Свет – Тьма. Вечная сага

Елена С. Равинг, 2023

Двадцатилетняя студентка Елизавета Семёнова пытается жить обычной жизнью: учиться, работать и выстраивать отношения со своим парнем Иваном. И ей так сложно принять, что за гранью земного мира может существовать нечто большее – сверхъестественные Силы, которые способны менять реальность, создавать другие миры и распоряжаться людскими судьбами, словно игрушками.Но правда ли это или выдумка её нездорового рассудка? Может, она просто сходит с ума, как и её мать когда-то?Погружаясь во тьму и хаос, теряя друзей, родителей, любимых и всё, что было когда-то дорого, как не потерять себя и сохранить свет в душе? И способна ли любовь нескольких людей изменить тысячелетиями проложенные пути?

Глава 2. Ваня

Я подскочила, не понимая, где находилась и что меня напугало. Сердце стучало так громко, что я его слышала, и каждый удар отдавался в голове звоном колокола, заглушая все остальные звуки и не давая сосредоточиться на реальности. В ушах противно гудело, а лицо горело от жара…

Что это было?

Что произошло?

Опять кошмар?

Готова была поклясться, что слышала гром и видела блеск молний посреди бушующего неба.

Или нет?..

Я быстро огляделась. И лишь спустя пару секунд сообразила, что ничего особо и не случилось: я всё ещё находилась в своей квартире, сидела на своём диване, а за окном уже почти наступил день. Ещё секунда ушла на то, чтобы выудить из глубин сонного мозга события, произошедшие утром: как я проводила отца, прилегла, чтобы немного отдохнуть, и опустила голову на подлокотник, ругая себя за идиотские подозрения.

А дальше была темнота…

Я взглянула на часы, они показывали одиннадцать утра.

Почти три часа мёртвого сна — большое достижение по сравнению с последними ночами, но всё же недостаточное, чтобы нормально выспаться. Мне бы ещё пару часов… Или хотя бы минут тридцать…

Снежок, смешно ворча и особо не торопясь, выполз из-за дивана, чуть не застряв между ним и стенкой. Потянулся, поскрёб передними лапами и затрусил ко входу, виляя хвостом. Обычно он выбегал в коридор, чтобы встретить гостей у порога, а значит, кто-то звонил в дверной звонок. И скорее всего, это был Ваня.

Уже спокойно я поднялась, потирая глаза спросонья, и побрела в прихожую так быстро, как могла, шатаясь, словно пьяная, и сшибая на ходу косяки. Ноги меня совсем не слушались — из-за сна в неудобном положении они затекли и теперь, когда кровь снова начала к ним поступать, налились свинцовой тяжестью. Практически добравшись до коридора, я вдруг запнулась о вертевшуюся юлой собаку и чуть не напоролась на стену, но в последний момент успела выставить перед собой руки, чтобы не удариться лицом.

Да, мало мне было нервотрёпки, не хватало ещё посадить хороший синяк под глазом!

— Иди отсюда! — зло шикнула я.

Снежок прижал уши и обиженно отправился обратно за диван. В этот момент звонок, напугавший меня в первый раз, задребезжал снова, отдаваясь в тяжёлой голове неприятной, ноющей болью.

— Кто? — спросила я, но горло пересохло и наружу вырвался лишь хрип.

Пришлось прокашляться и повторить:

— Кто там?

— Йя! — ответил из подъезда весёлый голос.

И от этого голоса на душе сразу стало легче.

Как только я открыла дверь, Ваня заключил меня в объятия, сдавив кости до хруста. Дыхание перехватило, но возмущаться, равно как и пытаться избавиться от железного захвата, сил просто не было. Оставалось лишь терпеть и дожидаться, когда он сам меня отпустит.

— Привет! — радостно воскликнул он, всем своим видом показывая, что был безмерно рад этой встрече. — Как ты, малыш?

— Нормально, — произнесла я, когда снова смогла втянуть в лёгкие воздух. — Проходи…

Ваня не послушался. Он отступил на шаг назад, разглядывая моё лицо и всё ещё не отпуская плечи. В его озорных и светлых глазах, несмотря на внешнее веселье, вдруг появилось неподдельное беспокойство. Он стал серьёзным и, казалось, резко повзрослел лет на пять.

Я залюбовалась…

Таким он нравился мне больше, чем беззаботным, радостным разгильдяем. Хотя кто знает, может, рано или поздно серьёзность наскучила бы и стала раздражать. А будь Ваня всегда предельно сосредоточен и угрюм, мы бы не разговорились, столкнувшись в тот день на улице, и просто прошли мимо друг друга, так никогда и не познакомившись.

— Спала? — спросил он, заглядывая в глаза. — Опять всю ночь ерундой страдала?..

Я прекрасно понимала, как сейчас выглядела: заспанная, взъерошенная, с синяками под опухшими, воспалёнными глазами и, возможно, с пятном придавленной кожи на щеке, которое повторяло рисунок диванной обивки. Естественно, ему такая картина не понравилась, поэтому я поспешила отвернуться и спрятать лицо в распущенных волосах.

— И не говори! Обааалденно весёлые каникулы! — протянула я, пытаясь побороть неловкость и думая, как бы избежать лишних расспросов. — Сам-то как? Чаю хочешь? Или, может быть, кофе?

— Нет, не надо… — отказался он, слегка поглаживая меня по голове. — Малыш, нельзя так себя изводить…

— Как будто это я виновата?! — воскликнула я и кинулась в комнату.

Внутри мгновенно всё закипело, будто в вулкане, и накопившиеся эмоции потоками лавы вырвались наружу. Наверное, моя реакция того не стоила, но Ваня затронул больную тему, которую я не хотела сейчас обсуждать. За полгода всё это изрядно достало, так что держать себя в руках уже не было никаких сил.

— Хватит, сколько можно?! — крикнула я из зала. — Пью я эти чёртовы таблетки! И с Лазаревским уже разговаривала! Между прочим, он ничего серьёзного в моих симптомах не увидел!

Я остановилась возле окна и уставилась на улицу, пытаясь успокоиться. Мешала занавеска. Так хотелось её отдёрнуть, но я знала, что если расцеплю сложенные на груди руки, то обязательно что-нибудь порву или сломаю. Ту же занавеску, например. Поэтому я просто сделала несколько глубоких вдохов и осталась стоять, вытянувшись по струнке и не доверяя своему собственному телу.

Ваня тихо подошёл сзади. Аккуратно прикоснулся ко мне, словно к гранате, которая могла вот-вот взорваться. Потом так же осторожно приобнял за талию и потянул за собой.

— Извини, малыш. Не злись, — вкрадчиво произнёс он, усаживая меня на диван. — Просто ты мне небезразлична. Я очень за тебя беспокоюсь.

— Я просто устала… — проканючила я, уткнувшись головой в его грудь.

— Я знаю.

— И с мамой всё никак не ладно… — продолжала всхлипывать я.

— Знаю, Лиз, знаю. Она обязательно поправится.

— Ты тоже прости, что сорвалась. Я не хотела…

— Всё будет хорошо, малыш.

Ваня обнял меня, крепко прижав к себе, и гнев сразу как рукой сняло. Его сменило тягучее чувство грусти и безысходности, ведь я понимала, что не всё было так просто, как он говорил. Мне захотелось расплакаться. Укрыться в Ваниных объятиях от всех бед и не думать больше ни о чём на свете. Снова почувствовать себя маленькой, чтобы меня любили, защищали и оберегали от невзгод и разочарований. Я так от всего устала! От переживаний, недосыпа и бесконечных секретов, которыми ни с кем нельзя было поделиться. И Ваня был моей единственной радостью и поддержкой в этом кошмаре.

Наверное…

— Может, всё-таки будешь чай? — взяв себя в руки, предложила я снова.

Не хотелось окончательно при нём раскисать.

— Ммм, ну, давай! — улыбнулся Ваня, снова став беззаботным и весёлым. — По чаю-чаю-чаю и поедем!

— Угу, — угрюмо пробубнила я, отправляясь на кухню.

Как легко у него это получалось, просто поразительно!

Раз! И Ваня снова радовался жизни и смотрел на мир сквозь розовые очки. Раз! И он уже обо всём забыл, словно только что не было тяжёлого разговора и я не хотела разреветься в его рубашку. А почему бы и нет? Ведь с его жизнью всё было в порядке: мать не лежала в психушке, отец не ходил, раздавленный горем, а его самого каждую ночь не преследовали кошмары.

Хотя нет — я была неправа. Ваня тоже переживал, жалел меня и пытался помочь, но проникнуться до конца он всё-таки не мог. И никогда не сможет, пока сам не испытает что-либо подобное. Однако это было последнее наказание, которое я бы ему пожелала.

— Я люблю тебя, Лиза, — еле слышно добавил он мне во след, оторвав от злых мыслей.

— И я тебя…

Да что такое?!

Это ведь было правдой!

Мы так давно встречались, что, казалось, знакомы целую вечность. Так хорошо друг друга знали, что между нами не осталось ни тайн, ни недомолвок. Но меня всё равно словно что-то гложило изнутри…

Постоянно…

Вот и сейчас — Ваня проявлял заботу, а я злилась и пыталась найти изъяны в его поведении. Я прекрасно понимала, что это было жестоко и эгоистично, ведь без него я бы давно сдалась и опустила руки. Он был моей поддержкой и опорой: стержнем, который не давал мне сломаться, надёжным плечом, на которое всегда можно было опереться, стеной, за которой можно было укрыться от всех бурь и ветров. И я нуждалась в его заботе как в воздухе. Нуждалась в нём…

И только?

Где проходила грань между любовью и потребностью просто видеть человека рядом? И что было между нами, если не любовь? Привычка? Привязанность? Симбиоз? Как в природе, когда два организма настолько тесно и долго находились вместе и рядом друг с другом, что сливались в единое целое. А если их что-то разъединяло, то они погибали, потому что по-другому существовать не могли и не умели.

Или, может, у нас была зависимость друг от друга, как у наркоманов от химии?

Нет! Это не могла быть зависимость или болезнь! Я ведь его любила. Мне без него было плохо, я без него дышать не могла…

А жить?

Ведь некоторые избавлялись от зависимостей, оставляли прежнюю жизнь и учились выживать самостоятельно…

Могла ли я так?

Была ли я способна жить без него?

И что тогда представляла собой настоящая любовь? Кто её придумал, и зачем она вообще была нужна? Мы привыкли объяснять этим понятием все свои глупые, безрассудные и жестокие поступки, находить в ней утешение или возможность пострадать. Но, по сути, всё это являлось лишь сантиментами, биохимией и неконтролируемым выплеском гормонов. Так существовала ли любовь на самом деле или мы просто пытались найти для себя оправдания, лучшие условия, взаимную выгоду и компромисс? Что тянуло людей друг к другу, кроме полового влечения? Что позволяло не расставаться до старости? И что заставляло сводить счёты с жизнью из-за разлуки или потери? Ведь всегда можно было приспособиться, подстроиться и даже найти новую любовь со временем. Но нет, люди выбирали шекспировские страсти, а мы называли их безумными, слабохарактерными и эгоистичными. Называли, поскольку сами трусили сделать что-либо подобное. А может, нам просто была неведома такая сила чувств? И потому нашу любовь можно было обозвать всё той же потребностью или привычкой, которая быстро проходит…

— Лиза, что с тобой? — Ванин голос вырвал меня из раздумий.

Оказывается, я не заметила, что уже несколько минут стояла с заварником в руках и смотрела в одну точку. А Ваня терпеливо за мной наблюдал.

— Ты льёшь мимо чашки, — тихо произнёс он, помогая привести заварник в горизонтальное положение.

— Ой, — снова осеклась я и поспешила убрать злосчастный чайник в сторону.

Уже второй раз за этот едва успевший начаться день я пачкала кухню из-за своей невнимательности. Да, полугодовое недосыпание давало о себе знать не только в учёбе — я всё больше отдалялась от действительности и буквально спала на ходу.

Что же будет дальше?..

— О чём ты задумалась? — как бы между прочим спросил Ваня, старательно рассматривая свой бутерброд.

Бутерброды я успела приготовить всё в том же беспамятстве.

Занятно…

— Так, ни о чём… — соврала я.

Мне стало ужасно стыдно за свои предательские мысли. Ваня столько времени мучился со мной и ещё немало намучается в будущем, что я просто не имела права рассказывать ему такое…

— Просто не выспалась, — добавила я немного правды, попытавшись улыбнуться.

— Угу… — хмыкнул Ваня в ответ. — Ты где-то не здесь сегодня. Не со мной.

— Ты прав, — напряжённо ответила я.

— Тебе не хочется ехать? — вкрадчиво спросил он, развеяв мои сомнения.

— Конечно, не хочется! — с облегчением выдохнула я, стараясь сделать это как можно незаметнее.

Хорошо, если он подумал, что я вела себя странно из-за мамы — это была веская и даже вполне достоверная причина. А о моих настоящих мыслях ему совсем необязательно было знать.

— Мы можем остаться дома, тебя никто не заставляет туда ехать, — пожал он плечами.

— Нет. Ты же понимаешь, что мы должны… Вернее, я должна. Я ни разу не приезжала к ней, пока сдавала сессию. Мне уже просто стыдно.

— И всё же, если ты не хочешь…

— Правда, всё нормально, — поспешила я заверить. — Ты прости, что я такая… Задумчивая. Я просто переживаю.

— Конечно, малыш, — отозвался он.

— Но, если тебе это в тягость, я могу съездить одна… Я ведь знаю, что ты не горишь желанием там появляться. Да и не должен.

— Мне не трудно, — чётко произнёс Ваня. — Тем более, я не могу тебя бросить. Мы ведь договорились, что поедем вместе, а значит — поедем вместе и никак иначе!

— Спасибо… — улыбнулась я.

— Да, пожалуйста! — он тоже улыбнулся, но, в отличие от меня, не извиняясь, а ободряя. — Кстати, я сдал на права!

— Правда? — изумилась я, снова почувствовав себя виноватой.

— Ага, — довольно кивнул он.

Так вот откуда взялась эта бурная радость! Ваня наконец-то исполнил половину мечты своей жизни — обучился вождению. Для полного счастья ему осталось только приобрести автомобиль, на который он копил весь последний год, не желая принимать помощь от родителей. И как я могла забыть, что утром у него был экзамен по вождению?!

— Прости! — воскликнула я, схватив его за руку. — С этими дурацкими нервами у меня совершенно вылетело из головы! Я тебя поздравляю!

— Спасибо! — усмехнулся он. — Лучше поздно, чем никогда.

— Обиделся? — осеклась я. — Ну, прости! Я, правда, очень за тебя рада!

— Забудь, — добродушно махнул он рукой. — Чем планируешь заниматься после больницы?

— Пока не знаю, — пожала я плечами. — Сначала посмотрим, во сколько вернёмся. На обратном пути надо в магазин заскочить, я хотела приготовить что-нибудь вкусное… Или ты что-то придумал?

— Нет, не особо… Просто подумал, что ты, наверное, снова не выспалась, да? — теперь он спросил виновато.

— А что? Говори уже, к чему клонишь.

— Мне Костя звонил, — произнёс Ваня, продолжая неловко на меня поглядывать.

— И?

— Звал вечером в клуб отметить сессию… Заодно обмыли бы мои права. Я пока ничего не ответил, обещал с тобой поговорить. Но, если ты плохо себя чувствуешь, мы можем отказаться…

— Да… — начала я, но потом запнулась, вспомнив утренний разговор с отцом.

Действительно, я давно никуда не ходила, ездила только на учёбу и иногда убегала на подработку, а Ваня постоянно сидел рядом со мной. Скорее всего, ему до чёртиков надоело видеть грустную физиономию и слушать бесконечные жалобы девушки, которая совершенно перестала им интересоваться. Папа рассуждал правильно, так не могло продолжаться дальше. Сколько ещё он будет это терпеть? Ведь я не была ни беспомощным ребёнком, ни инвалидом, прикованным к кровати, но ограничивала и себя, и его.

Не сказать, что мне безумно хотелось куда-то идти, тем более, что я действительно не выспалась и чувствовала себя ужасно. Настроения тоже не было, и вряд ли оно появится к вечеру, но Ване необходимо было немного развеяться. Конечно, можно было предложить ему сходить без меня, но… Во-первых, он ни за что не согласится, и мне потом будет стыдно. Во-вторых, папа начнёт меня пилить, ведь он решил, что я ему пообещала. В-третьих, я буду злиться на себя, что упустила такую возможность и продолжила заниматься самобичеванием. Ну, и в-четвёртых — это был замечательный повод увидеть и своих подруг, пока я не растеряла их всех.

— То есть, нет, — через несколько секунд закончила я фразу, дождавшись, когда вязкие мысли протекут в голове. — Не думаю, что нужно отказываться. Ты давно не видел своих друзей, да и я тоже.

— Но ты… — поспешил возразить Ваня, озабоченным взглядом рассматривая моё помятое лицо.

— К вечеру отойду, — быстро заверила я, пытаясь внушить уверенность больше себе, чем ему.

Я-то знала, что это была неправда.

— Точно? — он подозрительно на меня посмотрел, выискивая подвох в моих словах.

— Точно! — кивнула я. — В конце концов, лето на дворе, каникулы, и надо этим пользоваться! Не обещаю, что получится надолго, но часов до трёх, думаю, выдержу.

«Тем более, что ночью я всё равно не сплю…» — по привычке мрачно добавила я про себя.

— Ну… Тогда я скажу, что мы пойдём! — обрадовавшись, воскликнул Ваня.

— Угу… И предупреди, что я позову Таю и Вику. Думаю, они не откажутся… Да, и Вика, скорее всего, придёт с парнем, но я ещё уточню.

— Ладно. Только, если захочешь домой, сразу скажешь мне, хорошо?

— Обязательно, — снова кивнула я, твёрдо решив сделать всё наоборот.

Я скорее усну под столом, чем уеду, пока Ваня ещё не нагулялся! А трезвая или пьяная — посмотрю по настроению.

— Хочешь ещё чаю? — спросила я, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы Ваня не начал допытываться.

— Нет, спасибо.

Я вздохнула.

— Тогда пора ехать…

— Да, — Ваня бегло взглянул на часы. — Ты права.

— Посидишь, ладно? Я постараюсь собраться быстро, а то сегодня я всё на свете проспала…

Я убежала переодеваться, тихо радуясь, что удалось избежать и лишних расспросов, и множества фальшивых обещаний, которые я не собиралась выполнять. И всё же поход в ночной клуб показался мне хорошей идеей. Молодец Костя! Нужно будет потом позвонить ему, чтобы поблагодарить, ведь в самом клубе он вряд ли меня услышит… А я как-нибудь перетерплю. Подумаешь, не посплю ещё одну ночь. Сколько у меня таких было? Не сосчитать! Да и в клубе она пролетит быстрее, чем в четырёх стенах тесной комнаты…

Перебирая шкаф, я пыталась настроить себя на оптимистичный лад. Однако через некоторое время поняла, что одно обещание, данное Ване, я уже не выполнила — я собиралась слишком долго. Схватив первое, что попалось под руку, а это оказались обычные синие джинсы и чёрная майка — то, что не нужно было гладить — я побежала прочь из комнаты.

— Готова! — оповестила я Ваню, на ходу подхватив сумку и приготовленный со вчерашнего вечера пакет.

Ваня уже перебазировался в зал и завладел пультом от телевизора. Обычно он смотрел юмористические передачи, но сейчас включил новости, чему я немного удивилась. Не так давно я и сама перестала их смотреть, предпочитая что-то более лёгкое. Ничего хорошего по ним всё равно не показывали, вещая лишь про катастрофы, убийства и несчастные случаи, от чего становилось тошно…

— Там дождь собирается, — предупредил меня Ваня, выключая телевизор.

— Прогноз погоды посмотрел? — усмехнулась я.

— Нет, в окно посмотрел, — усмехнулся он в ответ.

— Да?..

— Ага, всё небо затянуло, пока мы чаи гоняли!

Я подошла к окну и взглянула наверх.

И действительно, среди серой, беспокойной массы не виднелось ни единого просвета и ни одного голубого клочка неба. Под этой бушующей серостью сильный, порывистый ветер гнул ветви деревьев, срывая с них одиночные листья и не предвещая ничего хорошего. На стекло упало несколько тяжёлых капель, оставив длинные диагональные полосы. Затем где-то вдали полыхнуло, и буквально через секунду над городом раздался раскат грома.

Я вздрогнула.

Подобный звук слишком долго преследовал меня по ночам. Я так привыкла бояться, что теперь даже обычная гроза вызывала в душе волны неконтролируемого ужаса, хотя прекрасно понимала, что в ней не было ничего страшного. Конечно, если не стоять посреди поля, являясь самой высокой точкой на километр вокруг.

— Захвати зонт, — крикнул из коридора Ваня, видимо, уже обуваясь.

— Захвачу, — тихо отозвалась я, поспешив туда же.

До грозы мы явно уже не успевали. Не хотелось торчать на остановке под дождём, но откладывать поездку я тоже не собиралась. Я сунула зонт в сумку, накинула ветровку, и мы выскочили на улицу в самый разгар ливня.

Надо же, как быстро испортилась погода! А ведь ещё утром светило солнце, и было довольно тепло. Но мы жили в России, в резко континентальном климате, и погода здесь менялась, словно настроение у ветреной девицы. Один неаккуратный взгляд, одно неверное слово — и она уже гневалась вместо того, чтобы улыбаться и согревать своей добротой. Вот и теперь с неба лил косой, холодный дождь. Извергавшие его тяжёлые тучи висели низко, почти задевая кроны согнутых деревьев. А люди, застигнутые ненастьем, разбегались в разные стороны, пытаясь найти укрытие кто где, чтобы окончательно не промокнуть. Наверное, только мы осмелились куда-то выдвинуться в такую бурю.

Глупцы…

Мы добежали до остановки за пару минут, но один зонт на двоих не спас нас от подкравшегося ненастья. Промокшая одежда липла к коже, джинсы путались вокруг ног, в кроссовках хлюпало. Спрятавшись под навес, мы принялись стряхивать с себя лишнюю воду, однако это мало помогло — одежда уже достаточно в себя впитала. А вокруг бушевала стихия, пытаясь разбить крышу с пластиковыми стенами и добраться до двух спрятавшихся людей.

— Да, с погодкой сегодня не повезло! — почему-то развеселившись, произнёс Ваня.

— Не то слово! Очень удачно попали! — подхватила я, но не так весело.

И всё же было что-то особенное в таких забегах под дождём. Мы словно вернулись в детство, когда, стоило упасть первым каплям, мы выбегали на улицу и резвились под тёплым ливнем, несмотря на крики родителей и риск заболеть. Тогда это действительно казалось весёлым, да и сейчас будоражило душу. Правда, сегодняшний дождь тёплым можно было назвать лишь с натяжкой — я продрогла и, дрожа всем телом, прижалась к Ване, пытаясь хоть немного согреться в его мокрых объятиях.

Однако нам неожиданно повезло. Маршрутка подъехала быстро, и мы запрыгнули в неё, как в спасательную шлюпку, по дороге прихватив ещё пол-литра воды.

Дворники на лобовом стекле работали в ускоренном режиме, но всё равно не справлялись с мощным небесным потоком, из-за которого снаружи почти ничего не было видно. Я едва различала мелькавшие силуэты машин, домов, деревьев и людей под крохотными зонтиками, толком не спасавшими ни от ветра, ни от дождя. Наверное, водитель догадался, что рано или поздно это привело бы к потере управления и аварии, поэтому сбавил скорость. Но ровно настолько, чтобы не выбиться из графика.

Вид скользивших по стеклу струй, похожих на причудливо извивавшихся змей, и монотонный стук капель по крыше пазика убаюкивал. Потихоньку начиная скучать и клевать носом, я прижалась к Ваниной руке. Мокрый и холодный джинс, конечно, являлся не слишком приятной вещью, но зато так здорово было чувствовать рядом любимого человека. Хотелось ехать и ехать целую вечность, чтобы над нами дамокловым мечом не висела необходимость выходить на холод и идти туда, куда совсем не тянуло, видеть серые больничные стены и мать в ужасном состоянии…

Я взглянула на Ваню.

Он немного нервничал: скулы подрагивали, взгляд был сосредоточен и устремлён вперёд. Я понимала, что Ваня ничего не видел перед собой и был погружён в какие-то свои раздумья. Но, заметив краем глаза моё движение, он чуть улыбнулся и крепче прижал меня к себе.

Какой же он был хороший…

Мы встречались три года и за это время ни разу серьёзно не поссорились, а лишь пару раз повздорили по мелочам. Ваня ценил, оберегал и любил меня. Возможно, даже больше, чем я его…

И в этом-то «Возможно» и крылся корень всех зол — сама проблема, заставлявшая меня сомневаться и порождавшая в голове ворох предательских мыслей. Проблема, от которой я старалась отмахнуться, но отрицать которую всё равно не могла. Я любила его, но в то же время не так, как могла бы любить. Он был мне очень дорог как человек, как друг и как любимый, но в то же время я всегда чувствовала, что мы не должны были быть вместе… Точнее, что существовал на свете кто-то ещё, кто каждому из нас подошёл бы намного лучше, чем мы подходили друг другу. Возможно, ни я, ни он ещё не встретили такого человека. Возможно, когда-нибудь встретим и тогда мы разбежимся в разные стороны. И возможно, для нас обоих так будет намного лучше…

Но я не могла представить, как это — не видеть каждый день его лица, на котором я выучила наизусть каждую линию, каждую родинку и каждую морщинку… Я не знала, с кем ещё мы бы понимали друг друга так же хорошо, как с ним. Ведь иногда нам хватало полуслова и полувзгляда, чтобы догадаться о мыслях и эмоциях друг друга, будто мы обладали телепатической связью. Разве можно было испытывать подобное родство душ и расстаться с человеком? Нет. Я никогда не смогу этого сделать, если только Ваня не захочет оставить меня первым…

— Нам выходить.

— А?

— Наша остановка. Пойдём, — он помрачнел, будто прочитав мои мысли.

Я напряглась…

Он ведь всё чувствовал и всё понимал. Какая-то подсознательная, интуитивная телепатия между нами действительно существовала. Таков был наш симбиоз — наше настроение передавалось друг другу. Моя хандра и задумчивость — ему. Его оптимизм и весёлость — мне. И только это не давало окончательно раскиснуть и потерять связь с миром. Но я опять позволяла себе некрасивые и предательские мысли по отношению к Ване. Я слишком увлечённо копалась в придуманных проблемах вместо того, чтобы просто быть счастливой рядом с ним, и потому сама сводила себя с ума. Важно ли, кто и для кого был создан? Ведь мы тоже встретились неслучайно — не просто столкнулись на улице. Что-то задержало нас рядом на долгих три года, а значит, в этот момент и на данном этапе мы были нужны друг другу и были созданы друг для друга.

Что будет дальше? Этого я не знала.

Может, завтра я впаду в безумие, как и мама, и расстанусь с ним, потому что для меня существовал кто-то ещё. А может, прекращу страдать ерундой, и мы проживём вместе до самой старости…

Когда бешеный поток мыслей в голове, наконец, замедлился, я заметила, что стихия тоже немного успокоилась. Дождь практически прекратился, а ветер стих, теперь напоминая скорее лёгкий морской бриз, нежели ураган. В просветах между домами просматривались обширные пустыри, поросшие дикими травами, и даже отсюда нам было видно, как по ним, словно по водной глади, пробегали беспокойные волны. Зонт всё ещё не спасал, но, изрядно промокнув при забеге до остановки, промокнуть ещё раз мы уже не боялись и не спеша шли по безлюдной улице.

Затем свернули за поворот, и путь нам преградило огромное серое здание, внезапно выросшее отвесной стеной. Затянутые давно некрашеными и подёрнутыми налетом ржавчины решётками тёмные окна напоминали пустые глаза чудовища, а то и дело открывавшиеся створки входной двери, такой же старой и облупившейся, — вечно голодный рот, в котором исчезали и появлялись люди. Двор для прогулок находился за зданием, под неустанной охраной серого монстра, а со всех сторон его ограждал высокий забор, словно державший чудовище в клетке.

«Клетка-тюрьма…» — промелькнула очередная неприятная мысль.

И действительно, только вышек с автоматами не хватало…

Возле входа по обе стороны тянулись узкие газоны и стояла будка с охраной, которую мы беспрепятственно миновали, отделавшись недолгим штудированием документов. А как только ступили на территорию клиники, у меня бешено заколотилось сердце, словно у дрессировщика, вошедшего в помещение к голодным тиграм. Я невольно вцепилась в Ванину руку, и он ответил лёгким пожатием, от которого по телу тёплой волной разлилось спокойствие.

Действительно, какие тигры?

Здесь находились только люди.

Только люди…

Пройдя через двери, мы попали не в пасть к чудовищу, наполненную огнём и смрадом, а в небольшое, затемнённое помещение, совершенно невязавшееся своими объёмами и простотой с внешним массивом здания. Внутри больница уже не пугала, а скорее угнетала и вгоняла в депрессию. Интерьер был невзрачным и серым, поскольку оттенок стен, покрашенных масляной краской, был лишь немного светлее, чем снаружи. Да плюс прибавлялась небольшая полоса побеленной штукатурки, начинавшаяся чуть выше человеческого роста и тянувшаяся до такого же побеленного потолка.

В приёмной сегодня сидела Александра Никитична — мой самый нелюбимый регистратор. Это была полная женщина с густым басом и такой же густой щетиной под носом, вызывавшая у меня отрицательные эмоции, смешанные с подсознательным страхом. Женщина была слишком груба, неотзывчива и иногда хамила без повода, стоило сказать что-нибудь лишнее, поэтому я старалась приезжать к маме, когда у неё не выпадало смены. Но сегодня нам не повезло. Наверное, Александра Никитична с кем-то поменялась, чтобы освободить себе воскресенье и испортить нам субботу.

— Мы к Варваре Семёновой из двести пятой палаты, — произнесла я, склонившись к небольшому отверстию в перегородке из поцарапанного и бывшего некогда прозрачным пластика.

— Кем приходитесь? — пробасила она, не отрывая близоруких глаз от бумажек.

— Родственниками.

— Документы?

— Вот…

Я просунула в отверстие наши паспорта. Александра Никитична бегло пролистала их, не обратив внимания, что держала мой паспорт вверх ногами, и вернула обратно.

— Спиртное, сигареты, наркотики с собой имеются? — машинально спросила она, набирая номер на телефоне.

— Нет… — промямлила я.

Интересно, какой дурак дал бы другой ответ, даже если бы всё это у него на самом деле имелось?

— Пришли к больной Семёновой! — гаркнула она в трубку дежурному по этажу, параллельно выписывая пропуска. — Бахилы наденьте, нечего грязь разводить! — была её последняя фраза, окончательно испортившая мне настроение.

Хотя сегодня мы отделались малой кровью — видимо, она пребывала в хорошем расположении духа. И всё же, притихшие от такого обращения, мы послушно купили в автомате бахилы и прошли дальше по коридору к облупившимся, старым дверям, ведущим на лестницу.

В больнице вообще всё было облупившееся и старое. Неужели городской или областной бюджет не мог выделять средства хотя бы на косметический ремонт подобных учреждений? Ведь в такой обстановке просто невозможно было от чего-либо вылечиться. А заработать новые неврозы и погрязнуть в беспросветной депрессии — это запросто! Никогда не видела тюрьму изнутри, но, скорее всего, даже там было менее тоскливо и плачевно, чем здесь.

И всё же это была не тюрьма. Больные могли выходить в холл, общаться, смотреть телевизор, играть в шахматы, шашки, нарды и прочие спокойные игры и прогуливаться по внутреннему двору. Фактически — санаторий, если бы не серые больничные стены, пристальный надзор санитаров и санитарок, да высокий забор, окружавший здание.

Но мама никогда не выходила и ни с кем не общалась. Она предпочитала одиночество, поскольку даже в здоровом состоянии была нелюдима. Замкнутая и скромная, она с трудом налаживала контакты и плохо сходилась с людьми, а потому практически не имела друзей. Ей требовалось много времени, чтобы привыкнуть к человеку, открыться ему, и подобное поведение сразу отметало всех случайных знакомых.

Заводить новые знакомства в клинике мама тем более не стремилась, самоизолировавшись ото всех. Правда, один раз по секрету она рассказала мне, что к ней приходил старый друг, которого она давно не видела. Но кем был этот таинственный мужчина — так и не призналась, сколько бы я её не расспрашивала. На мои вопросы доктор Лазаревский лишь пожимал плечами — её никто и ни с кем не видел, а навещать приходили только мы с отцом.

И снова сделал в блокноте пометку…

Как же я ненавидела этот блокнот! Мне казалось, что в нём содержался компромат на всех и каждого, с кем врач когда-либо разговаривал. Один раз даже приснилось, что я порвала его злосчастные записи в клочья — так мои подсознательные желания и страхи, которые Лазаревский научно называл «Фрустрациями», вырвались наружу. Почему-то после этого я стала ненавидеть и Лазаревского тоже. А заодно и бояться, ведь врач словно просмотрел мой сон, сидя в кабинете со стаканом попкорна, и с тех пор странно на меня поглядывал.

Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству. Однако для меня стал страшнее дьявола…

При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.

Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый и очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел наши вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь, пропуская внутрь. Я зашла одна, а Ваня остался в коридоре, чтобы не мешать нам и не смущать пациентку своим присутствием.

Мама стояла возле окна и задумчиво разглядывала разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с абсолютным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но я почему-то осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.

Сначала мама не заметила моего появления.

— Мам?.. — тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.

Она медленно повернулась. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась — и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию, что мама только проснулась.

— Лизонька! — слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.

Мы постояли так несколько секунд, а затем она опустилась на кушетку и обессилено положила руки на узловатые коленки.

Я неловко присела рядом.

Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос — всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..

— Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… — я засуетилась, передавая ей пакет. — Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..

Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а самой не верилось ни в одно сказанное слово. Почему-то мне казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.

— Не отпустят, дочка… — печально покачала она головой, ставя пакет рядом с кроватью и совершенно им не интересуясь. — Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? — быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.

— Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…

— И правильно… У Паши всё нормально?

— Да. Только он не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Папа просил передать, что обязательно потом заедет. И что любит тебя и всё такое, — я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.

— Хорошо… А ты как? — спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.

Я не выдержала и отвела глаза в сторону.

— У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.

— А что же сейчас?

— Не получилось как-то… — я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: — Наверное, была невнимательна и плохо учила.

— Почему? — не унималась мама.

Больше я ничего не смогла придумать. После бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.

— Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени. Вот я и нахватала «Хвостов»…

— Не высыпалась? — настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.

— Ну, да, — поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. — Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…

К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.

Я подняла глаза и уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась. Голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки. Но вряд ли он интересовался нашим разговором.

— Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. — слегка понизив голос, спросила мама.

— Мам, ну что ты?!

— Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… — и она осторожно взяла мои руки в свои.

Я ощутила, какой сухой и шершавой стала её кожа, как у старухи. И всё же мне было приятно чувствовать мамины прикосновения, ведь я так по ним соскучилась… Но в следующий раз я обязательно принесу ей крем для рук.

Если разрешат.

— Дочка, я не сошла с ума, — произнесла мама почти шёпотом. — Я очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя была спокойная и счастливая жизнь. Не такая, как у меня. Я ведь не зря сюда попала, а за дело!

— Что за глупости, мам? — попыталась я возразить.

Но она меня не услышала и продолжила шептать:

— Близится время, дочка, и ты должна знать. Я провинилась! Очень сильно провинилась, но всё это ради тебя!

— Я не понимаю…

— Скоро всё изменится! Для всех нас! Знаю, что ты его любишь, но я говорила — с Иваном тебе нужно расстаться!

— Мам, пожалуйста, не надо снова! — отпрянула я, в который раз услышав неприятные слова.

— Послушай! — резко и властно оборвала она мой несмелый протест, схватив за плечо.

Но тут же снова оглянулась на санитара — не услышал ли чего.

Теперь она не выглядела измотанной и обессиленной. Мама горела от возбуждения, наполняясь изнутри неизвестно откуда взявшейся энергией, словно подключившись к неведомому источнику. На её щеках проступил румянец, болезненными пятнами переползая на тонкую шею, а зрачки расширились, от чего глаза стали непроницаемо-чёрными и заблестели.

Ненормально ярко заблестели.

Мне стало жутко. Я уже видела подобное перед тем, как маму увезли в больницу, и не знала, что лучше сейчас сделать: позвать санитара или попытаться самой её успокоить. Приступ только начинался, а лишняя доза успокоительного её организму была ни к чему. В него и так слишком много всего вкалывали и вливали. Однако в результате я осталась сидеть, окаменев, словно статуя, и слушая взбудораженную мать.

— Тебя другая Судьба ждёт! — продолжила она, фанатично сжимая моё плечо. — Ты из колена нашего, а он другой! Имя ему — Прощёный! Его простит Бог! И счастье ему будет, но не с тобой!

— Мам…

— Лиза, послушай! — она встряхнула меня так неожиданно и с такой силой, что голова чуть не оторвалась от шеи.

Шёпот закончился. Теперь мама почти кричала, больше ни на кого не обращая внимания и ничего не боясь. Я оцепенела, не смея пошевелиться или возразить ей, и ощутила, как по телу удушливой волной пополз страх.

За неё…

Успокаивать её было поздно. Звать санитара — тоже. Он и так через секунду прибежит и сделает маме очередной укол. К сожалению, своим появлением я всё испортила…

— Придёт Змий! Уже три знамения было! — не унималась мама, дрожащей рукой тряся меня всю. — После пятого Змий явится!

— Мама, мне больно! — жалобно пропищала я.

— Ты из колена нашего!

— Мам, пожалуйста… Тебя услышат…

— Елизар скажет!

Я уже рыдала, когда поздно среагировавший на шум санитар ворвался в палату и вытащил из кармана шприц. Второй мужчина, прибежавший на помощь, стал спешно выталкивать меня в коридор, бормоча что-то невнятное.

— Поправляйся, мам… — пролепетала я, и дверь перед моим носом захлопнулась.

Глотая слёзы, я наблюдала сквозь крошечное окошко, как её скрутили по рукам и ногам, чтобы уложить на кровать. Как светловолосый мужчина прижал её всем своим весом, пытаясь обездвижить, а другой сделал укол в руку. Сердце разрывалось на части, но я прильнула к стеклу, боясь пропустить даже секунду страшного действа, словно именно в этот момент её могли забрать у меня навсегда…

— Успокойся, малыш, всё хорошо, — Ваня обнял меня и попытался увести от двери.

— Нет, не хорошо! — я ревела с широко распахнутыми глазами, в перерывах между всхлипами стараясь глотнуть немного воздуха. — Ты же видел! Как это может быть хорошо?! Это ужасно, просто ужасно!..

— Ну, успокойся. Присядь, а я поговорю с доктором, — произнёс он, настойчиво подталкивая меня к диванам в холле.

В ответ я смогла лишь нервно кивнуть.

Пока он общался с Лазаревским в его кабинете, я просто сидела и плакала, закрыв лицо руками и не обращая внимания на вопросительные взгляды находившихся в коридоре людей.

Зачем я только приехала?..

В прошлый раз мама разнервничалась, пытаясь мне что-то сказать, а сейчас вообще потеряла контроль. Может, мне не стоило навещать её, чтобы не провоцировать новые срывы? По крайней мере, тогда она вернётся домой, а не проведёт остаток жизни в дурдоме!

Почему она сорвалась? Зачем так рьяно пыталась сообщить мне этот бред про какого-то змея?.. Я бы ещё поняла — про зверя, дьявола или антихриста, всё-таки мама являлась глубоко верующей христианкой. Но при чём тут змей?! Какие ещё знамения? Неужели она превратилась в очередную ненормальную, возвещавшую о конце света?..

Да, в мире сейчас было неспокойно: снова воевали, горели леса, разбивались самолёты, затонули какие-то танкеры… Но ведь всё это происходило и раньше! Это были не первые и не последние катастрофы за время существования человечества! И точно не конец света! Его уже столько раз предсказывали и в наш век, и в прошлые столетия, но он что-то никак не наступал!

И какое отношение ко всему этому имела я?!

На этот вопрос я могла дать лишь один вразумительный ответ — просто моя мать являлась сумасшедшей, как бы мне не хотелось верить в обратное. Просто ей действительно было плохо, и она находилась там, где и должна…

— Лиза, — тихо окликнул меня Ваня.

Я подняла на него заплаканное лицо и снова принялась корить себя, на чём свет стоял. Он выглядел таким бледным, что почти сливался с блёклой больничной стеной. Не стоило втягивать его в наши семейные разборки, но уже было поздно — Ваня увяз в них по самую макушку. И прекратить его мучения могла только я…

— Ты меня бросишь? — скорее это был не вопрос, а утверждение.

— Перестань ерундить, малыш, — он присел рядом, прижал к себе и свободной рукой попытался вытереть мне слёзы. — Всё нормально. Я не собираюсь с тобой расставаться. Я тебя люблю, и на это ничто не повлияет.

— У меня сумасшедшая мать…

— И что? Ты же не виновата.

— А если её болезнь передалась по наследству?..

— Значит, я буду сходить с ума вместе с тобой! — усмехнулся Ваня.

Но в ответ я смогла лишь скривиться.

— Что сказал Лазаревский?..

— Ну… Я же не родственник, мне не раскрывают врачебные тайны… Но в общих чертах он сказал, что подержит Варвару Михайловну ещё немного.

— Он будет держать её ещё долго… Ты же видел этот приступ… — я тяжело вздохнула. — Я хочу к ней.

— В смысле? — Ваня уставился на меня так, словно я уже содержалась в этом заведении.

— Я хочу увидеть её ещё раз, — пояснила я.

— Э… Не думаю, что это хорошая идея. Наверное, Варвара Михайловна уже спит. Да и ты расстроилась…

— Мне теперь вообще к ней не приезжать?! — разозлившись, я попыталась вырваться из его рук, хотя ещё недавно сама обдумывала такой вариант.

Но Ваня только сильнее прижал меня к себе, и я расслабилась, позволив остаткам слёз стекать по щекам.

— Я не это имел в виду! Просто, может, лучше в другой раз?..

— Я не могу так уехать. Я должна… Не знаю… Пошли к Лазаревскому.

— А если он не разрешит?

— Ну, я хотя бы попробую…

Одной рукой я потянула Ваню за собой, а второй попыталась привести лицо в порядок. Вряд ли у меня что-то получилось, но зеркала в коридорах отсутствовали, поэтому оценить свой внешний вид я не могла. Ваня уже не сопротивлялся и шёл вровень со мной, что-то тихо бормоча себе под нос с явным недовольством. Мы дошли до резиденции Лазаревского, и я на секунду остановилась, чтобы перевести дух, а затем осторожно заглянула в кабинет.

— Можно войти?

Пожилой мужчина с бывшими некогда тёмными волосами, теперь покрытыми серым налетом седины, сидел за столом и что-то писал, демонстрируя начинавшую лысеть макушку. Однако, услышав голос, оторвал взгляд от бумаг и сфокусировал его на мне. Несмотря на разделявшие нас толстые стёкла очков, от его невозможно-чёрных глаз по спине пробежали мурашки. Мне захотелось захлопнуть дверь и никогда больше не возвращаться в эту больницу. Убежать — неважно куда, лишь бы подальше от него.

Я не знала, откуда брался этот животный страх, просыпавшийся в глубине души, стоило мне посмотреть в его глаза. Может, я боялась, что Лазаревский запрячет меня в клинику, как и маму. Или опасалась, что он догадается о моём не очень хорошем к нему отношении. Но, вероятнее всего, мне просто было что скрывать и потому я подсознательно старалась его избегать.

Однако иногда с ним всё же приходилось общаться.

— А? Да, входи, Лиза, — врач отложил в сторону карточку какого-то пациента, возможно, даже моей мамы, и сцепил перед собой руки, слегка потерев большим пальцем основание кисти.

Меня передёрнуло от этого жеста.

Обычно Лазаревский ставил «Замок», когда собирался копаться в чьих-то мозгах. В данном случае — в моих. Я набрала в грудь побольше воздуха и осторожно закрыла за собой дверь, прошептав Ване, чтобы тот подождал в коридоре.

— Здравствуйте, — я опустилась в кресло напротив Лазаревского.

— Здравствуй, Лиза, — он слегка сощурил левый глаз, и мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. — Неважно выглядишь. Плохое самочувствие?

— Нет-нет, — поспешно ответила я, наверное, даже слишком поспешно, поскольку его глаз сощурился ещё сильнее. — Со мной всё в порядке!

Неловкими движениями я снова попыталась навести порядок на лице и в волосах. Красоткой я, конечно же, не стала, зато свою нервозность продемонстрировала ему в полной мере. Поэтому тут же обхватила руками колени и твёрдо решила больше не шевелиться.

— Кошмары ещё мучают? — спросил он, всверлившись взглядом в мою черепную коробку.

— Нет, после экзаменов сплю нормально. Вы оказались правы, это был просто стресс. А сейчас я очень расстроилась из-за мамы…

— Понимаю… Неожиданная реакция. Состояние Варвары Михайловны в последнее время было вполне стабильным, поэтому я отменил некоторые лекарства. Наверное, слишком рано.

— Я тут подумала, — решила я поделиться грустными мыслями, — может, мне пока не стоит к ней приезжать, чтобы не вызывать лишних волнений?..

— В этом нет необходимости, — ответил Анатолий Сергеевич. — Даже наоборот, Варваре нужно знать, что её семья рядом и что она может рассчитывать на вашу поддержку. Положительные эмоции только способствуют выздоровлению депрессивных больных.

— Но сегодня… Мне показалось, что это случилось из-за меня.

— Вполне возможно, что Варвара немного разволновалась и её реакция стала неконтролируемой… Я снова назначу отмененные препараты, и мы понаблюдаем за ней несколько дней. Ну, и сама понимаешь, придётся твоей маме ещё какое-то время побыть у нас…

— Да, Ваня сказал мне… А как долго?

— Пока не могу ответить. Нужно провести мониторинг после нового курса.

— Понятно, — пробормотала я, опустив глаза в пол. — А можно ещё раз к ней зайти? Я хочу нормально попрощаться.

— Твоей маме дали сильное снотворное. Скорее всего, Варвара уснула, так что…

— Я только загляну. Если мама спит, не буду её тревожить. А если нет, то попрощаюсь и сразу уйду.

— Хорошо, — согласился Лазаревский. — Только я пойду с тобой, не возражаешь?

— Нет. Конечно, нет.

— Тогда пойдём.

Он поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета, пропустив меня вперёд. Не проронив ни слова, Ваня тенью последовал за нами, а потом, когда мы снова оказались возле палаты с двести пятым номером, остался стоять в коридоре. Лазаревский бегло заглянул в окошко, тут же распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. Непроизвольно кинув на него настороженный взгляд, я шагнула внутрь…

Мама не спала. Она лежала с открытыми глазами и невидящим взглядом рассматривала потолок. А когда я подошла ближе — слегка повернула голову в мою сторону и попыталась натянуть улыбку. Уголки её губ едва дёрнулись, но лицо осталось таким же спокойным и умиротворённым.

— Мам, я пришла попрощаться, — тихо произнесла я, поглаживая её шершавую руку. — Ты поправляйся, ладно? А я ещё приеду. Может, мы даже вместе с папой приедем, когда у него появится свободное время…

— Не говори ему…

— А?

Я не сразу поняла, что она что-то сказала, поскольку её голос прозвучал очень тихо, а губы едва шевельнулись.

— Не говори отцу… — мама медленно моргнула.

— Но доктор ему расскажет. Он же не может…

— Не говори… Что я сказала тебе…

— Ладно, мам, не скажу. Ты только не волнуйся.

Ну вот, я снова почти плакала.

Или мне стоило порадоваться? Возможно, мама осознала все глупости, которые наговорила, и теперь хотела, чтобы о них никто не узнал?

— Хорошо, — выдохнула она.

Её глаза закрылись, и она тут же перестала казаться напряжённой и измученной. Морщинки на лбу разгладились, вернув пару лет молодости, а и без того тихое дыхание стало совсем незаметным, словно она провалилась в глубокий сон без сновидений. Готова была поклясться, что мама даже улыбнулась расслабленной, блаженной улыбкой.

— Отдыхай, мам…

Я наклонилась и поцеловала её в лоб.

Доктор Лазаревский слегка кашлянул за моей спиной, специально или нет напомнив о своём присутствии и о том, что я обещала уйти, как только попрощаюсь.

Уходить не хотелось. Хотелось сесть рядом и наблюдать за её сном. Гадать, что ей снилось, какие видения посещали измученную голову, когда мама была спокойна и не терзалась навязчивыми идеями. Сейчас она выглядела абсолютно нормальной. Казалось, она вот-вот проснётся, узнает меня, и мы уйдём вместе, забыв больницу как страшный сон.

Но уходить пришлось мне одной.

Я вздохнула и повернулась к Лазаревскому.

— Спасибо… — прошептала я и вылетела из палаты, стараясь не смотреть на него.

Врач что-то ответил, но что именно — я не уловила, поспешив к Ване в поисках поддержки и защиты. Тот ободряюще потрепал меня по плечу и попрощался с Лазаревским. Я тоже пробубнила прощальные слова и направилась к выходу — теперь мне хотелось как можно быстрее покинуть давящие стены.

— Ты как? — спросил запыхавшийся Ваня, наконец, поравнявшись со мной, поскольку я почти бежала.

— Сойдёт, — угрюмо пробубнила я, сбавив шаг.

В конце концов, от себя не сбежишь.

— Знаю, что не вовремя… Но, если ты не хочешь, можем сегодня всё отменить, — виновато пропыхтел он.

— Нет, не надо.

— Правда, нам необязательно идти в клуб. Ребята сходят и без нас…

Я резко остановилась. Ваня чуть не налетел на мою спину, затормозив в последнюю секунду и удивлённо на меня уставившись. А я, воспользовавшись паузой, попыталась придать лицу более мягкое выражение.

— Я в порядке, — уверенно и чётко произнесла я. — Давай забудем то, что сейчас произошло, и сходим в клуб. Нам обоим нужно отдохнуть…

— Но я беспокоюсь…

— Не беспокойся, — отрезала я. — С настроением у меня всё будет нормально. Я тебе обещаю.

— Ну, хорошо… — смирившись, пожал он плечами. — До вечера ещё много времени. Чем займёмся? Готовить ты явно уже не будешь — я просто не пущу тебя к плите.

«Тогда будем сидеть дома, киснуть и заниматься самобичеванием…» — зло подумала я.

— Я бы хотела поспать, — произнесла уже вслух.

Было не самым приятным в жизни, когда твоя девушка постоянно ходила сонная, но всё же лучше, чем когда она пребывала в беспросветной депрессии. Хотя моё враньё находилось не так далеко от правды — мне действительно нужно было вздремнуть, поскольку сейчас я чувствовала себя, словно выжатый лимон. Приду домой, выпью ударную дозу снотворного и… Буду молиться, чтобы мне не приснились очередные ужасы, иначе никакая гулянка не состоится, по крайней мере, для меня.

— Мне нужно охранять твой сон? — Ваня улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку.

— Нет, сама справлюсь. А вечером ты просто за мной заедешь, хорошо? Только позвони за пару часов, чтобы я успела проснуться и собраться.

— Договорились, — подмигнул он и щёлкнул пальцами, изобразив волшебника.