О да, профессор!

Жасмин Майер, 2019

Он мой профессор. Хмурый мужчина в черном, звездный писатель в прошлом. Как я буду сдавать лектуру этому фанату Гёте, если ни сном, ни духом в философии немецких книжников? Что ж, поэтому я и решила пойти по пути немецкого кинематографа: юбку покороче, шпоры подлинней! Ах да, а еще на мне не будет трусиков. О да, профессор, такого вы не ожидали? Изображение на обложке с сайта istock.

Глава 3. Маргарита

Что же я знаю о художественной религии в раннем немецком романтизме, Матвей Александрович? Дайте подумать.

Ни черта я не знаю, вот мой ответ! Даже не уверена, что под моей короткой юбкой есть этот ваш чертов ранний романтизм. Вот же демон, ну ведь выбрал же! Почему именно ранний?

Как там Юлька говорила, листая конспекты перед тем, как мы уменьшили их на ксероксе? « — Так, вот это ранний романтизм, он его точно не даст, давай лучше поздний как следует проверим!»

Стрельнула в Мефистофеля глазами, а он в телефон втыкает. Вот кому хорошо. Так хорошо, что Матвей Александрович даже улыбнулся.

А смотрите-ка, у него ведь совсем другое лицо, когда он улыбается. Даже ямочки есть.

Черт, это я сейчас серьезно? Ранний романтизм подействовал?

Думай, Марго, думай. Ладно, посмотрим, что там с поздним. Вроде не смотрит? Точно, втыкает в телефон, даже щеку рукой подпер. Скроллит, видимо, ленту, ищет кого бы еще оттрахать из «Серебра» или кого посвежее.

Короче, Матвей Александрович занят, и это самое подходящее время, чтобы задрать юбку. Хотя стоило подумать об этом раньше: если мы будем в кабинете вдвоем, то, конечно, он не позволит мне садиться на задние ряды.

Вот только задирать юбку сейчас… Фактически наедине с ним… Это то еще испытание.

Один кривой взгляд, и все мои шпоры будут как на виду. И не только шпоры.

А! Как же они шуршат в тишине кабинета, эти шпоры, мамочки! Ну их, эти нервы, проще выучить. Вот только поздно строить из себя святую невинность.

Давай, Маргарита, на журфак с хвостами не принимают, а Мефистофель вряд ли даст еще один шанс.

Нет, ну как улыбается! Кто там у него? Не видео же с котятами смотрит? И где он вообще прятал эту улыбку раньше? Так и не скажешь, что он пылью уже на кафедре покрылся. Даже понятно, что эти с «Серебра» в нем нашли. И это не только ум.

В нем чувствуется харизма. И опасность. Улыбка вот изменилась, стала порочней, мимолетней. Точно не котята, зуб даю, что подружек листает.

Так, Маргарита. Глаза на лист. Мозги в кучку.

Операция «Снимаем юбку» и ищем ранний немецкий романтизм. Что это? «Фауст»? Уже теплее, цитата какая-то…

— Что это такое, Левицкая?

Я не заметила, как он встал из-за стола и сел рядом. Вот же увлекательное чтиво в чулках! Давно он тут сидит интересно? Видел, похоже, более чем достаточно. Я вся окаменела. Забыла, как дышать. Еще и юбка эта, короче некуда, вон даже кусочек шпоры выглядывает!

И тут его рука легла мне на бедро, обжигая своим прикосновением.

Тело отреагировало как-то уж очень неправильно. Вместо того чтобы стиснуть бедра, я чуть развела их в стороны. Зачем, Марго? Чтобы ему лучше было видно шпоры?!

А впрочем… Поздно.

Его пальцы скользнули выше, подцепив юбку… И шпоры больше не были секретом только для моих трусиков.

Его рука при этом осталась лежать на моем бедре. Хотела бы я сказать «колене», но нет. Это было очень близко к моему святому Граалю, а Матвей Александрович почему-то не источал гнев, ярость, скорее что-то иное.

На губах снова заиграла та улыбка, которая неуловимо его меняла, когда подцепив пальцем кружевную резинку, он провел по коже внутренней стороны бедра.

— А я думал, наряд в мою честь. Оказывается, он просто функциональный. Да, Маргарита?

Скажи «Нет!», скажи «Нет!»

О боже да-а-а-а!… Как он поглаживает кожу большим пальцем. Это как он умудряется вызывать такое цунами ощущений одним только пальцем?

— Вы не меня обманываете, дорогая, а себя в первую очередь.

С кем он разговаривает? Со мной?

Мы все еще сдаем лектуру, Матвей Александрович? Переходите на язык Гете, все равно я половину слов не понимаю. Дышать и то удается с трудом. Ох, мамочки… Он только что провел пальцем по моим трусикам.

И повторил то самое движение большим пальцем.

— Неужели выучить материал так сложно?

Он погладил влажную ткань, которая причиняла адский дискомфорт. Никогда в жизни не думала, что желание избавиться от трусиков в здании университета на пересдаче по зарубежной литературе может быть настолько сильным.

— Так сложно? — повторил он вопрос.

— Кто ищет — вынужден блуждать, Матвей Александрович.

Вот кто не забыл, что мы все-таки здесь делом заняты. Мозги. Горжусь.

Мой мозг выдал Мефистофелю «Фауста» легко и непринужденно. Еще бы. Тойфель уже полгода ассоциируется у меня исключительно с этой книгой. Только не вовремя! Ой, как не вовремя я решила блеснуть интеллектом.

Матвей Александрович аж в лице изменился. Посмотрел на меня потемневшим взглядом, как Фауст, наверное, смотрел на Маргариту. Или Вронский пожирал глазами Каренину, пока она крутилась перед ним на балу.

А потом отодвинул трусики в сторону и медленно провел большим пальцем сверху вниз. При этом с его губ сорвался хриплый стон.

Этот хриплый мужской стон пробудил во мне что-то глубинное, первозданное. Что-то, что заставило шевельнуть бедрами навстречу его руке и шире развести ноги. Он все еще гипнотизировал мои губы взглядом, пока палец двигался медленно и нежно.

Мне больше не было холодно. Я горела изнутри, и снова подалась к нему навстречу, а после почувствовала, как он положил руку мне на плечи, притягивая к себе.

Коснулся моих губ нерешительно, словно это не его рука вовсю хозяйничала у меня между ног. Затылком я коснулась его плеча и тогда же почувствовала, как его язык скользнул по моей нижней губе, очертил верхнюю.

И тогда же его палец скользнул в меня.

Меня выгнуло дугой от противоречивого коктейля из чувств: легкой боли, неожиданности и удовольствия. Матвей Александрович наклонился и наконец-то поцеловал меня.

Нежность куда-то пропала. Я отдалась его власти, и он с радостью перенял бразды правления. Его палец входил в меня медленно, аккуратно, тогда как язык просто трахал мой рот, проникая глубоко и страстно, переплетаясь с моим.

Бедра задрожали, истома родилась внутри, захлестывая меня с головой. Я всхлипнула, инстинктивно сжимая бедра. Громко вскрикнула, и Матвей Александрович тут же закрыл мне рот поцелуем, не давая произнести ни звука, только переключив все свое внимание на клитор, которое тот требовал прямо сейчас и прямо здесь.

Я задрожала, перестала дышать и кончила. В руках преподавателя. На пересдаче. В кабинете кафедры зарубежной литературы.

Матвей Александрович тоже словно одумался, мигом убрал руки, подхватил меня за талию и посадил перед собой на стол.

Или все-таки нет?

Он развел мои ноги и встал между них, коснувшись пряжки ремня.

О боже.

Я уперлась обеими руками ему в грудь, все еще слишком тяжело дыша, чтобы выдавить из себя хоть слово.

Мой профессор нахмурился. Стояк угадывался безошибочно. Его нетерпение тоже было очевидным.

Я качнула головой, отталкивая его от себя. Сползла со стола и встала на ноги, удалось, кстати, не сразу. Колени подрагивали.

— Тебе нужен зачет? — процедил он, пожирая меня темными глазами. — Сейчас-то не строй из себя невинную девицу…

— Мне и не придется. Я еще ни разу… ни с кем… Ну вы поняли, — все, что я могла из себя выдавить.

А поскольку земля так и не разверзлась подо мной, ничего не оставалось, как подхватить рюкзак и выбежать вон.