Добыча хищника

Елена Ромова (2024)

Может ли неуязвимый, опасный хищник полюбить? Такие, как он, лишены чувств и видят в людях добычу. Они пришли, чтобы уничтожить этот мир и истребить человечество.По вине этих существ Эля потеряла свою семью. Она испытывает к этим хищникам острую ненависть, но ей придется наладить контакт с одним из них. Сможет ли она спастись и спасти целый мир, если покажет ему, что такое любовь?

Глава 6

У меня взмокли ладони, и я не придумала ничего лучше, как вытереть руку о штанину прежде, чем протянуть профессору Дубровскому.

Совещание по спасению целой планеты выглядело мероприятием слишком масштабным и солидным для моей маловажной персоны. Для этого события выделили длинную переговорную комнату с системой конференц-связи и столом из светлого дерева, за которым уже собралась старая команда: профессор Севастьянов, лицо которого было совершенно равнодушным, Крылов, взъерошенный темноволосый мужчина с недельной небритостью на щеках, молодой парень, физик-оптик, которого я видела в лаборатории и которого звали Артем Воробей и, собственно, Сергей.

— Высшие существа не имеют возможности общаться с нами также, как и мы не можем завести полноценные отношения с собаками и обезьянами. Знаете, чья это мысль, Элеонора? — взгляд Дубровского был острее хирургического скальпеля.

Мое имя в его устах прозвучало вычурно и помпезно. Впрочем, оно всегда так звучало, поэтому я любила простое «Эля».

Я растеряно покачала головой.

— Это слова Константина Циолковского, — сказал Дубровский, — вашего, кстати, неполного тезки, он тоже Эдуардович.

Кажется, он успел ознакомиться с моей анкетой. Наверняка, то, что он в ней прочел, ему не понравилось. Слегка изогнутая линия его губ говорила, что нисколько.

Слова этого человека задели меня за живое. Он назвал чужаков «высшими существами». Разве могут они называться так, если без сожалений уничтожают наш мир?

Мы все расселись за стол.

— Коллеги, буду краток, — произнес Дубровский. — Теперь мы должны работать под девизом: «Чтобы победить врага, надо его узнать».

— Мы имеет дело не с человеком, — усмехнулся Севастьянов, — невозможно применять к нему методы, которые хорошо работают с любым homo sapiens.

Слова Алексея Станиславовича укололи Дубровского, потому что последний не стал скрывать раздражение.

— Поведение, мой дорогой коллега, — вымолвил он, — состоит из рефлексов, последствий индивидуальной истории и реакций на определённые стимулы, будь то человек, животное или пришелец. Отношения — это всегда причинно-следственные связи.

— Любая основа поведения — мышление! — настаивал Севастьянов. — Мы не знаем, как они мыслят! Вы говорите о реакциях и поведении? Я же ни могу не видеть, что тело этого существа — субстанция, подчиняющаяся законам физики, но не биологии! Его поведение — лишь калька с поведения людей!

— Информации слишком мало, чтобы делать выводы, — спокойно парировал Дубровский. — До этих пор вы старались уничтожить объект. Тем сложнее нам будет сейчас приручить его. Представьте, что вы провели в плену два месяца, на протяжении которых вас беспрестанно пытали? Захотите ли вы договориться?

— Еще раз, услышьте меня, — нахмурился Севастьянов, — чужаки — это не люди! Они не испытывают привязанностей, их социальные роли нам не ясны. За все пять лет, что они находятся на нашей планете, мы встречали только мужские особи, если они, вообще, имеют пол.

— Но они разумны, — заметил Дубровский, — и я уверен, они социальны. Просто мы на данном этапе не умеем с ними общаться. Вы старались истребить их прежде, чем изучить.

— Их общение сводится к тому, что они нас убивают, — вмешался Крылов, устало облокачиваясь на спинку стула. — Если это их общение — увольте.

— Их общение происходит в совершенно иной форме, — настаивал Дубровский. — Они считывают и воспринимают наши эмоции. Почему бы не научиться давать им правильный посыл?

— Посыл? — скептически фыркнул Севастьянов.

— Дозировать каждую эмоцию.

— Попробуйте продозировать ваш дофамин или адреналин, — буркнул Севастьянов. — С таким подходом мы обречены. Вы хотите остановить мои исследования, занимаясь пустыми разговорами? Прошу вас — дерзайте, я умываю руки.

Суров, который наблюдал за этим балаганом молча, сердито бросил:

— Участие профессора Дубровского — свершившийся факт. Постарайтесь для начала наладить контакт друг с другом. Вы тут все охрененно умные, я же не должен напоминать вам, что за территорией базы гибнут люди?

Этот Суров и тот, что обнимал меня, пока я рыдала у него на груди — два разных человека. Первого я боюсь, ей-богу.

И, тем не менее, все как-то успокоились.

— Элеонора, — Дубровский вдруг обратился ко мне, и в комнате стало так тихо, что я услышала, как скукоживается от страха мое сердце. — То, что вы должны сделать, потребует от вас железного самоконтроля. Это существо будет чувствовать вас: страхи, тревогу, ненависть. Есть ли хоть одно обстоятельство, которое может вам помешать быть беспристрастной?

У меня миллион таких обстоятельств.

— Вам придется постараться понять этого чужака, — продолжил Дубровский. — А он должен услышать вас. На том уровне, где вы и сами себя не знаете. Это тонкая материя наших чувств. Иногда нам, людям, сложно их контролировать.

К сожалению, я всегда была слишком эмоциональна. Смогу ли я говорить с убийцей, не испытывая презрения, злости и ярости? Нет, я не смогу просто забыть о том, как умирала Геля, как чужаки выкашивали целые города. Я не останусь эмоционально холодна, когда буду находиться в одной комнате с одним из этих хищников.

— Она справится, — слова Сурова ударили меня прямо в сердце, и оно снова забилось. — Я в ней уверен.

Я даже сейчас с трудом себя контролирую, а он уверен. Мне хочется вновь уткнуться лбом в его грудь. Я так устала… Опустив руку под стол, засунула в карман и нащупала четки. С ними мне будет чуточку легче.

Кажется, беседа утекла в иное русло — всплыла тема о перестройке ловушки.

Я подняла голову, поймав на себе пристальный взгляд Дубровского. Карандаш, который он держал в руке, плотно упирался грифелем в блокнотный лист — этот человек о чем-то напряженно думал. Возможно, о том, что я не подхожу на роль спасителя всего мира?

— Нельзя договориться с тем, кто тебя истязает, — сказал он вдруг, все еще глядя на меня. — Для начала надо снизить воздействие света, чтобы оно не приносило ему страдания.

Артем Воробей, который сидел до того молча, мрачно хмыкнул:

— И в задницу поцеловать.

Суров резко поднялся, отодвигая стул с чудовищным скрежетом.

— Через час у меня должен быть план действий, — проговорил он, окидывая присутствующих не очень дружелюбным взглядом: — Эля, — и взгляд этот вдруг замер на мне: — Ко мне в кабинет.

Он прошел мимо, и мне оставалось лишь последовать за ним.

Солдаты, встречающиеся нам по пути, моментально убирались с дороги, потому что вид у Сурова был крайне сердитый.

Когда мы оказались в его кабинете, он бросил на меня быстрый взгляд, будто убеждаясь, что я единственная, кто его не боится. Впрочем, у меня для него плохие новости — боюсь. Очень.

— Кофе хочешь?

— А? — это он мне? — Д-да…

— У нас есть час, пока они там грызут друг друга. Не против, если я покурю? — и он снова глядит. Осторожно так, будто опасаясь спугнуть.

Теперь я боюсь его иначе — он слишком настойчив.

— Ладно…

— С молоком?

— А? — ну, давай, Эля, не тупи… — Да… хорошо бы.

Он курит и готовит нам кофе, а я сижу на диване, уперев ладони в колени, и не знаю, что было бы уместно сейчас.

У него здесь электрический чайник, холодильник и запас печенья из сухпайка. Сейчас Суров, вроде, даже человек, а не военный.

— Товарищ подполковник…

Его взгляд — такой вопрошающий и насмешливый — вынуждает меня сбавить громкость и промямлить:

–… разрешите обратиться?

— Что, Эля?

— Мне с сахаром.

На его губах мелькает усмешка.

Он прищуривает глаза, потому что дым от его сигареты вьется вверх, к потолку.

Я не хочу даже думать, что этот человек красивый. У него широкие плечи, безупречная линия губ, пронзительные светлые глаза.

— На Василевской вторжение, — он сказал это, передавая мне чашку. — Он ищет тебя.

Я не сразу смогла осознать услышанное. Реальность врезалась в меня, точно стрела.

— Ты должна об этом знать, — Суров намеренно поймал мой взгляд: — Я буду готов, не волнуйся. В госпитале знали, где ты. Если он получил эту информацию, то будет здесь уже сегодня.

Руки дрожали так, что я едва не расплескала кофе.

— Инна Владимировна?.. — мой голос сипел.

— Неизвестно.

— Я…

— Ты, вообще, здесь ни при чем, — Константин затушил сигарету и сел напротив меня на корточки. — Он тебя не получит, не бойся. Если и есть в этом мире самое безопасное место — оно здесь.

Именно из-за меня они погибли.

И именно из-за меня могут погибнуть и остальные. Включая самого Сурова.

— Отставить плакать, ладно? — его губы изогнулись в мягкой улыбке.

— Стараюсь.

Он вдруг протянул руку и коснулся моего лица, убрал большим пальцем слезинку, дрожащую на щеке.

— Я сделаю все, чтобы обеспечить безопасность базы. Это моя работа. А ты должна постараться сделать то, что в твоих силах, Эля, чтобы спасти нас всех. Я не в восторге от этой идеи бесед с чужаком, но, уверен, ты справишься.

Он был намного старше — я не должна думать о том, что его прикосновения очень приятные. Я не должна думать о том, что мне нравится быть рядом.

Я отхлебнула кофе, показывая, что успокоилась, и Суров взял свою кружку и задумчиво глянул на стол, где лежали какие-то записи.

— Дубровский — фанатик, Эля, — произнес он. — Не доверяй ему. Пришелец для него высшее существо. Просто будь осторожна и держи меня в курсе.