Осенний лист упал на землю

Жанна Пестова

Наша жзнь состоит из мгновений, совпадений, встреч случайных и неслучившихся. Три рассказа и повесть – четыре истории о поисках любви, поисках себя в любви и в жизни, о важности случая и умения его разглядеть и не упустить…

Встречное предложение

Она шла по городу, который всегда считала родным. Вслух его так называла очень редко, неохотно, слишком уж это пафосно. И все же он был ей родным. Не только потому, что она здесь родилась и выросла. Просто едва ли не каждый дом в нем построен кем-то из ее родственников. Она единственная нарушила семейную династию строителей. Ей не интересны возня со строительством дома, и здание само по себе. Гораздо интереснее люди, живущие в этих домах. И она искренне полагала, что способна помочь им построить их жизнь, их благополучие. Для этого не жалела ни сил, ни времени. Для устройства же собственной личной жизни уже не хватало ни того, ни другого. Впрочем, ее это не сильно тревожило, разве иногда, после очередного томительного маминого: «Пора тебе, доченька, о семье подумать, о детях собственных, не о чужой, а собственной жизни позаботиться».

Она считала город своим домом и потому не боялась в нем никого и ничего. Чего можно боятся в своем доме? По своему дому можно смело ходить хоть с закрытыми глазами. Но сегодня город, словно в насмешку, усыпал ее путь колдобинами, протаявшими лужицами, блестящая на солнце вода которых скрывала грязную и скользкую сущность. Словно бы он отказался от нее, от родства с ней. И от этого боль в душе становилась сильнее. Она шла и спотыкалась. Внимательно смотрела под ноги, выбирая куда встать, и все равно спотыкалась, скользила, едва удерживаясь от падения. Даже солнечные зайчики не радовали, а слепили, затрудняя и без того нелегкий путь.

Остановилась отдышаться, оглядеться. Перекресток. Но не тот, другой. Кажется, шла целую вечность, но так и не дошла еще до того страшного перекрестка, убившего только за последние полгода пятерых. Что поделаешь, не хотят люди пользоваться надземным переходом, неудобно, долго, а они торопятся. «А что, если и меня сейчас собьет машина?» — Мысль не напугала, не насторожила, наоборот, замаячила возможность уйти от проблемы, от необходимости давать ответ на столь странное и оскорбительное для нее предложение. Инстинктивно отпрянула от мчащейся на слишком высокой скорости похожей на танк иномарки, засеменила, пытаясь удержать равновесие. Не удержала — вылетела на асфальт, упала, удар пришёлся на левую ногу. С трудом поднялась. Хромая, перешла дорогу, вышла на бульвар. Чувствуя, как опухает разбитое колено, опустилась на ближайшую скамейку. «И почему никто не хочет мира?» — еще недавно бульвар носил имя мира, но к очередному юбилею ему переменили название — бульвар Первостроителей. Она ничего не имела против первостроителей, но в изменении названия ей виделся знак. Перемена имени не проходит бесследно. Ей казалось, что с отказом от имени мира были убраны некие сдерживающие нравственные рамки. Зло, вырвавшись на свободу, начало устанавливать свои порядки, строить жизнь по-своему. Цветы, печально висевшие головками вниз, на столбе у перекрестка, получившего в народе прозвище «перекрёсток смерти», — одно из печальных последствий.

Посидев, собравшись с силами, она, оглядевшись по сторонам, приподняла подол юбки: лохмотья разорванных колготок вперемешку с лохмотьями содранной кожи, крови чуть. Все не так уж плохо. Ушиб, конечно, сильный, да и рану надо бы обработать антисептиком. Только для этого надо сначала попасть домой. Она с тоской посмотрела на стоянку такси: «Нет, разговаривать ни с кем сейчас не могу. Дойду пешком, уже недалеко». Решительно поднялась. Видимо слишком резко — боль усадила обратно. В глазах потемнело.

— Тетя, вам плохо?

Открыла глаза. Девчушка лет пяти в блеклой курточке и залатанных сапожках. В другое время она обязательно бы расспросила девочку, почему гуляет одна, где родители, постаралась бы их найти. Координатор благотворительного фонда, она хорошо знала, что те, кому помощь действительно необходима, редко за ней обращаются сами. В другое время обязательно бы нашла и помогла. Но не сегодня, не сейчас.

— У Олега боли, у Витюши боли, и у разных Тань и Мань, а у тети перестань. — Девчушка робко погладила ее распухающее колено.

От нечаянного этого сочувствия проступили слёзы: «Плакать нельзя. Плакать буду дома». Попыталась улыбнуться:

— Спасибо, мне уже легче.

Достала из кармана телефон, проверила, не повредила ли его при падении, нажала на клавишу.

Таксист попался понятливый, с разговорами не лез, помог выйти из машины и даже проводил до подъезда.

Захлопнув дверь квартиры, отгородилась ото всего мира. Всё, теперь можно не сдерживаться, можно расслабиться, поплакать, закатить истерику. А потом спокойно обдумать, что же с ней произошло и как такое стало возможно. «Но сначала надо обработать колено. Лишних ног у меня нет. И новая вряд ли отрастёт» — попыталась поиронизировать над собой, направляясь в ванную.

Обработав рану, вдоволь наревевшись, босая прошлёпала на кухню. Ногам было холодно, но надевать тапочки не хотелось. Подбирать разбросанную в прихожей одежду тоже.

Видевшая много чужого горя, она, конечно, понимала, то, что случилось с ней — не беда и не горе, всего лишь неприятности, с ними можно справиться. Поставила на плиту чайник, достала из холодильника молоко. Почему-то во время неприятностей ей всегда хотелось манной каши. Что это — подсознательное стремление спрятаться от проблем, почувствовав себя ребёнком, или нехватка каких-то полезных элементов в организме? Разбираться было лень. Она просто варила кашу, а потом сытая и немного умиротворённая приступала к анализу ситуации.

— У меня к вам встречное предложение, Надина Георгиевна. Правда, не совсем деловое. — Он медленно и тщательно проговаривал каждое слово.

— Какое? — Она слегка наклонила голову. Вот уже полчаса пыталась увлечь его идеей издания сборника стихов молодых поэтов.

Он держал паузу, театрально, как ей показалось, изображая сомнения, стоит ли высказывать своё неделовое, встречное предложение.

В повисшей тишине слабый щелчок прозвучал неожиданно громко. Ее волосы, вырвавшись на свободу, густой волной рассыпались по плечам.

— Извините, — слегка улыбнулась, выпутывая заколку из волос.

— Что мне в вас особенно нравится — улыбнулся и он в ответ, — так это ваши манеры, ваше умение держать себя достойно, я бы даже сказал благородно, в любой ситуации.

— Спасибо за комплимент, — она насторожилась, не понимая, причем здесь ее манеры и что это за «любые ситуации».

— Я знаю, что вы принимаете очень живое и непосредственное участие в литературной, и не только, судьбе нашего местного писателя Леднова, довольно талантливого, насколько я могу судить. По крайней мере, рассказы его я прочел с большим интересом. — Он показал рукопись, бросив на Надину изучающий взгляд.

От этого взгляда у нее появилось ощущение, что ее принародно раздевают.

— Так вот, я готов помочь с изданием и этой книги тоже, взяв на себя все финансовые расходы. Но при одном непременном условии.

Снова повисла пауза. Она замерла, не желая верить дурным предчувствиям. «Ну же, не тяни!» — Подхлестнула мысленно.

— Я бы хотел просить вас уделить мне немного внимания в неофициальной обстановке. Я очень уважаю вас не только как специалиста, но и как женщину. Ценю ваш ум, вашу интеллигентность… Да что скрывать: вы мне просто нравитесь, извините, если это вам неприятно. — Он встал, не отрывая от неё глаз, отошел за стул, едва заметно поглаживая руками его спинку. Надина, как завороженная следила за его движениями.

— Вы, наверное, уже знаете, что в конце месяца будет проводиться областной семинар «Социальные благотворительные проекты». Так вот мне бы очень хотелось, чтобы вы согласились принять участие в работе этого семинара.

Его слова сбили ее с толку. Она уже приготовилась к непристойности, и вдруг… Неужели показалось? Хорошо, если так. И все же напряжение, повисшее в кабинете, не позволило ей расслабиться.

— Семинар будет проводиться в пансионате «Сказка». — Продолжил он, и добавил уже несколько иным тоном — Я знаю, что за холодной сдержанностью у вас скрывается страстная творческая натура, способная… доставить невероятное наслаждение мужчине… И я смею надеяться, вы не откажете мне во внимании, в возможности поухаживать за вами. И не только поухаживать… Обещаю, что репутация ваша при этом не пострадает.

Она не ошиблась, предчувствия не обманули, увы. Надина встала, чувствуя, что начинает кружиться голова.

— Я не тороплю вас с ответом. Подумайте, взвесьте. Через неделю, — он сверился с календарём, его тон снова стал подчеркнуто деловым — да, через неделю в случае положительного ответа, а я очень надеюсь, что ответ будет положительным, начнём оформлять необходимые документы.

Она молча пошла к выходу, задыхаясь от бессильной ярости. Её переполняло возмущение и невозможность выразить это возмущение. При других обстоятельствах посмел бы он только намекнуть… Она бы тут же залепила ему увесистую пощечину и высказала бы всё, что думает и о нём, и о его мерзком предложение. При других обстоятельствах. Сейчас же вынуждена была вежливо улыбаться и терпеть. Работа прежде всего. «Сволочь!» — кричала она ему мысленно.

— Мой телефон у вас есть. Я буду ждать вашего звонка. — Его слова выталкивали её из кабинета.

«А что такого страшного произошло? Что ты так убиваешься? — Она пыталась разговаривать с собой намеренно жестко, чтобы остановить поток эмоций. — Предложили переспать за деньги? Эка невидаль! К тому же не за деньги, а за услугу. Да и предложение было сделано в очень деликатной форме. И потом, не ты ли сама говорила, что дорого бы дала за возможность издать эту книгу? Твоя просьба услышана. Ты же принципиальная, за своих просить не можешь, только за чужих. Так вот — просить не надо, сам предложил. Тебе предоставляется возможность осчастливить своего любимого. Всего-то и надо — доставить другому мужчине удовольствие. Действуй, а не устраивай истерик! Или цена всё же слишком высока?». Зная, как важно для Олега было издать книгу, она часто мысленно, а то и вслух говорила, что готова ради этого на многое. Правда, говоря так, она представляла себя скорее булгаковской Маргаритой, а уж никак не Манон Леско. «Получается, душу продать готова, а тело — нет. Тело дороже души?» — Вывод ошеломил. Захотелось глотнуть свежего воздуха. В открытую форточку ворвались запахи талого снега и вытаявшей земли, ее любимые весенние запахи. В домах светились окна. Там шла своя жизнь: люди приходили с работы, обменивались новостями, жаловались друг другу, ища и находя сочувствие и поддержку. Где-то там, в темноте светятся окна, за которыми и ей будут рады, выслушают, утешат, может, конечно, и поругают.

«Хорошо, что Олег в командировке, — подумалось вдруг, — можно все спокойно, не спеша обдумать. Мне на это целую неделю дали. Олегу о таком предложении рассказывать нельзя. Да и никому нельзя». Она включила телевизор, не раздеваясь, забралась под одеяло и, установив на пульте таймер, начала бесцельно прыгать по каналам, просто, чтобы отвлечься. Сериал, ток-шоу, футбол. Кто с кем играет неизвестно. Впрочем, названия команд все равно ничего не значили для неё. Неожиданно для себя Надина увлеклась наблюдением за передвижением спортсменов по полю, движением, происходившим по своим законам, своим правилам, неведомым ей. Внезапно поняла, что и сама находится на поле среди игроков, и именно от нее зависит исход матча. А она не знает, что делать, бегает суетливо и бестолково, мешая другим игрокам, и чужим, и своим, на трибунах орут, кажется, что-то гадкое в ее адрес… Свисток судьи, оказавшийся звонком будильника, избавил ее от позора и ужаса.

«Олег бы обязательно пошутил насчет моей сексуальной неудовлетворенности, — попыталась развеселить себя за завтраком, — вон сколько мужиков себе в сон напустила, да еще и себя не совсем одетой к ним». Олег всегда подтрунивал над ее страхами и переживаниями. Она обижалась, а он удивлялся ее обидам, смеялся, потом и она смеялась вместе с ним. «А может и правда, нет никакой проблемы. Может, я ее сама себе выдумала. И Видов предложил мне всего лишь участие в семинаре, а книгу Олега упомянул просто, чтобы сделать мне приятное, может, он и правда ее профинансировать хочет. И в самом деле, с чего бы вдруг он стал меня соблазнять? Мы с ним не первый день знакомы». Надина не считала себя красавицей, искренне завидовала подругам с фигурами без излишних, как ей казалось, изгибов и выпуклостей — у них проблем с одеждой не было, а ей все время нужно было что-то подгонять, ушивать. Впрочем, ее это не очень трогало. Ей не нужно было внимание многих мужчин. Вполне достаточно одного — любимого. А Олегу нравится её фигура, нравится она сама, такая, какая есть, пусть и несоответствующая модным стандартам.

И все же слова Видова, его предложение крутились в голове, не давая возможности подумать о чем-нибудь другом. «С чего бы это гурмана потянуло на картошку в мундире? Вокруг него такие красотки вьются! «Истощают мужчину странствия, отсутствие ласки женщину… Олег только неделю в командировке, а мне уже черт-те что мерещится», — пристыдила она себя.

В утренней почте ее ожидало письмо от Видова — подробная программа семинара, а внизу маленькая приписочка: «Надеюсь, на скорый положительный ответ» и несуразный подмигивающий смайлик. Она успела лишь бегло пробежаться по программе, как секретарша сообщила, что вызывает шеф.

— Надина Георгиевна, — нам пришло приглашения для участия в семинаре «Социальные благотворительные проекты». Мы намерены командировать вас, — шеф расплылся в довольной улыбке, — возражения не принимаются. Приглашение пришло на ваше имя. Господин Видов, наш давний партнер, пообещал все расходы взять на себя. Что же вы молчите? — Шеф с удивлением посмотрел на нее, стоящую в оцепенении, и добавил уже раздраженно, — идите, оформляйте документы!

Не в силах произнести ни слова, она вышла. «Ну, что ж, господин Видов, вы решили не давать мне обещанного времени на раздумья? Хорошо! Я принимаю ваш вызов! Вот только играть я буду по своим правилам», — раздражение придало ей решимости. Надина решила не отвечать Видову на послание и не звонить. Она просто отдала все необходимые документы в отдел кадров, пусть они сообщают Видову о ее согласии. А она сделает вид, что никакого разговора у них не было, для нее это просто семинар, деловое мероприятие.

После обеда позвонил Олег, и вся ее решимость растаяла. Ею снова овладели сомнения, колебания. Изменить любимому, но помочь осуществлению его мечты или отказаться от такой возможности, но сохранить верность? Если любишь человека, стараешься доставить ему удовольствие, облегчить ему жизнь. Доставить удовольствие душе… Но при этом изменить телом. Ничего не дается просто так. Чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать“, — рассуждала Надина в поисках ответа на мучающий ее вопрос: отказаться или согласиться? Третьего варианта не существует. А ни один из двух ее не устраивает. В любом случае она будет чувствовать себя виноватой. При том, что даже мысль о близости с другим мужчиной вызывает отвращение. В памяти всплыло выражение лица Видова, его слова: „… страстная творческая натура… способная доставить…». Ее передернуло от внезапной догадки: «Так значит, он не просто хочет со мной переспать, он ждёт от меня чего-то особенного, „творческого“, способного „доставить ему невероятное наслаждение“. А почему он решил, что я на что-то такое-этакое способна, что от меня можно ожидать каких-то невероятных удовольствий?» Память подсказала: Олег. Это же его слова, эти самые слова он не раз говорил ей. Вспомнились и минуты, и обстоятельства, при которых говорил. Ее замутило, возникло ощущение, что ее предали. И кто? — Олег, самый дорогой для нее человек. Откуда же еще Видов мог узнать о каких-то ее сексуальных способностях. «Но почему? Как он мог? Зачем?» — вопросы метались у нее в голове. Она прислонилась спиной к стене, закрыла глаза. Хотелось плакать, хотелось умереть.

— Надина Георгиевна, что с вами? Вы заболели? — Она и не заметила, как шеф оказался рядом с ней (зачем? почему?)

— Да, я… я заболела… наверное, простыла… Можно я пойду домой? Отлежусь…

— Конечно, идите. Может, вам врача вызвать?

— Нет, не надо… пока не надо… я сама если что…

— Я распоряжусь, вас отвезут домой.

«Как хорошо было бы действительно всерьез заболеть, лечь в больницу недели на две, а лучше на три… Это был бы лучший выход из положения. Семинар прошел бы без меня, да и Видов бы поостыл… — рассуждала она после ухода врача, (пришлось-таки вызывать скорую) потихоньку проваливаясь в мутный лекарственный сон — а то ведь даже отказываться от семинара уже поздно. Чем я объясню свой отказ начальству? Передумала? Это несерьезно. Сошлюсь на сексуальные притязания Видова? Смешно. Мы не в Америке. Это там даже намек, даже взгляд считается притязанием. А у нас женщина изначально виновата, даже если ее изнасиловали. И потом, чем бы я доказала его притязания? Намекнул на желание переспать? Ну и что? Не хочешь — откажись. Никто же не принуждает. Никто. Не принуждает. Никто…»

— Вы позволите пригласить вас на танец?

Она повернула голову на едва различимый в грохоте музыки голос.

— Д-да — выдохнула обреченно.

Знала, что этот момент настанет, знала, ради чего ее пригласили на семинар. И все равно надеялась, до последнего надеялась, что Видов передумает, или его увлечет какая-нибудь другая девушка, более яркая и решительная. Надина видела, какие взгляды бросали на него девицы. Многие из них не прочь были бы переспать с ним, без лишних уговоров, а то и по собственной инициативе, не мучаясь от различных морально-нравственных заморочек. За обедом, узнав, что Надина знакома с Видовым, ее подвергли допросу: кто он, что он, какой он? Надина с готовностью сообщила, что он не женат, женского общества не чурается, но ни в чем предосудительном замешан не был, по крайней мере, она об этом ничего не знает… И вот… увы, до ужина оказалось слишком мало времени, девушки не успели…

— Надина Георгиевна, я, что такой страшный?

— Нет. Почему вы спрашиваете?

— Мне кажется, что вы меня боитесь. Вы пошли со мной танцевать как на прием к стоматологу, причем к старому, когда бор был похож на отбойный молоток.

Она невольно улыбнулась, посмотрела ему прямо в глаза. Он не отвел взгляда. Она смутилась. Он чуть привлек ее к себе. Она ощутила его сильное напряжённое тело… На миг в воображении мелькнуло растерянное лицо Олега, что бы он сейчас подумал… Мелькнуло и пропало. «Это же ради него»

— Вы мне очень нравитесь, Надина, очень, но я не собираюсь вас ни к чему принуждать, — слова обожгли ее ухо, руки прижали ещё крепче…

Попыталась хоть немного отстраниться. Не пускает… «Ни к чему не собирается принуждать…» — Она снова испытующе посмотрела ему в глаза. Он слегка кивнул головой.

Танец закончился.

— У меня к вам предложение: давайте выпьем на брудершафт. Или вы и этого боитесь?

— Не боюсь. Давайте, — она с трудом уняла противную нервную дрожь.

Надина нервничала, очень нервничала. Она не знала, как себя вести, что делать.

Не могла ни на что решиться, но при этом боялась ошибиться.

— Пойдемте, за мой столик. Или вам за вашим удобнее?

— Мне все равно. Нет, пожалуй, пойдемте за наш. Разбавьте наш чисто женский коллектив, — она попыталась улыбнуться.

— С удовольствием! Обожаю женские коллективы. — Он усадил ее за столик и отошел, кивнув завистливо глядящим на Надину соседкам.

Через минуту вернулся с шампанским, следом ему принесли стул и прибор. Девушки с готовностью потеснились. Надина смогла немного расслабиться, решив, что какое-то время Видову будет не до нее, а может, кому-нибудь из соседок и удастся добиться его расположения. Он же каждой из них, а столик был на шестерых, оказывал равное внимание, за всеми одинаково ухаживал, шутил, деликатно избегая двусмысленностей. Музыку сделали чуть тише, стало возможно разговаривать. Как-то незаметно без всякого брудершафта все перешли на ты. Надина наблюдала за ним, она впервые смотрела на него не как на бизнесмена-благотворителя, партнера по работе, а как на мужчину, молодого и обаятельного. Этот мужчина начинал ей нравиться, она даже ощутила нечто похожее на легкий укол ревности, когда он пошел танцевать с другой. Шампанское подействовало наконец, расслабив и приятно закружив голову. Мысли о возможной близости с Видовым уже не вызывали у нее отвращения. Во время очередного танца с ним, когда он снова привлёк её к себе довольно близко, поняла, что если он сейчас позовет ее с собой, она пойдет. Но никто никуда ее не звал. Все тихо-мирно разбрелись по номерам спать. На следующий день было запланировано много работы. Ночью ей приснился эротический сон, едва ли не первый за всю ее жизнь. Проснулась с ощущением удовольствия и испытала стыд. Нет, не за то, что во сне она ласкала Видова, она ведь почти уже решилась на это. А за то, что испытала при этом удовольствие, а не отвращение. «Сон — это только сон, — убеждала она себя, — наяву такого быть не может».

Серый, пасмурный день, легкое покачивание автобуса, все это соответствовало ее настроению. Надина смотрела в окно и вспоминала прошедшие три дня, последнюю ночь. Ей казалось, что они не просто многое изменили в ее жизни, они изменили ее саму. Она и не подозревала, что способна так быстро увлечься, потерять голову, забыть обо всех приличиях. Никогда еще ей не было так легко и спокойно с мужчиной. Казалось, они понимали друг друга без слов и были абсолютно откровенны в своих желаниях, в своих ласках и фантазиях. Он действительно ни на чем не настаивал, все произошло словно бы само собой, словно бы и не было у них никакого уговора. «А может, его и не было? Он же сразу сказал, что я ему нравлюсь. Может, он просто придумал такой своеобразный способ привлечь внимание», — сейчас ей были смешны недавние страхи и сомнения, хорошо, что не поддалась им. «Скорей бы увидеть его — думала она, блаженно улыбаясь. Они не уговаривались о встрече, дома ждала работа, дела, а созвониться можно в любое время.

Город накрыла изморось. Дождь не дождь — так, романтическая дымка, делающая все вокруг неясным, расплывчатым, нереальным. Она решила идти дворами, здесь можно идти, погрузившись в свои мысли и не смотреть по сторонам. «Жаль, что дворами нельзя дойти до дома, надо выходить на проспект», — Надина немного постояла на углу, переводя дух, словно перед прыжком в воду. На столбе у перекрестка снова цветы. Красные гвоздики. Чёрная лента. Подошла ближе. С фотографии смотрит пожилая женщина, улыбающаяся одними глазами. Надина узнала бывшую соседку.

— Она же всегда очень внимательна и осторожна, даже слишком осторожна, — вслух удивилась Надина.

— От беды никто не застрахован, — послышался рядом хрипловатый прерывающийся голос. — Да, вот ведь как в жизни бывает… стояла у светофора, ждала зеленого света, светофором ее и убило. Пьяный лихач вылетел со встречной полосы… и прямо в столб… со светофором, на котором вспыхнул зеленый свет. Сегодня похоронили, — мужчина положил цветы к фотографии…

Надина вспомнила, как совсем недавно, недели три назад, случайно встретила эту свою бывшую соседку, и та, немного смущаясь, сказала, что скоро, наверное, выйдет замуж: «Встретила наконец-то своего человека… уж и надеяться давно перестала, смирилась… Жизнь словно бы мимо прошла, без любви, без семьи, только работа и работа… В жизни, Наденька, иногда надо совершать и безрассудные поступки. Вот я все осторожничала, осторожничала… Жизнь к закату катится, скоро совсем пройдёт, и что останется?».

Надина поспешила уйти от этого страшного места. «Я становлюсь эгоисткой» — вяло подумала она. И все же в душу и в мысли прокралась тревога. Надина прибавила шаг и почти вбежала домой. Едва за ней закрылась дверь, раздался телефонный звонок. «Видов» — подумалось сладко.

— Ты куда пропала, недоступная?

— Олег? — растерянно выдохнула Надина.

— Ваш семинар в подземном бункере проходил? «Абонент временно недоступен» — гнусаво передразнил он голос оператора.

— Почему недоступен? Доступен.

Она достала телефон и, обнаружив погасший экран, вспомнила, что отключила его в первый же день на время лекции, а потом, видимо, забыла включить.

— Не сердись, так получилось, замоталась.

И с тревогой подумала: «Мама, наверное, тоже с ума сходит. Надо ей позвонить, успокоить».

— Я соскучился! Очень хочу тебя обнять. Я приеду?

«Нет! Только не это! Не сегодня! Не сейчас!» — Она с трудом взяла себя в руки.

— Давай завтра, я устала.

— Так устала, что даже не хочешь меня видеть? — обиделся Олег.

— Ну, не сердись, я правда вымоталась, сил нет ни на что. Сейчас приму ванну и спать. Маме только позвоню.

— Я не сержусь. Я понимаю. Тогда завтра к обеду?

— К обеду? — Она прикинула мысленно: завтра суббота, но всё равно Видов вряд ли сможет с ней встретиться днём, в лучшем случае вечером, — Хорошо, давай, к обеду я тебя буду ждать. А во сколько у нас завтра обед?

— Как обычно, в час. Выспишься к этому времени?

— Конечно. Я буду тебя ждать.

— Ну, пока. До завтра. Спокойной ночи, — нехотя попрощался он.

Она коротко отзвонилась родителям, успокоив и пообещав зайти в гости и все-все рассказать. Лежа в теплой ароматной ванне, какое-то время она еще думала о Видове. «Подумать только, если бы не Олег, не его книга, то ничего бы и не было. Если бы не Олег» — стало грустно. Она любила Олега и не хотела его терять. Он давно уже стал частью ее жизни, частью ее самой. Но и Видов нужен, и так хочется, чтобы страсть, вспыхнувшая так внезапно, переросла в любовь, в серьезные отношения. С ним она чувствовала себя настоящей женщиной, слабой и защищенной мужчиной. Это ощущение было новым для нее, с Олегом оно не возникало никогда. Видов добивался её, а Олег не добивался, она сама с радостью отдалась в его руки. «Что же делать? Что же мне делать? — ей хотелось выть, она устала выбирать, принимать решения, — их невозможно совместить, но и выбрать кого-то одного, отказавшись от другого, я тоже не могу». Ванна не принесла желанного расслабления. Наоборот, сейчас Надина чувствовала себя маленьким мокрым котенком, которого добрые люди вытащили из реки и оставили на берегу, куда идти и что делать, он не знает, ему холодно, страшно и одиноко. «Ну, почему, почему, мне так плохо? Ну, разве я не заслужила хоть немного счастья? Господи? Мне так было хорошо с Олегом! И никто другой не был нужен. Зачем было показывать мне, что возможно и другое счастье? Зачем было искушать меня, испытывать? Я же не машина, не агрегат какой, чтобы проходить испытания? Я человек, женщина, и мне тоже, как и всем, хочется счастья, хочется, чтобы и обо мне кто-нибудь позаботился», — в памяти всплыло лицо погибшей соседки и ее слова о том, что не все в жизни подвластно разуму. «Она всегда делала правильный выбор, соблюдала все правила… А погибла по вине лихача, вылетевшего на встречную полосу. Если я сейчас откажусь от Видова, то получится, что все, что было между нами — ложь, притворство, плата за услугу. Но это не так! Не совсем так. Пусть в начале, в самом исходном начале и был некий уговор, но потом, потом все было настоящее. Отказаться от Олега, значит предать его. Но ведь это он первый меня предал! Это же он рассказал Видову обо мне, по сути, сделал мне рекламу как женщине для утех, как проститутке… Он всегда использовал меня. Я сама по себе никогда не была ему нужна, ему всегда были нужны лишь мое внимание, моя забота, мои ласки. И только. Поэтому он и подшучивал, подтрунивал надо мной, отмахивался от моих проблем, считая их глупыми и несущественными», — она начала вспоминать, намеренно утрируя, все самые неприятные эпизоды из их жизни. Не могла остановиться, хотя и понимала, что остановиться надо, что далеко не всё из того, что она сама себе тут нагородила, справедливо. Вконец измотавшись, едва не доведя себя до сердечного приступа, провались в забытье, сном это назвать было нельзя. Утром не столько успокоившись, сколько поняв, что сил для переживаний у нее больше нет, что тупая боль в сердце грозит очередным приступом, решила не торопить события: «Пусть все идет, как идет. В конце концов, Видов даже не намекал на продолжение отношений. И хочет ли он этого продолжения — неизвестно. Да и, по большому счёту, хочу ли я этого продолжения — тоже не уверена. Сказка была в „Сказке“, она закончилась, начинается обычная жизнь».

Олег пришел сияющий:

— У меня для тебя сюрприз! Смотри! — Он подал красиво упакованный сверток.

Конец ознакомительного фрагмента.