Три мужа для Кизи. Книга 4

Елена Юрьевна Свительская, 2022

Демон Сибасур и царь богов Индра сражаются за сердце храмовой танцовщицы Сандхьи.К Ише пожаловал первый сват, да в компании легендарного Ханумана, но у молодого жениха есть изъян заметный. Сможет ли гордая девушка это принять?..Мужья и Кизи перебираются жить в обычную деревню, притворяясь обычной местной семьёй, дабы избежать подозрений: после гибели сыновей Шандара начались допросы и зверства, раджа Акрур гневается и жаждет найти убийц царевичей-послов, чтоб жестокий Шандар не объявил их царству войну. Кизи выдают за жену Поллава, но Мохан, впервые влюбившийся, не собирается уступать девушку старшему брату.Кизи теперь видит во снах и страну Шандара. Что с ней связан и названный брат Сибасур. Сколько же зловещих тайн скрывается в жизни и царстве могущественного раджи Шандара?..

Камень 77-ой

Иша молчала обиженно часа два. Потом устала от тишины: дочки друга Манджу незамужние куда-то разбежались. Вышла искать Манджу у коров или за воротами, где они полюбили сидеть с другом, когда тот уступил ей дом.

Но Манджу, увидев её, отвернулся. Проворчал:

— И говорить с тобой не хочу!

— Ну… — она смутилась.

И поняла запоздало, какую устроила глупость, настроив против себя единственного, которому доверила её сестра. А где сама Кизи — уже неизвестно. После свадьбы мужья хотели её увести. А они — артисты бродячие. Верно, уже и не сыскать. А Яша взгляды помнила. Боялась, тот её спокойно отдаст за старика. Такого, как отец того Аравинды.

Поёжилась.

«Нет, уж лучше жениха другого подожду, чем выйду за мойщика полов»

— Ты сегодня прилюдно старика унизила! — Манджу, не оборачиваясь, выдохнул-выплюнул: — Жестокосердная!

— А ты хотел, чтоб я с ними мыла полы?! — Иша рассвирепела. — Так… ненавидишь меня?! Так хочешь от меня избавиться?!

— Глупая девочка! — отшельник посмотрел на неё. — Женщина должна быть тихою и послушною. А если и не сдержится… то не при всех! Не с мужчиной чужим, да ещё такого почтенного возраста! — вздохнул. — Он сказал, что вроде тот риши говорил про тебя… но где ты жить сможешь, кому полезною будешь, с таким-то ужасным характером?! — снова вздохнул. — Я, конечно, сестре твоей обещал, но, право… ты же не думаешь, что здешние люди после дня сегодняшнего и ора твоего будут тебя любить?

— А ты… — голос её дрогнул. — Ты мужа мне найди из других краёв! — сжала кулаки. — И от меня избавишься, и выполнишь обещание сестре!

— И почему ты такая жестокая? — он грустно посмотрел на неё. — Сестра твоя, кажется, имеет совсем другой норов.

— Сестра… — кулаки сжала девушки. — Это сестра виновата во всём!

— Сестра, что ли, сегодня стояла с тобой и велела, чтобы ты на старика при людях орала? — Манджу нахмурился. — Кизи требовала, чтоб ты ему дерзила?!

— Это она скинула одежду перед чужаком! — Иша расплакалась. — Она виновата, а люди ругали за то меня! — схватила вдруг отшельника за накидку. — Да разве я ей тогда велела, чтоб она разделась перед тем мужчиной?! Так почему люди говорили, что дрянь даже я?!

Вздохнув, мужчина накрыл её запястье своей рукой — она испуганно выдернула руку и отскочила, подальше от него.

— Глупая девочка! А вдруг бродяга тот… изнасиловал её?.. Тебе совсем не жаль её?

— Так изнасиловали её, а не меня! Почему я из-за её стыда должна страдать?! Я-то причём?! — она всхлипнула. — Я всегда себя хорошо вела! Всегда! — расплакалась. — Почему же из-за неё люди стали говорить, что я — дрянь?! Что я тоже распутной девкой вырасту?! Я ведь… я ведь никому… никогда… я берегла свою чистоту! Так почему?.. Во всём виновата она!!!

— Я боюсь, что с таким острым языком, гордостью такою и жестокостью ты наживёшь себе много врагов, — горько усмехнулся вдруг Манджу.

— Пусть! — девушка сжала кулаки. — Я выстою! Я же не подохла, когда они кидали в неё камни, а попали в меня! Но и несправедливости я не потерплю! Пусть у меня есть только слова…

Мужчина, шагнув, рот ей заткнул. Она, ударив его по руке, сильно, яростно, вывернулась.

— Не смей… прикасаться ко мне! Ты — отшельник! Тебе женщин трогать нельзя! — сощурилась сердито. — И у тебя уже есть жена! Она тебе рожала детей! Не стыдно тебе её бросать?!

— Я смотрю, шипение нашей кобры разносится далеко окрест! — друг отшельника проворчал, из-за другого забора выходя, на Манджу посмотрел — не в глаза, а между бровей — и добавил: — Манджу, подойди-ка поговорить. Дело есть.

— Да, друг, отойдём, — Манджу головою качнул.

Но ученик брахмана сердито посмотрел на него.

Но Иша не заметила ничего. Дочек его не подождав — и ворчать на долю ужасную было некому — со вздохом вещи для стирки собрала, грязное и чистое. Чистое, в основном. Присев в доме, накинула новую юбку, светло-голубую, торопливо. Сменила чхоли на сиреневое. Дупатту от родителей, сиреневую, накинула. Сердито сняла серьги разные — память о дружбе и прощании с сестрой — и одела пару целую, прежде Кизи подаренную.

«Хоть немного хорошего есть от тебя, сестра!» — подумала сердито и к реке пошла.

Ещё немного от деревни отошла — и дорогу ей перегородила кобра. Голову подняла, раздувая капюшон.

— А ты не слышала? — девушка проворчала, глаз своих от её жутких не отводя. — Недавно коброй назвали меня! Тебе меня не запугать!

Долго смотрели друг на друга. Кобра не сдвинулась. Иша не сдвинулась тоже.

Не то, чтоб Иша совсем не боялась змей — боялась, и ещё как — но сегодня она была на всех сердита.

Но в итоге поняла, что гадина перед ней будет упрямей её. И так можно хоть до темноты с нею простоять. Людям на смех, коли заметят. А в темноте близ леса было жутко. Отца вот разорвали тигры. И трёх месяцев не прошло.

«А вдруг тигр тот ещё бродит где-то по округе? — с ужасом подумала девушка, но в миг следующий решила: — Всё равно злая у меня судьба. Разве тигр страшнее её будет?»

— Да пусти ты меня уже! — проворчала змее. — Вдруг меня тигр раздерёт тебе на радость?

Змеюка пасть распахнула и зашипела, как будто смеясь.

— Смеешься надо мной, гадина?!

Змея нагнулась как для прыжка.

— Хорошо-хорошо! — поспешно сказала Иша. — Ты — мудрое и священное животное!

Кобра сдула капюшон, села как прежде. Как будто подобрела.

— Завидую я тебе! — призналась внезапно Иша. — Как жаль, что у меня нету клыков и яда как у тебя! Тогда бы никто не посмел меня обидеть!

Змея голову склонила на бок, смотря на неё уже как будто задумчиво. Но миролюбиво.

— Хорошо быть змеёй! — вздохнула человеческая девушка. — Все боятся, все проходят мимо.

С грустью посмотрела на небо и друга лотосов, прошедшего уже на вторую половину небосвода.

И на змею, вновь голову поднявшую и раскрывшую капюшон, поглядывая, сама уже обошла её стороной. К реке направилась.

Кобра некоторое время смотрела ей вслед. Потом огляделась, нет ли людей.

В миг следующий с земли, где она только что стояла, поднялась дивно красивая женщина, в зелёно-чёрной дупатте с золотой вышивкой и чёрных юбке и чхоли. Её шею, запястья, предплечья и щиколотки окутывал блеск сапфиров, густо рассыпанных на золотых и серебряных украшениях. Огромные золотые серьги, слишком тяжёлые для ушей, поддерживали золотые цепочки, зацепленные за волосы, заплетённые в густую косу, доходившую ей почти до пят.

— Однако же… впервые кто-то из них сказал, что хотел бы иметь яд и клыки как у меня! — растерянно сказала жена Ниламнага. — И вот ведь нахалка, несколько часов стояла у меня на пути! — вздохнула. — Ох, как бы господин мой не подумал, что я опять тешусь в объятиях других! Только-только ведь помирились! — прищурившись, сердито посмотрела на деревья, за которыми Иша скрылась. — Мерзкая девка! Столько возни из-за неё! — снова вздохнула, перекидывая роскошную косу из-за спины на грудь. На грудь свою высокую засмотрелась. — Да, впрочем… я красивей её! — снова посмотрела в сторону реки. — Но люди пошли ужасно глупые! — поёжилась. — Ужасно глупые!

Шаг ступила и налетела на кого-то.

— Смотри, куда прёшь, мерза… — обернувшись и разглядев её, запнулась.

Задрожала.

Женщина чернокожая, стоявшая за нею, усмехнулась. Грудь у неё тоже была хороша под многочисленными ожерельями. Волосы её густые, полуспутанные, доставали почти до самой земли. Тонкая талия, пышные бёдра. Она была сказочно хороша. Но вот взгляд третьего глаза, расположенного боком в центре лба, да смотревшего сердито, замораживал. Да ожерелье из человеческих черепов, одетое поверх золотых ожерелий и цветочных гирлянд, гнев сметало у смотревших в её глаза. А уж пояс из рук отрезанных поверх короткой юбки из тигриных шкур — и вовсе отбивал желание хамить. Венец золотой на голове сиял ослепительно, не слишком большой, чтобы не мешал бегать. А лезвие с зазубринами большого меча, изогнутого, хищно блестело, пока ещё не украшенное в крови. Пока ещё.

— Прошу прощения, дэви Кали! — смиренно ладони у груди сложив, извинилась нагиня. — Я, о глупая, вас сразу и не приметила!

— Ты Джаю не видела? — жена Махадэва, опять на кого-то разгневанная, перешла сразу к делу. — Такая… обычно носит голубые или бирюзовые дхоти и меч-тальвар. Главная женщина Кирана, сына раджи Джагдиша, из людей. Он в царстве этом прячется последние полгода. И вечно ввязывается в драки, — насмешливо прищурилась. — Красивый, дерзкий мужчина, невысокого роста. Широк в плечах. Нос «орлиный», с горбинкой. Верно, видела? А Джая — его единственная жена, любимая.

— Да, пожалуй… — нагиня смущённо огляделась, потом рукою указала направление куда-то вглубь леса. — Там они разбили лагерь, — к жене Шивы повернулась, с любопытством уточнила: — А вы пришли за убитых сыновей Шандара мстить, о Махакали?

Жена Махадэва поморщилась.

— Нет! — проворчала. — То есть, среди слуг убитых были приличные люди, но… нет. Они в этой поездке не мешали господам глупости и гадости творить.

— Говорят, сам Шани дэв недавно направил свой проклятый взор и разрушающий на царство Шандара! — глаза нагини распахнулись. — Значит, и вы хотите войны?..

— Нет! — возмутилась страшная богиня. — В том царстве ещё остались приличные люди. Но этот мерзкий Шандар…

— Что этот Шандар? — подалась жена Ниламнага вперёд заинтересованно.

Лезвие поднялось к ней. Она напугано взгляд опустила. Нет, вскоре же подняла глаза любопытные.

— А почему это тебя так интересует? — спросила, нахмурившись, жена Шивы.

— Да у меня сестра из того царства… — нагиня губу нижнюю куснула, и без того яркую и пухлую. — То есть, одна из жён моего супруга.

— Понятно, говорить вам не о чем! — усмехнулась Кали. — Лишь треплетесь, ссоритесь и выбираете часами украшения. А что творится у людей — какие муки — вам на то и дела нет!

— Украшения подбирать и наряжаться — святое женское дело! — возмутилась нагиня. — Особенно, у жены! Да, впрочем, если супруг приличный и может позволить жене несколько комплектов украшений…

Лезвие уткнулось ей в горло. Она ощутила жар зубцов, нагретых на солнце. И струйку, то ли пота, то ли хлынувшей с пореза крови.

— Ты намекаешь на что-то, Аканкша?..

Та назад выгнулась, уходя от лезвия, да, впрочем, супруга Махадэва ей только лишь пригрозила, убрала своё оружие. На одном из зубцов по лезвию потекла тонкая кровавая струя.

Аканкша напугано упала на колени, сложив ладони в мольбе, виновато склонила голову.

— Простите меня, Махакали! Я — глупая, бесконечно глупая, так же бесконечно, как и сияние вашей доброты! Я вовсе не имела ничего в виду против хозяина Кайлаша! Я бесконечно уважаю Махадэва, прозванного Царём аскетов! То есть, заслуженно носящего звание Тьягараджа! И то, как живёт он, как одевается он и его жёны — не моего ума дело!

— То-то же! — проворчала Кали, убирая оружие. — Благодарю, что указала мне дорогу, Аканкша! А теперь я пойду искать Джаю.

— Разве Джая что-то натворила? — нагиня подняла заинтересованные глаза.

— Ты с ней знакома?

— Нет, — женщина смущённо опустила глаза, но снова подняла, чтобы хоть по лицу великой богини попытаться угадать её отношение. — Но она красивая. Я видела, как она защитила семью местных от разбойников. Хотя их было два десятка. То есть, двадцать три. А она в тот день была одна. Но она не испугалась — и за тех шудр вступилась. Она была так хороша в тот день!

— А ты, значит, как обычно стояла в стороне! — дэви сердито прищурилась. — Только и можешь, что людей пугать. И детей. Смотри, Аканкша, не отступишься от невинных детей и зверёнышей — и я шею твою иль лицо уже серьёзно украшу! Ты от той царапины никогда уже не вылечишься!

— Они не все пугаются… — смущённо возразила нагиня, но очень тихо. — Да, впрочем… — под взглядом сердитым жены бога Триады ещё больше смутилась. — Да, признаюсь, виновата я, о дэви! Но Джая… — глаза подняла, распахнув, восхищённо блестящие. — Она была сказочно красива, о дэви! Она стояла, выпрямившись, слушая с усмешкою поток брани их предводителя. И она не дрогнула, когда они на неё пошли. Когда заорали, она неспешно тальвар из ножен вынула. И, окруженная ими, грубыми, злыми, вонючими мужиками, она яростно боролась! Всех убила!

— Она ненавидит разбойников, — Махакали поморщилась, о чём-то вспомнив. — Но, значит, я не зря её выбрала.

— А зачем, о великая? — не удержалась любопытная женщина.

— А ты не слышала, что недавно устроил Шандар? То есть, собирается устроить.

— Поступков его как и звёзд на небосклоне — не счесть! — вздохнула нагиня. — О каком именно деянии его так волнуетесь вы, о дэви?

— Обо всех! — пальцы на рукояти меча-серпа сжались крепче. — Но, впрочем, недавно этот мерзавец опять замыслил немыслимое! Решил лес поджечь, где прятались несколько вдов — и вдовы брахманов тем более — а вдов своим воинам отдать, для «утешения»! Мол, «всё равно от вдов пользы стране никакой нету», а «что мерзавки избежали костра, не уйдя за мужьями — то весомый повод для казни, но, впрочем, казнить их толку нет, надо бы использовать, молодых особенно».

— Что?! — глаза Аканкши распахнулись от ужаса.

— Я хочу Джае напомнить, что если она считает себя супругой царевича, то забота о его народе и женщинах оттуда, особенно, лишённых заступничества отца, мужа, брата или сына — это обязанность царевны.

— Я думаю, Джая вступится и так, — задумчиво сказала нагиня. — Даже если вы, Махадэви, сначала не упомянете об обязанностях. Джая не терпит несправедливости и она такая же дерзкая, как и её супруг. Тем более, Шандар замыслил столь ужасное и отвратительное!

— Что ж, проверим, — Махакали нахмурилась. — Я бы не хотела в ней разочароваться.

И ушла неторопливо, растворилась в лесу.

— Глупая! О глупая, Аканкша! — нагиня замолотила себя кулаками по голове. — Как ты посмела усомниться в деяниях Махадэва?! Как могла забыть — даже на миг лишь — что его жена уже однажды заживо сгорела из-за оскорбления её супруга её отцом?! А если б она покарала весь твой род?! — замерла вдруг. Вздохнув, поднялась с колен, сердито отряхнула юбку и края дупатты. — Нет, во всём виновата эта мерзкая Иша! Если бы она не преградила мне сегодня дорогу, не заставила несколько часов стоять и ждать…

Сгусток огня вылетел из леса. Дерево из ближайших подсёк, старое и огромное. То упало к ногам нагини, ветками её окружив со всех сторон — та испуганно замерла — и за миг сгорело. Пеплом осталось лежать вокруг.

— То есть, я сама виновата, о Махакали! — виновато нагиня произнесла. — Я сама упрямая. Я могла и просто уползи мимо той нахалки.

Ветер многозначительно пепел сдвинул к её ступням.

— Но она и правда наглая!

Пепел горячий коснулся её стоп.

Вскрикнув, она змеёй уже метнулась над ним.

— Я виновата! — прошипела сердито. — Я сама!

***

Кали, хмурясь, шла сквозь густой лес, в указанном нагиней направлении. Сердито сжимая рукоять меча-серпа. Поднявшийся ветер развевал длинные спутанные пряди, сгибал и разгибал ветки, заставляя листву грозно шуметь над головой. Три глаза великой богини горели гневом. Она уже ненавидела Шандара. Она уже хотела прийти освободить его душу от плена здорового пока тела и жадного жестокого ума. Слёз и крови из-за него пролилось уже достаточно.

Сначала ей послышался резкий крик ворона, кружившего над лесом. Потом, остановившись, она увидела его, вышедшего из-за дерева и идущего к ней. Шани всегда хромал из-за перебитой давно ноги и как обычно шёл медленно. Те же старые чёрные дхоти, накидка и плащ. Только один сапфир в железном обруче. Простые железные украшения на предплечьях и запястьях. Сын бога солнца и тени как всегда не заботился о том, чтобы что-то в его облике напоминало о его блистательном отце.

— Приветствую, о дэви! — первым поздоровался он, сложив ладони у груди и склонив голову.

— Приветствую, о Воздающий плоды поступков! — улыбнулась ему жена Махадэва.

— Вас, верно, занимает тяга остановить Шандара? — серьёзно спросил смуглокожий бог, подходя ещё ближе к ней.

Да, впрочем, он с самого дня рождения близко подходил ко смерти. Его ещё в первый день проклял собственный отец, пообещав убить при следующей встрече.

— Шандар давно перешёл все мыслимые и немыслимые границы! — Кали ещё крепче сжала рукоять меча.

— Ещё не время, — серьёзно возразил Шани дэв.

— Не ты ли на днях остановил свой взгляд на его семье? — усмехнулась сердито богиня. — Твой взгляд — начало конца.

Мрачно прокричав, на плечо мужчины опустился верный ворон. С почтением склонил голову, когда великая богиня бросила на него быстрый взгляд.

— Ещё есть человек, который молится о защите его сыновей, — сказал Шани, нахмурившись. — Сила её любви и сила её аскез ещё сдерживает многие проклятия, полученные мужем и их детьми. Не ты ли сама — мать — и уважающая матерей и детей?

— Дети Шандара многие уже выросли — и пора бы им самим отвечать за свои поступки и выбор, — нахмурилась богиня. — А тебе давно бы следовало её освободить.

— Я хотел бы освободить её тело, но она если и просит порой свободы, то только своей душе. А она не заслуживает смерти, — Шани вздохнул.

— Наступает время, когда молитвы и благословения не смогут перевесить следы проклятий.

— Наступает… — грустно согласился её собеседник.

— Если меня что-то и волнует, то только её жизнь, — неожиданно призналась великая богиня. — Но кто освободит её?.. Неужели… — голос её дрогнул. — Только смерть?..

— Смерть — это часть жизни, — улыбнулся Шани.

— Но я не хочу приходить к ней! — пальцы свободной руки богини сжались в кулак.

— Она тебя зовёт, — грустно заметил Воздающий плоды поступков.

— Но я не хочу приходить к ней!

— Дети её глухи и слепы! — проворчал ворон.

Но под тяжёлым взглядом богини замолк.

— Дети… — задумчиво произнёс его хозяин. — А это идея, Какуль!

— Дети?.. — Кали недоумённо подняла брови. — Да разве кто-то из них…

— Дети… — Шани задумчиво взглянул между деревьев над её плечом. — Пойду-ка я в Патала-локу, с Шукрачарьей побеседую.

— Не, не выйдет! — возмутился ворон, первым поймавший ход его мыслей. — За двадцать три года, даже зная обо всём…

— Двадцать три года? — подняла брови богиня. — Двадцать три года в мире людей… — глаза её расширились. — А, погодите-ка, Махадэв недавно говорил…

— Короче, новая лила богов началась?.. — бодро спросил ворон.

Под взглядом долгим богини на сей раз не заткнулся:

— А вы на кого поставите, о дэви?

— С этими людьми заранее точно не сказать ничего! — проворчала богиня.

— Так же ж и интереснее! — не смутился ворон.

— Шани, твоя колесница что-то слишком много болтает!

А тот ответил не сразу, смотря сквозь пространство. Что он там искал, на сей раз не понял никто из его собеседников. Да, впрочем, уже вернувшись мыслями к тем, с кем говорил, Шани уже усмехнулся.

— А звёзды над царством Шандара сменились.

— Значит, пришло время! — бодро подпрыгнул на его плече его давний спутник. — Время перемен!

— Пришло время… — серьёзно сказал Шани. — Но звёзды покровительствуют нескольким.

— Эх, значит, так сразу и не поймёшь! — проворчала птица и сердито нахохлилась.

— А кто только что радовался непредсказуемости людей? — снова усмехнулся его друг и господин.

— Эти люди… да люди всегда останутся людьми!

— Только некоторые из них обретают разрешение вознестись на небеса, а некоторые — своей славой омрачают славу великих демонов, — серьёзно заметила Кали.

— Так ведь это люди! Соединение тупости и жестокости тамаса, упорности и властолюбия раджаса, а также — милосердия и преданности саттвы.

— Мда, в мире, где царят существа, рождённые из соединения трёх разных природ, спокойно всё не может быть по определению! — усмехнулась богиня. — Да, впрочем, у меня на сегодня ещё много дел. Некогда с вами долго говорить. Но ты, Шани, не оставляй этого Шандара. Слишком много крови и слёз уже пролилось из-за него.

— Его я уже не оставлю, о дэви, — серьёзно заметил Воздающий плоды поступков. — Мой взор теперь всегда на нём и его семье.

— Вот и хорошо! — проворчала Кали и двинулась опять по своему пути.

Выждав, пока она скроется между деревьев, ворон осторожно тронул щёку друга краешком крыла:

— А ты на кого поставишь, Шани дэв?.. Звёзды в новых лагнах покровительствуют нескольким, но вот благословение Махадэва…

— Время всё расставит по своим местам.

— А мы их пнем для ускорения! — бодро подпрыгнула птица.

Но под строгим взором хозяина смущённо сжалась и отодвинулась от его головы. Ещё. И ещё. Ещё. И с воплем свалилась. На предусмотрительно подставленную ладонь.

— Мы пнём только тех, кого давно нужно пинать, — исправился ворон под строгим взором хозяина.

А Кали уходила дальше от них. Ей нужно было спешить. У людей творилось много всего. Да, впрочем, и семье на Кайлаше надо было время уделить — и обязанность, и любимое дело жены. А уж как порою могли расшалиться призраки! И кто-то из преданных Шивы мог с трудом взобраться на вершину, в надежде увидеть своего бога. Если хозяин Кайлаша опять медитирует, то хозяйке надлежит гостей принимать. Да и не с преттами же их оставить!

Детский плач раздался неожиданно.

Она замерла и вслушалась.

Ребёнок рыдал где-то в стороне от её пути. Но он был напуган.

Кали некоторое время вслушивалась, но плач не перестал звучать. Как будто рядом с малышом не нашлось человека, который мог или хотел его утешить. Сердито вздохнув, богиня развернулась по направлению, откуда доносился плач. Ступила уже к нему.

Её фигуру окутало сиянием. И к плачущему ребёнку пошла уже без третьего глаза, необычайно красивая женщина в белом сари и с золотыми украшениями, без меча. Жена Махадэва в ипостаси уже Парвати.

Девочка сидела в тени дерева Ашоки, прячась за стволом и горько плача.

— Что случилось? — взволнованно спросила богиня, присаживаясь возле неё. — Что ты плачешь, дитя?

Та растерянно посмотрела на незнакомку, неожиданно появившуюся в лесу. И плакать даже перестала от восхищения. Призналась невольно:

— Ты прекрасна как богиня!

— Каждая женщина прекрасна, милая, — улыбнулась ей Парвати, — ведь каждая женщина — это воплощение природы, Шакти, дающая жизнь и сохраняющая её.

— Но я… — девочка всхлипнула. — Я не смогла!

И, подавшись к богине, торопливо и крепко обняла её за шею, прижалась к ней худеньким тельцем, в простеньких юбке и чхоли, затряслась от рыданий. Парвати стала ласкать её по волосам и спине. Дала выплакаться и вымочить её сари слезами. Потом, притихшую, приласкала по щеке.

— Что случилось, милая? — спросила, когда поток слёз иссяк, а рыдания стали реже и глуше.

— Там… — девочка указала рукой, смутилась. — Где-то там… за рекой! Там люди… воины пришли… — задрожала, снова прижавшись к единственному взрослому, который оказался поблизости. — Они ломают наши дома! Всех бьют! Там… — сжала тонкие пальчики в кулаки. — Там, за рекой…

— Как же ты перебралась через Гангу? — осторожно отстранив её, но по-прежнему бережно сжимая худенькие плечи, серьёзно спросила богиня.

— Я… — девочка всхлипнула. — Я двигала руками и ногами. Кажется, это называется плыть?.. Мама сказала, что если человек добрый, то боги будут хранить его, а крокодилы не тронут. Мама сказала, что я должна уйти. Пока они били папу. Кровь стекала по его лицу… — затряслась. — А вдруг они ему глаз выбили?!

— Кто они? — нахмурилась Парвати.

Ей снова захотелось взяться за свой меч.

— Те кшатрии… мама сказала, что я должна бежать… мы с братом должны бежать! Мы должны предупредить родственников на другом берегу! Лодку найти… — всхлипнула. — Брат не выдержал и побежал защищать отца. Мама толкнула меня и сказала, что проклянёт, если я не уйду! Я согласна была, но… — всхлипнула. — Но бабушка и тёти очень добрые. Я ведь должна была их предупредить! — заглянула женщине в глаза. — Должна же?..

— Конечно, нужно заботиться о своих! — богиня погладила её по щеке. — Да и знаешь… когда беда случалась, я и сама мечтала, чтобы мои дети оказались от меня и опасного места подальше. Так мечтает любая мать.

— Но её били… они хотели убить всех! — девочка сжала кулаки. — Кроме тех… соседа Яша и старосты. Те дали воинам много денег — и они не тронули у них никого. А других били!

— Но почему?! — возмутилась женщина.

— Там… — девочка задрожала. — Там, в лесу около нашей деревни, нашли много трупов! Много-много убитых людей! Воины… несколько мужчин в дорогих украшениях. Но мы ничего не трогали! Мы не трогали никого! Только послали старшего сына старосты в город. Он поклялся бежать и день, и ночь… ну, ужасно же, когда людей убивают! И, наверное, их матери хотели бы сами их проводить?..

— То есть, вы послали предупредить об убитых, а те воины напали на вас? — нахмурилась Парвати.

— Не те воины! — возмутилась девочка. — Те воины — это сыновья другого раджи и его свита. Не соседние. Их четверо приехало. Из дальней страны Бхарат. Свататься к дочке нашего раджи.

— Вот, значит, как… — взгляд богини сдвинулся и застрял где-то между деревьев.

— Но мы-то не убивали их! — девочка опять разрыдалась. — Мы — простые гончары! Мы даже драться не умеем! Никто никогда не брал в руки мечей! А они приехали… ну, воины нашего раджи. Они рушили наши дома! — сжала кулаки. — Разбили всю посуду, которую папа и мои братья сделали! Они били всех: мужчин, женщин, детей! Они требовали сказать, кто убил троих царевичей, но разве мы знаем?! Тем более… — всхлипнула. — Ведь один из сыновей того раджи ещё живой. Он напился страшно и на охоту не поехал с братьями. Он тоже приехал, тоже пинал всех. Кроме того дяди… который дал им денег. Страшно много денег. И староста. Но староста хотел, чтоб они отпустили всех. А они всех хватали и били! Кричали, что заставят нас рассказать, кто убил царевичей. Но как мы можем рассказать, если мы ничего не знаем?!

Женщина прижала её к себе. Долго-долго гладила, пока она плакала. Потом осторожно выпустила её, поднялась, осторожно сжала запястье.

— Пойдём.

— Нет! — напугано дёрнулась девочка. — Я не пойду!

— Надо предупредить твоих родных, — напомнила Парвати, нахмурилась, — которые живут на этом берегу.

— А, да… — девочка смутилась. — Ой, да! — виновато потупилась. — Только я не знаю, куда идти. Я не была на этой стороне.

— А лица и имена родственников знаешь?

— А, это? Это знаю! Семерых! Они года три назад приезжали на свадьбу сестры. И год назад. И месяца ещё два назад. И… — нахмурилась. — Нет, не помню. Но вроде бы приезжали ещё один раз.

— Я пойду с тобой! — богиня погладила её по волосам, заставляя замереть и доверчиво заглянуть ей в глаза. — Только мы быстро пойдём, хорошо? Нам надо успеть предупредить людей, пока те воины не нашли лодки и не переправились сюда.

— Они, наверное, не отстанут! — девочка куснула нижнюю губу. — Тот царевич кричал, что его отец начнёт с нами войну.

— Да, случай тяжёлый: сыновей другого раджи убили на вашей земле, — согласилась Парвати. — Обычно случается война или придётся отдать много всего.

— Но мои родственники… — беглянка подёргала её за юбку, осторожно. — А мы успеем?..

— Мы должны, — твёрдо сказала Парвати.

Они шли через лес: богиня впереди, а девочка сбоку, доверчиво держась за середину пышной юбки. Или ей просто отчаянно хотелось ухватиться за что-то, сегодня, когда разрушился весь её мир.

Хотя чуть погодя она растерянно добавила:

— На этой стороне столько цветов!

А богиня природы только грустно улыбнулась.

«Хоть на миг отвлекла её от боли»

Хотя сиротка, когда за цветком ярким потянулась, обратно прибежала к ней, за юбку потянула.

— Пожалуйста, наклонись!

И когда Парвати с улыбкой к ней наклонилась — осторожно заплела цветок ей в волосы.

— Просто ты такая красивая… как богиня! А богинь надо украшать!

Богиня легонько похлопала её по голове, коснувшись затылка — от этого у девочки стало как-то неожиданно тепло и легко внутри — потом погладила по щеке. После, подхватив на руки, сама понесла её вперёд.

— Мы точно успеем? — робко спросила девочка.

— Мы должны попробовать успеть, — Парвати отвернулась, будто разглядывая деревья.

Пряча слёзы. Она знала, что на другом берегу она уже не успеет никого спасти. Из её семьи. Но Парвати ещё могла защитить людей с местных деревень.

«Вот, отведу её к родственникам — и пойду к дэви Ганге. Или…»

— О Ваю! — вдруг сказала богиня в голос. — Нагони волн! Заслони реку от стражников!

И девочка на её руках замерла, услышав, как зашумели, загнулись ветки в лесу от поднявшегося ветра.

И уже не видела, как красивая женщина в голубом сари и серебряных украшениях сердито выговаривает что-то на берегу мужчине в золотой короне и дхоти, расшитых золотыми нитями. Хотя, впрочем, немного послушав его, успокоилась и согласно качнула головой. Ушла по волнам, растворилась в воздухе на середине реки.

Мужчина постоял, подумал. Волны утихли. В следующий миг он шёл уже между деревьев с другой стороны реки. Пристроился на пригорке у берега, скрестил ноги и замер, прислушиваясь.

Из воды заинтересованно выглянуло три крокодильих морды. Глухо заворчали, жалуясь на чудовище, которое ночью всех-всех замучило, заставляя заниматься ерундой.

— Можно лиссс его ссссамого мордой и об камниссс?.. — проворчал самый молодой и мелкий, детёныш ещё. — Ведь ветер сссссильный, вырывает деревья и крушшшшит дворцы!

Ваю строго взглянул на них. И клыкастые морды смущённо ушли под воду. А то вдруг и он?..

***

Иша сердито стирала своё чистое сари уже третий раз. Обычно стирка её успокаивала — и в гневе, и в горе, но сегодня всё было иначе. Мерзкая змея не шла у неё головы. И эта ужасная, чудом расстроенная свадьба. К счастью, расстроенная.

Даже ветер, внезапно налетевший и нагнавший волн, не смог заставить её уйти. Да и ветер быстро исчез, волны стихли. Девушка растерянно оглянулась и обратно подтянула мокрые вещи к воде, принялась сердито бить по мокрым юбкам палкой.

«Но Манджу сам расстроен! — думала она грустно. — И сказал, что людей разозлил мой поступок. Как бы ни пришлось мне теперь идти за старика, потому что из молодых никто меня замуж уже не возьмёт!»

И в который раз утёрла сердитые слёзы, опять замутившие мир и мешавшие видеть всё.

— Что ты плачешь? — грустно спросили рядом.

Молодой голос. Но, к счастью, женский.

Снова протерев глаза, Иша робко голову повернула.

Рядом стояла девушка в пышных бирюзовых дхоти, розовой узкой чхоли и светло-розовой накидке. Блестели на солнце золотые украшения, тика на лбу, натх в носу, с цепочкой, уходившей к заколке в волосах. Сегодня она волосы в косу собрала, между бровей и по пробору был синдур. Ага, и в руке ножны любимого меча, длинного, узкого и немного изогнутого.

Джая присела у воды, чуть в стороне лицо вспотевшее ополоснула. Ножны положила за собой, в стороне от воды, смочила запястья. Нет, намочила руки до локтей.

— Я прогнала жениха. То есть, отца его, — смущённо призналась Иша.

— Глупая! — нахмурилась Джая, но на миг лишь. — Что, жених такой урод? Али нищий?

— Нищий! — вздохнула Иша. — А урод или нет — не знаю.

— Зря! — Джая поднялась, встряхнула руками. И снова встряхнула, любуясь улетавшими каплями. — Если люди тебя не любят, то у тебя и права нет выбирать. Какой б ни пришёл посвататься — любой хорош. Мог ведь вообще не прийти.

— Злая ты! — сердито проворчала вайшью. Тут же опомнилась, рот испуганно накрыла, юбку выронив мокрую. — То есть, я…

— А что слова бросаешь, не подумав, так дура вдвойне!

— Но я не хочу быть женою мойщика полов! — девушка сорвалась на крик. — Я не для того берегла свою чистоту, когда те злые мужчины шутили надо мной и звали уединиться! Всё мерзкая сестра — разделась перед чужаком, а меня из-за неё стали звать распутной! А я честь свою берегла!

Джая прошла к ней — Иша в ужасе замера — присела возле неё.

— И кричать незнакомцам, что твою сестру зовут распутной — тоже глупое дело!

— Ты всегда гадости говоришь? — нахмурилась Иша.

Сжав кулаки. Но, когда тонкие пальцы светлокожей сжались на запястье, напугано свои разжала.

— Если я могу защититься — я могу говорить что угодно, — сказала, усмехнувшись, Джая. — А ты глупая, Иша! Вот, и возраст твой уже больше шестнадцати. В некоторых краях знаешь, что говорят?..

— Н-нет… — вайшью съёжилась.

— Что грешно девушке, у которой уже идёт кровь, быть незамужней и не рожать детей. И, если у тебя уже три года как идёт кровь, то любой, кто тебя изнасилует, может взять тебя женой. И даже не понесёт наказания.

— Ч-что?!

— А может просто так жить с тобой, — кшатрийка её ударила пальцем согнутым другой руки в лоб, — и законы на его стороне будут. А если и накажут, то мало. Ты уже взрослая, Иша. Надобно головой думать. Не ходить к реке одной!

Выпустив девушку задрожавшую, сдвинула юбку её мокрую рукой, на землю присела возле. Ноги согнув, обхватила колени. Сколько-то смотрела на блеск солнца на волнах священной реки.

— Но девушки редко ходят со мной.

— А ты, верно, много болтаешь и им.

— Да я… — начала вайшью сердито, но смутилась.

Тоже стала уныло смотреть на воду. Нет, на дупатту уплывшую.

Вскрикнув, бросилась в воду. Но шаль уже далеко уплыла. Иша вошла уже по шею, ступила вперёд. Камень ушёл из-под ноги. Или нога — ушла на глубину.

Джая за волосы вытащила её, кричащую и кашляющую, на берег. Потом, смело в воду нырнув, доплыла за дупаттой. За край ухватила и вернула. Швырнула мокрую к ногам кашляющей.

— Ты и плавать умеешь?! — восхищённо выдохнула Иша.

Снова закашлялась ужасно.

Джая ударила её по спине, заставив вытолкнуть воду наружу. Потом по спине погладила.

— Жизнь заставила, — грустно сказала кшатрийка, снова опускаясь на берег.

Иша опустилась следом. Рядом.

— И вообще… — голос Джаи дрогнул. — Мы можем как угодно себя вести, но в жизни есть что-то, чего нам не избежать. Я вот тоже думала, что сберегу чистоту для мужа будущего, но… не получилось.

Иша сердито прищурилась.

— То есть, та, которая не сохранила своей чистоты, будет меня учить, как вести себя правильно?!

— Злой у тебя язык, Иша! — Джая вскочила. — Ядовитый, как клыки у змей!

— А ты… — та вскочила. — Ты — как лезвие меча, острое и опасное!

— Что ж, спасибо за комплимент, — усмехнулась женщина-воин.

— Уходи от меня, распутница! — Иша проворчала. — Я не нуждаюсь ни в советах твоих, ни в нравоучениях!

Губы у кшатрийки дрогнули. Глаза затянулись слезами.

Она ушла к своему мечу — вайшью испуганно попятилась — но, подняв, только резко обернулась, шагу более не сделала к девушке ни одного.

— Я сегодня старалась тебя спасти, Иша! Я спасла твою жизнь! — указав на неё мечом, прокричала Джая, пальцы тонкие сжались на ножнах так, что костяшки ещё больше посветлели. — Но ничего кроме яда от тебя не дождалась! — сощурилась сердито — и Иша ещё отступила на шаг от неё, оступилась на мокром камне, упала, вскрикнув, но кшатрийка опять ни шагу не сделала вперёд к ней. — И, если мы в будущем ещё раз встретимся, я больше за тебя не заступлюсь! Запомни это, змея!

— Если уж я змея, то только королевская кобра! — усмехнулась ядовито вайшью.

— Ты… королевская?.. Ха! — рассмеялась Джая.

И быстро ушла, сжимая меч.

Точнее, торопливо ушла, повернувшись к Ише спиной и пряча потёкшие по щекам слёзы.

Вайшью, ругаясь, промыла вывалянную по берегу дупатту, торопливо собрала простиранное и почти бегом отправилась в деревню. Юбка промокшая сковывала движения, но, впрочем, солнце жаркое быстро просушило одежду и даже — отчасти — выстиранное. В деревню Иша вернулась уже довольная. Дочери хозяина уже готовили обед, но ей сердито велели дождаться трапезы. Манджу, сидевший за воротами, да мастеривший корзину, тоже сердито смотрел на Ишу. Та, фыркнув, голову гордо подняла и ушла к колодцу за водой.

После трапезы вода опять подевалась куда-то — и её опять заставили натаскать. Она уже хотела возмутиться, но Манджу сжал её плечо. Девушка плечом дёрнула, ладонь его скинув.

— Не серди их, — шепнул ей отшельник, — а то как бы не выгнал хозяин нас.

— Но он же твой друг! — Иша возмутилась, громко уже.

— А ты что учинила сегодня? При всех! — сорвался уже на крик её защитник. — Думай впредь, что говоришь, о глупая!

Она воду таскала, таскала, а вода всё кончалась и кончалась…

— Да вы одежду, что ли, вздумали стирать?! — накинулась она на девушек и девочку, хозяйских дочерей.

— Мы отмываемся, — поморщилась старшая, — и дом отмываем от тебя! Везде. Боюсь, везде падал взгляд твой грязный! Как бы порчу не навела!

— Да ты! — Иша сжала кулаки.

— Папа обещал тебя выгнать! — мрачно взглянула на неё снизу вверх младшая.

И Иша в ужасе замерла.

Если друг отшельника их выгонит, то куда они пойдут? Сестра уже далеко, а Манджу… богам известно, что там у него на уме! Он мужчина ещё не дряхлый. Да и к Яшу возвращаться не хотелось: мало ли чего дядя надумает про её отсутствие. Да хоть, что скоро в подоле принесёт. Снова будут упрёки. Побои, наверное: теперь родителей нет и сестры нет, чтобы заступиться.

— Что застыла? — старшая дочь хозяина злобно усмехнулась. — Неси воды! — кувшин полный выплеснула в окно. — А мы будем дальше отмывать от твоих ног и рук наш дом!

— Да ты… вы! — Иша от возмущения задохнулась.

— Если доброй станешь и послушной, мы, может, папе замолвим словечко за тебя! — с улыбкою милой предложила средняя дочь хозяина, но злой блеск глаз, жирно обведённых чёрным, её чувства выдавал. — Но только если ты будешь послушною! Мы уже устали от твоей строптивости и хамства! — усмехнулась вдруг. — Пугать нас вздумала? Вот и иди! Тигров в лесу пугай! И разбойников!

Глотая слёзы, но молча уже, Иша подхватила кувшин самый большой и пошла к колодцу. Поняла, что теперь они будут мучить её, пока злость не сорвут свою. Да наставления вспомнила Джаи, режущие по сердцу: у неё нету любви людей, следовательно, она даже не имеет права выбирать.

У колодца остановилась. Растирая ноющую уже спину — зря столько стирала. Вот, кожа на пальцах где-то сошла.

«До чего же больно!»

Глядя на руки, поморщившись, девушка не заметила, куда были обращены взгляды селян, возвращающихся домой, да вышедших встречать их супруг.

Всадник на чёрном коне, весь в чёрном, да лицо наполовину сокрывший концом ткани с чёрного тюрбана, приблизился к крайним заборам быстро. Испуганно бросились в стороны коровы, лежавшие с той стороны. Он лошадь придержал, давая священным животным подвинуться с его пути — блеснуло кольцо золотое на пальце, с жемчугом, окружившим большие сапфиры — и ворвался прямо в деревню, пронёсся между домов. Раз лишь остановился, когда под копыта едва не попался ребёнок — того подхватила из-под лошадиных копыт перепуганная мать.

Иша обернулась на крики. Кувшин выронила.

Глиняный сосуд разбился, вода омыла её ноги, наводя поверх разводы мокрой грязи из дорожной пыли. Она даже не заметила, смотря на незнакомца.

Мужчина лошадь остановил прямо перед ней. Ослепительно блестели в лучах заходящего солнца золотые украшения на ножнах его огромного, широкого, изогнутого меча, судя по форме ножен — кхора, с лезвием с выемкой острой на конце, для вражеской шеи. Ткань, закрывающая лицо, обтягивала и массивные серьги.

Он, сощурившись, смотрел на Ишу.

Та, смотрела на него, испуганно замерев.

Вдруг он нагнулся, схватил её свободной рукой, на коня втащив. Кинул её, кричащую, на седло перед собой.

— Подождите! — Манджу выскочил, рыдающий. — Заберите мою жизнь вместо неё! Заберите жизнь её отца!

На колени упал, сложив ладони.

Другие люди за неё не вступились.

А всадник ударил лошадь ногой. И та помчалась — перепрыгнув через Манджу — и скрылась быстро в лесу, отчаянные крики Иши унесла.

Никто не кинулся её спасать.