Пыльца сладкого перца. Рассказы, стихи

Елена Сомова

Книга «Пыльца сладкого перца» — это рассказы и стихи разного жанра: от лирики и философии до иронии и сарказма, смех сквозь слезы и радость после пройденных испытаний. Силу художественного слова Елены Сомовой оценили писатели А. Мелихов, Ю. Кублановский, Андрей Галамага и другие. Автор в стихах и прозе охватывает сложные моменты бытия и проводит черту несоответствий морали, принятой в современном обществе с общепризнанными нормами поведения.Обложка — работа Елены Сомовой «Банка, полная солнца».

Амортизация

Сущность, которая едет верхом и при этом совершает поступательные движения торсом вперед-и-назад, подталкивая к ответной амортизации отражателя ее материальной фантазии, способна быть только вассалом и восседать на шее уважаемого ею предмета бытия, обезличенного и бесчеловечно используемого.

Сущность воспринимает объект объеда, как насекомое. Вот вы вошли в гипермаркет, и она мгновенно выпускает свои хищные щупальца прямо в твой карман, зондирует его глубже, выцарапывая до пылинки тебя через твой карманишко, тщательно напихиваемый тобою перед встречей с сущностью.

Выходя из дверей маркета, ты ощущаешь свою пустотелость, некую фарфоровость с воздухом ее неуёмных просьб внутри. Жалуясь на недомогание, она проявляет тем самым свой интерес к тебе лично, уже не к твоему карману, но тебе кажется, что ты насыщен ее просьбами на десять лет вперед, и ответных импульсов добра, тепла, и мягкого пушистого листопада над вашей постелью не возникает в твоей душе.

Слышишь: в душе, не в теле.

Она пронзила лазером своих приветственных лучей потребителя золотые тайники твоего дыхания над ней и вместе с тем задела высшую точку твоей вершины, где ты счетоводом набирал плашки за плашкой для своих соперников по бизнесу, конкурентоспособных кротов. Она ослепила белизной своих очертаний в вечернем свете, будто предновогоднем, в ауре фашиствующих фонарей над внутренней радугой чувств.

Наутро оказывается, радуга стала мазутом в луже, величественное ложе, где богиня ожидала варваров, — всего лишь кучей листвы под сенью дружных муз дворников, карета — тыквой, но вот наряд остался. Ее наряд, новый, которым ты ее одарил, точнее, она себя одарила им, выцарапывая из тебя лучи счастья. У тебя от ее похлопываний и поглаживаний, выцеживаний, словно поменялись местами голова и другое почтенное место, сидя на котором ты зарабатывал эти лучи счастья перед лицом вечности. Получилось, что вечность — это она. Она, перед которой встают на колени и, воздевая руки, молятся и кланяются, повторяя полушепотом мантры, молитвы и все волшебные слова, которые она не ценит, а запросто вешает их тебе на уши в качестве опорных висючек для остервенения щупалечных лазеров.

Едет… чувствуешь? И двигает торсом на твоей виртуальной шее, чтоб ты двигался к ее мечте живее. Плёточку ей дать, так ты и поскачешь конём в аллюре! Какая ж… стер… Дама сердца! Червовая лапочка.

Идёте подпиливать ногти (когти) в лазерный салон. Там ты пьешь последнюю чашку кофе в твоей жизни, чашка с полведра. Долго пилит когти, долго верещат они друг другу с пилильщицей ее интересов. Та еще игриво поглядывает на тебя. Ты решаешься еще на ведро кофе, — это все-таки лучше, чем коробочный сок с привкусом гнилья, — и подумываешь прекратить игру взглядов. Поворачиваешься в анфас и тупо пялишься в фотообои салона. Тебе легче. Еще легче становится через час, когда твои мурзокогти, выдолбив овал на экологичном дереве столика, останавливаются и замирают на прерванной ноте. Перед тобой ложатся прекрасные руки, так обворожительно ограбившее тебя… с картинами Климта на каждом ногте. Климт писал богатейших дам своего столетия. Ты начинаешь чувствовать, что влияние тех дам распространяется на тебя.

Целуешь каждый ноготь по отдельности и платишь этим за каждый ноготь, за каждую картину Климта. Меценат художника. Киса твоя со всей художественной галереей напирает на воздух в ходьбе всем передним телом, а заднее, в шелках и при меховой обертке, покачивает тебя, как ноябрьский лист на ветру. Ты мысленно ложишься на пол и ползешь за ней, целуя каждое прикосновение ее стопы на мраморных плитках пола.

В арочке между стопой и каблуком завелись гномы, они артистически дразнят тебя и машут платками твоей физиономии, внедрившейся в их корневой мир.

Она ступает на каждую плитку по отдельности, затем пересекает экватор зала и входит в лифт. Там ты распрямляешь свои чресла в мягком кресле, но ненадолго. Лифт останавливается, когти в Климте ложатся под воротник твоей рубашки и обжигают холодом. Ты ежишься, и оказываешься перед зеркалом. Откуда зеркало? А, это открылся лифт, и зеркало на соседней стене.

— Оно увеличительное, что ли? — спрашиваешь ты неизвестно кого, потому что твоя маленькая Мышка не отвечает обычно при выходе из лифта, совсем по-мышиному боясь зацепиться каблуком за что — нибудь и сломать свою белоснежную ногу, которую неделю назад ты обмазывал кремом для загара.

— На загаре гипс не смотрится! — воскликнет она.

И будет права, потребует стразами выложить коленочку. Выложишь вместе с языком на ее верное плечо. В гипсе она необычайно верна тебе. Гипс со стразами на колене — неоспоримая теорема верности и чести.