Сколько стоит корона

Е. Гитман, 2018

Средние века. Торден Дойл – младший брат короля, глава тайной службы, горбун. Всеми силами он помогает брату поддерживать мир и спокойствие в стране, ищет врагов и казнит предателей. Он привык к сложным загадкам и грязной работе. Но в этот раз враг, кажется, ему не по зубам. На жизнь короля покушаются ведьмы, и главная среди них, по слухам, прибыла в столицу. Проблема в том, что женщина, которую Торден подозревает, умна и хороша собой. Даже слишком. Первый роман «Стенийских хроник». Действие происходит в мире, очень похожем на наш, с одним маленьким отличием – охота на ведьм оправдана, потому что ведьмы существуют.

Глава 8

В эту ночь его снова мучили неприятные сны — он подскочил на влажных липких простынях, когда за окном ещё была непроглядная темнота. Тяжело выдохнул, восстанавливая сбившееся дыхание, и хрипло крикнул:

— Мальчишка!

Джил появился почти сразу, хотя и в одних кальсонах, попутно натягивая на тощую грудь рубаху.

— Милорд, вы здоровы?

Дойл поднялся с постели и велел:

— Подай одеться. В тёмное. И соберись.

По лицу мальчишки прошла едва заметная тень, но он не спросил, куда хозяина понесло в столь ранний час, а споро вытащил из сундука чёрный костюм, сапоги и плащ и помог Дойлу переодеться. Сам тоже быстро оделся и даже догадался захватить накидку с глубоким капюшоном.

Дойл сделал ему знак следовать за собой и вышел из покоев. Замок спал — во всяком случае, эта, удалённая от короля и королевы часть. Стражи видно не было, но Дойл чувствовал затылком, что в сводчатых переходах кроются тени. Джил позади задышал чаще.

Они прошли по тихому коридору, ступая так осторожно, что шаги не порождали эха, по узкой лестнице спустились вниз. В дверях охрана, разумеется, была, но походка и фигура Дойла были слишком узнаваемы, чтобы кто-то рискнул окликнуть его или спросить, куда и зачем он идёт.

На это отважился слуга: когда они миновали замковые ворота и вышли в город, он шёпотом уточнил:

— Милорд, куда мы идём?

— По делу, — отрезал Дойл и пошёл по дороге, которую знал очень, даже слишком хорошо.

Столица, древний Шеан, нынешние стены которого были возведены более пятисот лет назад на фундаменте Старого города, не была красивой. На самом деле, её едва-едва можно было назвать выносимой. Она собирала в своих стенах так много людей, что походила на гнойный нарыв, готовый вот-вот лопнуть, явив миру своё вопиюще уродливое содержимое.

Королевский замок возвышался над ней тяжёлой неприступной громадой, а к его стенам навозными мухами липли особнячки милордов, желавших быть ближе ко двору и ловящих на лету подачки Эйриха. Торговые площади растекались человеческими болотами — смрадными и затягивающими. А святейшие дома выглядели нелепо: слишком белоснежные и чистые для Шеана.

Но Дойл столицу, пожалуй, любил или, по крайней мере, ценил — за то, что знал в ней каждый угол и каждый поворот. Ребёнком он часто смотрел на неё сверху, из башни, куда его часто отсылала мать в наказание за дерзость и резкий нрав. Став старше, он то один, то вместе с Эйрихом сбегал из замка и ходил по узким улицам, тонул иногда по колено в помоях, текущих по брусчатке, заглядывал в окна домов.

Иногда в нём узнавали младшего принца — и тогда кланялись, скаля зубы. Но чаще принимали за калеку-побирушку — в этом случае ему в спину летели комья земли и камни в сопровождении проклятий.

Именно здесь, на одной из улиц Шеана он впервые своей рукой оборвал человеческую жизнь. Старик разозлил его насмешками и оскорблениями, и он вышел из себя. Кинжал проткнул мягкую плоть быстрее, чем Дойл сообразил, что делает. Старик умер сразу, и он был вынужден уйти — и побыстрее, чтобы никто не увидел его. Конечно, ему, принцу, смерть старикашки сошла бы с рук. Но за такую выходку родители наверняка отослали бы его дальше, чем обитель тёмных сил, а тогда Дойл ещё очень боялся ссылки, боялся расстаться надолго с Эйрихом, оказаться среди незнакомых, чужих и враждебных людей. Отойдя на добрых три сотни шагов от трупа, Дойл согнулся пополам, и его начало рвать от страха и отвращения и к себе, и к убитому. И руки у него тряслись, и зубы стучали. Зато спустя два года, оказавшись впервые в бою, он напугал ветеранов своим спокойствием, а двоюродный дядя, покойный брат ныне тоже уже покойного лорда Гая, сказал: «Недобрые силы тебя зачали, Торден, не в обиду твоему отцу. И кровь у тебя как у выходцев оттуда — стылая».

Свернув в почти незаметный проулок, Дойл остановился возле непримечательной двери и постучал. Джил сзади затаил дыхание.

Открыли сразу — рослый детина в красных длинных штанах, без рубахи, прищурился, сжимая гигантские кулаки, но Дойл сбросил капюшон, и детина тут же согнулся в поклоне.

— Ваша милость, какая честь для нас.

— Позови хозяйку, — Дойл уронил ему на ладонь мелкую монету и вошёл внутрь.

Просторная гостиная с широкими низкими скамьями, освещённая множеством чадящих свечей в простых канделябрах, выглядела, пожалуй, респектабельно — как какой-нибудь гостевой дом. Но, разумеется, все клиенты знали истинное назначение заведения, которым заправляла женщина, чье родовое имя, если оно у неё и было когда-то, давно забылось и сократилось до нейтрального мадам Зи.

— Милорд! — раздалось сзади полузадушенное. — Это же…

Джил не нашёл слова, которое подошло бы для этого места, поэтому Дойл подсказал:

— Любовный дом. И неплохой.

Невзрачная девушка в наглухо закрытом платье забрала у него плащ, другая — такая же — поднесла кубок с вином. Дойл принюхался и протянул его Джилу. Тот сделал несколько глотков, после чего Дойл осушил кубок.

Любовный дом стоял в этом проулке столько, сколько Дойл себя помнил. Его нынешняя хозяйка десять лет назад была хорошенькой улыбчивой женщиной, на которую засматривались мужчины. Сейчас она поседела, её кожа пожелтела и сморщилась, но она по-прежнему улыбалась, разве что старалась поменьше сверкать зубами, чтобы скрыть дырку вместо правого клыка. Зато её платье было великолепно и, в отличие от платьев тех девушек, которые не были готовы услуживать гостям сверх своих обязанностей, открывало грудь почти до середины. Учитывая возраст, это было не самое привлекательное зрелище. К счастью, Дойл точно знал, что у неё есть что предложить.

Она спустилась со второго этажа и сразу же присела перед Дойлом в низком реверансе, поцеловала его руку, а поднявшись, улыбнулась:

— Милорд, вы у нас теперь нечастый гость. И оттого ещё более желанный. Чем вам услужить?

Дойл не посещал любовный дом уже давно: последний раз он был здесь года полтора назад. Продажная любовь надоела ему до смерти — казалось, он в жизни больше не коснётся шлюхи. Но в последнее время напряжение было слишком велико. Заговоры, мятежи, покушения и, в конце концов, леди Харроу, снова снившаяся ему этой ночью, истощили его выдержку. Едва ли он мог рассчитывать на искреннее внимание какой-нибудь не слишком обременённой моралью дамочки из придворных. И уж конечно, ему не следовало даже мысли допускать о близости с утончённой леди Харроу. Поэтому рецепт микстуры был прост и примитивен.

— Найдите мне рыжую, мадам Зи.

Лицо хозяйки сморщилось в слишком широкой улыбке, глаза сузились.

— У меня одна такая.

Дойл отвязал от пояса кошель и сунул его мадам Зи целиком. Её пальцы сквозь кожу кошеля пересчитали монеты, а вокруг глаз глубже прежнего проявились морщинки-лучики: она была довольна полученной суммой.

— Милорд, какие будут распоряжения относительно вашего спутника?

Джил стоял посреди гостиной, хлопал глазами и выглядел откровенно забавно. Дойл чуть улыбнулся, показав зубы, и спросил:

— Поднимешься наверх к какой-нибудь девчонке?

Парень вздрогнул, его глаза широко раскрылись, и он затряс головой.

— Я подожду вас здесь, милорд.

— Тогда налейте ему чего-нибудь выпить, — велел Дойл и, не сдержавшись, прибавил: — Молока, например.

Джил покраснел до корней волос, а Дойл неспешно пошёл за мадам Зи наверх, где располагались спальни. Хозяйка отворила перед ним дверь угловой — самой богатой в этом доме, и шепнула:

— Располагайтесь, милорд.

Дойл ненадолго остался один. Эту комнату он знал: не раз бывал в ней. За прошедшее время поменялся только балдахин на старой деревянной кровати: бархат выглядел свежее и дороже. Отстегнув ножны, Дойл положил меч на пол, сел на табурет возле кровати, с трудом стянул сапоги. В комнате было тепло, даже душновато, поэтому он без колебаний начал развязывать шнуровку дублета, который был настолько стар, что растянулся по кривой фигуре хозяина и сидел как перчатка на руке.

Он остался в штанах и рубахе, когда в комнату вошла, затворив за собой дверь, рыжеволосая девица. Дойл окинул её внимательным взглядом и скрипнул зубами: жалкая пародия, едва ли подходящая для замены. Впрочем, он тут же одёрнул себя и напомнил, что пришёл не искать замену, в которой не было никакой нужды, а освободиться от душащего и мешающего спать желания, смешанного с раздражением. И эта девица — пышногрудая и широкобёдрая, отлично подходит.

Она широко призывно улыбнулась, демонстрируя полный набор здоровых белых зубов, и вдруг побледнела: Дойл пошевелился, и его горб стал заметен.

— Ваше Высочество, — пробормотала она невнятно.

— Милорд Дойл, — поправил он. — Этого более чем достаточно. Особенно для постели.

Отработанным движением она потянула за ленту на корсаже, и лиф платья сполз вниз, сбившись некрасивым комом на талии и обнажив полные груди с большими грубыми сосками, даже отдалённо не похожими на те, которые ему снились. Широкие плечи и эти груди отчётливо выдавали в девице простолюдинку. Профессия избавила её от необходимости пахать и сеять, но кровь брала своё.

Почти безразлично Дойл стянул с себя рубаху, бросил на девицу короткий взгляд и невольно почувствовал, что её отвращение возбуждает. Так было не всегда. Раньше — он хорошо помнил — всё желание пропадало начисто, едва он улавливал этот оттенок омерзения в женских глазах.

— Поверь, — сказал он спокойно, — моё уродство никак не влияет на то, что у меня в штанах.

Девица разделась окончательно, а Дойл понял, что так и не спросил её имени — но, в конечном счетё, оно его совершенно не интересовало.

Она была скучна, скучнее Святейшей книги. Но она была живой, двигалась, пахла женщиной, её водянисто-голубые глаза — такие же скучные, как она сама, — на какой-то миг подёрнулись плёнкой и увлажнились и даже стали напоминать другие — зелёные и как будто светящиеся изнутри.

Одевался Дойл в одиночестве: девица получила лишнюю монету за труды и была выставлена за дверь. Кажется, он подзабыл, почему прекратил посещать заведения, подобные дому мадам Зи: потому что его начало тошнить от продажных девиц и баб.

Пожалуй, только однажды он встречал женщину, которая воистину продавала наслаждение — брала дорого, но отдавала больше. Её привели к нему в последние месяцы войны в одном из гарнизонов под столицей Остеррада. И хотя у неё был на скуле лиловый синяк, а роскошные тёмно-каштановые волосы были опалены огнём, она держалась с таким достоинством, которому могла бы позавидовать королева. Её привели как пленницу, а она только дёрнула бровью и назвала цену за свои услуги.

— В противном случае, уважаемый синьор, — заявила она, — можете сношаться хоть со мной, хоть вот с тем кувшином — уверяю вас, разницы не заметите.

Он швырнул ей кошель с золотом, а наутро всерьёз задумался о том, чтобы забрать с собой после окончания войны. Не забрал: в тот же день её насквозь проткнуло стрелой.

Дойл мотнул головой, подтянул к себе сапог, но не надел и растянулся на кровати. Теперь, когда напряжение в паху не отвлекало, он мог серьёзно подумать о том, что произошло накануне, — и о том, что делать дальше.

Покушение. Не удавшееся только благодаря тому, что подозреваемая в колдовстве леди Харроу спасла ему жизнь. Сообщение Эйриха о том, что его жена в бремени. И разговор. Тяжёлый разговор.

— У нас будет наследник, — объявил Эйрих. — Королева ждёт ребёнка.

На мгновение Дойл опешил: он ожидал сообщения о катастрофе, о бунтах, чуме, нападении ведьм — но не о ребёнке. Но потом почувствовал, как на губах невольно появляется улыбка. Королева выглядела довольной и надутой, как жаба, но впервые показалась ему почти приятной. Он опустился на одно колено перед ней, не думая о боли, и произнёс:

— Пусть хранит вас Всевышний, Ваше Величество.

Королева сморщила востренький носик и прошипела:

— Вам не обмануть меня этой льстивой миной, милорд Дойл. Я почти уверена, что вы уже думаете, как бы подлить мне в вино полынь-травы, чтобы уничтожить драгоценный плод.

Дойл не отличался особой резвостью, но на ноги вскочил мгновенно, отшатнулся и спросил:

— Что вы имеете в виду, Ваше Величество?

Королева не успела ответить — Эйрих сжал её плечо и мягко попросил:

— Не говорите глупостей, моя королева. Вы знаете, что милорд Дойл — самый преданный наш сторонник, охраняющий наш с вами покой ежечасно.

Королева ощерилась в улыбке и ответила:

— Конечно, Ваше Величество. Простите, милорд. Верно, это из-за тягости — мои мысли путаются. Пожалуй, мне стоит прилечь.

Она поднялась с видимым трудом, хотя на её тонкой талии, ещё больше утянутой цветными лентами, пока не наметилось хоть сколько-нибудь различимой округлости. Расторопный слуга кликнул придворных дам, и они увели королеву.

Дойл скрипнул зубами от злости. Он действительно ненавидел королеву — хотя, вот ирония, был одним из главных сторонников их с Эйрихом брака. За ней давали огромные земли к востоку, как раз между границами Стении и Эмирскими горами. Присоединив их к короне, Эйрих получил не только пахотные поля, но и месторождения серебра, алмазов — богатства, ради которых можно было бы жениться даже на старой кривой карге. Королева каргой не была. В некотором роде она даже была красивой — всё портили только склочный мерзкий нрав и невыносимая глупость.

— Прости её, брат, — повторил Эйрих, когда они остались одни.

— Она говорит только то, что думает вся страна, — дёрнул плечом Дойл. — Ничего больше. И знаешь, возможно, тебе стоит прислушаться к ним.

— Чепуха, — Эйрих рубанул ладонью по воздуху, потом подтянул к себе кувшин с вином, плеснул в кубок и хотел было отпить, но Дойл его остановил и сначала сам сделал несколько глотков. Король улыбнулся: — Говорю же, что чепуха. Если бы не ты…

Он не закончил, но они оба знали, о чём речь. Дойл спасал Эйриху жизнь как минимум трижды за время войны и бессчётное число раз за время мирной жизни.

— Если бы не я, большинства этих покушений не было бы, — отозвался Дойл. — Люди ненавидят меня. А за меня — тебя.

— Ты — причина, по которой люди не голодают сейчас. Твои, а не мои реформы дали людям хлеб.

Дойл тоже налил себе вина и облокотился плечом о стену. Кому какое дело было до его реформ, его идей и его побед. Достаточно было того, что на улице старухи шептались, будто в ночь его рождения бушевала буря, молния ударила в шпиль замка — и на землю пришло само Зло, но Всевышний не позволил ему скрыться среди обычных людей, наградив уродством без меры.

— Отпусти меня на север, — сказал он вслух. — Дай в подчинение северный гарнизон Креггот и замок Коготь. Я наведу порядок в землях вольных лордов, прекращу раз и навсегда набеги дикарей из-за гор, а заодно не буду мозолить здесь никому глаза.

Только бы ведьму поймать — и можно ехать. С угрозами от людей справится и Рикон.

— Мы уже говорили об этом. Мой ответ прежний — нет. Ты нужен мне здесь, брат.

— Не нужен. Тебе нужна любовь подданных — это лучший рецепт против заговоров и интриг. А у тебя каждый второй милорд совета думает о том, как бы меня поэффективнее прикончить. Я уверен… если я уеду отсюда, твоя жизнь и жизнь твоего наследника будет в куда большей безопасности.

— Хватит, — голос Эйриха вдруг стал твёрдым и жёстким, а сам он чертами и поставом головы неуловимо напомнил отца, — я требую, чтобы вы прекратили этот разговор, принц Торден.

Эйрих нечасто называл его так.

— Слушаюсь, — ответил он, — мой король.

Эйрих улыбнулся — и сходство с отцом пропало.

— Выпей со мной за будущее нашего рода, Дойл. За моего наследника.

Дойл поднял кубок и осушил его до дна. Эйрих тоже выпил, а потом спросил:

— Что ты выяснил о леди Харроу?

— Ты хочешь поговорить о её несомненных женских достоинствах?

— Нет, о твоих подозрениях.

Когда Эйрих этого желал, он мог быть крайне проницательным.

— И не думай, что я поверил, будто ты очарован ею. Прости, брат, но я убеждён, что женщину, которая покорит твоё сердце, ты просто выкрадешь из родного дома и утащишь к себе в покои, а не станешь приглашать на прогулки.

— Я не варвар, — Дойл ухмыльнулся, — но, возможно, ты прав. Я действительно подозревал её… Однако сейчас эти подозрения не важны. Тебе уже сообщили…

— Что в тебя стрелял человек из гарнизона Шеана? Да. И я желал бы знать, почему он это сделал.

— Узнаешь.

Дойл хотел было пойти в темницу сразу же — чтобы не заставлять стрелка Тони Райта ждать, — но разговор с королём (а особенно короткий обмен репликами с королевой) разозлил его. После ночи, полной мутных сновидений, после покушения и после встречи с леди Харроу, Дойл чувствовал себя слишком разбитым. А злость, бессонница, усталость и волнение — худшие советчики при допросе.

Зато теперь, отдохнув немного, он мог заняться самым актуальным из имеющихся дел — поиском ответа на вопрос: кто и зачем хотел его убить, если только Тони Райт — не спятивший фанатик.