Не время для шуток

Елена Усачева, 2008

Олеся и не заметила, как осталась одна. Еще вчера у нее была лучшая подруга и нормальные отношения с классом, а сегодня ее все избегают и хихикают за спиной… Конечно, остается еще Серега Галкин, возомнивший себя ее парнем. Только вот Олесе он совершенно не нужен! Что же делать? Как разобраться в своих чувствах… и заставить других с собой считаться?

Глава третья

Записка с сюрпризом

Новая четверть в школе нехотя брала разгон. Неделя подходила к концу, и на класс посыпались контрольные.

— Не жизнь, а сплошной геморрой! — Васильев почесывал ручкой нос, быстро пролистывая страницы учебника, словно мог в такой обстановке что-нибудь прочитать. — А ты, Быковский, почему улыбаешься? Как будто тебе в голову программку вставили со всеми формулами по тригонометрии.

— Будь проще. — Павел, как всегда, был спокоен. — Бери пример с Галкина. Он ничего не знает, живет себе спокойно и не парится. Свою законную тройку или двойку Серега заработает, и его при любом раскладе переведут на следующий год. Сидоров от своих знаний позеленел весь. А толку? Оба они закончат школу и разбегутся по своим делам.

— Философ хренов! — Андрюха сегодня был не в духе.

Сидели мальчишки, как назло, рядом с Олесиной партой, и ей приходилось слушать их болтовню, хотя гораздо интереснее было наблюдать за тем, что происходит прямо перед ней. Там сидели Курбаленко с Сидоровым. Генка, как всегда, был занят своим «наладонником». К Лизе то и дело подходила Рязанкина и о чем-то негромко спрашивала. В ответ Курбаленко то утвердительно, то отрицательно мотала головой. И, если бы не вопли Васильева, можно было бы расслышать, о чем они говорят. Но Андрюха, как всегда, был громогласен. И только звонок смог перекрыть его нытье о неподготовленном задании.

— Тишина в классе!

Юрий Леонидович Червяков замер перед исписанной доской, с любовью посмотрел на ровные строчки формул и покосился на замерших подопечных.

— Что сидим? — нахмурился он, словно только что заметил ребят. — Работаем!

И привычно поддернул манжеты рубашки из-под рукавов пиджака.

Тридцать ручек одновременно опустились на листочки в клеточку и поставили цифру «1».

Первое задание.

Иксы, игреки и зеты замелькали перед глазами Олеси. Мысли о том, что в классе происходит нечто странное, не давали сосредоточиться на линейных уравнениях с двумя переменными.

Ох уж эти переменные… Да еще две. Все, как в задачке — есть Васильев, а рядом с ним — переменные: Рязанкина и Курбаленко. Кого только поставить на место «x », а кого — на место «y »?

— Маканина!

Олеся не сразу поняла, что зовут ее.

Как истинный двоечник, Галкин сидел в углу около окна. Записка от него совершила сложный путь через три пары рук и упала перед Олесей. Пока письмо плыло к ней, Маканина недовольно морщилась.

Серегины признания сейчас были совсем некстати.

«Оля! Помоги! Сергей Г.»

Как трогательно! После того дня, когда Олеся была вынуждена утихомиривать пьяного Галкина, в классе их постоянно сводили вместе. Сыпал двусмысленными шутками Васильев, не забывала позлобничать Курбаленко — мол, Олеся нашла себе новую подружку, Рязанкина понимающе хмыкала. Только Быковский молчал, словно тот день, когда все ушли и они остались в школе вдвоем, их с Олесей объединил. Да Сидоров все сидел, уткнувшись носом в свой «наладонник». «Мирские» дела его не волновали.

От окна послышалось покашливание.

С каких это пор Галкин озаботился своей успеваемостью? Раньше двойки за контрольные его не волновали. А теперь юношу на тройки потянуло?

Олеся глянула на свою многострадальную дробь, которая за последние пять минут не сократилась, а увеличилась, и неожиданно увидела, как ее можно решить.

«Ладно, Галкин, уговорил, — мысленно согласилась Олеся. — Пользуйся, пока я добрая».

Записка поплыла обратно. А перед ее носом упал очередной свернутый листок.

«Решила? Дай СПТ. А не устроить ли нам в субботу сейшн?»

Так, Курбаленко, наконец, вспомнила, что у нее есть подруга. «СПТ» на их тайном языке было банальное «списать». А отчего же Рязанкина ей не может помочь? Они вроде последнее время вместе держатся…

Олеся уже собралась отфутболить листок обратно с припиской «Спроси у К.», но последняя строчка заставила ее задуматься.

Вечеринка… Давно они что-то не собирались.

Она покрутила в руках записку. Стоит ответить…

— Маканина!

Юрий Леонидович Червяков, виновник нелицеприятного прозвища всего класса, стоял около парты и прожигал взглядом записку в руках Олеси.

Кулак ее непроизвольно сжался, скрывая листок в пальцах.

— Не прячь, не прячь. Что у тебя там? Дома заниматься надо, а не за мальчиками бегать! Показывай!

Смятая бумажка упала на парту.

— Ну и кто у нас урок алгебры перепутал с уроком русского языка? Кому сочинение написать захотелось?

Олеся встала, задев локтем свой листок с контрольной. Упал он в проходе, как раз рядом с ногой Курбаленко. Лиза понимающе кивнула. Возбужденный своей обличительной речью Червяков ничего не заметил.

— Там нет ничего. — Олеся смело смотрела в глаза учителю. — Мы о вечеринке договаривались.

Юрий Леонидович демонстративно долго разглядывал сначала сложенную записку, потом раскрыл ее и внимательно изучил корявые буквы.

— А вдруг это любовное послание? — притворно ахнул Васильев.

— Или секретный код от сейфа в швейцарском банке, — поддакнул Быковский.

Притихшие ребята довольно зашевелились.

— СПТ — это что? — с въедливостью следователя поинтересовался математик.

— Специальная пиротехника, — не раздумывая, выпалила Олеся. — Мы петарды запускать будем.

— И гранаты бросать, — тут же добавил Васильев.

Класс загудел.

— Ну-ну, — протянул Червяков, бросая записку на свой стол.

— А можно бумажку обратно? — набралась храбрости Маканина.

— Зачем она тебе? — Юрий Леонидович, казалось, ждал этого вопроса. — Ты же все узнала.

— Мне надо ответ написать. А пишут обычно на обороте.

— Нет уж, результат этого эпистолярного жанра я оставлю у себя, чтобы потом узнать, кто у вас в классе любит шифровки. А тебе — на, возьми листочек и пиши свой ответ.

— Спасибо. — От волнения руки у Олеси тряслись. — Я и так отвечу, что пойду.

Маканина на негнущихся ногах прошла к своему месту, подняла листочек с контрольной, встретилась глазами с испепеляющим взглядом Курбаленко и упала на стул.

Над склоненными головами пронеслось дребезжание звонка.

— Ты это специально сделала, да? — бушевала Лиза на перемене. — Не могла незаметно записку открыть?

— Вы меня закидали этими записками! — не уступала ей Олеся. — Не успела я Галкину ответить, как твоя пришла.

— Ага! — В Лизиных глазах появился нехороший блеск. Если бы она была оборотнем, то это стало бы верным признаком того, что она сейчас превратится в волчицу. — Значит, Сереженьке ты ответила, а из-за моей записки целый спектакль закатила!

— Я — спектакль? — Маканина опешила. — Ничего себе заявы! Ты бы еще свою записку самолетиком по классу пустила и ждала, что никто ее не заметит.

— Если тебе Галкин дороже меня…

— Да никто не дороже…

— Ладно… — Казалось, Курбаленко от ярости сейчас задымится, как раскаленная сковородка.

— Что ладно? — Олеся тоже начала злиться. — Не нравится, спрашивала бы у Быковского, у него всегда все получается. Он вон какой везунчик…

Но Лиза уже уходила, возмущенно топая каблучками.

Когда Курбаленко скрылась на лестнице, Олеся вспомнила, что не привела главный аргумент. Списать-то Лиза успела! Но говорить об этом было уже поздно — второй раз затевать спор на эту тему не стоило.

Маканина крутанулась на пятках, чтобы вернуться в класс, и столкнулась с выходившим Галкиным.

«Его только не хватало!»

— Ну, это, спасибо, — пробасил он. — Это, с меня причитается…

— Засунь свое спасибо, знаешь, куда? — выпалила Олеся и испугалась. Она так никогда с Галкиным не разговаривала. А если он ответит? Или еще того хуже — драться полезет, вот разговоров-то потом будет…

Но Серега только хмыкнул и пошел прочь. Интересно, чему он был так рад? Хотя с его радостями все было понятно. Написал контрольную, уже счастье. По шее не получил — счастье вдвойне. Сам кому-нибудь накостылял — вся жизнь удалась.

Маканина заметила, что сидит, сжав кулаки. Она злилась. На весь свет. И, наверное, в первую очередь — на себя.

Курбаленко всю перемену делала вид, что Маканиной рядом нет. Ну и пусть дуется. «Муха злится на арбуз, что не лезет в брюхо».

Следующий урок прошел спокойно. Олеся только отметила, что исчез Галкин. Что-то она стала на него много внимания обращать. Не к добру это. Впрочем… После сегодняшнего скандала грех лишний раз не посмотреть в его сторону.

— Сидоров! Вот чем ты занимаешься в то время, когда весь класс решает задачу синтаксического разбора сложноподчиненного предложения?

Русичка застыла над Генкой, и Сидорову ничего не оставалось, как вытащить книгу из-под парты.

— Что у тебя там?

Маленькая худенькая учительница русского языка болезненно воспринимала малейшее невнимание на уроке. Сидорова она терпеть не могла. Пару раз он поймал учительницу на ошибках, к тому же постоянно спорил с ней о трактовке того или иного литературного образа. Один раз он встал и наизусть пересказал параграф из учебника о «Капитанской дочке» Пушкина, тем самым показав, что всю информацию русичка черпает оттуда. Учительница на него обиделась, вкатила двойку и в очередной раз подняла на педсовете вопрос о Генкином переводе в старшие классы — там не было русского, а литературу вел другой учитель. Сидоров переходить отказался, а русичка с тех пор постоянно искала повод, чтобы как-то Генку задеть. Благо возможностей таких у нее было предостаточно — Сидоров совершенно не вписывался в школьную систему.

— Ну, и что там у тебя? — Она вгляделась в яркую некрасивую обложку книги. — Пелевина читаешь? Хорошо. А что у тебя с русским языком?

— Галина Георгиевна, — легко заговорил Генка. Он никогда не стеснялся учителей, не боялся их гнева или наказаний. — Синтаксический разбор предложения — это бесполезное занятие.

— Так, так, — закивала в такт его словам учительница. Мол, что ты еще придумал?

— Он только усложняет понимание основополагающих законов русского языка. К пунктуации разбор предложения не имеет отношения. А все эти придаточные — просто притянутая за уши система. Это все, конечно, интересно. В теории. Но к практике, извините, не применимо.

Васильев громко хохотнул.

— А я-то смотрю, у меня ничего не получается, — хлопнул он себя по лбу. — А это все из-за неприменимости!

— Высказался? — Галина Георгиевна грозно раздувала ноздри, сдерживаясь, чтобы не закричать. — Что же, в таком случае тему эту ты будешь проходить самостоятельно. — Генка с готовностью потянул к себе портфель. — В кабинете директора! Что за наглость! — пошла она по проходу к своему столу. — Совершенно страх потеряли. Ничего не боятся! Хамят в открытую! И это вместо того, чтобы учиться! Что стоишь? — повернулась она к Генке. — Вон из класса!

Сидоров какое-то время постоял на месте, с легкой улыбкой глядя в спину учительницы.

— «Вон из класса» — эллиптическое предложение в повелительной форме, — пробормотал он, пряча книгу в портфель. — Только это нам ничего не дает.

— Ты что! — зашептали Генке со всех сторон.

Конец ознакомительного фрагмента.