Строгий репетитор

Зофия Мельник, 2022

– С самого первого дня, как я увидела тебя в доме пани Фелиции такого хорошенького, такого наглого, ленивого, скверного мальчишку… С самого первого дня, ты не давал мне покоя! Дошло до того, что я подглядывала за тобой, когда ты мылся в душе и занимался онанизмом. А знаешь, Марек, что было обиднее всего? Ты вовсе не обращал на меня внимания, словно я была не человеком, а какой-то вещью в доме. Больше всего на свете мне хотелось высечь тебя розгами, исхлестать до крови, чтобы ты вертелся на скамье и взвизгивал, как поросенок. Да я с ума от этого сходила! – стонет Алиша и сжимает голову руками. – Вот как я поступлю. Я заберу тебя на свой остров. Ты будешь работать на плантации, жить в темнице и есть как пес из миски. Я стану забавляться с тобой, я выдумаю тысячу унизительных пыток. Ты будешь вылизывать мне пятки. Я поставлю на тебя тавро, как ставят клеймо на скот. Я хочу вдоволь наиграться с тобой, хочу, чтобы ты до смерти мне надоел!BDSM, ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ, МИСТИКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Старый двухэтажный дом, где живет Ольга Майер с племянником Теофилом стоит на Волхонской улице, на самом отшибе. Возле дома есть небольшой запущенный садик, где из талого осевшего снега торчат кривые яблоньки и голые черные кусты. За садиком начинается пустырь, на пустыре стоят сколоченные из чего попало сараи, а между этих сараев бегают и брешут беспризорные собаки, а за пустырем тянутся железнодорожные пути. На одном из путей стоит бесконечный товарный состав из цистерн и крытых вагонов. Неподалеку от дома пани Майер находится железнодорожная станция. Мареку пришлось потратиться на билет и проехать три остановки на электричке от центрального вокзала.

— Честно сказать, пан Дембицкий, я ожидала, что вы будете… Ну, постарше немного, — замечает пани Майер.

В её голосе Мареку слышится сомнение.

Ольга Майер — невысокая склонная к полноте женщина, миловидная и улыбчивая. Её каштановые волосы завиты мелкими кудряшками. Маленькие быстрые глазки пани Майер подведены черной тушью. Она сидит на краешке дивана с прямой спиной, чинно сложив на коленях маленькие ручки. На пани Майер длинная клетчатая юбка и черный джемпер с воротом.

— Положим, мне двадцать семь, — говорит Марек, — просто я слежу за собой и занимаюсь спортом.

Марек бессовестно лжет. Во-первых, ему двадцать три, а во-вторых, никаким спортом он не занимается и любит поваляться в кровати до полудня. Он не очень высок, но хорошо сложен. Марек не позволяет себе ходить с длинными волосами, как это модно у нынешней молодежи. Марек всегда аккуратно подстрижен, а еще, чтобы выглядеть постарше он отпустил усы. Он сидит на стуле с высокой спинкой напротив Ольги Майер в старом, но еще вполне пристойно выглядящем черном костюме и белой в голубую полоску рубашке.

— Я окончил факультет журналистики Варшавского университета, — снова врет Марек, на самом деле его отчислили с первого курса. — А после заочно учился на историческом и юридическом факультетах. У меня довольно обширная практика в Варшаве, пани Майер. И не так много свободного времени, как бы мне того хотелось.

Пани Майер вздыхает. Её острые черные глазки недоверчиво разглядывают Марека — его ношенный костюм, эти его нелепые усики и старательно расчесанные на косой пробор темно-карие волосы.

— Пани Майер непременно нужно дожать, — говорит сам себе Марек. — Иначе обратно мне придется идти пешком, потому что денег на билет уже не хватит. Просто ума не приложу, куда же деваются злотые! Я вроде что-то зарабатываю, хожу по ученикам каждый день, а в кармане все время пусто!

— Сейчас, скажу я вам, очень непросто найти приличного репетитора, — замечает Марек. — Знали бы вы, сколько в Варшаве развелось проходимцев… Вы, помнится, говорили по телефону, что репетитор нужен для вашего племянника? А какой предмет? История? Математика? У меня почему-то не отмечено в ежедневнике…

— Все верно, — соглашается Ольга Майер. — Речь идет о моем племяннике, Теофиле.

Марек внимательно с серьезным и немного печальным лицом слушает тетушку, боясь ненароком спугнуть.

На обтянутом коричневой рогожкой диване подле пани Майер лежат перевязанные ленточкой длинные гладкие прутья, срезанные, вероятно, с куста ивы в садике под окном. Поверх прутьев лежит старый номер газеты «Вечерняя Варшава». В этой газете в разделе объявления на последней странице каждые две недели Марек размещает короткий рекламный текст. Это объявление составил для Марека его приятель Игнаций. И сейчас Мареку живо вспоминается тот зимний вечер в кафе «Сорока» на Банковской площади. Стоял небывалый для Варшавы мороз, и черные широкие окна кафе покрылись сказочными ледяными узорами, и сквозь заиндевевшие стекла едва была видна черная площадь с трамвайными путями и матовые мерцающие в ледяной мгле белые шары фонарей.

Они с Игнацием стоят за столиком возле окна и пьют, обжигаясь и пытаясь немного согреться, крепкий горячий чай из стаканов с подстаканниками. Одутловатое щекастое лицо Игнация, похожее на крысиную мордочку, зарумянилось в натопленном помещении кафе.

— Пиши так, — говорил Игнаций, удерживая обеими руками горячий подстаканник. — Строгий репетитор…

— Почему «строгий»? — удивляется Марек. — Наверное, будет лучше написать «репетитор со стажем» или, скажем…

Игнаций хихикает и дует на чай.

— Дурак, я тебя озолочу, — обещает Игнаций. — Пиши — СТРОГИЙ РЕПЕТИТОР. Это будет заголовок объявления, все буквы заглавные, чтобы сразу бросалось в глаза…

А потом всякая ерунда, ну, что обычно пишут в таких случаях. Напиши, что ты закончил факультет журналистики в Варшавском университете…

— Но меня вышибли в первого курса. Я тебе же тебе рассказывал.

— Ты хочешь заработать на кусок хлеба с маслом?

Марек тяжело вздыхает.

— Так, еще напиши, что учился на каких-нибудь курсах, это не помешает. Дальше… Репетитор со стажем более пяти… Нет, не пойдет, уж больно ты молодо выглядишь. Напишем «более трех лет»… Устраню пробелы в знаниях, подготовлю к экзаменам. Для ленивых и невнимательных учащихся, студентов и всех, кому нужна дополнительная мотивация для решения жизненных проблем. Так… История, математика и, что у тебя там еще в списке… Проверенный временем педагогический метод, коррекция поведения, флагелляция… Не слишком ли прозрачно? — спрашивает сам себя Игнаций и сам себе отвечает. — Да нет, пожалуй, в самый раз! Вот увидишь, у тебя еще телефон оборвут!

Маленькие глазки Игнация поблескивают, он ухает, словно филин, и прихлебывает чай из стакана.

Марек послушно записывает черновой текст рекламного объявления в свой ежедневник.

— А что такое флагелляция? — спрашивает он Игнация.

Признаться, Марек думал, что толку от объявления не будет, что он просто выбросил на ветер последние деньги. Но он ошибся, а прав оказался Игнаций. Нет, телефон в квартире у пани Сольски, где Марек снимал комнату, не оборвали, но по объявлению стали регулярно звонить. Сперва Марек терялся, но понемногу разобрался, что к чему, постригся и отпустил усы. Зачастую услуги, которые Марек оказывал никак не были связаны с учебными дисциплинами, речь все больше шла о «флагелляции и коррекции поведения».

— Должна сказать сразу, Теофил учится весьма прилежно, — рассказывает пани Майер, глядя с улыбкой мимо Марека за окно. — Племянник успевает по всем предметам, и нужды подтягивать его нет. Дело в другом, в этом году у Теофила появилась дурная привычка. Пан Дембицкий, мой племянник стал заниматься рукоблудием. Это гадко и в конце концов, неприлично! И еще, я читала в одном журнале, что с медицинской точки зрения это вредно. Я боюсь, пан Дембицкий, что это скверно скажется на общем развитии мальчика. Теофил часто закрывается в ванной, а бывает, если я не постучав захожу к нему комнату… Ну, вы меня понимаете? — спрашивает с тревогой Ольга Майер, и Марек замечает, как щечки пани становятся розовыми от смущения.

— Сколько вашему племяннику лет?

— Уже семнадцать, — вздыхает тетушка. — Пан Дембицкий, я так надеюсь, что вы отучите Теофила от этой гадкой привычки! Скажите, хорошая выволочка заставит его образумиться?

. — Обычно это помогает, — говорит Марек с апломбом. — Вы даже не представляете, пани Майер, сколько в моей практике было похожих случаев! Кстати, а вы сами пробовали наказывать молодого человека?

— Ах, ну конечно, конечно… — Ольга Майер всплескивает руками. — Но ведь я слабая женщина! И Теофил нисколько меня не боится. Я хотела, чтобы мальчишку наказал кто-то посторонний. И потом, мне самой жалко пороть Теофила розгами. Это довольно больно, знаете ли.

— Ваша правда, пани, — соглашается Марек.

— Я срезала в саду десяток прутьев, — говорит пани. — Посмотрите, не слишком ли толстые?

— Позвольте, — Марек поднимает со стула, берет с дивана пучок розог и развязывает черную ленту.

Выбрав длинный прут, он несколько раз стегает им по воздуху.

— Розги обычно замачивают в соленой воде. Прутья довольно ломкие, тем более сейчас, в конце зимы.

Пани Майер хмурится.

— Почему в соленой?

— Во-первых, так прутья станут гибкими, а во-вторых, соль прекрасный антисептик. При сильной порке розги рассекают кожу, и эти ранки могут воспалиться.

— Ох! — снова вздыхает Ольга Майер и прижимает ладони к щекам.

— Не стану вас обманывать, пани Майер, — говорит Марек, он помнит, что нужно ковать железо пока горячо. — По своему опыту скажу, что одним сеансом здесь никак не обойтись.

— Да, это я понимаю, — согласно кивает тетушка. — Что же, чудес не бывает.

— И главное помните, мы делаем это для пользы Теофила, — напоминает Марек.

— Ну конечно! — пани Майер улыбается Мареку, поправляет рукой свои завитые каштановые волосы и громко зовет племянника, — Теофил, будь добр, зайди к нам!

Не проходит и минуты, как дверь открывается, и в комнату заходит племянник Ольги Майер, Теофил. Это худощавый и сутулый молодой человек с длинными руками и падающими на глаза светлыми вьющимися волосами.

— Это пан Дембицкий, — говорит тетушка, — я полагаю, он будет регулярно нас навещать.

— Здравствуй, Теофил, — говорит Марек, разглядывая молодого человека.

— Доброе утро, пан Дембицкий.

Заметив гладкий ивовый прут в руках Марека, Теофил бледнеет и испуганно поджимает тонкие губы.

За окном в сторону центрального вокзала проезжает электричка. В снегу на пустыре там и сям видны талые проплешины с прошлогодней серой травой.

— Я рассказала пану Дембицкому о твоей скверной привычке, — говорит пани Майер, поглядывая на племянника. — Пан Дембицкий поможет тебе с этим справиться. Ты помнишь, Теофил, мы говорили с тобой на эту тему?

— Да, тетушка.

— Тогда не будем терять попусту время, — деланно смеется пани Майер, чтобы немного разрядить обстановку.

Теофил, не глядя на Марека, расстегивает рубашку, стаскивает ее с плеч и, аккуратно сложив, кладет на спинку дивана. Марек замечает, что у молодого человека дрожат руки. Теофил такой худой, что у него сквозь кожу проглядывают ребра. На безволосой впалой груди молодого человека Марек замечает россыпь веснушек. Теофил молча подходит к оклеенной зелеными в цветочек обоями стене, расстегивает пуговицы на поясе, и его растянутые на коленках брючки съезжают вниз по худым и бледным ногам. Теофил опирается руками о стену, он опускает голову вниз, и светлые волосы падают ему на глаза. На худой заднице Теофила болтаются просторные черные трусы.

— Сейчас я выколочу пыль из этих трусов, — усмехается про себя Марек.

Он снимает пиджак и вешает его на спинку стула. Расстегивает пуговицы на манжетах и подворачивает рукава. С прутом в руке он встает позади и сбоку от Теофила. Ольга Майер сидит, откинувшись на спинку дивана, и не сводит с племянника глаз. Пани Майер заметно волнуется и мнет в руках батистовый платок с вышивкой.

Примеряясь, Марек не сильно хлопает кончиком прута по ягодицам Теофила. Стоящий у стены молодой человек испуганно дергается, словно его ударило током.

Марек оглядывает на пани Майер.

— Да, да, пан Дембицкий, я прошу вас, начинайте уже! — просит его тетушка.

Марек пожимает плечами. Он размахивается и стегает Теофила длинным прутом.

Прут громко хлопает по черным трусам и обжигает кожу.

— У-у-у-у-у… — мычит Теофил.

Молодой человек переступает с ноги на ногу и принимается растирать рукой ягодицы.

— Руки держи на стене, — говорит ему Марек строго.

Теофил испуганно косит глазом на Марека, но послушно кладет руку на стену. Марек снова стегает его прутом. Он бьет Теофила едва ли не со всей силы. Про себя Марек решил, что выпорет мальчишку так больно, чтобы тот непременно разревелся. Дело, наверное, в том, что Теофил немного напоминает ему Адама, Адам тоже худой, длинный, и у него отросшие светлые волосы. А Адама с недавних пор Марек не терпеть не может.

— Каждый зарабатывает себе на жизнь, как может, — думает про себя Марек. — А жизнь в Варшаве стоит недешево. Нет, пожалуй, это не самое плохое занятие! И потом бывают такие случаи… Скажем, весьма забавные случаи, да…

Прут тонко и страшно свистит в воздухе. Теофил вертится возле стены, его влажные от пота ладони скользят по обоям. Он не может терпеть жгучую боль от удара прутом и то и дело вскрикивает высоким, как у девчонки голосом. Его лицо раскраснелось, на висках поблескивают капли пота.

Довольно скоро прут ломается у Марека в руке.

— В другой раз я обязательно замочу их в соленой воде, как вы и советовали, — говорит пани Майер.

— Тетушка, ну пожалуйста, я вас прошу… — голос у Теофила дрожит. — Довольно уже!

Ольга Майер хмурится и качает головой.

— Теофил, прояви хоть немного мужества! Мне за тебя стыдно!

— Сколько раз я сам оказывался на месте Теофила, — думает про себя Марек, — и не сосчитаешь! Помнится, меня частенько наказывала пани Фелиция, да и не только она… А теперь я сам стою с прутом в руке. Что же, так устроена жизнь.

Из пучка прутьев он нарочно выбирает розгу потолще. Марек не торопясь стегает Теофила, выколачивая пыль из черных матерчатых трусов и слышит, как всхлипывает молодой человек.

— Да, розги, брат, это такое дело, — негромко замечает Марек. — Они так жгутся, никакого сладу с ними нет.

На полных губках Ольги Майер играет задумчивая улыбка. Она кивает головой в такт хлестким ударам прута.

— Так… — говорит тетушка. — Так…

Потом она спрашивает Марека, словно о чем-то вспомнив.

— А скажите, пан Дембицкий, наверное, бывает, что коррекция поведения требуется не только подросткам, но и взрослым людям?

Прут снова ломается, и Марек бросает его на пол.

— Да, так бывает. Ко мне обращаются с подобными просьбами довольно часто. Могу рассказать вам об одном случае, если есть охота слушать.

— Расскажите, пан Дембицкий, мне право, очень интересно.

Взяв новый прут Марек больно стегает Теофила по ляжкам. Молодой человек взвизгивает и приседает возле стены.

— Наверное, с месяц тому назад ко мне обратился за помощью один пан. Его супруга, к слову сказать, просто чудесная женщина — образованная, светская, да и красавица, каких поискать… Так вот, эта пани превратилась в законченного шопоголика. Вы знаете, кто такой шопоголик?

— Увы, пришлось как-то с этим столкнуться, — отвечает Ольга Майер. — Моя двоюродная сестра, впрочем, это не важно… Да, я знаю, что такое шопоголик. Это когда у человека появляется маниакальная страсть к покупкам. При этом сами вещи не имеют большого значения, важен процесс. Кажется, это еще называется ониомания.

— Да, пан так мне все и объяснил. Если его супруга принималась ходить по магазинчикам и лавкам, то уже не могла остановиться. Она покупала буквально всё подряд. Спускала все наличные деньги, а после принималась покупать в долг и оставлять расписки. Ну понятно, скандал, потом снова скандал. Пани клянется супругу, что никогда в жизни такого больше не случится, что она сама не знает, что на нее нашло… А через пару дней все повторяется, как в дурном сне. Она делает чудовищные долги! Брак начинает трещать по швам. Супруги обращаются к одному известному доктору, и тот популярно объясняет им про эту самую ониоманию. Но помочь супругам доктор никак не может!

Прут тонко свистит и хлещет по черным трусам.

— Пан Дембицкий, пожалуйста, довольно! — умоляет Теофил. — Тетушка, я вам обещаю, я больше никогда не стану этого делать!

— Теофил, не мешай нам разговаривать! — одергивает племянника пани Майер и снова обращается к Мареку. — Это совершенно удивительная история, пан Дембицкий! И что же потом?

— А потом пани попадается на глаза мое объявление в «Вечерней Варшаве». Она готова на все что угодно, только бы избавиться от этого своего безумия. Супруг звонит мне, и мы обо всем договариваемся. Он человек обстоятельный, серьезный и сразу заказывает несколько ротанговых тростей для порки. Ну, вы знаете, такие используют в английских школах.

— Ох! — вздыхает пани Майер, она заметно смущена историей, которую рассказал ей Марек, сидит на диване и обмахивается батистовым платочком.

Справившись с волнением, Ольга Майер говорит Мареку,

— А ведь я не просто так вас расспрашивала, пан Дембицкий. Дело в том, что одной моей подруге может понадобиться ваша помощь. Вы не будете против, если в следующий раз она заглянет ко мне в гости и посмотрит, как вы управляетесь с розгами?

— Нет, нисколько.

Прут тонко свистит в воздухе, с треском хлопает по черной ткани трусов и обжигает исхлестанные ягодицы Теофила.

— Ну вот, и этот сломался, — жалуется Марек.

За окном проходит еще одна электричка, на этот раз прочь из Варшавы.