Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье

Жиль Кепель, 2018

Ужас, который наводил «халифат» ИГИЛ на Левант в 2014-2017 годах, и его террористическая деятельность в мировом масштабе стали парадоксальным следствием «арабской весны» 2011 года. Между тем ее приветствовали, упиваясь универсальными демократическими лозунгами и восторгаясь «революцией 2.0». Как воцарился этот хаос и можно ли из него выйти окончательно после устранения «Исламского государства» военным путем? В этой книге события помещаются в исторический контекст со времен Октябрьской войны 1973 года (война Йом-Кипура или Рамадана) и предлагается первый полный исторический обзор шести главных арабских восстаний, от Туниса до Сирии. Также представлены линии разлома и давления в миграционных процессах в Средиземноморье и на Ближнем Востоке и описаны варианты решений, которые предстоит принимать не только Эмманюэлю Макрону, Дональду Трампу или Владимиру Путину, но и народам и политическим лидерам данного региона и европейским гражданам. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Часть первая. Баррель и Коран

1. Исламизация политического порядка (1973–1979)

Сумерки арабского национализма

Прежде всего, надо подчеркнуть, что войну Судного дня 1973 года мы берем за точку отсчета хаоса на Ближнем Востоке. Этот хаос распространился на весь мир 11 сентября 2001 года и достиг кульминации с созданием «Исламского государства» в 2014–2017 годах. Но для начала необходимо оглянуться на произошедший тогда судьбоносный культурный разрыв между прежней и новой политической элитой, пришедшей к власти в регионе в процессе его деколонизации. Наиболее известные из лидеров этой новой элиты — Гамаль Абдель Насер, Хабиб Бургиба — и ее знаковые политические партии (Баас в Сирии и Ираке, ООП в Палестине) отошли от исламской легитимации, которой для обоснования своих полномочий обычно пользовались мусульманские династии. Традиция эта была заложена проповедями пророка Мухаммеда в Мекке и Медине в начале мусульманской эры по хиджре (с 622 года по христианскому летоисчислению, являющегося точкой отсчета для исламского календаря).

Вплоть до 1960-х годов как Баас, так и тунисский «Новый Дустур» по степени светскости не уступали режиму, который установил Ататюрк, заменивший Османскую империю Турецкой республикой, или порядкам, царившим при дворе иранского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Сам Насер использовал тысячелетнюю мечеть-университет «аль-Азхар» в качестве инструмента для пропаганды тьермондизма (от фр. tiers monde («третий мир») — теория, согласно которой страны евроатлантического блока выступают в качестве коллективного эксплуататора-капиталиста, а страны «третьего мира» в качестве пролетариата. — Прим. пер.) и никогда не упускал случая пройтись по клерикалам. В то же время он охотно участвовал в пятничной молитве, чтобы не терять контакт с набожными египетскими народными массами. Но затем он начал безжалостно преследовать организацию «Братья-мусульмане», колыбель политического исламизма, зародившегося на берегах Нила в XX веке. Братство было основано в 1928 году учителем Хасаном аль-Банна в Исмаилии, центре международного анклава Суэцкого канала, символизировавшем европейское колониальное господство на территории Египта. «Братья-мусульмане» стремились взять на себя роль преемников упраздненного в 1924 году Ататюрком Османского халифата. Поначалу они приветствовали приход в 1952 году к власти Насера и движения «Свободных офицеров». Они видели в них своих светских помощников в деле создания государства, основанного на принципах шариата, свода законов, источником которых является мусульманское священное писание — Коран. Надежды «Братьев-мусульман» не оправдались, и конфликт между партнерами, ставшими противниками, вылился в роспуск организации в 1954 году и казнь через повешение многих ее лидеров. Те, кому повезло больше, сумели скрыться на Аравийском полуострове, и начали там проповедовать свои идеи. Других же отправили в лагеря строгого режима, где пытки были в порядке вещей. Среди арестованных членов организации был общественный активист и литератор Сеййид Кутб, ставший впоследствии ведущим идеологом современного джихадизма.

Но эта восточная секуляризация была лишь подделкой под светскую демократию европейского образца. Тому есть несколько причин. Прежде всего, не было настоящего разделения политической и религиозной сфер, а скорее подчинение религиозных институтов, естественно, ослабленных, административному аппарату. Смысл такой политики заключался в установлении контроля над обществом или демонстрации совместимости ислама с официальной националистической и даже социалистической доктриной. Второе по порядку, но не по значению: власть была захвачена силой теми элитами, которые контролировали обретения независимости, какие бы формы он ни принимал. Народам, скинувшим колониальное ярмо, обещали демократию, призванную удовлетворить стремление к свободе народных масс. На деле те лишь сменили хозяев, оказавшись в подчинении у военных, династических или партийных группировок, деспотизм которых, хоть и местного происхождения, оказался не менее, а то и более тяжелым, чем диктат европейцев.

Все это сопровождалось слабыми изменениями социально-экономических показателей, а заявления о справедливости и о правах человека представляли собой лишь лицемерный дискурс деспотизма. В арабском мире, особенно в странах Леванта, соседствовавших с Израилем, эти двойные стандарты оправдывались насущной необходимостью борьбы с врагом. Антисионизм представлял собой, по сути, третий этап националистического движения, проявившегося впервые в XIX веке, в ходе борьбы против османского господства, затем, в начале XX века, против европейского контроля. На этом этапе появление еврейского государства в самом сердце Леванта и на территории Палестины рассматривалось как последний пережиток ненавистного колониализма. В арабской политической риторике его уничтожение представлялось как неизменная цель номер один.

После первой арабо-израильской войны, именуемой в арабском мире «накба» («катастрофа»), Бен-Гурион 15 мая 1948 года объявил о создании Государства Израиль. Суэцкий кризис 1956 года, когда экспедиционные силы трехсторонней англо-франко-израильской коалиции вынуждены были под давлением США и СССР уйти из национализированного Насером канала, только укрепил этот национализм. Тем не менее Каир ориентировался на СССР и строил арабский социализм по советской модели. В свою очередь, итоги Шестидневной войны июня 1967 года стали безусловным «отступлением» («накса») арабского национализма. Она началась с молниеносной операции ВВС Израиля в ответ на блокаду президентом Египта Тиранского пролива у входа в Акабский залив, перекрывшую снабжение израильского порта Эйлат. Израильская армия захватила Синайский полуостров, сектор Газа, Западный берег реки Иордан, включая Восточный Иерусалим, а также Голанские высоты. Помимо огромных территориальных потерь этот блицкриг привел к полному моральному поражению арабских лидеров, пришедших к власти в результате борьбы за независимость. Вся их риторика вдруг сдулась как воздушный шарик на фоне реалий войны.

В случае c Египтом «отступление» стало завершающим ударом в череде неудач на внешнем и внутреннем фронтах. Армия Египта застряла в дорогостоящей, сопровождающейся большими потерями операции в Йемене, где с 1962 года она поддерживала республиканские силы в их борьбе с монархистами, опиравшимися на Саудовскую Аравию. В 1966 году, столкнувшись с народным недовольством, Насер приказал казнить Сеййида Кутба, главного идеолога «Братьев-мусульман». Тот только что опубликовал манифест «Вехи на пути» («Маалим фи-т-тарик»), аналог ленинского «Что делать?» для радикального исламизма. В этом основополагающем для будущих поколений джихадистов тексте автор представлял тюрьму, где пытали его соратников, в качестве квинтэссенции ненавистного ему арабского национализма, для обозначения которого он прибегает к термину джахилийя — эпоха «невежества» или варварства. Согласно священным текстам, в этом невежестве утопал Аравийский полуостров до ниспослания Корана пророку Мухаммеду, который положил конец джахилиййи и установил ислам. Кутб точно так же призывал уничтожить «джахилийю XX века», воплощением которой являлся насеризм, используя для этого все средства, в первую очередь «организованное движение» (харака), то есть вооруженный джихад. Вынося такфир (обвинение в неверии) режиму, «Вехи на пути» прибегали к религиозной легитимности для оправдания священного насилия против государства. Этот призыв, который не вызвал единодушного одобрения среди «Братьев-мусульман», повлек за собой создание «радикального» течения внутри организации, которое затем проделает гигантский путь развития, от Афганистана до «аль-Каиды». В 1966 году Кутб за этот призыв оказался на виселице. Через год последует разгром в Шестидневной войне. Многие из последователей Кутба были убеждены, что это кара, ниспосланная Аллахом Насеру за казнь Его мученика.

Президент ушел в отставку, затем вернулся к власти после того, как огромные толпы вышли на митинги по всему Египту под лозунгом «Насер, вернись!». Три года спустя Насер умрет, и воплощавшийся в нем им идеал арабского национализма его не переживет. Этот вакуум заполнит политический исламизм, мощным стимулом для которого послужит Октябрьская война 1973 года.

Египет был главным, не считая палестинских арабов, проигравшим в Шестидневной войне. За его поражением последовало поражение насеровского национализма. Ему временно пришел на смену палестинский вопрос, стремление страны освободиться от влияния арабских государств. В 1969 году новый лидер Организации освобождения Палестины Ясир Арафат вышел из-под контроля Каира и превратил Иорданию, где проживало множество палестинских беженцев, в плацдарм для ведения вооруженной борьбы против Израиля. Бросив такого рода вызов авторитету короля Иордании Хусейна, палестинские организации повысили градус напряженности, которая достигла максимума 6 сентября 1970 года. В этот день боевики Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), марксистской организации, руководимой Жоржем Хабашем, угнали и посадили в аэропорту иорданского города Зарка три пассажирских самолета. Ответные репрессии унесли жизни нескольких тысяч палестинцев. Мирный процесс, начатый в результате соглашений, подписанных в Каире между Арафатом, королем Хусейном и Насером три недели спустя (сразу по завершении переговоров Насер скончался), привел к тому, что палестинские вооруженные группировки покинули Иорданию. Они передислоцировались в лагеря беженцев в Ливане, самой слабой в военном отношении страны региона. Там они будут способствовать развязыванию гражданской войны пять лет спустя и последующему постепенному разрушению Леванта. Все это будет происходить в новых условиях, радикально изменившихся в результате исламизации политики, которой способствовало установившееся в регионе по итогам Октябрьской войны 1973 года господство Саудовской Аравии.

Октябрьская война Рамадана 1973 года: нефть как оружие и «протоджихад»

Анвар Садат, сменивший Насера в сентябре того же 1970 года в качестве компромиссного кандидата от расколотого генштаба, приступил к осуществлению полномочий в не самой лучшей обстановке. Он стал героем анекдотов («нукат»), в которых выставлялся простофилей, напоминавшим Баденге в описании историка Адольфа Тьера (Баденге — одно из прозвищ французского императора Луи-Наполеона Бонапарта до его прихода к власти. — Прим. пер.). Давление на Садата было тем более сильным, что от него ожидали, что он смоет позор июня 1967 года наступлением, для которого в тот момент у президента не было никаких средств. Однако этот пройдоха из деревеньки в дельте Нила сумел, как и Луи-Наполеон, справиться со всеми, кто его недооценивал, — кроме джихадистов, организовавших в итоге его убийство. Будучи увлеченным в молодости идеями «Братьев-мусульман», он освободил членов организации из тюрем и негласно поддерживал их деятельность в университетских городках, где его самыми ярыми противниками были марксисты и левые насеристы. В течение нескольких лет от последних не осталось и следа, и контроль за студенчеством перешел к исламистским организациям аль-гамаат аль-исламийя, верным принципам Кутба.

В то же время Садат готовил штурм израильских позиций с помощью советских военных советников, обеспечивавших связь с президентом Сирии Хафезом Асадом, который так же, как и Садат, пришел к власти после поражения в Шестидневной войне. Этот штурм начался 6 октября 1973 года, в день иудейского праздника Йом-Кипур, что усилило эффект неожиданности для Израиля. Египетские войска пересекли линию укреплений Бар-Лева со стороны Суэцкого канала, а сирийцы проникли на Голанские высоты, находившиеся под контролем Израиля с 1967 года. Успех этого первого прорыва принесет обоим лидерам лестные прозвища: Садату — «Герой переправы» (через Суэцкий канал. — Прим. пер.), а Асаду («Асад» по-арабски «лев») — «Октябрьский лев». Однако исход войны, который спас честь арабских лидеров, мог быть иным, если бы в нее решительно не вмешались Саудовская Аравия и нефтяные монархии Аравийского полуострова. Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) перешла в победоносное контрнаступление, в ходе которого ее силы форсировали Суэцкий канал, окружили 3-ю египетскую армию и дошли до 101-го километра трассы Суэц-Каир. Одновременно в Сирии они продвинулись на расстояние 40 километров от Дамаска. Этот прорыв стал возможен благодаря американскому воздушному мосту, по которому ежедневно обеспечивалось снабжение Израиля. 16–17 октября представители арабских стран — экспортеров нефти, собравшиеся в Кувейте, решили в качестве ответной меры в одностороннем порядке поднять цену на нефть на 70 % и ежемесячно сокращать ее экспорт на 5 %, вплоть до ухода Израиля с оккупированных территорий и признания прав палестинцев. 20 октября король Саудовской Аравии Фейсал объявил об эмбарго на поставки нефти США и Нидерландам, «поддержавшим Израиль».

Это эмбарго и стало главным оружием. Оно не просто позволило не потерять лицо арабским лидерам, участвовавшим в этом военно-политическом эпизоде. Оно потрясло основы мироустройства, превратив нефтяную ренту в один из важнейших факторов власти на планете, и обеспечило тем, кто ее контролирует, неограниченное могущество. За несколько дней цены на нефть взлетели в 4 раза. В краткосрочной перспективе результатом этого экономического давления, превратившего арабо-израильский конфликт во внутриполитический вопрос всех стран — импортеров энергоносителей, стало лишение Израиля всех преимуществ, завоеванных в ходе победоносного контрнаступления. Садат и Асад благодаря Фейсалу и нефтяным эмирам остались у власти, Тель-Авив под давлением США и стран Западной Европы, обеспокоенных последствиями инфляции для своего торгового баланса, согласился на перемирие. С этого момента нефтяные монархии будут только укреплять свою гегемонию, используя богатство, которое взлет цен на нефть сделало поистине несметным, для того чтобы финансировать распространение во всем суннитском мире ультраконсервативной идеологии. Но однажды выпустив из бутылки джинна джихада, им будет очень сложно вернуть его обратно, и они в свою очередь сами станут его жертвами.

В значительной части массовой арабской литературы поражение 1967 года противопоставляется «победе» 1973-го. Поражение объясняется безверием режима Насера, а «победа» — набожностью, проявленной в ходе этой войны, которая шла во время Рамадана и могла на вполне законных основаниях считаться джихадом. Действительно, во время священного месяца воздержание от пищи является обязательным от восхода до заката, что мало способствует ведению военных операций. Но это ограничение может быть снято в случае джихада, поскольку, если община верующих слишком слаба, чтобы сражаться, она может погибнуть при столкновении с врагом, что подвергает опасности само существование ислама. Таким образом, чтобы бойцы могли есть днем, египетские и сирийские улемы, с подачи светских властей, провозгласили Октябрьскую войну джихадом. И она стала таковым не только с точки зрения формального содержания этой фетвы, но и фактически, соответствуя глобальному ходу вещей, приведшему к окончательной победе нефтяные монархии, известные своей моральным ригоризмом. В том же духе в других назидательных комментариях сравнивали клич «Аллах акбар», с которым шли в бой войска в 1973 году и который привел их к победе, с лозунгом «Земля! Воздух! Море!», навязанным бойцам «нечестивой» властью в 1967 году и чреватым неизбежным поражением.

Использование нефти как оружия в октябре 1973 года также вписывалось в контекст ухудшения американо-саудовских отношений, оформленных соглашением между Франклином Рузвельтом и королем Абдул-Азизом ибн Саудом. Оно было подписано 14 февраля 1945 года на борту крейсера «Куинси», пришвартованного в Большом Горьком озере Суэцкого канала. Президент США прибыл прямо из Ялты и стремился обеспечить регулярные поставки нефти странам Запада с учетом чреватого конфликтами «передела мира» с СССР, располагающим богатыми месторождениями в Азербайджане и Сибири. Рузвельт перехватил инициативу у обессиленной войной Великобритании с целью обеспечения защиты саудовской монархии в обмен на разработку ее месторождений американской компанией АРАМКО (Арабско-Американская нефтяная компания). Этот пакт «Дня святого Валентина» (весьма подходящая для долгосрочных обязательств дата) был главным обоснованием присутствия американцев на Ближнем Востоке. Он был важнее для них, чем отношения с Израилем, основным поставщиком вооружения для которого до войны 1967 года была Франция (ее самолеты «Мираж» фирмы «Дассо» сыграли ключевую роль в победе Израиля). Во время Суэцкого кризиса 1956 года США потребовали вывода израильских войск с Синайского полуострова, а англо-французских парашютистов — из зоны канала, показывая тем самым, что интересы Израиля не были для них приоритетными. На знаменитой пресс-конференции 27 ноября 1967 года генерал де Голль отказался продолжать вооружать Тель-Авив, подвергнув критике оккупацию Израилем завоеванных в ходе Шестидневной войны территорий. Только тогда Вашингтон взял на себя военную поддержку Израиля и пересмотрел «пакт Куинси», отдав приоритет защите Израиля по отношению к нефтяной сделке. Саудовская сторона разорвала пакт в октябре 1973 года в качестве ответной меры с относительной легкостью, потому что рост цен на сырую нефть в среднесрочной перспективе играл на руку и техасским нефтедобывающим компаниям. Среди них была «Zapata Petroleum Company», основанная в 1953 году будущим президентом США Джоржем Бушем-старшим. Это позволяло завязать в будущем взаимовыгодные связи с Соединенными Штатами. Тем не менее изменение соотношения сил в пользу стран — производителей нефти позволяло тем национализировать иностранные нефтяные компании, находящиеся на их территории, и получать от них дивиденды напрямую вместо тех выплат, которыми они довольствовались до этого. Платежи, поступавшие от так называемых «Семи сестер» (British Petroleum, Exxon, Gulf Oil, Mobil, Royal Dutch Shell, Chevron и Texaco), еще более увеличивали богатство нефтяных монархий и их возможность влиять на переустройство Ближнего Востока и способствовать исламизации политического порядка в регионе.

Проведение политики постепенной исламизации общества

Распространение по всему миру консервативного суннизма ваххабитского толка было одним из инструментов внешней политики Саудовской Аравии. Цель заключалась в том, чтобы препятствовать делегациям ученых каирского университета «аль-Азхар», отправлявшихся Насером во все уголки планеты обосновывать совместимость ислама и арабского социализма. Это было порождением холодной войны, в которой каждый лагерь стремился расширить круг сторонников своих убеждений. С этой целью в Мекке 15 декабря 1962 года, в момент, когда египетские войска, обучавшиеся советскими инструкторами, вошли в Йемен и приблизились к саудовской границе, наследным принцем Фейсалом была основана Всемирная исламская лига. Впрочем, вплоть до 1973 года эта организация играла второстепенную роль в главном идеологическом противостоянии между Москвой и Вашингтоном и их союзниками, в риторике которых тема религии оставалась на заднем плане. После исчезновения врага в лице Насера и благодаря головокружительному росту цен на нефть Всемирная исламская лига получила в свое распоряжение значительные средства для повсеместного распространения влияния Саудовской Аравии. Это превратило страну в центр нового регионального и международного исламского сообщества. С этого момента ее ключевой задачей стало закрепление обретенной гегемонии и обоснование с помощью тщательно продуманного субсидирования присвоения нефтяной ренты самыми стойкими суннитами в награду за их добродетельность. Однако Лига не вмешивалась в мелкие распри, которые могли бы ограничить ее влияние. Так, одной из ее задач была борьба против «нововведений», замутняющих «ясную и чистую суть изначального ислама» — недвусмысленный намек на суфизм с его мистицизмом. В то же время Лига признавала «Братьев-мусульман», рассматривая их в тот момент как союзников в глобальном проекте исламизации общества и считая, что они лучше знакомы с готовностью современного мира к трансформации, чем саудовские улемы.

Именно в это время европейские мусульмане, большинство из которых были рабочими-иммигрантами, в полной мере ощутили на себе проблему безработицы. Она стала результатом экономического краха, которому значительно способствовал четырехкратный рост цен на нефть. Во второй половине 70 годов Лига начала открывать свои отделения и мечети в Старом свете. Ее целью было регулирование зарождающегося движения исламизации в этих кругах, ищущих свою идентичность и находящихся в процессе «хаотичного оседания»: миллионы решили остаться в принявшей их стране, несмотря на исчезновение в ней неквалифицированных рабочих мест.

Удобной целью был и Египет, обескровленный гигантскими военными расходами и демографическими проблемами. Впрочем, он еще сохранял роль потенциального центра сопротивления распространению ваххабизма благодаря авторитету и богатой истории «аль-Азхара», где вольготно себя чувствовало суфийское братство, критикуемое салафитами. Нужно было поддерживать его на плаву, но в постоянной зависимости, чтобы подавить в зародыше возможные будущие поползновения на роль противовеса новому лидерству Саудовской Аравии. Сам Садат до разрыва дипломатических отношений Египта с большинством арабских стран, ставшего следствием поездки президента Египта в Иерусалим и выступления в кнессете 20 ноября 1977 года, способствовал исламизации своим поведением. Он выставлял на всеобщее обозрение знаменитую забибу (араб. «изюминка»), как называют в Египте коричневатую отметину посреди лба, особую примету самых благочестивых мусульман, возникающую у них от постоянного трения лба о молитвенный коврик. Садат взял второе имя Мухаммед, не использовавшееся им ранее, и прибавил к титулам церемониальную формулу «правоверный президент» (ар-раис аль-мумин). Египет усеяли новые огромные мечети с зеленой неоновой подсветкой. Установленные на них громкоговорители работали на полную мощность, перекрывая городской шум. На рейсах авиакомпании Egypt Air запретили алкоголь, египетские «Братья-мусульмане», бежавшие в страны Персидского залива при Насере, возвращались и вкладывали свои нефтедоллары в исламские банки, работающие в соответствии с требованиями шариата. За десять лет президентства Садата большинство египтянок облачились в хиджабы.

Эти меры носили профилактический характер. Целью их было заставить население, перекормленное антисионистской пропагандой, принять резкую смену курса, которую представлял собой мирный договор, заключенный с Израилем в 1979 году. Они не помешали, а скорее наоборот, способствовали радикализации исламистской оппозиции. Фундаменталисты располагали благодатной культурной почвой, где имели возможность укорениться. Они смели «правоверного президента», убитого боевиками организации «Египетский исламский джихад» («аль-Джихад аль-ислами аль-мисри») 6 октября 1981 года на военном параде, посвященном восьмилетней годовщине «героической переправы» через Суэцкий канал. Мало кто в Египте оплакивал этого непопулярного фараона, что могу подтвердить и я, поскольку жил тогда в Каире.

Самая известная из желчных нукат, порожденных тогда египетским народным юмором, была о дворнике, подметавшем под почетной трибуной на следующий день после смерти Садата и нашедшем на земле нечто вроде изюминки: «А это еще что? А, да это же забиба президента!» Намек на то, что выставляемое напоказ на лбу доказательство его набожности было фальшивкой.

Гражданская война в Ливане была еще одним определяющим показателем этой постепенной исламизации Ближнего Востока, поскольку она заставила переосмыслить политические движения в религиозном ключе. До этого для них был характерен национализм, усугубленный первостепенной важностью «палестинского сопротивления» «сионистскому врагу», и восприятие их в контексте глобального противостояния между советским и американским блоками. Военное присутствие Палестины в Ливане закреплялось секретными соглашениями, подписанными 3 ноября 1969 года в Каире между главнокомандующим ливанской армии и Ясиром Арафатом, согласно которым на юге страны, граничащем с Израилем, создавалось нечто вроде государства в государстве. В результате событий «черного сентября» 1970 года в Иордании оттуда в Ливан постепенно стекались все новые и новые боевики с одобрения арабских государств. Руководство последних стремилось не потерять лицо в глазах собственного населения, организовав центр сопротивления вблизи «сионистского образования», откуда можно было бы оказывать постоянное давление на него путем ведения партизанской войны средней интенсивности. Популярность идеи сопротивления в то время достигла апогея, особенно на фоне плачевно низкой боеспособности, продемонстрированной арабскими армиями в ходе Шестидневной войны. Левацкие газеты, распространявшиеся в Латинском квартале, где находился мой лицей, пестрели в те годы заголовками типа «Палестинское сопротивление сметет Каирские соглашения», «Дорога на Иерусалим лежит через Амман, Бейрут и Каир». В этих газетах «сионистское образование» и «арабская буржуазия» в равной степени препятствовали делу всеобщей борьбы за победу мирового социализма.

Эти грандиозные проекты марксистского мессианства ни к чему не привели; напротив, хрупкое конфессиональное равновесие в Ливане было нарушено дислокацией там вооруженного движения. Каким бы палестинским оно ни было по происхождению, оно позиционировалось в ливанской мозаике как мусульманская и суннитская сила — другими словами, ни христианская, ни шиитская. Доля маронитов, ради которых Франция, получившая в 1920 году от Лиги Наций мандат на управление этой территорией, создала государство Ливан, что облегчило повышение ими социального статуса, начала сокращаться по отношению к общему населению страны. Напротив, количество обнищавших и люмпенизированных шиитов значительно увеличилось, что привело к массовому переселению из деревень и возникновению громадных пригородов (дахийе) на юге Бейрута. В первой половине 70-х годов, то есть до Иранской революции 1978–1979 годов, которая способствовала росту самосознания этой конфессии, шииты в Ливане не выделялись из общей массы мусульман. Как члены мусульманской общины (уммы) они воспринимались и лидерами суннитов, из среды которых избирался премьер-министр (Президент Республики, располагавший тогда реальной властью, был согласно конституции маронитом). В этих условиях пребывание на территории страны военизированных палестинских формирований усиливало мусульман в целом, позволяя им оказывать давление в целях реформирования политической системы на пользу себе и в ущерб интересам христиан. В реальности же палестинцы, проживавшие около израильской границы, на юге, населенном преимущественно шиитами, имели с последними сложные отношения. Абу Джихад, заместитель Арафата по военным делам, в середине 1970-х годов содействовал созданию первых шиитских партий, таких как «Амаль» или «Движение обездоленных» («Харакат аль-махрумин») имама Мусы ас-Садра. Территориальные конфликты и израильские бомбардировки южного Ливана в ответ на залпы палестинских «Катюш» с ливанской территории только повышали напряженность в отношениях. В 1978 году в ходе Иранской революции Арафат оказал Хомейни помощь в организационных вопросах, а затем попросил фетвы в интересах «палестинской революции» для уменьшения трений с шиитским населением. Но учащение с 1972 года израильских атак ухудшило отношения между христианской частью населения Ливана и палестинцами.

Все эти факторы в совокупности положили начало гражданской войне 13 апреля 1975 года. Автобус, перевозивший в тот день палестинцев, подвергся атаке фалангистской (маронитской) милиции, что привело к гибели 27 человек. Ответ «исламо-прогрессистского» лагеря, решающую роль в котором играла военная мощь палестинских организаций, должен был позволить палестинцам получить преимущество при первоначальной поддержке Сирии. Но в июне 1976 года Хафез Асад ввел в Ливан свою армию, чтобы установить выгодный ему баланс сил. Сирийская оккупация значительной части страны продолжалась около трех десятилетий, закончившись лишь в апреле 2005 года. Из всех событий гражданской войны, среди которых вторжение Израиля на юг страны в 1978 году, а затем, в 1982–1985 годах, на всю ее территорию вплоть до столичных пригородов, захват в заложники западных граждан, а также братоубийственные конфликты между христианскими группировками, мы остановимся в нашем повествовании на двух ключевых. Это, во-первых, создание «Хизбаллы» де-факто в конце 1982 года, де-юре — в 1985. Основанная при содействии хомейнистского Ирана, эта шиитская партия спустя три десятилетия будет оказывать определяющее влияние на политическую жизнь в Ливане, заняв место ООП в качестве силы сопротивления Израилю. Во-вторых, это подписанные в городе Таифа в Саудовской Аравии в 1989 году соглашения, которые оформили поражение христиан, передав реальную власть в Ливане от президента-маронита суннитскому премьер-министру. Наибольшую выгоду от этой операции получил ливано-саудовский миллиардер Рафик Харири, который практически бессменно с 1992 года занимал пост премьера, успев восстановить разрушенный центр Бейрута в рамках проекта «Солидер» в стремлении придать новый импульс экономике. Вскоре после ухода в отставку он 14 февраля 2005 года стал жертвой покушения во время проезда его кортежа по тому самому городу, на облик которого он успел наложить столь яркий отпечаток.

Этот явный переход Ливана в сферу влияния суннитов выразился в сооружении на линии разграничения между христианской и мусульманской зонами столицы гигантской «мечети Харири» по соседству с подавленным ее мощью древним маронитским собором. Раньше это был квартал рынков, разрушенных войной. Парадоксальным образом Таифские соглашения, открыто оттеснявшие от власти христиан в пользу мусульман, в реальности представляли собой тщетную попытку суннитов остановить неудержимый рост влияния шиитской общины, ставшей самой крупной по численности в стране и поддерживаемой и вооружаемой Ираном через «Хизбаллу». Нам необходимо понимать логику становления шиитской силы, представлявшей альтернативу Саудовской Аравии в исламском пространстве. Это важно, поскольку одним из следствий этого явился исход гражданской войны в Сирии в 2018 году. Прежде всего, рассмотрим события переломного 1979 года, который начался в феврале с возвращения Хомейни в Тегеран. В марте в Вашингтоне был подписан мирный договор между Израилем и Египтом. А на Рождество советские войска вторглись в Афганистан, положив начало суннитскому джихаду в этой стране.

Переломный 1979: эскалация напряженности между шиитами и суннитами

Как и все производители нефти, Иран извлек существенную выгоду из повышения цены за баррель, несмотря на то что он, не будучи арабским государством, не участвовал в принятии решения об эмбарго в октябре 1973 года. Но шах Мохаммед Реза Пехлеви впоследствии сумел сыграть на повышении цен, видя в четырехкратном росте котировок возможность превратить свою страну в одну из крупнейших мировых держав. Он демонстрировал свои непомерные амбиции на рекламных страницах западных изданий, приобретал акции европейского ядерного агентства Eurodif и заставлял нервничать соседей по Персидскому заливу, опасавшихся доминирования Ирана в регионе. Мегаломания Пехлеви, ярко проявившаяся на роскошных празднествах в Персеполе, организованных в октябре 1971 года по случаю 2500-летия Персидской империи и стоивших казне миллиарды долларов, приносила выгоду от неслыханного увеличения нефтяных доходов прежде всего доверенным лицам шаха, его армии и государственному аппарату в ущерб гражданскому обществу, страдавшему от репрессий полицейского режима. Ущемление традиционного среднего класса, представленного рыночными торговцами, а также вышедшего из той же среды шиитского духовенства способствовало развитию социального кризиса. Ситуация усугублялась притоком в города сельского населения, движимого несбыточными надеждами урвать кусок нефтяного пирога и сформировавшего огромный слой «обездоленного» пролетариата. В этих условиях многочисленные студенты, десятками тысяч отправлявшиеся учиться на Запад на щедрые правительственные гранты, чтобы строить Иран будущего, отворачивались от авторитарного и коррумпированного режима шаха.

Визит Пехлеви в США в ноябре 1977 года, когда президент-демократ Джимми Картер намеревался «придать более нравственный характер» американской внешней политике после своего предшественника Ричарда Никсона, спровоцировал массовые демонстрации протеста. Слезоточивый газ, использовавшийся для разгона студентов и активистов, в большинстве своем марксистов и левых, запрудивших Национальную Аллею в Вашингтоне, был донесен ветром до розария Белого дома, и плачущему монарху пришлось прервать выступление, транслировавшееся по радио и телевидению. Символическое значение этих кадров поколебало авторитарный режим и придало смелости иранской оппозиции, тем более что американские требования уважать права человека способствовали смягчению репрессий. Как в Алжире в 1988 году и в ходе «арабских волнений» в начале 2010 годов, «закваска» революционного процесса была замешана религиозными силами, которые перехватили инициативу этого движения и повернули его в выгодное им русло. Авторитарно настроенные модернизаторы в арабских странах поставили искаженно истолкованный секуляризм на службу диктатуре, скомпрометировав легитимность демократической оппозиции, защищавшей те же идеалы, но в их подлинном значении. Пехлевистский же Иран способствовал поляризации оппозиции, вокруг компартии с одной стороны, и наиболее политизированных группировок шиитского духовенства с другой.

При всем атеизме марксистов между этими двумя полюсами существовало нечто вроде структурного сходства. Как и коммунистические организации, духовенство было иерархизировано и легко и эффективно доносило до своей паствы лозунги и призывы к действию (в отличие от суннитского мира, где за авторитет боролись между собой многочисленные улемы). Это было ценным козырем для организации перманентного революционного движения, направленного на свержение диктатуры. Это структурное соответствие отразилось и в возникновении множества смешанных исламо-марксистских или исламо-левацких групп. Наиболее известная из них — Организация моджахедов иранского народа, в чьем названии сочетались понятия джихада и популизма. Эта гибридизация стала возможной благодаря Али Шариати, интеллектуалу, родившемуся в семье богослова и впоследствии учившемуся во Франции в Латинском квартале. В своем переводе на фарси труда Франца Фанона «Проклятьем заклейменные» (Франц Омар Фанон — франкоязычный вест-индский революционер, социальный философ и психоаналитик. — Прим. пер.) он переформулировал в соответствии с языком Корана знаменитое марксистское противоречие между «угнетенными» и «угнетателями». Первое понятие он передал как «обездоленные» (мостадафин), а второе — как «надменные» (мостакбирин). Но эти понятия не полностью соответствовали марксистским категориям. Включение в них мощной этической составляющей, пропитанной религиозным духом, позволяло сдвинуть границы, разделяющие противоборствующие социальные классы. Такой подход давал возможность объединить в надкатегории «обездоленных» всех противников шаха, от рыночных торговцев до вышедших из деревень пролетариев. Набожный средний класс и бедная городская молодежь, которые с чисто социальной точки зрения должны были быть антагонистами, под руководством духовенства, разделявшего ту же идеологию, сливались в едином революционном процессе.

Это был триумф политического гения аятоллы Хомейни. Этот главный оппонент шаха с 1964 по 1978 год находился в ссылке в священном шиитском городе Эн-Наджаф. Затем Хомейни перебрался в парижский пригород Нофль-лё-Шато. Он с триумфом вернулся в Тегеран 1 февраля 1979 года, воспользовавшись возможностью представить себя защитником «обездоленных». Именно так ему удалось взять под контроль верхушку духовенства, которое изначально его не поддерживало. Аятолла сумел также использовать в своих целях левую оппозицию, а затем нейтрализовать ее после своей победы и провозглашения Исламской республики. Чтобы добиться этого, он обратился (одновременно с салафитами, шедшими тем же путем в суннизме) к фундаменталистской «очищенной» форме шиитской догмы. Все это совсем не напоминало компромиссы, на которые шли на протяжении многих веков великие аятоллы и монархи. Согласно учению Хомейни, имам Хусейн Ибн Али, внук Пророка, принявший мученическую смерть от рук воинов суннитского халифа Язида в Кербеле в октябре 680 года, представлял собой божественное воплощение «обездоленных». Шах же воплощал в себе «надменного» Язида. Приводя таким образом в соответствие основы пересмотренной с точки зрения идеологии религиозной догмы с приоритетами современности, Хомейни сумел привлечь на свою сторону значительное число сторонников. Им удалось одержать победу не только над всеми остальными представителями оппозиции, но и над правящим режимом.

Хомейни, к которому отныне обращались не иначе как «Высший руководитель» Исламской революции, с триумфом вернулся в Тегеран рейсом Air France. Теперь он воплощал в себе исключительно мощную конкурентоспособную силу, представляющую шиитов в процессе исламизации Ближнего Востока. Этот процесс был инициирован шестью годами ранее Саудовской Аравией и ее союзниками-суннитами во время Октябрьской войны 1973 года, сопровождавшейся четырехкратным увеличением цен на нефть. Противостояние между этими двумя полюсами будет в течение четырех последующих десятилетий главной движущей силой кризисов и войн в регионе и за его пределами. Оно окажет особое влияние на Европу терактами исламистов на ее территории, и его заложниками станут проживающие там иммигранты мусульманского происхождения. Этому противостоянию, находящемуся в зависимости от колебаний цен на нефть, даже удастся снизить значимость главной линии разлома, вдоль которой выкристаллизовался арабский национализм после обретения независимости странами региона. Речь о палестино-израильском противостоянии. Оно окажет влияние и на логику собственно суннито-шиитского конфликта (что демонстрирует вовлечение в него и ливанской «Хизбаллы» и палестинского ХАМАС, в обоих случаях под влиянием Тегерана). Его динамика будет подпитываться непрерывной эскалацией напряженности ценой постоянного усугубления хаоса в ближневосточных обществах. Причина в политической безответственности, вызванной эффектом кажущегося бесконечным вплоть до десятых годов XXI века роста доходов от нефти.

Иранская революция бросила серьезный вызов Саудовской Аравии и союзникам королевства, поскольку она снижала значимость процесса исламизации по-суннитски, лишенного как социальной динамики, так и героизма. Создания эмирами Аравийского полуострова всемирной сети салафитских ассоциаций и финансовой поддержки, которую большинство из них оказывало в то время «Братьям-мусульманам», оказалось недостаточно для того, чтобы погасить энтузиазм, стихийно вспыхнувший на фоне событий в Иране в народных массах всего мусульманского мира. Это было тем более проблематично, что в своих речах Хомейни указывает одновременно на двух врагов мирового масштаба. Во-первых, он ополчился на американского «Большого Шайтана» (и наряду с ним и на французского «Малого Шайтана», несмотря на гостеприимство, оказанное Хомейни в Нофль-лё-Шато). Во-вторых, он выступил с осуждением нефтяных монархий, представленных в качестве лакеев США. Обвиняя первых, он в соответствии с идеологией Шариати следовал в русле глобального движения «тьермондистов», которое позволяло аятолле выйти за рамки исключительно религиозной парадигмы. Своей позицией он завоевал симпатии в самых разных странах вплоть до Латинской Америки. Направляя огонь своей критики на вторых, Хомейни стремился расширить свою изначально относительно узкую персидско-шиитскую базу (шиитами являются лишь около 15 % мусульман). В обоих случаях его целью было перехватить лидерство над мировым исламом у ваххабитских монархов, «хранителей двух святынь», контролирующих паломничества в Мекку и Медину.

Американско-саудовская реакция на Иранскую революцию стала одной из составляющих джихада в Афганистане. Возможность для него представилась в связи с необходимостью отреагировать на вторжение в Афганистан Советской армии на Рождество того же 1979 года, который начался с возвращения 1 февраля Хомейни в Тегеран. Следующим ключевым событием этого года стало подписание египетско-израильского мирного договора 26 марта. Оно свидетельствовало о переходе главной региональной линии противостояния из Ближнего Востока и Восточного Средиземноморья в Персидский залив и Центральную Азию. Появление советских десантников и танков в Кабуле нарушало равновесие, установившееся по итогам Второй мировой войны. Этим оно отличалось от советских вторжений в Венгрию (1956) и Чехословакию (1968). Данные интервенции еще вписывались в рамки раздела мира, закрепленного Ялтинскими соглашениями, и в силу этого не могли повлечь за собой никакой военной реакции «Свободного мира». Брежнев счел необходимым ввести войска в Афганистан, поскольку, согласно советской логике, власть местных коммунистов необходимо было обезопасить от неминуемой угрозы. Преимущественно родовое и аграрное общество, привязанное к традиционным нормам, было возмущено политикой воинствующего атеизма. Со своей стороны Белый дом не мог принять этот новый поворот событий, тем более что еще свежи были в памяти поражение во Вьетнаме, случившееся за четыре года до того, и потеря союзника в лице Ирана в начале 1979 года. Шах имел огромное геополитическое значение в силу того, что выполнял функцию «жандарма Персидского залива», охраняя его гигантские нефтяные резервы от Москвы. Более того, США только что подверглись беспрецедентному унижению в виде захвата заложников в американском посольстве в Тегеране «студентами-последователями курса Имама», начавшегося 4 ноября, и последовавшей за этим неудачной попытки освобождения заложников. К тому же советское военное присутствие в Афганистане было прямым нарушением Ялтинских соглашений. Поскольку страна граничила с Ираном, где местные коммунисты из партии Туде были активными участниками революционных сил (Хомейни обрушится на них с репрессиями только в следующем году), проснулись старые американские страхи перед прорывом Москвы к «теплым морям». Это была, по сути, современная вариация на тему англо-русской «Большой игры» XIX века в Юго-Западной Азии.

Наконец, согласно собственно исламскому мировидению, конец 1979 года был отмечен драмой огромного символического значения: 20 ноября стало первым днем ХV века исламского календаря. Согласно исламскому вероучению, каждые сто лет среди мусульман будет появляться «обновитель веры» (муджаддид) или «мессия» (махди), который восстановит чистоту веры и покарает отступников. В этот день Заповедную мечеть в Мекке захватила группа радикальных джихадистов под предводительством Джухаймана аль-Утайби. Тот был представителем авторитетного саудовского рода и намеревался выразить протест против коррумпированности правящей династии, которую винил в слепом подчинении Западу. Он также добивался провозглашения мессией своего шурина Мухаммеда Абдуллы аль-Кахтани. Джухайман был связан с самыми консервативными представителями салафитского истеблишмента королевства. Он распространял послания, в которых 30 лет спустя можно обнаружить значительную часть идей, вдохновивших ИГИЛ. Мечеть в Мекке была освобождена лишь две недели спустя, когда ее взяло штурмом элитное подразделение французского спецназа — Группа вмешательства национальной жандармерии (ГИГН). Операцию в то время оставили в секрете, поскольку немусульманам было запрещено (харам) ступать на эту священную землю. Тысячи паломников оказались в заложниках, и 244 человека погибло (из них 117 террористов), несмотря на то что любое кровопролитие на священной земле категорически не допускалось. Трагедия привела саудовские власти, в первые дни просто парализованные шоком, в полное замешательство. В данном случае, во-первых, потому что они потеряли контроль над еще более ваххабистскими и джихадистскими силами, чем они сами, в ходе того процесса исламизации региона, который они же инициировали. Во-вторых, поскольку они показали свою неспособность к защите ислама в его колыбели. Под сомнение были поставлены и притязания на роль хранителей исламских святынь, и, как следствие, претензии на роль руководящей и направляющей силы в исламском мире.

Ввод советских войск в Афганистан уже через три недели после кровавой операции по освобождению мекканской мечети представлял собой еще один вызов саудовским притязаниям на лидерство. По сути, согласно исламской доктрине, эти действия можно было интерпретировать как вторжение «неверных» (кафиров) в мусульманский мир (дар аль-ислам). Согласно Священным текстам, на подобную агрессию мусульманский правитель обязан был ответить немедленным провозглашением и осуществлением вооруженного джихада против агрессора во избежание обвинений в отступничестве. Таким образом, советское вторжение могло рассматриваться с двух взаимодополняющих точек зрения. С точки зрения Вашингтона, оно было досадным эпизодом Холодной войны, на который необходимо отреагировать, тем более что после поражения в Индокитае и унижения в Иране на кону стоял статус США как сверхдержавы. С точки зрения Эр-Рияда, это прямой повод для джихада, тем более что саудовская монархия стремилась к гегемонии в исламском мире. Именно этот термин — джихад — стал обозначать повстанческую партизанскую войну, в которой ЦРУ участвовало своим вооружением и советниками, а Аравийский полуостров — нефтедолларами. Моджахеды, прозванные по ту сторону Атлантики «Борцами за свободу» (Freedom Fighters), были в массе своей бородачами, понимавшими под словом «свобода» установление шариата, как только русских коммунистов вышвырнут с земли ислама. Это смешение понятий, по сути, свидетельствовало о семантической исламизации того, что станет последней битвой Холодной войны. Эта битва в то же время явилась первой из исламских войн современной эпохи, независимо от того, как их называют: джихад, набег (газв), «законный терроризм» (ирхаб машру) или «мученическая операция» (аль-амалийя аль-истишхадийя). В итоге 15 февраля 1989 года советские войска были выведены из Афганистана, а падение Берлинской стены 9 ноября того же года знаменовало собой окончательный крах СССР. После распада Советского Союза конфликт между исламистским Востоком и Западом (именуемым «безбожным», «иудейско-крестоносным» и т. д.) сменил противостояние между коммунистическим Востоком и капиталистическим Западом.

Афганский джихад позволял убить одним ударом двух зайцев. С одной стороны, он нанес смертельный удар СССР, выставив ослабленную Советскую армию бумажным тигром. Глубинные же причины краха советского строя следует искать в более ранних событиях. К этим причинам относится в том числе гонка вооружений с США, развалившая советскую экономику, которая, будучи плановой, являлась изначально неполноценной по сравнению с рынком, но все же труп СССР к ногам американцев кинули именно воины джихада. Тем самым джихадисты завоевали себе огромный авторитет среди мусульман. Они утвердились в глобальном масштабе как непредсказуемая террористическая военная сила, лицом которой станет Бен Ладен. С другой стороны, эта победа суннитов позволила в рамках исламского символического порядка мгновенно нейтрализовать хомейнистскую пропаганду, превратив саудовцев и их союзников в спасителей мусульманской страны, подвергшейся агрессии со стороны кремлевских атеистов. Реакция Тегерана последовала незамедлительно. Смысл ее заключался в том, чтобы оттеснить победу на задний план, насытив медиапространство новостями о фетве, выносящей смертный приговор Салману Рушди. С этой целью сенсационную новость сознательно синхронизировали с выводом советских войск из Афганистана.

2. Наступление международного джихада: против «ближнего врага» (1980–1997)

Борьба за контроль над процессом исламизации в 1980-х годах

Помимо афганского джихада 1980-е годы также отмечены прогрессирующей исламизацией политического порядка на Ближнем Востоке и углублением противоречий между шиитским и суннитским лагерями, боровшимися за контроль над этим процессом. Основным конфликтом того времени была ирано-иракская война, продлившаяся с сентября 1980 по август 1988 года. Развязанная Саддамом Хусейном и поддержанная Западом, стремившимся сдержать распространение иранской революции, она принесла, по приблизительным оценкам, около миллиона человеческих жертв. Она же стала для Корпуса стражей Исламской революции и Басиджей («Мобилизованных сил сопротивления») Ирана возможностью опробовать тактику атак террористов-смертников, которые их заказчики называли «мученическими операциями». Эти методы в дальнейшем будут использоваться в Ливане и Израиле, а затем по всему Ближнему Востоку, в Европе, Америке и во всем мире.

Параллельно Тегерану приходилось воевать на других, не менее важных фронтах: речь о гражданской войне в Ливане и палестино-израильском конфликте. Военные действия вовлекли Иран в противостояние одновременно и против Запада и его союзников, и против большинства суннитских организаций, за исключением ХАМАС. Фактически Исламская республика вела опосредованную войну в Леванте, чтобы защититься от вражеской коалиции и ослабить напряжение на границе с Ираком и со стороны побережья Персидского залива. Затем был открыт третий фронт в Европе (органично связанный с Ливаном через операции по захвату заложников). Вплоть до смерти Хомейни в июне 1989 года страна, которой он руководил, не соблюдала ни общепринятых правил ведения войны, ни принципов международного права в поиске уязвимых точек у противников. Иран наносил им удары фетвой в адрес Рушди, терактами смертников и захватом заложников из числа западных граждан, чтобы заставить уступить своим требованиям и защититься от прямой военной угрозы. Обеспечив свою безопасность с окончанием войны с Ираком, Иран вновь встал на путь сближения с мировым сообществом. В Исламской республике считали необходимым искать выход из изоляции, угрожающей самому существованию режима. Тем временем иранский способ ведения военных действий нашел подражателей в джихадистских кругах суннитского лагеря. Те распространяли по всему миру терроризм, образец которого изначально дала Исламская республика. Впрочем, в отличие от шиитской версии, суннитский терроризм не опирался на централизованный аппарат одного государства, которое, в конечном итоге, реинтегрируется в глобальный институциональный порядок.

Таким образом, сдерживание суннитами Иранской революции осуществлялось по двум основным направлениям: афганскому и иракскому, опиравшимся на джихад и Саддама Хусейна соответственно. Эти действия пользовались неизменной поддержкой Запада, что в ретроспективе представляется не слишком дальновидной стратегией.

Афганский джихад, первоначально направленный против СССР, в новой ситуации был нацелен на создание метанарратива, альтернативного воинственному и революционному тьермондизму, лежавшему в основе пропаганды Тегерана. Саудовская Аравия и ее союзники стремились показать, что могут дать более достойный ответ на вызов, брошенный исламскому миру вторжением на его территорию советских атеистов. В исламском коллективном сознании проводилась параллель с оккупацией Палестины Израилем, которая оставалась основной проблемой арабского национализма, пока в свою очередь не стала рассматриваться через призму исламизации с появлением к концу того же десятилетия ХАМАС. Отсюда призыв ко всем мусульманам мобилизоваться и прийти на помощь афганским единоверцам. Салафиты Аравийского полуострова и «Братья-мусульмане» объединили свои усилия в течении, вскоре ставшем ведущим среди всех направлений суннитского ислама. Представители его призывали к борьбе с шиитами за гегемонию в этой мировой религии.

Главным идеологом суннитского джихада в 1980-е был член палестинской организации «Братьев-мусульман» Абдулла Аззам, живший в Пешаваре, пакистанском пограничном городе, превращенном в сборный пункт для участников операций в Афганистане. Через Пешавар в Афганистан осуществлялись поставки оружия, туда стекались джихадисты со всего мира, устроившие там свои базы («каида» по-арабски «основа», «база», откуда и берет название крупнейшая джихадистская организация). В своем манифесте, озаглавленном «Присоединяйтесь к каравану!», Аззам обосновывал лежащую на всех мусульманах мира обязанность сражаться в Афганистане. Он заявлял, что их долг делать это во имя «оборонительного джихада», который призывал всех верующих объединить силы для освобождения мусульманской земли, подвергшейся нападению неверных. Этот долг превыше всего: «ни государство, ни муж, ни жена, ни отец, ни хозяин раба» не могут помешать его осуществлению. Каждый верующий должен действовать по мере своих способностей, «руками, языком или сердцем», что могло означать личное участие в боевых действиях, их финансирование, проповедование или по меньшей мере молитву. Аззам утверждал, что речь идет о «личной обязанности» (фард айн), предписанной Кораном и Суннами; невыполнение ее должно караться самым страшным наказанием. Этот текст, а также множество статей, которые он опубликовал в издании «Джихад», перекликались с фетвой, вынесенной самыми авторитетными суннитскими улемами, представлявшими салафитов и «Братьев-мусульман», фетвой, призывавшей мусульман всего мира к мобилизации. Призывные пункты открывались не только в мусульманских странах, но и на Западе, в том числе в США. Аззам находился в хороших отношениях с ЦРУ, которое организовало посещение им американских исламских центров. Он создал так называемое «Бюро афганских служб» (Мактаб-аль-Хидамат — MAK), которое координировало вербовку, финансирование и транспортировку иностранных джихадистов на место боевых действий. Его главный американский офис в Бруклине позже станем прибежищем для множества исламистов, в числе которых слепой египетский шейх Омар Абдель Рахман, осужденный на пожизненное тюремное заключение за первую атаку на Всемирный торговый центр в 1993 году. Что касается МАК, после убийства Аззама в ноябре 1989 года он влился в «аль-Каиду» под руководством Бен Ладена.

Финансирование ЦРУ десятилетнего афганского джихада обошлось США в 4 миллиарда долларов, к которым необходимо добавить такую же сумму в саудовских нефтедолларах. В то время это казалось не слишком высокой ценой за крах СССР. Но в исторической ретроспективе итоговая цена этого пакта с дьяволом, расплатой за который стала вторая атака на Всемирный торговый центр и Пентагон 11 сентября 2001 года, не поддается измерению.

Основными участниками военных операций были афганцы, названные «моджахедами» — активное причастие прошедшего времени, образованное от арабского термина, означающего «воины джихада». Мы с коллегами создали неологизм «джихадисты», добавив греко-латинский суффикс к арабскому корню. Сделано это было для того, чтобы провести разграничение между местными партизанами в количестве около 40 тысяч человек и иностранцами, влившимися в их ряды. Они прибывали из Северной Африки и прежде всего Алжира, Ливии, Египта, с Аравийского полуострова, из Пакистана и даже из таких отдаленных уголков планеты, как Малайзия и южные Филиппины. Среди них были и мусульмане, эмигрировавшие в свое время в США, и первые ласточки из пригородов европейских мегаполисов. Их обучало и оснащало ЦРУ, но в собственно боевых действиях они участвовали мало. Эти джихадисты по возвращении домой в ходе следующего десятилетия применят полученные навыки для ведения джихада, особенно в Алжире и Египте, или вступят в ячейки «аль-Каиды». Алжир и Египет охватили особенно сильные волнения, спровоцированные исламистами, — Садат был убит 6 октября 1981 года, — и власти в надежде избавиться от смутьянов ускоряли отъезд местных активистов, которых не могли держать в тюрьмах. (Так было с египетским врачом Айманом аз-Завахири, правой рукой, а впоследствии и преемником Бен Ладена: по выходе из каирской тюрьмы он уехал в Пешавар через Саудовскую Аравию.) Спустя несколько лет эта недальновидная стратегия обернулась против ее инициаторов, когда джихадисты, обуянные жаждой действий, вернулись на родину. Но в 1980-е годы она позволяла тешить себя иллюзиями, что воинствующий исламизм под эгидой Саудовской Аравии может быть направлен против СССР, а возможный выход за эти рамки всерьез не воспринимался.

Такого мировоззрения придерживался, в частности, советник Джимми Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, главный архитектор политики американской поддержки афганского джихада. Он отстаивал свой подход в интервью французскому еженедельнику «Le Nouvel Observateur», которое дал 15 января 1998 года:

Вы сегодня ни о чем не сожалеете?

Сожалеть о чем? Та секретная операция была блестящей идеей. Она дала заманить русских в афганский капкан, и вы хотите, чтобы я сожалел? Когда Советы официально пересекли границу, я написал президенту Картеру по существу: «Теперь у нас появилась возможность обеспечить СССР его собственную Вьетнамскую войну». Фактически Москва должна была вести на протяжении почти десяти лет невыносимую для нее войну, конфликт, повлекший деморализацию и в конце концов распад Советской империи.

Не сожалеете ли Вы о том, что содействовали исламскому фундаментализму, вооружали и консультировали будущих террористов?

Что более важно для мировой истории? «Талибан» или падение Советской империи? Несколько возбужденных исламистов или освобождение Центральной Европы и конец холодной войны?

«Несколько возбужденных исламистов»? Но было неоднократно сказано: исламский фундаментализм сегодня представляет мировую угрозу…

Вздор! Было бы нужно, как говорят, чтобы Запад имел общую политику по отношению к исламизму. Это глупо: нет глобального исламизма.

Освобождение Польши от русского гнета в глазах сына варшавского шляхтича по вполне понятным причинам имело приоритет над всеми остальными вопросами. Но неспособность Бжезинского даже в 1998 году осознать существование «глобального исламизма» проливает свет на уровень адекватности восприятия ситуации в мире американским руководством. В 80-е годы ХХ века они не понимали ни значения суннитской политики исламизации, как ее видела Саудовская Аравия, ни форм, в которые эта политика выливалась. И еще меньшее представление США имели о реакции Ирана на их стратегию, поскольку в интеллектуальном отношении оставались узниками наследия холодной войны.

Советские войска покинули Афганистан 15 февраля 1989 года под давлением моджахедов, методично уничтожавших советскую авиацию ПЗРК «Стингер», поставлявшимися ЦРУ. Это событие, по сути, предвосхитило падение Берлинской стены 9 ноября того же года, которое в свою очередь стало прелюдией к краху коммунизма. Джихадисты со всего мира, собравшиеся в Афганистане, трактовавшие мировую историю через призму откровений Пророка и завоеваний ислама (аль-футухат), не испытывали и тени сомнения в том, что они — воплощение деяний Пророка, его сподвижников и его потомства. Это было «новое кораническое поколение» (джил курани джадид), о приходе которого взывал Сеййид Кутб, поколение, которое должно было уничтожить джахилийю, это нечестивое «варварство» современного секулярного общества. Так же, как всадники под знаменем Пророка победили государство Сасанидов, одну из двух «сверхдержав» того времени, в битве при Кадисии в 636 году, джихадисты разбили Советскую армию в Кабуле. (Саддам Хусейн свое наступление в сентябре 1980 года на Иран также назовет «Кадисия».) Бен Ладен и его последователи развили эту параллель. Так же, как арабы, а затем османы, неустанно совершавшие набеги на другую сверхдержаву того времени, Византийскую империю, вплоть до ее падения в 1453 году, «аль-Каида» наращивала интенсивность антиамериканских атак, кульминацией которых стал «двойной газават» против Нью-Йорка и Вашингтона 11 сентября 2001 года. На эти исторические параллели накладываются нумерологические загадки, столь любимые исламистами. 11/9 (дата 9 ноября 1989 года в американском формате. — Прим. пер.), дата падения Берлинской стены, символизирует собой конец коммунизма и противостояния Восток — Запад. Ее зеркальное отражение 11/9 (11 сентября 2001 года) возвещает зарю нового христианского века. В глазах джихадистов в этот день занялась заря триумфального и спасительного исламского тысячелетия, отряхнувшего с ног прах безбожного Запада.

15 февраля 1989 года мир едва обратил внимание на вывод советских войск из Афганистана, тем самым лишив суннитов момента славы как единственного поборника исламского джихада, достойного подпитки в виде нефтедолларов Аравийского полуострова. Накануне Хомейни приговорил к смерти Салмана Рушди за то, что тот «поносил Пророка» в своем романе «Сатанинские стихи». Одним мастерским ходом аятолла обнулил значение реальной геополитической победы конкурентов, перенеся битву в медиапространство, где привлек все внимание к себе. Таким образом, Иран, по сути, демонстрировал миллиарду мусульман планеты, что может вынести действующую в мировом масштабе фетву британскому писателю индийского происхождения. Тем самым Хомейни позиционировал себя в качестве их главного защитника от «оскорбления, нанесенного Мухаммеду». Этот маневр представлял собой многоуровневый семантический разрыв с массой отдаленных последствий. Скандал взбудоражил Запад и привлек внимание всех СМИ, в силу чего вывод советских войск из Афганистана на следующий день освещался как второстепенное событие. Кампания против романа Рушди началась в индо-пакистанских исламистских кругах Великобритании уже за 6 месяцев до этого. Она взбудоражила индийских мусульман до такой степени, что даже светское правительство в Дели запретило книгу. В Лондоне были организованы демонстрации с требованием таких же мер во исполнение закона о богохульстве. (Этот закон, впоследствии отмененный, касался, к слову, только англиканской церкви.) В январе умирающий промышленный город Брадфорд в регионе Мидлендс, значительную долю населения которого составляли безработные иммигранты (того же этно-конфессионального происхождения, что и Рушди), стал сценой аутодафе. Муллы и представители совета мечетей сожгли на костре несколько экземпляров романа. Разгневанная толпа верующих, собравшаяся на огромной площади перед ратушей, выстроенной в стиле венецианской готики, свидетельницей былого величия индустриальной эпохи, восторженно их приветствовала. Саудовская Аравия, партнер Великобритании и США по участию в афганском джихаде, не хотела подливать масла в огонь, чтобы не ставить в еще более затруднительное положение правительство Тэтчер, приведенное этими событиями в сильное замешательство. В этой политической игре все карты шли в руки Тегерану. Перехватывая эстафету в деле «защиты Пророка» у бездействовавшего Эр-Рияда, Тегеран завоевывал расположение широких суннитских масс. Хомейни, вызвав неслыханный скандал на Западе, возмущенном тем, как иранский аятолла попрал принцип свободы слова, успешно отвлек всеобщее внимание от американо-саудовского успеха в Кабуле.

Конец ознакомительного фрагмента.