О да, профессор!

Жасмин Майер, 2019

Он мой профессор. Хмурый мужчина в черном, звездный писатель в прошлом. Как я буду сдавать лектуру этому фанату Гёте, если ни сном, ни духом в философии немецких книжников? Что ж, поэтому я и решила пойти по пути немецкого кинематографа: юбку покороче, шпоры подлинней! Ах да, а еще на мне не будет трусиков. О да, профессор, такого вы не ожидали? Изображение на обложке с сайта istock.

Глава 5. Маргарита

Забыть.

Надо просто забыть о том, что было. Разве это так сложно? Подумаешь, чуть не разложил на столе преподаватель! Подумаешь, вместо зачета рассказала преподу, что все еще девственница, хотя совсем даже не это было темой моего зачета!

Нужно. Просто. Забыть.

— Ну что, сдала, Ритк? — подкатила Юлька на следующий день перед парой. — Не завалил тебя, Мефисто?

Волком чуть не взвыла.

— Нормально все, Юльк, — процедила сквозь зубы.

— Что с тобой? — не поняла подруга. — Шпоры хоть помогли?

О, не то слово, как помогли!

Отделалась кивком и по стеночке, незаметной тенью прокралась на задние ряды, куда так и не села вчера. Юлька устроилась впереди. За каким-то чертом ей и моим одногруппницам нравилось смотреть на Мефистофеля в первых рядах.

Мне — нет. Я вообще на него в жизни смотреть больше не буду! Вчера насмотрелась. Мои одногруппники, наверное, вообще были уверены, что Мефистофель не умеет улыбаться. А он умел…

Так, чтобы не пришлось потом скатывать, нужно начать учить уже сейчас!… Но ручка как-то сама собой стала выводить узоры, цветы, сердечки. Детский сад и ранний романтизм! Я перевернула страницу и снова попыталась сосредоточиться на его голосе, не поднимая при этом головы.

Но от его низкого голоса с легкой хрипотцой по спине бежали мурашки. «Разве это так сложно, Маргарита?» — спросил он вчера, нависая надо мной. Черт, да! Забыть оказалось сложнее, чем мне казалось!

А еще и рука сама вывела романтичное «Мефисто…», когда я очнулась. Хер ему, а не сердечко!

Мефистохер в моей тетради стал злобным пауком с нереальным количеством лапок, потому что именно такое вчера у меня и было ощущение, что рук у него куда больше двух, когда он обнимал меня. Везде ведь успел пощупать, а его пальцы? Ох, эти пальцы…

И тут эти пальцы легли на мою тетрадь.

Фак, фак, фак!

Он что, надумал за мной стоять всю лекцию? Проклятье! Не-на-ви-жу-у-у-у!

Не знаю, как пережила эти полтора часа. Не знаю, зачем согласилась встретиться с ним. Я ведь собиралась все забыть! Да я уже практически ничего не помнила! А в итоге оказалась в его машине, и у меня аж дыхание сбилось, когда попыталась произнести его имя: «Значит, я могу называть тебя… Матвей»

— Нет, не можете! — рявкнул Мефистофель.

И не надо! Вот переведусь на журфак и поминай, как звали! Встретимся потом лет через десять, когда я буду красивой успешной женщиной, а он останется все тем же посредственным преподавателем с масляными глазками.

И спросит он меня с надеждой в голосе: «А помните, Маргарита, как у нас с вами было?». А не помню, скажу ему, ничего не помню! А что было-то, Матвей Александрович? Развернусь и уйду в свое блестящее журналистское будущее.

Ой, чуть поворот не пропустили.

— Да, — вещал Матвей Александрович, глядя на дорогу. — Все останется между нами. Мне не нужны проблемы. Да и тебе тоже вряд ли пойдет такое на пользу. Давайте просто забудем это маленькое недоразумение.

Что? Нет, секундочку. Это я должна его забыть, а не он меня!

— Просто возьмем и забудем? — переспросила я.

— Да. Разве это сложно? — пожал он плечами, даже не глядя на меня.

Ну еще бы! Ему-то просто! У него есть весь шоу-биз, чтобы меня забыть. Значит, охмурил, а сам в кусты?

— Ладно, Матвей Александрович. Я никому не скажу, — процедила я с коварной улыбкой на губах.

Он с какой-то опаской на меня покосился, словно ожидая подвоха. И правильно, Мефистофель, демоническое чутье тебя не подводит.

— Но знаете, Матвей Александрович, кое-что мне не дает покоя…

Подался весь ко мне, превратившись в слух.

— Что, Маргарита? Скажите.

— Вот это.

Это был самый страстный поцелуй, на какой я только была способна. Нет уж, Матвей Александрович, меня вы запомните. А вот я вас — нет! И я обязательно найду кого-нибудь, кто будет также здорово целоваться. Потом. Когда-нибудь.

От чьих поцелуев тоже будет замирать сердце, а дыхание перехватывать. Ну не может же быть, чтобы только вы в целом мире так хорошо целовались? Почему мне кажется, что я сейчас умру от восторга? А вы это чувствуете, Матвей Александрович? Есть место раннему романтизму среди вашей серой экзистенциальной тоски?

Он вжал меня в кресло, перехватив инициативу на себя, словно отвечая на этот вопрос. Его руки не знали покоя, а язык творил что-то невероятное с моим ртом.

Его пальцы пробрались под толстовку, задирая ее до груди. Он обвел чашу бюстгальтера, и меня выгнуло ему навстречу, как по волшебству. Этот гад самодовольно хмыкнул, и это подействовало на меня, как ушат с ледяной водой.

Обеими руками я тут же уперлась ему в грудь, отталкивая от себя и тяжело дыша, скрестила наши с ним взгляды. Медленно облизала губы.

И сказала:

— Да, действительно, ничего особенного, что стоило бы запомнить. До свидания, Матвей Александрович!