Добыча хищника

Елена Ромова (2024)

Может ли неуязвимый, опасный хищник полюбить? Такие, как он, лишены чувств и видят в людях добычу. Они пришли, чтобы уничтожить этот мир и истребить человечество.По вине этих существ Эля потеряла свою семью. Она испытывает к этим хищникам острую ненависть, но ей придется наладить контакт с одним из них. Сможет ли она спастись и спасти целый мир, если покажет ему, что такое любовь?

Глава 9

— Слушай, — затянул Воробей, присаживаясь рядом со мной в тот самый момент, когда я дошла до полного отчаяния. — Это у тебя тактика такая?

Я подняла голову, уставившись на него со скепсисом.

Дело в том, что после общего собрания, на котором мою «тактику» смешали с дерьмом, я пыталась собраться с мыслями перед очередным «свиданием» с плененным чужаком. Суров предпочитал не вмешиваться, когда доходило до инструкций, с помощью которых Дубровский пытался разузнать секреты внеземной цивилизации, и поэтому с легкостью оставил меня в самом эпицентре урагана. Если коротко, то орали все, даже интеллигентный Севастьянов пару раз упомянул чью-то мать. Наблюдая за всем этим, я не была уверена, что здесь вообще стоит говорить о тактике. Скорее, следовало бежать, сломя голову с криками: «Спасите!»

Именно так я и хотела поступить, но…

… боюсь, именно я и ставила всех в опасность.

— Сейчас мы рискуем абсолютно всем, — с умным видом вещал на собрании Крылов. — Но, если мы стоим на пороге открытия в квантовой физике, объясняющего перемещение сквозь пространство, я готов даже умереть. Черт возьми, я хочу знать, как они сюда прибыли!

— А я не готов жертвовать жизнью, — мрачно заметил Воробей, погрузив пальцы в густые волосы на затылке.

— Медицина, технологии, знания о вселенной — они могут дать нам все, — убежденно произнес Дубровский, но был прерван жесткой репликой Севастьянова.

— Если захотят. А пока они желают нас уничтожить. Эта их называемая ратхату… не значит ли этот термин, что истребление — это лишь часть их ритуала. Он назвал это «великой охотой».

— И, тем не менее, он контактен. Вы не станете отрицать, — заметил Дубровский: — Мы должны работать, пока есть возможность, и, как минимум, забыть о перерывах.

Последняя фраза предназначалась, кажется, мне. И вот теперь я сижу под дверью, подтянув колени к груди, и пытаюсь протолкнуть кислород в легкие.

Это не так-то просто, если честно.

Каждый раз я вспоминаю крики сестры. Почему это просто нельзя стереть из памяти?

— Твой планшет, — улыбка у Воробей искренняя и полна сочувствия, — можешь звать меня Артем, — он потряс в рукопожатии мою слабую руку: — Чем будешь удивлять в этот раз?

Тем, что грохнусь в обморок?

У меня не осталось сил даже на улыбку.

— Посмотри туда, — Артем указал на говорящих поодаль Сурова и Дубровского. — Не сошлись во мнениях, кажется. Тебе нечего переживать, этот мужик не даст тебя в обиду.

— Что они обсуждают? — нахмурилась я.

— Они говорят о тебе, — взглянул на меня Артем. — Профессору не понравилось твое своеволие, но Суров посоветовал ему засунуть свое мнение в задницу. Ты выдаешь результат, а, значит, справляешься.

Удивительно, но Суров и правда суров. Этот каламбур с его фамилией, наконец, вынуждает горькую улыбку скользнуть по моим губам. Он выглядит таким уверенным, волевым и сильным. А еще он резок и серьезен. Под его натиском Дубровский лишь напряженно молчит и скупо кивает.

— Элеонора! — он, наконец, замечает меня: — Нулевая готовность!

Меня затапливает страх.

Сколько бы раз не заходила в ловушку — привыкнуть к такому сложно.

Артем легонько толкает меня в плечо.

— Никто до тебя такого не делал, представь? О тебе сложат легенды.

Я печально ухмыляюсь — смешно.

Очередная встреча грозит превратить меня в неврастеника. Я не могу даже подняться.

— Тайм-аут, ребята! — можно быть супергероем без слабостей, но я предпочитаю просто довериться громкому выкрику Сергея, который садится напротив меня на корточки и немного морщится: — Эля, ты выпила?

Артем едва сдерживает понимающую улыбку.

— Мне очень страшно, — отвечаю тихо.

Сергей наблюдает за мной так внимательно, как может только врач. В нем есть эта снисходительная надменность, сопровождающая многих хороших медиков, умеющих биться за пациента до самого конца.

Я прячу глаза.

— Я просто не хочу туда идти.

— Понимаю.

— Я больше не знаю, о чем с ним говорить.

Знаю, на самом деле. Но Суров запретил об этом даже думать.

Я вдруг встречаюсь с ним взглядом — Константин напряжен, желваки на его щеках ходят ходуном, глаза слегка прищурены. Мне становится горячо. Где-то внутри. И, наверно, поэтому я спущусь даже в самый ад. Этот человек верит в меня. Он рассчитывает, что я смогу. Смогу приручить зло, покалечившее столько жизней, и даже его собственную.

Собрав волю в кулак, я опять иду в ловушку.

Она встречает меня ярким светом и звенящей тишиной.

Не могу сказать, что меня это не устраивает. Было бы неплохо посидеть молча, полностью игнорируя чужака напротив.

Но игнорировать его невозможно. Чувствую его на уровне первобытных инстинктов.

Я нехотя бросила на него взгляд — почему он раздет, в конце концов?

— Ты можешь принимать любую форму? — я снова сажусь на пол.

Учитывая обстоятельства это выглядит мило, будто я пришла на пижамную вечеринку. Сижу, как дура, в комбинезоне и кедах, положив планшет на колени. Растрепанная, небось, и жутко нервная.

В этот раз пленник наблюдает за мной, отбросив всякие прелюдии с четками. Кажется, все это время он ждал меня и единственное, о чем он думал, глядя на меня — как поскорее меня сожрать.

— На тебе сейчас нет одежды… — ставлю ему в укор.

Он медленно смотрит вниз (на сколько позволяют обручи света).

— Проблематично сейчас выглядеть с иголочки, не находишь? — иронизирует он.

— Ты ведешь себя, как человек.

— А как я должен себя вести?

— Как долбанный пришелец.

Улыбка у него тошнотворно идеальная. Вот просто мечта стоматолога.

Он же не пытается меня очаровать? В самом деле, у меня иммунитет против этих штучек.

— Среди вас есть женщины? — похоже, я окончательно отхожу от инструкций.

— Нет.

— Только мужчины?

— Нет.

— Хочешь меня запутать?

— Нет, — пленник, пожалуй, изучает меня не меньше, чем его изучает команда самых лучших ученых.

Может, у этой внеземной расы действительно нет пола и гендера?

— У вас есть свой язык?

— Да.

Эта «нет-нет-нет-да» немного меня раздражает.

Бьюсь об заклад, если бы на моем месте был Дубровский, он бы точно знал, о чем спросить, чтобы спасти от инопланетных захватчиков нашу драгоценную Землю.

— Если вы нас создали, почему среди нас есть и мужчины, и женщины?

— Для воспроизводства. Мы обеспечили выживаемость вашей расы.

— После этого вы ни разу не посещали Землю?

— Я был здесь много раз.

Пленник снисходительно делился информацией. Даже смешно… И меня это злило. Злило настолько, что я захотела уколоть его и высмеять.

— Раз ты такой умный, — язвительно сказала я. — Ответь на очень важный вопрос, — и сощурила глаза, желая ранить его своим превосходством: — Чупакабра действительно существует?

Уголок губ пленника изогнулся в усмешке.

— Нет.

— А зеленые пришельцы?

— Нет.

— А космические корабли в форме тарелки?

— Нет.

— А пирамиды?

— Нет.

— Кыштымский карлик?

— Нет, — его голос становится низким и вибрирующим.

Я вижу, как меняется его взгляд. В нем закручивается вихрь. Под моими пальцами мигает экран планшета — все маркеры стремительно ползут вверх. Температура его тела поднимается до тридцати трех градусов из почти обыденных пятнадцати.

Но я не унимаюсь:

— Круги на полях ваших рук дело?

— Нет.

Его взгляд такой острый, опасный и… Меня заполняет дрожь от того, что я в нем вижу — маниакальная жажда.

— А Стоунхендж? — я облизываю пересохшие от волнения губы.

— Нет.

Кажется, ему нравятся мои попытки вывести его из равновесия.

— Луна полая внутри?

— Нет.

Мы замолкаем.

Возможно, чужаки и правда как-то ментально воздействуют на нас, потому что я не могу отвести глаз от его лица.

Мы просто заняты тем, что смотрим друг на друга. В этом гораздо больше смысла… сейчас это и есть смысл.

Экран планшета мигает — тридцать девять градусов.

— Как ты себя чувствуешь? — выдавливаю, смаргивая наваждение.

— Отвратительно.

— Твои показатели зашкаливают.

— Бывает.

Он не собирается жаловаться.

Ему больно — он терпит.

— Хочешь, чтобы я ушла? — вскидываю ресницы.

— Нет.

Мне трудно понять, что именно я испытываю. Он слишком похож на человека… чертов притворщик!

— Если бы я позволила поставить метку, — говорю я тихо и в сторону, будто это способно оправдать мою глупость и самонадеянность, — ты бы все-равно убил меня?

— Да.

— Безболезненно?

— Нет.

«Да-нет-нет-да».

— Почему вы даете девушке, которую помечаете, только сутки?

— Ждать дольше нет смысла. К этому времени она полностью готова.

— Если бы я согласилась, ты дал бы мне больше времени?

— Нет.

Константин был прав. Мне не на что рассчитывать.

И все-равно, в глубине души я знала — я сделаю все, чтобы не достаться убийце моей семьи. Пусть даже мне придется умереть.

Сорок три градуса…

Неожиданно над нами включились красные лампы и на планшете вспыхнула табличка: «Внимание. Рентгеновское излучение».