Боря вышел из моря

Жан Висар

Пропала Атлантида. Огромная часть суши в течение нескольких лет погрузилась под воду и исчезла. Будто и не было ее вовсе. Первое время еще виднелись рубиновые пентакли ее башен, но вскоре и они исчезли в волнах бескрайнего Времени…А казалось, что это так незыблемо – на многие годы, на века и тысячелетия – навсегда. А вот прошло всего 10—15 лет и почти ничего не осталось. Все утопло…

Дизайнер обложки Василий Иванович Сарбаш

© Жан Висар, 2019

© Василий Иванович Сарбаш, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4493-7760-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Автор приносит искренние извинения за допущенные ошибки, описки и даже за досадные очепятки.

Все главные, а равно и второстепенные участники описанных ниже событий, включая даже и представителей животного царства, не имеют ничего общего с похожими на них реальными лицами (мордами) даже при идеальном совпадении всех их паспортных данных, потому что все они, так же как и выше поименные грамматические ошибки, вкрались в этот текст совершенно случайно и независимо от воли автора.

Тем же лицам (мордам), которые, наоборот, хотят именно себя считать истинными героями этих произведений, таковое (конечно, только после тщательной проверки их паспортных данных) автором нисколько не препятствуется, а в некоторых случаях даже и приветствуется.

За сим, прошу вас к тексту, господа!

Искренне ваш, ЖАН ВИСАР

Посвящаю опус сей сыну моему Сергею, благодаря настоятельным просьбам коего, и был он написан.

Сам напросился, вот теперь и читай.

Ж. В.

Побудительной причиной для написания этих строк, явилась цепь различных, вроде бы не связанных друг с другом событий, которые произошли где-то поздней осенью 2000 года. Cих побудительных причин всего три.

Первая — главная, трагическая и неожиданная.

Однажды вечером, позвонил вдруг мне мой хороший институтский друг Леша Команов, голоса которого, к стыду своему, я не слышал, наверное, уже несколько лет, и сообщил ужасную весть — убили Володю Кольцова, нашего однокашника.

В понедельник похороны…

Надо сказать, что довольно значительная часть нашей институтской группы, так и сохранилась маленьким дружным коллективом, который, по заведенной давнишней традиции, продолжал время от времени встречаться. Поначалу эти встречи были регулярными — раз в год. Позднее, с началом перестройки, эта традиция как-то поломалась, но все равно иногда мы все же собирались.

И Володя Кольцов был всегдашний и непременный участник этих встреч.

А теперь — во как! Нет Володи. Был и нет. Трагически погиб…

Мы договорились добираться в подмосковный поселок Апрелевка, где и жил Володя, вместе. Василий Лихачев, Леша Команов и я. Проститься с ним приехало туда и еще несколько человек из нашей группы.

Встречи по такому поводу, как вы сами знаете, всегда тягостны, и заставляют нас на некоторое время остановиться, отстранится от повседневной суеты, задуматься вдруг и взглянуть на жизнь, так сказать, — философически.

Вот был — Володя — симпатичный, скромный парень. Всю жизнь отдавший работе на каком-то военном ящике, куда он через всю Москву мотался каждый день на электричке из своей небольшой комнаты в обшарпанной коммуналке. Жил себе и жил. Работа, семья, дети. Как, у всех.

И вдруг эта ужасная, совершенно нелепая и внезапная смерть. Какая-то там банда нелюдей в ночной электричке. То ли садисты, то ли сатанисты. Бред какой-то.

Был и нет. А вместо этого его похороны. Тоже на каком-то забытом Богом деревенском кладбище, представляющем собой просто нагромождение покосившихся железных оград среди леса, где и к могиле то не пробраться. И возвышенные речи его начальников по работе, от которых только там я и узнал, что он был и выдающимся, и талантливым, и безотказным, и чутким, и таким, и сяким…

А и помянуть то его по-человечески было негде. Места нет. Чужая, тоже какая-то убогая, замызганная квартира по соседству. Теснота и очередь к столу…

Короче — был хороший человек, и — нет его. Жалко Володю…

Слава Богу, мне удалось уговорить тогда Володю Блохина, который единственный из наших был на машине, отвезти всех нас ко мне на дачу, находившуюся совсем недалеко. Там мы и продолжили. Там и помянули по-настоящему. Как добирались в Москву, запомнилось смутно…

А еще через несколько дней, будучи уже в более тесной компании, мы снова встретились там же — уже втроем. Посидели уже более капитально, остались и на ночь. Василий, правда, утром укатил в Москву, а мы с Лешей продолжили и на следующий день, а потом остались и еще на одну ночь. И за это время так наговорились и навспоминались, что, казалось, и не расставались с ним вовсе.

Все это как-то всколыхнуло в памяти события давно минувших дней, и впервые появилась мысль, хоть что-то из нашей прошлой жизни, запечатлеть на бумаге.

Это была первая причина — грустная.

Вторая — проще.

Мой сын Сергей, с которым мы сейчас тоже, к сожалению, встречаемся редко, все время склонял меня к переложению на бумагу множества забавных историй из моей жизни, которые, на определенном этапе нашего с ним всегдашнего застольного общения, как-то вдруг всплывали, из растревоженной алкоголем памяти, и как будто сами собой вылезали на мой уже заплетающийся язык. Ему почему-то это было всегда интересно. Во всяком случае, в процессе застолья.

Ну, а третья причина — и совсем проста.

Никогда тяги к эпистолярному жанру у меня ранее не наблюдалось, да, честно сказать, и быть не могло. Дело в том, что человек я абсолютно неграмотный — ну, в смысле правописания. Такое у меня с детства. По науке эта придурь называется — дислексия. Как бы болезнь такая. Причем солидный опыт уже прожитой жизни показал, что недуг этот совершенно неизлечим и, если бы не технический прогресс, с его компьютерами, то я никогда бы не сумел сколько ни будь грамотно перенести на бумагу даже самые примитивные свои мысли.

Но теперь, в наше компьютерное время, для таких убогих, как я — полное раздолье. Шлепай себе по клавишам, а оно там само как-то пишется, исправляется, да еще и без всякого раздражения, а наоборот — участливо так, комментирует все огрехи твоего козлиного блеяния. Вот, действительно, — дожили. Класс!

Иной раз даже диву даешься — уж и так напишешь какое-то слово, и эдак, и все буквы в нем попереставляешь, а этот, гад, — ну, электронный редактор, который ошибки находит, не пропускает слово и все! Хоть тресни! Подчеркивает, гнида, красным, как ненавистная еще со школы, училка по русскому. Ну, что ты с ним будешь делать!

Обзовешь его, конечно — беднягу безответного, чем ни попадя, шлепнешь с раздражением по клавише, чтобы к нему же в словарь заглянуть — как там все-таки надо то, блин! А там, оказывается — эвон как!!! Да уж, могуч наш язык! Недужному человеку, с дислексией, эдакий грамматический выкрутас даже в голову не придет.

Трудно даже себе представить, как в старину то, не имея ни только компьютеров с редакторами, но даже и обычных пишущих машинок, все эти классики умудрялись гусиными перьями наскрипеть такое огромное количество томов своих собраний сочинений? И совсем неплохих, скажу я вам, томов. Нет — ну как?! На книжные полки глянешь — ужас просто! Это же все надо было написать. От руки, заметьте, написать! Да десять раз переправить. Да потом еще и красиво перебелить начисто. И ни одной грамматической ошибки! Хоть диктанты диктуй. Уму — непостижимо!

Сначала я ужасно расстраивался по этому поводу, а потом как-то успокоился. Решил — раз он такой грамотный, редактор то этот, пусть будет, как он хочет. Ну, хочется тебе, чтобы я так написал, — ну, и ладно, и хрен с тобой!

— О! О! Видали? Опять, ошибку подчеркнул! Ну-ка — что там опять тебе не нравиться?

«Если Вы допускаете экспрессивные слова с ярко выраженной окраской и бранные выражения…».

— А? Чувствуете? — как излагает, зараза! Завидно даже. Конечно, дорогой! Еще как допускаю. Причем легко и не задумываясь — не то, что ты, зануда эдакий, да крючкотвор! На вот тебе…

Кстати, если что-то в моем изложении и вам не понравится — слово какое безграмотное или запятая, не туда ввёрнутая, или мысль явно ошибочная, то знайте — это не я. Где уж нам. Это все он — редактор.