Дама без изюма / Кое-где

Зосима Тилль, 2018

Если когда-то вы увидите человека, идущего в разных ботинках, бормочущего под нос, ведущего на поводке желтую обезьяну, от которого не добиться четкого ответа – лишь веселые и не очень цитаты, который знает язык жестов, знайте – это Зосима Тилль. Не бойтесь, он не кусается. Только очень хочет спать и есть. Потому что дни и ночи напролет пишет. Накормите его и постелите в уголке своей души, а когда он проснется, дайте ему перо и чернила. И наблюдайте за чудом. Читайте книги, остальное всё – ЕЛЕвидение. Да, и не забудьте погладить себя по голове и поставить рядом кофейник и блюдо с вкусняшками.

Дама без изюма

Женщина — не Галатея. Она прекрасна такой, какова она уже есть. Но самое большое заблуждение — думать в отношении женских поступков: «Она — взрослая девочка. Она знает, что делает. Если что, то сама разгребёт». Хрен там пел! Думать, как разгребать, сто процентов придётся тебе, Пигмалион. Женщина — не Галатея. Если ты когда-нибудь надумаешь менять её под себя, купи лучше резиновую куклу в магазине взрослых игрушек. С тебя же толка будет больше.

Часть первая. Коллапс

На часах было полвторого ночи. Наступил вторник. Кира сидела на кухне в гордом одиночестве, уничтожала семечки и готовила речь. Завтра, а точнее уже сегодняшним утром ей было необходимо ехать в деканат… Женька, зараза, с начала семестра ни разу в универе так и не появилась! Справку ей Кира уже обеспечила, к деканше на свидание слёзно напросилась, придётся вымаливать возможность закончить год. Женьке-то в мае рожать. Дура. Думает, второй ребенок удержит её гулящего мужа… Не муж, так — одно название. Ни работы, ни желания семью созидать. Узнав о второй беременности, кричал: «Делай аборт!» Ему и первый-то ребёнок не особо нужен был, а она ради него от родителей отказалась!

«Ну ладно, я чужая тётка, но родного отца, жизнь на неё положившего, зачем так обидела? — с горечью думала Кира. — А теперь снова я поеду унижаться. И это при её праздно живущей мамаше!» В деканате к Кире относились с уважением, в глаза говоря, что такую мачеху, как она, они видят впервые, а Женька ей год назад говна полные ведра поставила и направление указала…

Без пятнадцати три. Нужные слова никак не приходят. Только два — наперекор и вопреки. «К дождю что ли? — усмехнулась про себя Кира. — Так, вроде, сегодня не четверг…» Она своей пятой точкой ощущала, как её сорокадвухлетнее тело за крайние пять с небольшим лет устало и вымоталось. Много чего за это время произошло. Сменила страну, вышла замуж (за любимого человека, немаловажно!), приняла его дочерей, которых он поднимал в одиночку… Последний звонок младшей падчерицы, ЕГЭ, выпускной, поступление в универ, свадьба старшей…

Беременность младшей на втором курсе, позалётная свадьба, в лёгкой форме инфаркт, инсульт… А теперь она сидела ночью на кухне и в гордом одиночестве уничтожала семечки. Задним умом Кира понимала, что устала не по-человечески, тем более и её задний ум уже долгое время, как оставался невостребованным, а мозг, наверное, точно к дождю, в сотый раз пульсировал этими «наперекор» и «вопреки».

Ещё и этот давно замышлявшийся, но всё равно такой внезапный переезд на заработки в столицу. Кира неимоверными усилиями нашла этого работодателя через Интернет, полгода убеждала электропочтой его в том, что на этой позиции ему необходима именно она. Московская зарплата позволила бы им с мужем собрать на ипотеку для старшей. Выплачивать взносы они бы смогли уже и на свои провинциальные доходы, но с первым взносом без помощи Златоглавой было никак. Слава Богу, что младшая к мужу съехала. Одной головной болью меньше. Женька выскочила замуж, наплевав на все родительские протесты, что, по-принятому, сначала жизнь нужно устроить старшей, а потом уже и её очередь подойдёт. Иначе не видать Тоське семейного счастья аки собственных ушей. Но не послушалась. Чего б не жить себе спокойно гражданским браком, ан нет — как специально: залетела и выскочила. «Наперекор» и «вопреки».

Пять минут четвёртого. И всё-таки не зря она на протяжении последнего полугода ежедневно забрасывала работодателя сообщениями. Убедила. Да ещё как! Не даром ей все вокруг говорили, что дар убеждения — это единственное, чем она владеет в совершенстве. Будущий шеф даже предложил ей за счёт фирмы снять «однушку». Не место в общежитии, не койко-место, не комнату в коммуналке, а целую однокомнатную квартиру. Пусть и в Саларьево, на самой конечной станции метро, в районе, построенном между недеактивированным помоечным полигоном и заводом по производству рентгеновских аппаратов. На одном из сайтов она вычитала, что происхождение названия «Саларьево» то ли в шутку, то ли всерьез связывали с английским «сэлэри пипл» — зарплатные люди, ведь только там такие, как Кира, работающие только на работе и получающие в кассе только зарплату, могли позволить себе снять или попробовать купить более-менее сносное жильё. «Наперекор» и «вопреки». И жить, не особенно задумываясь об экологии и завтрашнем дне. А Кире в этом плане задумываться было над чем: незадолго до отъезда врачи стали подозревать у неё онкологию по женской части. По крайней мере, результаты последней маммографии давали для этого поводы.

Четыре. Пора уже и спать ложиться. Да и семечки закончились. Завтра с утра к Женьке в деканат, потом скоренько собраться и уже вечером на вокзал. Хотя какой уже спать? Вставать через пару часов, всё равно выспаться не получится. Да и чувство, что она полгода замышляла и готовила себе побег, нарастало, а все слова о благих намерениях представлялись уже только бордельной ширмой.

Положа руку на сердце, она действительно сбегала. Сбегала от мужа, от семьи, от ощущения того, что все они за эти совместные годы так и не смогли прорасти друг в друга, что её энная попытка создать хотя бы иллюзию домашнего очага в очередной раз была проткнута вездесущим носом астрального Буратино, воплощением которого была она сама. «Нет, так можно чёрт знает до чего додуматься. Всё, Кира, пора спать!» — громко про себя сказала она. «Порой я сама не понимаю собственных мыслей, но я же ведь не самонадеянна — знаю, что мне их позже объяснят другие. Так что в койку! Наперекор и вопреки…»

На часах было двадцать минут пятого. Кира погасила свет, наощупь тихонько прошмыгнула в спальню и тихонько, чтобы не разбудить мирно похрапывающего мужа, юркнула под одеяло на своей половине двуспальной кровати. За окном в предрассветной мгле вступало в права наперекор и вопреки наступившее этой ночью никому пока ещё не ведомое завтра.

День перед отъездом прошёл в скоропостижных заботах и хлопотах, к вечеру деканша была умолена, судьба беременной Женьки на ближайшую перспективу предрешена, «тревожный чемоданчик» собран, а все ценные указания розданы. Проскочив стадию «долгих проводов — лишних слёз», Кира в начале одиннадцатого загрузилась в вагон проходящего поезда и отправилась по своему прямому назначению — в столицу. Поезд прибывал в Златоглавую ранним утром, и у неё впереди, чтобы попробовать как следует выспаться, была сжатая в одну ночь вселенная.

«До Москвы полчаса. Санитарная зона. Туалеты закрываются», — спозаранку разбудил её скриплый голос пожилой проводницы, и Кира, собравшись-только-подпоясавшись, спустя двадцать минут с момента пробуждения, уже стояла в очереди на выход в тамбуре вагона, прибывающего на перрон Курского вокзала.

Во всей сопутствовавшей её отъезду беготне она напрочь забыла, какова она — столица. Ещё в конце «лихих девяностых» она единожды уже приезжала сюда на заработки и бесповоротного влюбилась в этот мир случайных столкновений и отчуждённости, где всегда можно было спрятаться, оставаясь при этом у всех на виду. Столица могла скрыть всё — боль, отчаяние, радость, счастье. Не в сейф с кодовым замком, не под плащ иллюзиониста и даже не под покров ночи. Она просто стирала весь предшествовавший ей мир. В глобальном масштабе. А сама, при этом, состояла из случайного и кратковременного проникновения друг в друга многих вселенных, наперекор и вопреки снующих в броуновском движении своих хаотичных устремлений.

Немногим более чем через час, преодолев сутолоку метро и с трудом втиснувшись в показавшийся ей пафосным автобус, Кира стояла перед одной из массово размноженных на строительном копире современных геометрических «монолиток» в уготовленном ей работодателем Саларьеве. От самого дома неуловимо веяло чем-то родным и знакомым. Будто никуда она и не уезжала. Несмотря на всю дизайнерскую мишуру, было в нём что-то от кондового «совка». И, как смогла Кира убедиться чуть позже, в этом «гипермуравейнике ангарного типа», как для себя она окрестила этот шедевр архитектуры, все жили одной дружной семьёй. Особенно соседи по стояку. Действительно, зачем нужно спускаться или подниматься на этаж или выходить на лестничную клетку, когда можно было просто громко разговаривать? Слышимость была отменной. Мужчины спокойно могли за утренним бритьём обсуждать вчерашний футбольный матч, женщины за мытьём посуды делиться советами по приготовлению яблочного штруделя или рыбы «по-польски».

Всю первую неделю Кира совершенно не ощущала себя маленькой частью большого саларьевского коллектива. Не потому, что не знала рецептов, знала она их предостаточно. Да и съёмная квартирка с балконом располагалась на «высоком» первом этаже, и каждый мимо проходящий считал своим долгом подпрыгнуть, но ознакомиться с её скромным бытом. Благо держать окна постоянно зашторенными Кира к той поре ещё не научилась. Было просто тихо и спокойно. Но не долго. Как-то ночью её разбудил шум, доносившийся из квартиры справа. Судя по звуку, по полу ехал чемодан на колесиках. Кира даже приблизительно начертила себе в голове траекторию его передвижения. За стенкой весело заговорили Он и Она, и, судя по частоте упоминания слова «море», пара только что вернулись из отпуска. Это была Кирина последняя спокойная ночь.

До самого утра «отпускники», как по часам, предавалась плотским утехам. Нет, не сказать, чтобы Кира была ханжой или противницей демографического взрыва. Напротив, выполнять планы партии и правительства она считала важным и где-то даже необходимым. Уперев бессонный взгляд в потолок, Кира контролировала сопровождавшийся характерными звуками бурный процесс, под конец ночи, ощущая себя секретарем-стенографисткой соседских оргазмов.

Время шло. Кира целыми днями моталась по столице, собирая необходимые для выхода на работу документы, коих было превеликое множество, а ночами… Ночами, вместо овец, «конспектировала» перформансы соседей. Третьего, к примеру, они на полчаса опоздали с началом первого акта. Четвёртого — внезапно начали на двадцать минут раньше первого звонка, а пятого… Пятого Он рычал, Она кричала, а кровать об пол стучала. Причём из графика выбились вновь и угомониться никак не могли. Ближе к середине действа рычания прекратилось, а крики усилились. «Может Она Его того? Сегодня почти два часа уже как…», — грешным делом подумала Кира. Ей безудержно хотелось спать, а спать безудержно хотел её. «Я не могу под вас подстраиваться. Либо увольняйте из стенографисток, либо будем утверждать ваше расписание, милые мои! График — есть график. Что же вы его нарушаете? Так дело не пойдёт!» — крикнула Кира в стену и вышла подышать на балкон. Ко всему прочему оказалось, что окна у «кроликов» были открыты настежь, а межбалконной перегородки придумавшим балконы на первом этаже «гейнием» архитектуры предусмотрено не было. Кира впервые за свои сорок два года почувствовала себя вуайеристкой, и ей, почему-то, от этого стало стыдно.

Не смотря на окружавшую липкую духоту, она наглухо закрыла балконную дверь и вновь легла под одеяло.

«Интересно, мне стало стыдно из-за того, что я невольно подглядела или из-за того, что подглядела впервые за сорок два года?» — думала Кира, пытаясь провалиться в дрёму. Но минут через пятнадцать смена резины в соседском пит-стопе закончилась, и разделявшую её с соседями стенку сотряс очередной львиный рык. «Ну всё, мои дорогие, я больше так не могу, я выхожу на тропу войны!», — не настолько громко, чтобы её услышали соседи, но достаточно для того, чтобы продемонстрировать себе свой воинственный дух сказала Кира и направилась к холодильнику. Достав из морозилки домашнюю колбасу, она решительно включила плиту. Когда сковорода с ароматно пахнущим жаренными семечками подсолнечным маслом должным образом разогрелась, Кира начала кулинарить, предварительно обжарив на ней лук и болгарский перец, и затем присовокупив к ним «улитку» перетянутой жгутом купатины. «М-м-м! Запах — обалдеть!» — похвалила она сама себя и прошла со сковородой в комнату. Рык из-за стены не утихал. «Работает, трудяжка моя», — с завидущей улыбкой констатировала Кира и, прихватив по ходу вентилятор, вынесла ношу на балкон, поставила на тумбу, открыла крышку, включила «ветер» и направила неподвижную струю воздуха аккурат на вкуснятину. Села и стала ждать. И… Ура! Тактика и стратегия победили животную страсть! Не прошло и пяти минут, как всё стихло.

«А давай пожрём?» — впервые за последние пару часов заговорил Он. «Фух… Живой! Уважаемый, ну что за лексикон? Цыц! Где Ваши манеры? Вы же надысь рычали аки лев! Вы же ж царь!», — торжествующе пронеслось в голове Киры. На кухне противника началось движение. Едва различимый мужской бас вплетался в звук периодически стучащей по тарелке ложки. «Кушай, дорогой! Приятного аппетита! Ты думал, что «впихнуть невпихуемое» — это про анальный секс? Ты просто ещё не пробовал поставить в холодильник все кастрюли с наготовленным за выходные на неделю вперёд… А я пока посплю. Надеюсь, после раннего завтрака ты не пойдёшь на энный круг. Ох, хоть бы Она Его поплотнее накормила…», — самодовольно, зевая, подумала Кира, потихоньку проваливаясь в предрассветную дремоту. В уже наступившем завтра ей предстоял коллапс в виде самого страшного для неё, финального обследования, результатов которого Кира боялась по-настоящему. Ей, как воздух, необходимо было выспаться, чтобы заставить себя вечером поехать на маммографию в полном психическом и физиологическом всеоружии. Наперекор и вопреки. В первую очередь, себе.

Отвоёванный кулинарной диверсией непродолжительный сон прервало наступившее, как ему и полагалось, утро — будильник, кофе, сборы, язык своему отражению в зеркале перед выходом, интимность в автобусе, а потом и в метро с такими же, как она, спящими на ходу пассажирами. После недолгих уговоров работодатель вошёл в её положение и, пока не соберутся все необходимые бумажки, устроил Кире оплачиваемую стажировку.

Офис в бизнес-центре. Становящийся привычным ритм рабочей канители. Всё как у людей. Обеденный перерыв начался обыденно. Кира установила в мессенджере статус «Не беспокоить», быстро оделась и вышла на улицу. Столовка располагалась, по московским меркам, недалеко — пройти квартал в несколько домов, завернуть за угол, перейти дорогу, осилить ещё метров триста и спуститься в небольшой полуподвал, где вечно пахло борщом, компотом из сухофруктов и ещё чем-то с детства знакомым, а потому и волнующе пряным.

Не торопясь дойдя до угла, Кира завернула, сделала шаг и замерла от дикой боли, пронзившей, подобно стреле, всё её тело. Она замерла и, немного отойдя от вызванного приступом внезапного замешательства, осилила ещё один шаг. Очередная волна дикой боли разлилась по её телу. Кира вскрикнула… В голове, словно перепуганные птицы, заметались мысли… Что происходит? Попытавшись сделать ещё несколько шагов и оказавшись ровно посередине улицы, Кира упала на колени. Почему такая боль? Кира, не сдерживая себя, начала кричать в голос. Она пыталась отползти куда-нибудь в сторону, но тело её не слушалось, ноги, как резиновые, подгибались, а все остатки сил забирал крик…

Вскоре на её по-звериному неистовый грай панического ужаса начали собираться немногочисленные прохожие. Кто-то призывал окружающих помочь ей встать, кто-то телефонировал в «Скорую», но сдвинуть Киру с места никто так и не осмелился. То ли от её истошного крика, то ли в силу собственной дряхлости, на дорогу метрах в двадцати от Киры с треском рухнула старая толстая ветвь и тут же перегородила проезжую часть. Начала собираться пробка. Остановившие железных коней водители в большинстве оставались в своих блестящих автомобилях. Самые торопливые вылезали наружу и пытались убрать препятствие с дороги, но, несмотря на кажущуюся трухлявость, коряга была полновесной и оказалась автовладельцам не по силам.

В центре дороги на корточках сидела Кира и кричала. За ней в долгую вереницу начали выстраиваться машины, и нервные водители, кто бибиканием, а кто и отборной руганью из окошка, выказывали своё резко негативное отношение к ней в частности и всему вокруг происходящему в целом. Внезапно Кира прекратила кричать и её стошнило прямо на асфальт. Она с трудом встала, медленно повернулась и начала, размахивая руками, кричать, чтобы все включали задний ход. Автовладельцы, думая, что имеют дело с больной на всю голову, и не зная, чего ещё от неё можно было ожидать, начали потихоньку пятить своих железных коней. Внезапно Кира остановилась, зажмурилась и, вскинув в стороны руки, развернулась на сто восемьдесят градусов. Когда она вновь открыла глаза, дорога от кончиков её туфель и до поваленной ветки была абсолютно пуста. Не обнаружив в непосредственной близости от себя ни людей, ни машин, Кира безвольно упала в обморок…

То, что случилось после, заставило замолчать всех. Внезапно стихли птицы, и в наступившей тишине начал нарастать гул… С каждой секундой он становился сильнее и сильнее, неумолимо перерождаясь в рокот. По центру пустого участка дороги начал проседать асфальт. Сначала по нему поползли трещины, куски дорожного покрытия начали постепенно откалываться и гулко ухать куда-то вниз… В какой-то момент весь пятачок отчуждения вздыбился, рокот перерос в грохот, и поднялся столб пыли, после чего всё так же внезапно стихло. Когда осела пыль, перед глазами всех присутствующих прямо на дороге бездной зиял провал.

Он был абсолютно круглой формы. Один его край заканчивался у повалившейся на дорогу ветви, другой — у того самого места, куда на асфальт не так давно стошнило Киру. Внезапно зачирикали воробьи и прочие мелкие птахи. Какой-то мужик, собравшись с духом, первым осмелился подойти к идеально ровным краям разверзшейся в самом центре Москвы бездны и заглянул ей «в лицо». Она уходила куда-то далеко вниз, дна не просматривалось. Он подобрал кусок валявшегося неподалёку асфальта и бросил его вниз в надежде услышать звук, произведенный его падением, но ответом ему была тишина…

Наконец-то подъехала кем-то вызванная ранее «Скорая», а за ней и спасатели. Во всеобщей сутолоке началась суета. Понаехали телевизионщики, подтянувшаяся последней полиция начала выставлять оцепление. Кто-то на камеру сбивчиво рассказывал свою версию произошедшего, кто-то пытался просочиться через кордон, чтобы увидеть всё своими глазами. Коммунальщики, расстелив простыни схем, пытались предположить, какие городские коммуникации и где гипотетически могли быть повреждены в результате коллапса.

В сутолоке никто и не заметил, как Кира потихоньку встала с асфальта, отряхнулась и тихонько переместилась за угол дома. Там она прислонилась к теплой, нагретой солнцем стене и вздохнула. Боль, которая с таким криком рвалась из неё, прошла, оставив ощущение полного бессилия. Кира вздохнула ещё раз и вернулась на работу. Наперекор и вопреки. Вечером её ждал визит в клинику, который мог в корне перевернуть её и без того, положа руку на сердце, не очень складную жизнь.

Спустя неделю она стояла в центре зала на «Киевской» и жадно вздыхала воздух царства рельсов и скорости. В результате финального обследования врачи с удивлением обнаружили, что от Кириной опухоли, которую диагностировали у неё в родном городе незадолго до отъезда в столицу, не осталось и следа. Разведя руками, признали: «Да, такое редко, но бывает».

Кира же рассматривала мозаичные панно станции метрополитена и потихоньку становилась частью столичного мира, представляя себе вселенные. Вот мимо неё пронеслась одна из них, с запахом дорогого парфюма. «Хм, странно. Что она тут делает? Её место там — в красивых машинах на столичных развязках». Вот медленно продефилировала вселенная, приятно пахнущая яблочным штруделем и заварным кофе. «Хотя нет — штрудель, скорее всего, с повидлом, а кофе из автомата».

Кира была уверена, что её чудесное выздоровление и провал были каким-то образом связаны. Болезнь ли вышла из Киры, взломав асфальт и уйдя в землю, или провал своим появлением поглотил и вобрал её в себя, никто так и не узнал. А тем временем мимо весело проскакала вселенная «Мам, а мам!», всё ещё нежно пахнущая молоком. Где-то там коммунальные службы пытались ликвидировать провал, ученые до хрипоты спорили о его причинах во всевозможных ток-шоу и выпусках вечерних новостей. А Кира? Кира просто давно любила это занятие — стоять, вдыхать вселенные и фантазировать. Одни собирают марки, другие — монеты, третьи — пивные бокалы, она же собирала вселенные. Шумиха была долгой и, казалось бы, всё вставало на свои рельсы, но то, что случилось чуть позже, никак не вписывалось в канву даже её излюбленного хобби.

Внезапно шум метро стих. Даже не стих, а, как послушная собака, опустился на пол. Вселенные, как испуганные голуби — порскнули в никуда, впрочем, как и появились до этого из ниоткуда. Спиной она почувствовала присутствие гораздо большей, чем все предыдущие взятые вместе, вселенной. Она была настолько близко, что можно было услышать шум вдыхаемого ею воздуха. Вселенная дышала, на удивление, ровно и ритмично. Но, что было самое странное — у неё не было запаха.

— Не поворачивайся! — слова не летели по воздуху, а сразу возникали в голове Киры, — Не поворачивайся и впредь ничему не удивляйся.

Наперекор и вопреки.

Часть вторая. Адюльтер

— Не поворачивайся! — слова не летели по воздуху, а сами, подобно мыльным пузырям, возникали и лопались в голове Киры, — Не поворачивайся и впредь ничему не удивляйся. Наперекор и вопреки.

«Не поворачивайся!..» — как на ревербераторе крутилось у неё в голове. Магия, рождавшаяся из звучания этого голоса, конечно, завораживала, но Кира всё-таки обернулась. Не из вредности, скорее наоборот — Кира хотела увидеть глаза. И она в них окунулась. И утонула в них. Это были не равнодушные и пустые озёра, а два глубоких омута, которые без слов говорили за неё и с ней.

— Ну, и как мне теперь всё тебе объяснять? Зачем повернулась? Просил же! Не время же ещё…

Со стороны могло показаться, что этот весьма импозантный мужчина зол на дурёху, стоящую посреди «Киевской». Более того, судя по тому, как они смотрели друг на друга, можно было уверенно утверждать — если не супруги, то страстные любовники точно. А стоящий у эскалатора и толкаемый бурчащими вселенными мужчина растворялся в Кире. Мир уступил место для них двоих и отошёл в сторонку. Это было удивительно новое и почему-то до сих пор остававшееся неизведанным для неё ощущение…

Хотя… Киру в жизни до сих пор удивляло многое. Грибной дождь, радуга, мороженое, глубокомысленные словоизмышления и брошенные через плечо фразочки. Да мало ли что! Вот и сейчас по дороге на работу она не удержалась. «Понимаешь, у меня такой склад ума…» — говорил кому-то в гарнитуру расхаживающий взад-вперёд мужчина. И Кира не устояла! Она вышла из очереди на автобус до метро, подошла к оратору и бесцеремонно выдернула из него один из наушников.

— Уважаемый, выдайте мне грамм пятьсот ума по накладной с Вашего склада. Или это была обычная бравада? Так тогда и произносить фразу надо по-иному.

— Женщина! Что Вы себе позволяете?! — закричал ошарашенный обладатель умных складских помещений.

— Вы не поверите — всё! Теперь я позволяю себе абсолютно всё! — воскликнула Кира в лицо директору залежей серого вещества.

И возглас этот был адресован не ему. Кира наконец-то сказала это всему миру. Теперь она свободна! Не ожидая того, она вдруг сама себя освободила. Освободила ровным счётом от всего — страхов, комплексов, обязательств и рамок.

— Сумасшедшая какая-то, — мужчина вернул наушник на место и предусмотрено отошёл подальше от освободившейся и по-своему счастливой представительницы Свободных Людей.

— Вот и я Вам говорю — полкило ума мне не повредят, — весело кинула Кира ошалевшему мужчине и в крайний момент запрыгнула в отправляющийся автобус.

Отношения Киры с мужчинами складывались очень сложно по одной причине — яркая и очень привлекательная внешность сочеталась с телом, над которым вдоволь поиздевалась неизлечимая и для многих ставшая фатальной болезнь. Красивое лицо с буквально картинными, чётко прописанными линиями и очажки «русалочьей» кожи в потаённых уголках её сливочного тела. Могла ли такая девочка-подросток мечтать о лучших парнях во дворе или в классе?! Когда в юности пришла пора влюбляться, Кира навсегда запретила себе смотреть в сторону привлекательных парней. И если её подруги крутили романы с ребятами красивыми, имеющими успех у девушек, то Кира дружила с мальчиками «попроще». Ну, как дружила? Книжками обменивались, кассеты по трехпиновому шнуру на магнитофон «Электроника-302-1» переписывала, но всё строго в пределах своей школы. Пару-тройку раз её приглашали на свидания «эти другие», но она так боялась быть осмеянной, что придумывала для них тысячу причин, чтобы в последний момент никуда не пойти. Долгими летними ночами юная Кира, в отличие от своих сверстниц, мечтала не о принце на белом коне, а о том храбреце, который соизволит принять её такой, какой она является — непохожей, отмеченной из тысяч и тысяч, при чём не самым тривиальным образом.

Но как знать: если бы не этот крап судьбы, смогла бы она научиться ставить внутреннюю красоту выше прелестей внешних? Ведь в юном возрасте все так хотят «принцев»! Однажды в период очередной экзацербации, рыдая от боли во всём теле, она в порыве сказала себе: «Раз ты такая, значит и мужчины у тебя должны быть соответствующие!» И в соответствии с тезисом о материальности мысли так с тех пор и повелось — все униженные и оскорблённые, брошенные и потерявшиеся, не совсем здоровые и обжёгшиеся стабильно плакались в её жилетку. Кира их жалела и создавала им иллюзию отношений. Мужчины отогревались в её заботе и ласке, даже замуж брали, но в итоге — в среднем года через три — не выдержав, уходили. Кто «в никуда», кто к женщинам попроще. Правда, не всегда удачно. Кто-то пытался вернуться. Кира вновь жалела их, но в жизнь свою больше не допускала. Не сказать, чтобы она была глубоко несчастна, скорее наоборот — она была счастлива дарить себя миру. И в этом саморазрушении жила уже много лет. Сколько раз за свою жизнь она, как бесхозная дворняжка, с искренней преданностью заглядывала людям в глаза и безмолвно вопрошала: «Вы не меня потеряли? Я уже взрослая — не гажу на ковёр, сама могу питаться. Вспомните — может я вам нужна?». Но вселенные проходили и проходили мимо…

Уже по дороге с работы Кира забежала в располагавшийся по пути универмаг. Было необходимо купить хоть что-то на завтраки, да и вечерами желудок тоже настойчиво напоминал ей о своём существовании. Набрав минимальный набор провианта и встав в очередь в кассу, Кира заметила забытую кем-то в магазине книжку «Десять тысяч советов тем, кто хочет завести ребёнка».

Своими детьми, не смотря на уже разменянный сороколет, Кира обзавестись как-то не успела. И, хотя приняла мужниных падчериц, как родных, женской надежды родить самой в глубине души не теряла. «Слово на букву „хорошо“ со всеми диагнозами и возрастом. В сорок два, в сорок два баба снова… курага? Ничего, и не такие рожают, и ещё не во столько. Стоит только в телевизор посмотреть!», — думала она, разглядывая набор из подгузников и баночек с детским питанием в тележке впереди стоящего молодого папаши. — «Главное, чтобы мужик был. И желательно хороший…».

Глаза снова упёрлись в сиротливо лежащее издание для молодёжи начального репродуктивного возраста. «А всё-таки интересно, что им там такого на пятьсот страниц советуют?» — взыграло в Кире детское любопытство, в чём-то схожее с давно забытым возбуждением от изучения статей популярного медицинского словаря, который её одноклассники тайком от родителей таскали в школу и под большим секретом показывали девчонкам в раздевалке спортзала во время уроков физры. «Наверное, так. Совет первый. Завязывайте с оральным сексом. Детей от этого не выходит», — начало креативить на кинутый в него походя вопрос Кирино подсознание. — «Совет второй. И с анальным тоже. Совет третий. Интернета и соцсетей это тоже касается». Кира тихонько рассмеялась собственной находчивости.

Взгляд вновь вернулся к содержимому впереди стоящей тележки. Под пачкой памперсов, внимательно приглядевшись, Кира вдруг углядела «полторашку» пива. «А вот так у нас дело уже не пойдёт!», — про себя возмутилась она, — «Жена, значит, крутись дома, корми, переодевай. А он — за „танчики“ под пивасик — и к стенке храпака на массу давить? Ну уж нет!» Кира тихонько взяла с прикассовой витрины пачку презервативов с надписью: «Светятся в темноте» и осторожно подкинула в тележку начинающего отца. Молодой человек, ритмично кивая, чему-то внимал в наушниках и увлеченно пялился в экран мобильного телефона. «Пусть жена порадуется! — ехидно подумала Кира, убедившись, что парень не заметил «вброса» и полностью оплатил чек по корзине. — Всё какое-никакое, а развлечение бедной девушке! Главное, чтобы она его из дома не выгнала. А то оставит ещё дитятю без отца под горячую руку…»

Кира выложила на ленту скромное содержимое своей корзины, расплатилась кредитной картой и, довольная, двинулась из магазина в направлении дома. Как принято говорить в подобных ситуациях: «И настроение улучшилось!» Уже войдя в двери подъезда, она поймала себя на мысли, что перед тем, как подбрасывать контрацептивы, хорошо было бы познакомить их со швейной иголкой. Для полноты картины, так сказать. Но что сделано, то сделано, и фарш назад не провернёшь. В любом случае, в Кириной голове плотно засела мысль, что и этот день был прожит ею относительно не зря.

Однако эффекта, достигнутого экстравагантной выходкой, надолго не хватило. Сначала, несмотря на поздний час, позвонил муж. Нудно жалился, что, по его мнению, Кира уехала в столицу слишком уж надолго и вернётся в лоно семьи совсем не скоро.

Все её доводы о вожделенной ипотеке для Тоськи, что ближайший отпуск по закону у неё будет только через полгода, действия не возымели, разговор закончился на ноте «ля». Положив трубку, Кира проследовала к своему «тревожному чемоданчику» и достала единственное, что у неё осталось от привезенных с собой на первое время запасов — бутылку черносливового «Спотыкача». И понеслось! Оказавшуюся в четырёх стенах Киру с каждой выпитой рюмкой всё больше и больше одолевали мысли о собственной горькой женской судьбе, неотвязно крутившиеся фоном на репите.

О том, что муж — существо без пола, и они лет пять уже как живут ровно брат с сестрой, что падчерицы, не приведи Господь с ним что случится, с радостью сдадут её в дом престарелых. Что вокруг давно уже только пустота, лишь мир её любимых стихов и образов… Бесперспективная, подававшая огромные надежды “неженщина”, которой даже «мама» никто никогда не скажет, потому что «не-за-слу-жи-ла!». Что, в конце концов, к своим сорока с хвостиком она нечеловечески устала. И далее бессвязно: «…а руки-то у меня золотые…», «…все пробуют, а «замуж» не берут…», «…а назад всё равно, что в преисподнюю…», «…и лето, сцуко, кончилось…».

Когда бутылка была уже почти приговорена, голову Киры посетила «гениальная» идея. Она включила ноутбук, нашла в поисковике первую попавшуюся ссылку на сайт знакомств и приступила к заполнению анкеты. Нетрезвые пальцы слушались плохо, буквы на клавиатуре прыгали перед глазами, но она старалась. Взяв себе ник «Дама без изюма» и справившись с заполнением обязательных полей, Кира сосредоточилась над разделом «Немного о себе».

«Вы испытывали когда-нибудь испепеляющее чувство безысходности? Когда в душе уже ничего не осталось. Когда нет сил что-то чувствовать… — изливала свою боль на экран Кира. — Когда нет сил что-то изменить. Когда опустились руки и знаешь, что никто во всем мире не может помочь. Когда темнота ночи только усиливает этот мрак в душе. Но ничего уже не исправить. И жить с этой болью сил тоже нет. Когда на девяносто девять целых девяносто девять сотых процента ничего не измениться. Если не испытывали, то вы никогда не были в аду. Но все-таки… Есть одна сотая процента надежды на то, что мрак и безысходность рассеются при свете дня и появится мнимая возможность как-то выжить и остаться самой собой. Выжить и как-то исправить ситуацию. Но возможность все-таки есть…»

Не закончив мысли, она разревелась.

Что или кто может кардинально изменить человека? И за какой период? Да что или кто угодно. За миг. Или пару дней. Один случайный взгляд, услышанное в обрывках разговора слово… Написав такую исповедь, прежняя израненная Кира умирала, медленно и с болью сгорая в агонии, а взамен на свет рождалась новая, никому, в том числе и себе самой, не известная доселе личность…

Минут через пятнадцать, когда критическая масса скопившегося негатива с горючими слезами покинула её голову, Кира допила остатки «Спотыкача», перечитала только что набитый ею текст и подумала, что так дело не пойдёт. Кого её «Дама без изюма» с таким самовыплеском хочет найти? Престарелого патлатого гота, чтобы долгими осенними вечерами вести с ним загробным голосом беседы о тленности всего земного? Или истеричного вдовца-эмо, чтобы совместно оплакивать его безвременно ушедшую в мир иной розововолосую жену? Нет, проводить выходные в прогулках по погостам она её не созрела! Коли «…все пробуют, а замуж не берут…», надо не сырость разводить, а взять и «жениться» самой. Так что сопли в сторону, запасы грушевого сидра с балкона — в комнату и за дело! Наперекор и вопреки!

Кира решительно выделила хоткеем только что написанный текст и одним ударом пальца по клавиатуре отправила его в информационное небытие. После этого, открыв зажигалкой первую бутылку сидра и сделав ознакомительный глоток прямо из горла, занесла указательный палец над клавиатурой и… В голову не лезло ничего, даже мыслей. Причём решительно. Казалось, что очищающие слёзы вымыли из неё всё и без какой-либо надежды на остаток. Кира сделала очередной глоток и вышла на балкон. «Она была актрисою…» — донеслось в ночи из недавно припарковавшегося у подъезда такси. «Да! Актриса! Как же я раньше-то не сообразила!», — воскликнула Кира и, так и не закурив, бросилась назад к компьютеру. Незадолго до отъезда в столицу на одном из сайтов любительской прозы она читала очередную историю из «Миров однопомётных». Автор как раз ввёл нового персонажа — Актрису. «Как с меня писали!», — думала тогда Кира и изо всех сил примеряла её монологи на себя. Выходило почти что «от кутюр». «Так почему бы мне не взять и не скопипейстить Актрисины речи? Лучше про себя я сама уж точно не скажу», — рассудила Кира и набрала в поисковике запрос: «Миры Однопомётные. Зеркало Жюстины». Когда, немного попыхтев, браузер выдал ей необходимую ссылку, она перешла на страницу и со словами «И чтоб никто не догадался» приготовилась поочередно жать «Контрол-Цэ» — «Контрол — Вэ».

«Говорят, жизнь — черно-белая, — с места в карьер копипейстнула она, — Черная полоса сменяет белую, белая — черную. И так до того, что люди не могут описать ни одним словом. Так как слов о смерти еще не придумано. Я иду по своей полосе — фиолетовой.

Я равна половине фунта правды, пуду коварства, трём граммам верности, нахальства килограммам десяти, плюс одной восьмой грамма чести. К мужчинам жадности во мне тонн двести, добавить дури три ведра, поставить всё в холодном месте, и вот Вам я — душа женская. «Верум Индекс Суи Ет Фальси», — как любил говаривать Спиноза, — истина — пробный камень самой себя и лжи.

Я невыносимая. Меня нельзя вынести. Уж очень много надо выносить. По частям если только. Но на части я не делюсь. Или все — или не выносите вообще. Потому, что я натура цельная. Вдумайтесь: цельная… невыносимая… Какой кошмар! Да, я — невыносимая, как и мои мозги. И слегка габаритная!

Мой выбор? У меня он есть. Всегда. Мне лучше попробовать и, может быть, пожалеть, чем упустить свой шанс и всю жизнь вспоминать, об этой упущенной возможности обрести счастье, особенно, в интимный момент.

Вся моя жизнь состоит из множества историй. Каждая история состоит из множества моментов. Уже эти моменты сами по себе исторические, но они имеют привычку разлетаться, как мыльные пузыри, оставляя лишь воспоминания. А ведь пускать мыльные пузыри — это здорово!

Меня, априори, одни люди делают мудрее, другие чище, но чаще — люди делают меня чаще. Мелькают, как взмах крыла бабочки, и почти не оставляют. Ни в душе, ни в памяти. Хотя есть такие, кто и пришел как-то незаметно, и остался помимо моей воли. Навсегда, и куда бы не занесла меня судьба, они всегда рядом.

Человек. Он если строит свой жесткий забор из «нельзя», «не могу», «не положено», то потом выглядывает и завидует тем, кто живет на свободе. Мы сами пишем сценарий своей жизни. Она только подбирает съемочную группу, актерскую труппу и уместные декорации. А вы… Пишите красивые сценарии! И не важно — какая награда вам достанется. Возможно, вовсе останетесь без нее. И это то, что скорее всего, и то, что, поверьте, не важно! Важно, чтобы именно в этот, но именно в тот момент, вы были новорожденно счастливы. Ибо не ищите счастье! Будьте сами его источником! Зачем тратить жизнь на его поиски?

Получайте «кайф» от жизни и ловите «драйв» от всего, в том числе и от шоколадной обертки на тротуаре, она-то ведь была! И, наверное, её шоколадка была вкусной! Найдите свою шоколадку, главное, чтобы она была шоколадкой только для вас.

Не завидуйте гламурным людям в красивых машинах. Ибо им зачастую не с кем разделить самый вкусный ужин — картошку в мундире, селедку под запотевшую водку и мечты о будущем лете и море.

Стараясь думать «как они», мы все считаем себя какими-то посредственными, но, в одночасье, особенными. Ежедневно доказываем себе: если мы для чего-то появились, то можем и изменить этот мир. Ежечасно убеждаем себя, что вот-вот, и всё изменится. Мир очень странная штука: в нём коробка для пиццы — квадратная, сама пицца — круглая, а её порции — треугольные. И если в нём живут «круглыми днями», значит ли это, что ночи — квадратные? Хотя мне больше по вкусу треугольные. М-да, мир очень странный! Но если для нас метла в нем не способ передвижения, а жизненная позиция, тогда небо — наше!

Мы часто самовлюбленно жалеем себя: там — нас недопоняли, здесь — недолюбили, где-то — на нас недомастурбировали… Бедные… А давайте-ка попробуем-ка жизнь на вкус! Особенно старающуюся зародиться? Пускай некоторые «гурманы» говорят, что она «не кошерная». У каждого своё меню. Безвыходных ситуаций нет. Есть просто очень узкие двери, и на этот случай есть замечательная диета — перфоратор.

Жизнь — замечательная штука! Замечает всё, даже то, что хотелось бы спрятать. Главное не бояться экспериментировать, смирившись с тем, что иногда приходится оставлять «чаевые». У жизни для каждого приготовлен десерт. Нужно только с умом съесть «горячее».

Посмотрите на свой «личный» мир. Внимательно посмотрели? Значит, поняли, как важны в нем подушки. Они бывают разные — мохнатые и в шелковых наволочках, в сердечках, звездочках, в виде цилиндров и того, что мы привыкли называть «цилиндрами» и не только так.

Мы их обнимаем, когда грустим, в них мы выливаем душу, когда очень плохо. Изобрели даже, наконец, подушки безопасности. Не простыни, не матрацы, а именно «подушки». Но кому это нужно, кроме нашего собственного его величества Эго? Задумывались?

Вот, вроде бы, живем, чего-то хотим. А что у нас «на выхлопе»? «На выхлопе» каждый приходит ежедневно домой, в свою ракушку. Где, по мере возможностей и способностей, тепло и сытно. Створки захлопнули, р-р-раз-з-з! — «и пусть весь мир подождет!». Но мир не йогурт, и он не ждет!

Ведь, согласитесь, мы рождаемся мокрыми, голыми и голодными. И это только начало. Затем, по мере подращивания, бессмысленно начинается поиск смысла жизни. По осознанию, в конце концов, приходит: жизнь — побочный эффект от занятий сексом. И только всё в жизни начинает от этого осознания вставать на свои места, как всё наше естество принимается сдавать экзамены. А когда жизнь экзаменует, первыми сдают нервы. Но не жалуйтесь на неё, её могло бы и не быть, но, опа-на! И тут приходит ещё более простое решение: «Во всём виновата судьба!».

Не жалуйтесь и на судьбу. Ей, может быть, с Вами тоже не очень-то уж и комильфо. Вы в зеркало на себя-то смотрели? А её глазами? Ну, вот. А жизнь что? Жизнь хитра! Когда расставишь на доске все шашки, она внезапно решает играть в шахматы…

Надо быть хитрее! Носить с собой бадминтон или, если это слишком громоздкая для тебя обуза, таскать в кармане «йогу» или «пятнашки». Конечно, не обдуришь, но хотя бы развлечетесь! Ведь жизнь уходит быстро, как будто с нами ей неинтересно. Пускай ей будет драйвово и по кайфу именно с вами. А вы постоянно придумываете себе проблемы. Почему бы вам не придумать себе счастье?! Счастье, у которого нет точного определения. Счастье, наступающее для кого-то с первым поцелуем, для кого-то — с появлением малыша или первыми достижениями детей. Кому-то для счастья достаточно всего лишь сделать маленькую радость, а бывает, оно приходит неожиданно, пройдя долгие и сложные испытания в жизни. Но главное в счастье то, что оно есть.

Каждый сам себе режиссер. Мы меняем маски и настроение, иногда притворяемся, но… Улыбайтесь, во что бы то ни стало улыбайтесь. Улыбка — лучшее украшение. И пусть твои недруги ослепнут от неё! Улыбайтесь даже когда совсем плохо, душой улыбайтесь. Новому дню, малышу на улице, уставшему продавцу, водителю в маршрутке. Тогда не исключено, что они тоже душой тебе улыбнутся. Всё может быть…

Кроме шуток, мы ежедневно пытаемся быть лучше, читаем нужные книги, пытаемся чему-то соответствовать. Действительно, зачем? Не знаете ответа? Так купите себе подушку! И пусть ваше «Я» выскажется хоть раз честно и открыто. Возможно даже порыдает от души в эту подушку. Потерпите, и ему станет легче. Ведь оно теперь в безопасности. У него есть подушка.

А есть ли она у вас? Чур моя — семьдесят на семьдесят! И фиолетовая!

P.S. А вкус у жизни, если по-женски, терпкий да солоноватый. И хлебать её нужно во все губы, чтобы потом никто не мог сказать: «Прожила пресно и ушла несолоно хлебавши».

«Я живу, как ёжик — против шерсти! Наперекор и вопреки» — от себя в тон автора дополнила Кира и, оторвав глаза от монитора, с удивлением обнаружила, что за окном уже во всю разгорался рассвет. Утро пришло внезапно, ударив тусклым светом из-за угла. Сидр давно уже закончился, алкоголь почти выветрился, и она чувствовала себя опустошённой. Начинала болеть голова, во рту вступал в свои права пустынный самум. Кира последовательно нажала кнопки «Сохранить» и «Отправить», после чего закрыла ноутбук и, не дожидаясь наступления жёсткой фазы похмелья, отправилась спать. Драйв от выпитого и вседозволенного «теперь мне можно всё!» внезапно схлынул, оставив силы лишь доползти до кровати, подумать «посмотрим-посмотрим, насколько писательский вымысел может быть сермягой» и упасть замертво…

Очнувшись спустя пару часов с дикой головной болью, Кира от любопытства заглянула на сайт знакомств, чтобы трезвым взглядом перечитать свой “честно скопипейсченный” манифест к представителям формации самцов человека. Лента аккаунта показывала список из тридцати пяти новых сообщений. Приложив определённые усилия, чтобы собрать себя в кучку перед работой, проведя перед зеркалом традиционную «предпродажную подготовку» и налив кружку крепкого кофе, она набралась храбрости и, вспомнив давно забытые фразы из учебника флиртологии, начала походя просматривать анкеты заинтересованных соискателей её благосклонности.

Отношения с коллегами по работе сложились хорошие. Когда кто-то предложил на юбилей конторы выбраться в лес на шашлыки вместо обычного корпоратива — все были только «за».

Через час после созвона все собрались у дверей офиса и толпой двинулись на машинах в лес. Приехали на загодя выбранное место. Поставили машины и начали разбредаться в разные стороны. Кто-то восторгался красотой природы и пением птиц, кто-то, дорвавшись, яростно искал грибы, кто-то накрывал стол, а кто-то во всю занимался мясом. Кира же пошла в лес. Просто и по наитию.

Услышав необычный стук, она внезапно остановилась около группы деревьев. Прислушиваясь, замерла. Далее произошло что-то необъяснимое. Мир застыл… Как на фотографии! Вот птица зависла в воздухе в полете. Вот лист, упавший с ветки, так и не долетел до земли… Кира оглянулась вокруг. Все коллеги в зоне видимости тоже застыли! И стало абсолютно тихо.

Внезапно из-за ближайшего пенька появился невысокий старичок. Чисто одетый, с белой бороденкой. Его лицо было на удивление знакомо, но вспомнить, где и при каких обстоятельствах встречалась с ним, Кира не могла. Он внимательно посмотрел на неё и начал неторопливо говорить:

— Мы долго наблюдали за тобой. Даже несмотря на то, как ты сейчас живешь, ты должна владеть этим даром. Со временем поймешь, про что я сейчас говорю. Протяни свою правую руку ладонью ко мне.

Кира послушно протянула руку. Старичок протянул к её руке свою так, что ладони почти соприкоснулись. Прикосновения не было, но Кира ощутила сильный жар, исходящий из пятерни старичка в её ладонь. И свечение, которое все усиливалось и усиливалось, пока яркий свет не заполонил всё вокруг.

— Как же ты нас всех напугала! — услышала Кира, очнувшись от того, что её хлопают по щекам и дают нюхать какую-то дрянь.

Оказывается, она потеряла сознание и её случайно нашли недалеко от их стоянки, но до этого почти битый час искали по всему лесу… Это было особенно необычно, так как Кира никогда не теряла сознание. Что-то невнятно ответив, она ещё долго сидела в тени большой березы и смотрела, как вокруг суетятся коллеги. И сильно болела голова….

Его анкету система выдала под номером «семь», любимым числом новорожденной охотницы. Мужчина оказался приятным в общении и, после нескольких дней виртуального знакомства, на пороге загородного мотеля появилась странная, привлекающая к себе внимание парочка. Красивая робкая женщина, разрушающая первый шаблон скромной тихони, и довольно раскрепощенный мужчина, пока что не подозревающий, что покинет это место уже несколько в ином самоощущении и в глубоких раздумьях о твёрдости собственной ориентации.

— Не поворачивайся! — лопнул, обдав мозги чем-то отдалённо похожим на жидкое мыло, первый пузырёк в Кириной голове, едва она переступила порог гостиничного номера. — Не бойся признаваться себе в собственных желаниях. Ведь, по большому счёту, кроме самой себя ты никому здесь не нужна. Если каждый отдаст свой ужин врагу, поверь, никто не останется голодным. Если лепишь, лепи из «своего материала». Для нас предвосхищение любви подчас куда самой любви волшебней. У тебя была возможность убедиться в том, что, сделанное по чужой мерке и по чужим лекалам, а главное, чужими руками в итоге приводит в никуда. Так что не поворачивайся и впредь ничему не удивляйся. Наперекор и вопреки.

Почти сутки седьмой номер придорожного пристанища, хранивший к той поре уже многие тайны, жил всепоглощающей, всеразрешаюшей и всеразрушающей страстью. Шампанское лилось рекой, и непреодолимое Кирино желание вырваться, в конце концов, за рамки обыденного сделало своё дело. Женский «инь», в буквальном смысле подмял под себя и, поставив перед собой на четвереньки, взял как самое себя мужской «янь». Причём к моменту победного проникновения последний совершенно уже не желал сопротивляться и всем своим раскрывшимся видом показывал, что этого только он и ждал. Наступившее утро стыдливо заглянуло в номер через неплотно прикрытые жалюзи и обнаружило обессилевшее и крепко спящее мужское тело, по-женски оргастически распластавшееся на огромной еврокровати. Буквально убегая с места преступления, Кира оставляла позади свой сопровождавшийся многократным сквиртом первый опыт доминирования над извергшимся без дополнительной стимуляции развязным бруталом и ещё что-то очень и очень важное. Что? В этом признаться себе она пока что не могла.

«Отработано!» — новая папка «рабочего стола» её компьютера заполнилась первым файлом. И предчувствия говорили, что это только начало. Жизнь продолжалась. Днем Кира исправно ходила на работу, тщательно выполняла свои обязанности, была корректной и предупредительной с клиентами. А по вечерам… Вечерами она превращалась в нечто неудержимое — в амазонку, искусительницу, пожирательницу мужских сердец и развратительницу мужских ягодиц… Не мужчины соблазняли Киру, но она овладевала ими, и потому её совесть оставалась относительно спокойной. Она часто ловила себя на мысли, что одно лишь созерцание собственных манипуляций с на всё готовым и представшим перед ней в нелепой для мужчины позе самцом уже приводило её на грань оргазма. С каждой встречей папка «Отработано!» пополнялась очередным контентом, с каждым вечером всё тише и тише звучало в её голове «Не поворачивайся!»

Новый день застал Киру за странным занятием. Внутри неё происходил двухнитевой разрыв остова ДНК её личности. Надеяться на репарацию было поздно. Сплайсинг сращивал вновь и вновь появляющиеся экспрессивные куски вырвавшейся на волю женщины, создавая совершенную мутацию «Тихоня-Доминанта».

Тихоня цеплялась за право на существование и быстро набирала на телефоне сообщение: «Всё! Не могу больше делать вид, что ничего особенного не произошло. Произошло. Думаю, и, по-моему, заболеваю. Странная штука жизнь… Не стремилась, но попала в капкан. Думала, что это просто очередная встреча, которая для тебя ничего не значит. Даже себя настроила. Третье шампанское специально для бравады взяла. Но что-то той ночью произошло. Даже если я тебе совершенно не нужна — переживу. Не в первый раз подниматься. Просто должна была высказаться. Иначе с ума сошла бы. Научи пожалуйста, как от этого наваждения избавится… Блин, вот это я сходила на свидание… Рискнула побыть смелой в отношениях… Надо было дома сидеть и кино смотреть. У меня к тебе не чувства, а какая-то животная… Не могу писать… Снова рыдаю… Либо отпусти меня, либо в свои забирай… Не важно в какие свои. Я тоже человек. И я за эти дни устала больше, чем за всю жизнь… Откуда у тебя ключ от меня… Не знаю…».

«А вообще — забей! Живём дальше. В своих мирах. Чтобы не сойти с ума…» — стучала дождавшаяся своей очереди Доминанта и, как и положено Госпоже, отправляла такое единственное сообщение в ответ на миллион СМС, молящих её о новой встрече, и без капли сожаления выбрасывала засвеченную симку в открытое окно.

Постепенно, словно после перезагрузки, в голове Киры начало проясняться… Она раскладывала по полочкам и переоценивала всё, чем жила последнее время, будто двигалась из позиции «шестьдесят девять» в положение «девяносто шесть». На первых этапах её ночные «приключения» представали перед ней каким-то страшным кино, подсмотренным в замочную скважину в соседней комнате общаги. «Это не я! Я так не могла…» Сознание мутилось, силы вновь покидали её, но память, подобно спасательному кругу, раз за разом внезапно выкидывала ей флэшбэком тот взгляд, и в голове начинала звучать одна и та же тирада.

— Не поворачивайся! Цени то, что у тебя есть. Здесь и сейчас. И никогда не думай «А может быть?..» Стоит только один раз допустить такую мысль, как того, что ты уже имеешь, в том виде, в котором оно у тебя уже есть, быть уже не может. Если ты допускаешь для себя выбор, ты неминуемо выберешь то, что тебе впоследствии окажется не нужным. Всегда, а особенно наедине с собой, думай, что ты говоришь, и делай только то, что ты чувствуешь. Не молчание ломает судьбы. Порой молчание красноречивее любого пламенного признания. Судьбы под откос пускают наши непродуманность и непрочувствованность. Гони прочь от себя любое «А может быть?..», не забывай, ведь быть-то и не может… Не поворачивайся и впредь ничему не удивляйся.

Наперекор и вопреки.

Часть третья. Форнарина

«…Не оборачивайся и впредь ничему не удивляйся», — раздался сзади до щемоты знакомый бархатный баритон, и на глаза Киры легли теплые мужские ладони.

«Наперекор и вопреки?» — отзывом на пароль промолвила она.

«Можно сказать и так, — с усмешкой ответствовал голос, — Но занять место в зале, не надев обязательную для таких случаев маску — это верх пренебрежения к законам церемонии».

Обладатель горячих ладоней чуть развёл пальцы, образовав некое подобие обзорных щелей, Кира вновь увидела залитую светом сцену. На мгновение ей показалось, что от легших ей на лицо пальцев исходит тонкий аромат женского мускуса. «Так лучше… видно?..» — трепетный шепоток вновь пощекотал мочку левого уха. Обмершая от неожиданности Кира только и смогла, что неуверенно кивнуть.

«Ну, вот и хорошо, вот и чудненько, — голос удовлетворённо откинулся назад. Запах от ладоней между тем становился настолько явным, что Кира начала уже принюхиваться уже к себе и.… не могла надышаться. — Вот и умница…»

«Одним из номинантов премии Ктейсинского становится, — между тем продолжал конферансье, открывая конверт и вешая псевдомхатовскую паузу, — Становится… Павел Смирнов!» Сердце Киры застучало так, что, казалось, могло бы заглушить стук колёс всего Московского метрополитена, и именно в этот момент, и именно от стука колёс, и именно этого самого метрополитена задремавшая по дороге с работы домой Кира проснулась. «Уважаемые пассажиры! Просьба сохранять спокойствие! Состав отправится через несколько минут!» — металлический голос машиниста пытался успокоить поздних пассажиров, только что переживших экстренное торможение.

В дремоте Кира не заметила, как из рук выскользнул пакет с купленной на ужин сельдью слабого посола и однопроцентным кефиром для диетического завтрака. Судьбу нехитрой снеди решили ботинки попутчиков, превратившие её ужин с завтраком в одно сплошное несварение желудка. Но запах! Из пакета исходил запах рук незнакомца из недавнего наваждения, и это будоражило посильнее «Фауста» Гёте.

«Павел Смирнов, — подумала про себя Кира. — А ведь мне что-то о некоем Павле когда-то рассказывала покойная Муся…»

— Муся, мой ангел, ну не на Марс же я улетаю, — Кира носилась по квартире, собирая вещи «на первый случай», — В Москве же тоже люди живут. Мы будем прилетать. Обещаю! Вот освоюсь немного, корни пущу, и мы с Майклом будем к тебе прилетать. Представляешь? Прилетать! А не как все, селёдками в общем вагоне.

В первый раз Кира убегала в столицу от трагично для неё закончившегося первого брака. Тогда за сутки до кесарева, а под сердцем она носила достаточно крупноформатных близнецов, папаша решил отнять у них право на рождение. Был пьян, был в ярости. Пришел, как оказалось, от любовницы. Бил куда пропало, пока не выдохся. Врачи трое суток пытались что-то сделать, но мальчики внутри Киры начали разлагаться. Пустили в роды. Вытаскивали по частям, а она впала в кому. Спасли.

Потом при другой операции Кире переборщили с наркозом, в результате клиническая смерть. Вот тогда она со своими малышами и встретилась, и дошла, держа их за ручки, почти до точки невозврата. И снова рядом была Муся. «Я так по ним скучаю… Они такие красивые!!! Но мы встретимся. Не сейчас, потом… Не время ещё», — сквозь рыдания пыталась объясниться плакавшая внутрь, непролитыми слезами Кира. Не по кому-то конкретному, не по тому, что не сбылось, не от бессилия. Плакала потому, что уже не могла найти своего отражение в этом мире. Такое дурацкое состояние, когда глаза болят, внутри всё как рубленое мясо, а зеркала нет…

В тот момент рядом с ней была только Муся, её двоюродная бабушка по материнской линии. Сейчас она молча сидела на табурете в углу комнаты, служившей им и спальней, и залом, обнимая Кирину тряпичную куклу, с которой та в детстве не расставалась ни на миг и, как на врага, смотрела на лежавший на краю стола железнодорожный билет. Своих детей у Муси быть не могло. В том, жестоком для Ленинграда сорок третьем, она — комсомолка, санинструктор двадцать пятой транспортной бригады, ползая по хрупкому льду и молясь всем на свете Богам, вытаскивала из ненасытной полыньи экипаж уже третьей за день «полуторки». Тогда она даже не почувствовала, как Ладога забрала у неё радость материнства.

— Марго, — Муся, бесповоротно влюблённая в Булгакова, всегда так называла свою внучатую племянницу, — Корни дома пускать надо. И чем этот твой столичный Майкл лучше нашего Мишки Соломонова? Он же бегает за тобой аж с шестого класса! И «Жигули» купил, и цветы дарит, и нам, вон, сантехнику всю поменял.

— Бусь, ну Мишка — не Майкл. Не хочу я ждать Мишку со смены, борщи ему готовить и… Мусенька, мне «летать», мне быть не Кирой, а Сайрой хочется, и не Соломоновой, а Кеффир… — Кира бегала по комнате и сортировала «бренды» от «тряпья».

— Мусь, ну я хочу, чтобы меня не за борщи любили! Ну, что мне Мишка может дать? Вот корни пущу и заберу тебя.

— Марго, запомни — где родился, там и пригодился, — Муся, как парализованная, сидела на неудобном табурете и утирала слёзы фартуком, который, судя по заплаткам, был ей почти ровесником, — И чем ты там заниматься будешь? На что жить станете? — это был последний аргумент женщины, посвятившую всю жизнь воспитанию своей Марго.

Пакет… В последнее время раздумья Киры всё чаше упирались в мысль, что в свои сорок с хвостиком она могла бы всех случавшихся с ней сравнить с пакетом, в который собирают мусор. Нет, не классическим, специально для того сделанным, а пакетом в глобальном его пакетном смысле.

За несколько дней до отъезда Кира битую ночь по-бабьи утешала старшую из падчериц Тоську, взъевшуюся на сестру Женьку и, за компанию, на весь белый свет за никчёмность своей такой обезличенной личной жизни. Младшая исхитрилась выскочить замуж поперёд, и тем, следуя народной примете, наложила на старшую «венец безбрачия».

Когда все аргументы про тщету суеверий и запотевшую бутылку водки на столе собственной уютной кухни, повышающую шансы на крепкий семейный очаг (первый взнос на каковую кухню Кира уезжала зарабатывать в Златоглавую), были исчерпаны, она не нашла ничего лучшего, как, долив по стаканам остатки муската, на голубом глазу заявить отчаявшейся:

— А вообще, Тоська, в жизни любой женщины всегда наступает один прекрасный день, и она встречает своего особенного мужчину, при виде которого понимает, он и есть её будущий муж!

— Зная твой характер, вернее будет сказать — первый! — слабо огрызнулась в ответ захмелевшая страдалица.

— Ты забываешь, я уже замужем, причём за вашим папой! — Кира попыталась сгладить укол.

— Это ты так считаешь, а наш папа просто женат на тебе! — категорично заявила ей Тоська, махом допила остатки креплёного и молча ушла спать.

Теперь, на значительном удалении от семьи, этот диалог, затерявшийся в бурной череде последовавших событий, всё чаще всплывал в Кириной памяти, раз за разом пополняясь всё новым и новым содержимым и вылившись, в конце концов, в эту самую «Теорию пакета».

Кира считала, чем больше женщина себя любит, тем меньше должна быть сумочка на её плечах. Ведь чем меньше её сумочка, тем больше выказываемая ею потребность не любить, но быть любимой. Следовательно, маленькая сумочка — признак самовлюбленной особы, тяготящейся собственным одиночеством.

Далее. Чем больше потребность женщины быть любимой, логически размышляла Кира, тем больше её желание о ком-то заботиться. Чем больше её желание заботиться о ком-либо, тем больше сумок с продуктами она носит. Следовательно, большие сумки — признак любящей особы, концентрирующейся на своих близких. И, наконец, женщина не была бы женщиной, если бы не дарила свою любовь и не окружала заботой других. Поэтому, когда Кира видела женщину с маленькой сумочкой на плече и большим пакетом в руках, она была уверена, что перед ней по-настоящему счастливая и состоявшееся женщина. Исключение из её логики составляли только дамы с сумочкой и маленьким пакетиком для всего, что в эту сумочку не уместилось. Кира всегда удивлялась, почему в качестве «подсумка» ими выбирается бумажная «малипуська» с лейблом крутого бренда нижнего белья. Ведь какого бренда исподнее надето на барышне не суть важно, считала она, важно то, чтό это бельё собою украшает. Такой «продакт плейсмент» мог использоваться разве что в качестве намёка на уровень запросов для вероятных соискателей их благосклонности, но эти скабрёзные мысли — впрочем, как и всё «с душком» — она предпочитала не брать в голову.

За исключением двух мужей, бывшего и текущего, отношения у Киры бывали. Случайные, чаще непродолжительные, но яркие. Как если бы их начинали вечером в пятницу, когда есть с кем, есть с чем, есть где, но непонятно, как и, по большому счёту, зачем. А исключения, как известно, только подтверждают правила.

Вот представьте: идёте вы в любой маркет, закупаете все надлежащие атрибуты, складываете их на кассе в фирменный пакет — и вот оно, начало отношений. Они развиваются бурно, в начале даже красиво. На своего визави вы фонтанируете всем арсеналом своего обаяния из фраз и навыков. В субботу эти отношения приобретают чёткие формы выживания. А в воскресенье вы закрываете дверь, предварительно сказав дежурное «Пока!» и собираете остатки отношений во всё тот же «фирменный» пакет. Туго завязав его, иногда вы обнаруживаете, что где-то возле дивана или прикроватной тумбочки осталась недосказанность. Вам так не хочется вновь развязывать этот пакет, но и специальный начинать нет особой нужды. Специальные пакеты — для специальных отношений. Эти пакеты прочные, чаще всего с завязками, чтобы можно было что-то добавить.

Но мы ушли от темы. И вот — вы обнаружили некие недосказанности, подошли к уже собранному и крепко завязанному пакету и.… не знаете, с чего начать. Чаще всего материал, из которого изготовлен этот пакет, такой же одноразовый, как и отношения, остатки которых он содержит. Узел никак не хочет поддаваться, как бы вы ни старались. Оно и понятно — силы потрачены на отношения. И вы решаете не заморачиваться — «Выброшу в другой раз!». Но ведь в другой раз вы можете начать собирать составляющие отношения в тот — специальный — пакет. Никогда, слышите — никогда! — не тащите в специальные пакеты недосказанности, предназначенные для «фирменных» — маркетовских пакетов. Лучше выбросьте их вообще без пакета. Хороши же вы будете, если притащите в начинающиеся настоящие отношения половину бутылки полувыдохшегося кентуккийского бурбона!

В начале каждого месяца, в первую неделю после зарплаты Кира назначала себе «курс повышения самооценки». В эти дни, заходя в ближайший к её съёмной квартире супермаркет, она намеренно обходила стороной товары по «жёлтым ценникам» и целеустремлённо наполняла свою корзину снедью, не упомянутой в очередном раздаваемом на кассах «акционном» каталоге. Ощутив таким нехитрым способом свою принадлежность к пресловутому «среднему классу» и изрядно истощив свой кошелёк, она вновь возвращалась в стойло привычной бедности.

«Ничего не поделаешь, Москва — город дорогой, да и эти пять килограммов мне явно лишние», — говорила она себе, возвращаясь в привычный статус Золушки, и, как второго пришествия, принималась ждать новых выплат. Да, Москва — город не из дешёвых. Москва — глобальная ярмарка тщеславия, явственное воплощение всероссийской центростремительности, так точно сформулированной в чеховских «Трёх сёстрах»: «В Москву! В Москву!..» Каждый житель отдалённого хутора мечтает перебраться в деревню. Поселившись в деревне, следующей целью он ставит себе село. Освоившись в селе, мечтает о райцентре, из райцентра рвётся в центр уже областной. И вот тогда уже верхом его мечтаний становится столица, в которой он, продав всё нажитое ранее трудом разной степени честности, стремится купить себе какой-никакой, но собственный угол. Как только в его паспорте на соответствующей странице появляется заветный штемпель о постоянной московской регистрации, он может с полным правом считать, что жизнь удалась, что он — москвич, хотя в душе его так и живёт житель Богом забытого хутора, мечтавший когда-то перебраться в деревню. Поэтому Москва — город, который никого не любит. К последнему, впрочем, Кире было не привыкать.

Любили ли её? Разменяв пятый десяток лет, она была уже твёрдо уверена, что нет. У людей, случавшихся в её жизни, к ней всегда было потребительское отношение. Хотя одна история всё-таки выбивается из общего ряда. Когда Кире было лет пятнадцать, она ушла из дома. Из-за отчима. Приставал. К отцу не пошла — у него на тот момент отношения начинались, и она не хотела быть помехой. К Мусе тоже — там свои проблемы были. Кире ничего не оставалось, кроме как податься к подруге, которая на том отрезке жизни заменяла ей сестру. В подружкином дворе жил парень — намного старше Киры, и, слово за слово, между ними пробежала искра. В итоге как-то раз его мать пришла к матери подруги и после долгого разговора забрала Киру жить к себе.

Такого отношения Кира больше в жизни не встречала. Ни грубого слова, ни упрёка. Школу окончила у них. Паренёк за столько времени её даже пальцем не тронул, а потом начал резко встречаться с той самой сестрой-подругой. Кира тогда уже смогла жить самостоятельно и ушла, а через месяц общие друзья сказали, что его больше нет. Как оказалось, он знал, что ему предстоит сложная операция, с которой живым он может не вернуться.

На похоронах его мать отдала Кире треугольником сложенное письмо. Сказала: «Он велел отдать, если не вернётся…» А в письме было столько нежности и извинений. Что подвёл, что разрыв был специально, чтобы ей потом не так больно было. Вот такие были отношения… А больше вспышек в её жизни не было. Только «пакеты», сквозь дырки в которых выпирали сплошь кулаки побоев и приёмные покои травмпунктов.

Кира уже готовилась отдаться Морфею, когда телефонная трубка взорвала тишину саларьевской «однушки» высокочастотным рингтоном мессенджера. Звонил муж. Был неожиданно нетрезв. Говорил несвязно, тянул слова и глотал окончания. Начал традиционно с упрёков в долгом отъезде и в отсутствии перспектив воссоединить семейство в близлежащей перспективе. Потом перешёл на «свежатинку».

— Как ты считаешь, образование сильнее где? В столице или здесь у нас? — сделал он заход издалека. По всему было понятно, что эту «домашнюю заготовку» он обмозговал заранее, — Я тут подумал, а почему бы Тоське с Женькой не перевестись учиться к тебе. Вам втроём там, по-любому, веселее будет. У девчонок в столице перспектив-то сто пудов побольше будет. А там и я к вам подтянусь, только дела здесь кое-какие доделаю…

Сказать, что Кира была ошарашена таким заходом — всё равно, что ничего не сказать. К такому повороту событий она была явно не готова. К тому же не для того она так долго замышляла и готовила свой «побег».

— Послушай, а как же Тоськина ипотека? Да и Женьке рожать со дня на день. Тем более у неё муж. Как он воспримет её переезд?

— Муж объелся груш, — супруг пьяно гоготнул в трубку, — Да и рожать в Москве лучше, чем у нас. В Москве врачи лучше и условия круче. Я по телевизору тут видел…

Внезапно с той стороны трубки отдалённо донёсся мяукающий женский голос: «Котик! Ну, ты там скоро? Хватит отдыхать, девушки уже легли и просят! Я горю…»

— Вот чёрт, — пьяно ругнулся в трубку супруг и связь оборвалась.

Кира несколько раз пыталась перенабрать, но «абонент» был уже «не абонент». Не понимая, что вообще происходит, и несмотря на поздний час, она набрала номер Тоськи.

— Привет! Папу позови к трубке, пожалуйста! Никак не могу ему прозвониться, видимо телефон разрядился.

— Привет, а папы дома нет.

— А куда он ушёл?

— Кира, ты что, дура? Он, как ты уехала, дома практически вообще не появляется! Так, только переодеваться иногда заходит, да пожрать… — голос Тоськи был непривычно дерзок, — Ты вообще понимаешь, что ты с нами натворила? Ты своим отъездом нам всю семью разрушила! Взорвала! Он, если раньше и гулял, то тайком, урывками. Без вреда для семьи, а теперь вообще с катушек слетел! Проклинаю тебя!!!

— Как гулял? Мы же с ним… Уже лет пять как… Ровно брат с сестрой… Проблемы у него… Тося, ты в своём уме?

— Это ты с «глузду зъихав»! Только с тобой у него проблемы! На всех у него стоит, только на тебя не стоит! А ты что, не знала? «Дура!» — прокричала Тоська, будто в истерике, и повесила трубку.

Минут двадцать по окончании разговора Кира сидела, уставившись в одну точку, после чего встала, прошла к холодильнику и достала бутылку водки. Отвинтив пробку, она налила себе полный стакан и подошла к зеркалу.

— Кто ты, незнакомец? Но кто бы ты ни был, за тебя! — обращаясь к своему отражению, промолвила Кира и дзинькнула ободком стакана о стекло.

Сделав глоток на добрую половину и откашлявшись, она продолжила:

— Как часто ты, смотрясь в зеркало, задаёшь себе этот вопрос? Я — ежедневно.

Кира достала телефон и посмотрела на часы. Дисплей показывал одну минуту первого.

— Здравствуй, Новый день! Прости, кофе сваришь сам. Я ищу новую маску. Моя маска — Благочестие.

Почему-то Кира питала слабость к душевнобольным. Однажды в детстве, хотя это было уже отрочество, дабы доказать что-то маме (хотя скорее всего только себе) она примкнула к армии инакомыслящих. Потом носила еду собратьям, с ужасом наблюдала как «сёстры» удовлетворяли сексуальные потребности инакопроходящих особей мужского пола, покупающих себе за пачку сигарет отождествление с Аполлоном, просунутым между решёток психбольницы.

Кира приподняла стакан и осушила половину от оставшегося.

— Мне там было настолько весело, что я изгрызла три матраца в порывах ночного безудержного веселья, когда «сёстры» хотели «подружиться». В эти моменты я благодарила всё на свете за то, что хоть целомудрие я потеряла не тут… Но это отдельная история.

Допив «злость», она принесла с кухни остатки бутылки, вновь налила и продолжила, грустно глядя на отражение стакана в зеркале:

— Как это странно — ходить в ватнике, тягать тележки с едой для таких же, как ты, «нормальных» там, где ты недавно ходила с друзьями на ставок, смеясь и строя планы на будущее. Свои планы на будущее — благочестивое будущее я разрушила. Сама…

На глаза навернулись слёзы, и Кира смягчила внезапно накативший спазм очередным глотком.

— Выбор… — она сделала над собой усилие, чтобы восстановить дыхание, — Он есть у каждого. Бесчестие и благочестие, белое или чёрное… Я — трус. Я выбрала серое. Я вышла из психушки неизменённой. Не сломили меня её казематы. И мне впервые в жизни стало страшно. Как оказалось, в тот миг, когда происходило «таинство дефлорации на восьмерых», это ещё не было «страшно». Страшно началось потом. Их лекарства никак не хотели уходить из сознания и…

Очередной глоток обжёг Кирин пищевод.

— Да… он красавчик! — не понятно к кому обращаясь, прокомментировала она и продолжила:

— Борьба с «сущностью» продолжалась много-много лет. Менялись города, школы, жизни. Мнения всех моих мужчин сводились к одному: «Ты как танк — проехалась по жизни…» А я просто выбрала серое. Я подбирала таких же, как и я — раненых, и… добивала их. Зачем? Наверное, чтобы однажды… Но…

Последние сто граммов из бутылки, минуя стакан проследовали в Кирин желудок.

— Невозможно из кактуса вырастить розу! Кактус можно только срубить под корень. Зря мой кактус оказался стойким… Как хорошо, что есть чай. У него много преимуществ. Его можно выбирать, заваривать, вдыхать его аромат и пить. Не есть, а именно пить. Где угодно. А главное преимущество коньяка в том, что он внешне похож на чай…

Кира вновь посмотрела на часы.

— Здравствуй, Новый день! У меня сегодня плохое настроение. Выбери мне маску, дружище!

Наступивший день «задался» с самого утра. Мало того, что Кира банально проспала, забыв поставить телефон на зарядку, так ещё и шоссе, лежавшее на её маршруте до станции метро, перекрыли, обеспечивая каким-то важным членам беспрепятственный проезд в их лакированных членовозах.

На работе, помимо нагоняя за опоздание от начальства, её ждало ещё одно пренеприятное известие. Заболел курьер, и пакет заказчику ей хочешь-не хочешь, но придётся везти самой. «Эх, нравится-не нравится — спи моя красавица», — обречённо подумала про себя Кира и, напомадившись, пустилась в путь.

Современной постройки дом номер тридцать четыре по Ольгинскому проспекту вальяжно расположился и снисходительно смотрел новыми, зеркальными балконами на своих соседок — невзрачные «хрущёвки» в приближенном к центру районе города. Звук дверного звонка и три щелчка, отворившие её — тяжёлую, вычурную по сравнению с другими, обычными, ничем не примечательными, находящимися на этой же лестничной площадке дверьми — дверь восемнадцатой квартиры представила Кире приятного на вид мужчину лет сорока-сорока пяти и запах художественной мастерской, в котором были намешаны ароматы слабосолёной рыбы, слегка подпорченных кисломолочных продуктов и ещё пышнотелая Кулина его разберёт что. Облачён он был в домашний халат, слегка испачканный акварелью разных цветов.

— О, Форнарина! Аполлон отпустил тебя с Геликона, и ты явилась ко мне! Ты наконец-то пришла в мой мусейон! — мужчина схватил ошеломлённую такой неожиданной тирадой Киру и поволок её, совершенно ничего не понимающую, внутрь квартиры, убранство которой совершенно не гармонировало с современной архитектурой дома.

Три старых комода, старинные часы, зелёный абажур, на котором красовались штаны тренировочного костюма… Это первое, что бросилось в глаза гостье, ещё пару минут назад волновавшейся перед тем, как нажать кнопку звонка.

— О, какие соломенные водопады волос! Какой яхонт губ, какая бирюза глаз! — странный обитатель квартиры насильно усадил ничего не понимающую Киру на стул и стал судорожно что-то писать на мольберте, стоящем в центре большой комнаты.

— Я вообще-то по делу пришла, — Кира, пытаясь прийти в себя от столь неожиданного поведения совершенно незнакомого ей человека, — Мне нужен Павел. Павел Смирнов. Мне вот пакет ему передать нужно…

Она стала вынимать из своей дамской сумочки большой бумажный пакет. При неловком движении из него высыпалась связка писем-треугольников, любовно связанных старой бечёвкой чьей-то заботливой рукой… Кира поспешно сложила их обратно.

— Ну, я Павел, — как-то отстранённо ответил мужчина, продолжив свои порывистые манипуляции, а потом уточнил — Павел Смирнов. К Вашим услугам, моя Форнарина.

— Уж не знаю, кто такая эта Ваша Рина, но это точно не я, — Кира вскочила со стула, на который её усадил этот странный человек…

— Кажется, Вы меня не до конца поняли! Мне нужен Павел Смирнов, — Кира наконец-то пришла в норму, поправила непослушный русый локон и решительно направилась к странному обитателю квартиры, который, как дирижёр двигался перед мольбертом, ловя удачные ноты на палитре и продолжал записывать мелодию образов на его нотный стан.

— Я — Павел Смирнов. Смирнов Павел Павлович. И я так долго тебя ждал! — художник положил кисти и палитру на небольшой столик, стоявший рядом с мольбертом, и развернул его к окну таким образом, что Кира не могла видеть то, что было на нём изображено.

— Вы не можете быть Павлом! Тот Павел, который мне нужен, должен быть значительно старше Вас, — сказала Кира и поймала себя на мысли, что бесповоротно растворяется в глубоком омуте карих глаз своего визави, и даже бархат его длинных ресниц не может дать ей шанса на спасение.

— Вам, наверное, нужен мой дед? Но он не так давно умер. И в этой квартире остался только один Павел Смирнов… Павел Смирнов второй. Это я. Назвали в честь деда…

Наверное, есть кто-то там — наверху, который отвечает за взгляды, которые встречаются. Надежда на спасательный круг растворилась, как дымка нерешительного тумана в лучах восходящего солнца, когда…

Когда смотришь на человека, если ему скоро пора на другой берег реальности, то это сразу видно для знающих и посвященных. Внутри любого на энергетическом уровне, рядом с сердцем есть клубочек. Обычного вида. Как вязальный. Клубочек немного светится. Если кто может видеть энергию, то поймёт, о чем это… Для «незрячих» это как египетская клинопись — красиво, непонятно, а оттого и привлекательно… Для «зрячих» же сродни мороку. Так вот, нитки в нём внутри и снаружи рвутся со временем, и каждый разрыв лишает сил. Разрывы можно связать и тем самым продлить человеку жизнь. Просто видишь разрыв, берёшь за конец любой ниточки, закрываешь глаза, делаешь вдох и.… идёшь связывать обрывки между собой, сводить концы с концами. Они ещё разными цветами светятся, эти клубочки. Оттого, что энергии разные. И ты идёшь вглубь клубка. Иногда возникают образы прошлой жизни человека, и становиться ясно, что это вот то самое событие, что «порвало» нить жизни на этом участке. Чем глубже, тем ближе к рождению. И ещё. За месяц перед смертью запах человека меняется…

Говорили, что Кирина прабабка была знатной ведьмой и сразу после рождения ненадолго забрала Киру к себе. Она всех внуков и правнуков после рождения осматривала. «Как скот», — судачили товарки, что, в принципе, было не так уж и далеко от правды. В роддоме санитарки тоже шептались — «Смотри… с волосатой спиной родилась, длинными волосами на голове, длинными ногтями и со знаком из родинок». Прабабка же, когда увидела Киру, тихо выдохнула: «Ну наконец-то!!!» — и насколько смогла приблизила её к себе. Из всей науки-магии — белой, чёрной, серой — Кира успела освоить только воду. Потому что полюбила работать с ней. Вода чудеса творит. Но полностью передать дар прабабке не дали — Киру под каким-то предлогом отослали в другой город к родне, спрятали перед бабкиной смертью.

А умирала она очень страшно. Передала дар через хлеб своей невестке: той очень уж сильно колдовать хотелось научиться. А когда уже и невестка уходила, то за ней Кире пришлось приглядывать, так получилось. Некому больше было. Говорили… нет, строго приказывали не есть на её поминках и не пить. И надо же было Кире голодной с работы прибежать и пряник от неё скушать! Как только Кира его съела, ей записи прабабки протянули. «Бери. Это твоё теперь». Об этих закорючистых и пожелтевших от времени листах она к той поре помнила только то, что, сколько бы в них девчонкой ни вглядывалась, а прочитать никак не могла. Не понятно для неё написано было — неровно, крючковато, слова, которые с трудом разбирались, казались чудными. А тут смогла! Ясно всё, складно написано. Ох, что потом с Кирой творится начало — страшно вспомнить! Но это история отдельная и оттого не для каждого…

Глаза Павла манили, заволакивали. Но когда взгляд Киры упал в область сердца, она осеклась и минут с десять, как и после разговора с Тоськой, не смогла вымолвить и слова… На месте сердца у Павла была черная дыра. На её глазах рвалась нить жизни этого пока что ещё молодого и красивого мужчины. И самое страшное, что этот коллапсар начинал засасывать и её!

Кира, опомнившись, что-то не очень внятно объяснила про пакет, про письма, которые случайно оттуда выпали, всучила Смирнову-младшему «на всякий случай» свою визитку и стремглав вылетела из его дома.

«Что? Что он мог такого совершить в жизни, что нить его жизни прямо на глазах в клочья рвется? Проклятье из прошлого?» На работу Кира решила не возвращаться и шла от автобусной остановки в сторону своего «гипермуравейника ангарного типа».

…И размышляла, пытаясь разобраться в том паническом ужасе, накрывшем, когда она это всё увидела — такое случилось с ней впервые. Она настолько заблудилась в мыслях, что не заметила, как прошла свой огромный и длинный дом. Опомнилась уже на пустыре… Вернулась. Зачем-то вызвала лифт и поехала на девятый этаж. Вместо девятого приехала на седьмой. Вышла — по антуражу не то. Повернула назад в кабину лифта — упёрлась глазами в початую бутылку водки… Что за бесовщина!

Бес, без, бесчестие и благочестие, белое или чёрное… Опять, в энный раз упёрлась в приставку «бес». А вам не кажется, что эта приставка, введённая в русский язык в соответствии с фонетическим принципом орфографии, работает на руку нехорошему? Вот, например, беспечный. Человек беЗ печали. Почему же понадобилось велосипед изобретать? По-иному, Бес-печный — это нечистый, живущий на печи. Бесчестный. Вроде как человек беЗ чести. Но, сцуко! Бес-то оказывается Честным! Да, он честный. Честно предупреждает и так же честно бьёт потом в самое слабое.

За этими мыслями она и нашла себя дома. Поставив найденную в кабине лифта початую «пол-литру» в холодильник и налив себе чашку чая, Кира расслабилась. Воспаленное и метущееся сознание, пытавшееся найти ответы на все внезапно возникшие вопросы, начало успокаиваться, и дремота тихим одеялом накрыла её.

…Приятные новогодние хлопоты оборвал телефонный звонок.

— Кира, Муси больше нет. Вылетай, — всхлипывания Семёновны пролетели над страной и заморозили пространство, которое уже много лет разделяло Киру и её Мусю.

— Кирюш, Муся попросила отдать это тебе, — Екатерина Семёновна, единственный друг их немногочисленной семьи и боевая подруга Муси, Марии Петровны, Кириной двоюродной бабушки по материнской линии, вытащила из кармана ситцевого халата небольшой свёрток и передала его Сайре, собирающей нетронутую посуду со скромного поминального банкета на две персоны.

Ей, уже Сайре Кефир, в девичестве Кире Балашовой, рано оставшейся без родительской ласки и отправленной в детдом, крупно повезло. Однажды, под завистливые взгляды его воспитанников, она шла по тропинке, ведущей в «Мир любви» — так детдомовцы называли жизнь за калиткой — и крепко держала за руку свою Мусю, которая часто навещала её.

— Муся, а мы теперь всегда-всегда будем вместе? — голубые глазёнки Киры и с надеждой смотрели на опекуншу.

— Конечно же всегда, Марго! Наперекор и вопреки! Ведь у нас в этом мире есть только мы, — двоюродная бабушка Киры, победившая бюрократию, гордо, как по вате, шагала к воротам детдома со своей внучкой и была готова защищать её от всего мира, забравшего у неё детство.

Муси больше нет… Развернув сверток, Кира увидела «треугольные» письма, но читать, от кого и кому, не было сил. Слёзы накатились, не спрашивая, и заполнили всё окружающее пространство.

Очередная вселенная, пахнущая сдобой, чем-то пряным, полная сказок, вдруг погасла, оставив пустоту и тишину вокруг себя. Стихли все шумы, исчезли запахи, всё стало пресным и безвкусным. Муси больше нет. Из груди словно вырвали кусок тебя, и там образовалась дыра, там очень больно. Много крови и слёз. И рвутся ниточки воспоминаний.

— Тебе очень больно. Боль не пройдёт, но со временем будет не так сильно ранить, — тихие и нежные слова возникали мыльными пузырями и лопались в голове Киры внезапно, — Ничему не удивляйся. И помни — я всегда рядом.

Наперекор и вопреки.

Часть четвёртая. Пасодобль

— Не оборачивайся и ничего не бойся! — снова возник голос в её голове, — Страх парализует, он лишает воли и чувств… Чего ты боишься? Можешь ли ты в этом признаться себе сама?

— Не знаю! — тысячи солнц испугано моргнули, каждое в своей вселенной.

— Чего ты боишься больше всего на свете? Чего?

После долгого и мучительного молчания пришло слово.

— Одиночества.

Чем можно измерить одиночество? Ничем — скажете Вы. Нет в Палате мер и весов такого эталона. И окажетесь преступно не правы. Одиночество измеряется сигналами мессенджеров. В хаосе мегаполиса оно кричит во Вселенную: «Забери меня с этой планеты! Я хочу домой!»

Когда и как Одиночество было сослано на Землю, никто уже не помнит. Оно драматически прекрасно. В нём есть определённая философия. И если раньше оно разговаривало потоком слёз, то теперь оно обрело иной способ вещать. В толпе раздаются сигналы разных сайтов и чатиков. Это говорит Одиночество.

Есть определенные сайты, где ищут. Кого угодно, на немыслимых условиях, разрешая всё и вся. И если вы слышите подобный, знакомый и вам звук входящего сообщения из кармана вполне импозантного мужчины или сумочки несмотря ни на что привлекательной женщины, то это они — ваши соплеменники. Клан Одиноких.

Клан круче всех мафиозных семей мира. Если из первых можно на определённых условиях уйти — в деревянной одежде ли, выплатив ли отступную, то из этого Клана выйти практически нереально.

Однажды вкусив его терпко-горькие плоды, человек навсегда остаётся с ним. Даже встретив, казалось бы, своего человека, мы всё равно остаёмся в Клане. Регулярно платим дань бессонными ночами, бесконечными терзаниями, регистрацией на сомнительного содержания сайтах. Мы просто уже не можем остановиться в поисках соплеменников.

Мы должны держаться вместе, дабы Клан не прислал нам чёрную метку — неудачные и разрушительные отношения.

И сигналят мессенджеры, и оборачиваемся мы на знакомые позывные, и смотрим в глаза соплеменников. Нам бы подойти и заговорить, но… Мы должны Клану. А он разрешает общение только через своих посредников — сайты и мессенджеры. Таковы его правила.

И даже если нам удаётся обхитрить его, и мы назначаем свидание, всё равно эти встречи либо многократно откладываются, либо превращаются в фирменные пакеты разовых отношений. «Они отношались…»

Такова плата, плата за вкушение плодов Одиночества…

«Ну вот, пятница. Рабочий день закончился. Наконец-то!» — подумала Кира и, вздохнув, начала собираться домой. Сил хватало только дотащить свое тело до квартиры и уронить его на кровать. На работе последний месяц был аврал, и все работали по пятнадцать-восемнадцать часов. Наконец-то сдали последний этап, и начальство разрешило всем неделю отдохнуть. Но пока… Пока, немного отлежавшись, Кира с трудом заставила себя встать, раздеться, выпить чашку чая и снова лечь в кровать.

От перенапрягу долго ворочалась. Ощущение реальности расплывалось, как утренний туман. Звучавший в голове голос и раньше предпринимал попытки управлять её мозгом вплоть до того, что не давал дышать, но сегодня он вознамерился ещё и переспать с ней. «Наглый, властный, липкий, извращенец и мучитель. До чего ты меня довёл! На меня уже смотреть страшно. Вся поседела и почернела. Руки синеть начали», — пыталась отбиться от него Кира, но ни уговоры, ни мольбы не действовали. Голос действовал нахраписто и методично. Когда Кире показалось, что всё должно уже было закончиться, она решила нарушить тишину и осторожно заметила:

— Мне кажется, или у меня голова огромная и из неё что-то лезет? И этот бесконечный стрекот тысячи сверчков. Но что творится в животе! Не удивлюсь, если я теперь всё-таки сподоблюсь и рожу.

В ответ сквозь трели кузнечиков в голове рефреном зазвучало лишь одно «Иди!» Кира с трудом собралась и вышла из квартиры. На придверном коврике сидел потрёпанный жизнью облезлый кот и нализывал гостей. Борясь с тремором и обуревавшими приступами гипоксии, Кира доплелась до единственного на всю округу Храма и, упав на колени, рассыпалась в молитвах. Немного отпустило.

Конец ознакомительного фрагмента.