэмингуэя. Может, его и нет у меня, зачем — я и так всё помню. Нам твердили — циник, а ведь он последний истинный романтик. ХХ-ого века.

Кот сопит, закрыв лапами нос. Завтра осень. Я знаю!

Его очень сложно зовут: Чингиз-хан Васильевич Алискин.

В соседнем доме огни, жёлтые, зелёные, блёклые. И тени сквозь неопавшую черноту листвы…

Но глаза, голубые, нежные, острые — поверх всего…

Стопка книг, светящийся экран на столе, стакан хереса и бессонная ночь.

Всё пустое — я помню каждую прядь твоих волос…

Прости. Я не виноват, что так получилось.»

Мы гуляем с тобой по Москве. Екатерининский парк накрывает своими кронами. И кроны смотрят на нас миллионами глаз, миллионами судеб, прошедших мимо и не задержавшихся здесь, смотрят, присматриваются, рассматривают, колышутся от ветра, гудят крыльями взлетевших птиц, склоняются к нам низко — низко и слушают наши разговоры. А я смотрю на тебя и думаю, как это возможно?

Я смеюсь и утопаю в тех словах, что ты говоришь. Ты ими играешь, ты так небрежно играешь мной! Как ты прекрасен! Как я люблю тебя! Ты даже не понимаешь. Как сильно.

«И не смейся над моими ласковостями!

Мне, до мурашек по спине, хочется баловать тебя… Должно быть старость…

Подступает…»

И мне все равно, что ты просто играешь. Я верю тебе. Я так хочу тебе верить. Я тоже играю словами и ловлю краешек твоей улыбки.

Я дурачусь, а ты все принимаешь всерьез.

«Опять ведь не засну… Догадываешься? Я тоже.

Что же, только одно прилагательное не попало — «уютный». Совсем ни к селу, ни к городу. Оно было последним и лишним. Долго думал, да и ляпнул…

А если всерьёз, секс всегда много значил для меня.

Вернее не так.

Я очень серьёзно к нему отношусь, считая (не оригинально) одним из того немногого, что отличает нас от зверей (пардон за грубость). Нам дано не просто заботиться периодически о наследстве, но и дарить высшее наслаждение своему избраннику.

Тоньше, преданнее, глубже, восторженнее ощущать любимого, чем в сексе мы вряд — ли можем. Кроме того, секс, или, если хочешь, интимные отношения, это то немногое, что не имеет моральных границ, а значит, делает влюблённых (речь о состоянии душ) близкими на невербальном уровне… Мне кажется, что

сексуальные отношения между родственными душами, это Божий дар, и надо быть полным идиотом, чтобы не пользоваться им…

А ещё сексуальный акт сродни творческому озарению, во всяком случае, наслаждение приносит такое же, если не сильнее.

Ладно. Всё это болтовня. Теоретик хренов.

Пока нет, только догадываюсь.

Ну, вот теперь ты обо мне всё знаешь.»

И с каждой минутой этого знакомства врастаем друг в друга. Мы постоянно говорим по телефону, мы оба слушаем и смеемся, шутим, рассказываем, взахлеб, до безумия, несмотря ни на что. Мы не смотрим назад, мы не оборачиваемся, не хотим и не замечаем тех, с кем живем и кого любили до сих пор. Или не любили? Может быть, просто жили вместе? По привычке? По необходимости с кем-то жить и о ком-то заботиться?

«Я всегда считал себя неспособным проговорить по телефону больше 5-ти минут… Это было глупо, но никак не мог остановиться. Опьянел, что-ли.

…Всё пройдёт. Мы перестанем смущаться, нести чепуху и оборачиваться, украдкой и смотреть на часы, ты научишься говорить мне ласковые слова не краснея, а я не буду считать твои минуты и научусь считаться с твоей работой. И смски не буду присылать в неурочный час.

Нам очень, нам невероятно повезло, что мы встретились. Это стОит многого, если не всего. Поверь, я знаю что говорю…

Я больше не буду твердить о том, как соскучился и хочу тебя. И так всё понятно. Чего долдонить впустую. Я попробую вести себя адекватно второму уровню твоей жизни, ибо не имею права выходить на первый…

Но и ты, пожалуйста, не комплексуй, не зажимайся и не придумывай проблемы там, где их нет…

И не стесняйся меня целовать. Мне всю жизнь так этого не хватало ("…и вечный бой, покой мне только снился…"). Простишь мне эту слабость?

Целую.»

Тебе просто этого не хватало всю жизнь, а я просто люблю тебя.

Ты несешь в мою жизнь свою религию, своих богов и своих идолов, ты учишь меня им покланяться. И мне не совладать с этой религией. Мне не победить ее.

И я недолго сомневаюсь. Я даже не сомневаюсь совсем. Я просто смотрю на тебя и понимаю, что я тоже этого хочу. Хочу.

«Ты сейчас совещаешься. А вечером, вечером будут мерцающий компьютер, полумрак кабинета и кот у ног. И бессонница. Куда от нее? Может быть, лучше пусть я тебе сегодня приснюсь? Во сне я точно не буду язвить. Я буду любой. Какой ты захочешь. Это ведь твой сон.

Обнимаю. Я.»

«Приснись!

Приснись!

Приснись!

А я — тебе… Свернусь калачиком у ног, и… буду любым в твоём сне…»