Угнанное пианино

Елена Нестерина, 2004

Бедняжку Зою Редькину явно обошла судьба. Ей не везло в любви, не давалась учеба… А вот сегодня исчезла и единственная дорогая вещь – черное пианино. Укатили его какие-то злоумышленники в неизвестном направлении. И где искать, как – совершенно непонятно. Арина Балованцева, подруга Зои, разрабатывала версию за версией. Антоша Мыльченко, который крутился в момент исчезновения инструмента в Зоином подъезде и мог быть свидетелем преступления, тоже пропал… Решили искать сначала Антона – ведь человек важнее. Следы Мыльченко вели на кладбище!..

Глава I

Праздничный храп

Эта история случилась в тот самый знаменательный день, который в народе с тысяча-девятьсот-лохматых годов зовут праздником всех женщин Восьмое марта. И началась она именно тогда, когда ученица седьмого «В» класса Зоя Редькина вместе с матерью и братом-первоклассником вошла в единственную комнату своей родной квартиры.

На дворе стояло праздничное утро: вся страна отмечала Восьмое марта. Хорошо встретил его и удалой Зоин папаша, регулярно пьющий сантехник Редькин: на всю квартиру раздавался его громкий праздничный храп.

Увидев спящего и храпящего муженька, мать Зои и Толика, работница одеяльно-матрацной фабрики Клавдия Редькина привычно расстроилась: ведь, чтобы заработать семье на праздничный обед, с раннего утра она вместе с наследниками торговала возле супермаркета мимозами. Владелец большого склада цветов и плодов, добрый человек Карен Бабкенович, часто давал всей округе заработать — по сниженной цене отпускал цветы на реализацию. Не отказал и сегодня.

И вот мимозы проданы, продукты куплены — но никто в квартире Редькиных не встречает с объятиями маленький трудовой коллектив. Отец семейства спит, не собираясь ничем, кроме носовых рулад, радовать своих близких… Даже входная дверь оказалась незапертой. Чувствовалось, что праздника так сегодня и не будет.

Не будет, это точно! Зоя первой осознала это. Потому что дверь не заперта, папаша спит, а… в квартире побывали воры! Всё, абсолютно всё находилось на местах в единственной комнате и маленькой прихожей. И только пианино, прекрасного чёрного пианино фабрики «Аккорд», там, где оно всегда стояло, теперь не было! Осталось от него лишь пустое пыльное место — серый прямоугольник у стены.

Его не оказалось ни в ванной, ни на кухне. Укатило пианино на своих колёсиках в неизвестном направлении. О том, что укатило, красноречиво говорили следы на полу. И даже царапина осталась на повороте.

Такого вероломства от папаши Зоя не ожидала. А уж тем более в светлый праздник всех дочек страны… Понятно на все сто процентов: папаша пианино продал, а деньги пропил — и спит теперь счастливо!

Зоя всё ещё не могла до конца поверить в это, а потому по двадцать седьмому разу принялась обшаривать их немудрящее жильё — а вдруг всё-таки завалялось где это пианино, вдруг она просто устала и его не замечает?..

«Где же оно? Где моё прекрасное пианино? — горевала Зоя. — Как вообще это могло случиться?» Чёрное пианино — это была её единственная личная вещь. Пианино подарила незадолго до своей смерти тётя Маруся — мамина сестра. Все родственники обещали Марусе, что не притронутся к пианино и ничего с ним не сделают, пока Зоя сама этого не захочет. Даже специальную дарственную бумагу тётя Маруся, которая очень любила кроткую Зою, для этого составила. Знала, что к её мнению прислушиваться особо не будут, если что. А так — документ. Бумага отпугивала своей грозной печатью.

И до последнего времени, даже в самые голодные времена, на музыкальный инструмент никто не покушался. Да, пусть Зою ругали, пусть соседи возмущённо стучали в стенку, когда девочка исполняла, громко себе аккомпанируя, арии собственного сочинения. Или когда она импровизировала в разных стилях. Её просили не долбить по клавишам и не петь, грозились руки ей за спиной завязывать и рот скотчем заклеивать, но Зоя продолжала играть.

И, тем не менее, ничего с её инструментом не делали, помня завещание тёти.

И вот теперь папаша это совершил!.. Но ведь обещал же не трогать! Как же так? Он, правда, регулярно что-нибудь пропивал — недавно вот дублёнку материну пропил и пластиковый электрический чайник. А на пианино не покушался. Ни-ког-да. Значит, сегодня-таки покусился, беспринципный человек…

… — Что, правда, что ли, пианино нету? — удивилась мать.

— Да… — ответила Зоя — и первая слезинка покатилась из её глаза.

— Он? — мать ткнула шапкой в сторону папаши.

— Наверно…

Мать принялась будить отца, чтобы спросить, куда он фортепьяно дел, но тот не реагировал — сладко шлёпал губами и продолжал смотреть праздничные сны.

— Самая дорогая вещь в доме пропала, а он хоть бы хны! — возмущалась мать.

Она с проворностью, которой позавидовал бы любой полицейский, быстро обшарила папашины карманы, но денег там не нашла.

— Пропил ведь фортепьяно, подлец! Пропил наш праздник, пропил, пропил! — горя обидой и возмущением, ругалась она и била мужа по физиономии мохеровой шапкой, на которой снежинки не спеша превращались в дождинки.

Поняв, что всё напрасно и бить лежачую тушку бесполезно, мать уселась за стол на кухне и принялась горевать. Сумки с праздничными продуктами сиротливо жались к её ногам, но она не замечала их. Вот такой невесёлый праздник ждал Клавдию Редькину…

А Толик Редькин встал в самом центре пыльного прямоугольника, оставшегося от пианино, и, радостно улыбаясь, вскинул руки вверх.

— Ура! — воскликнул он.

— Я тебе сейчас дам «ура!» — всхлипнула Зоя и погрозила брату кулаком.

А Толик продолжал чувствовать себя счастливым. Он понял: Восьмое марта — это чудесный праздник, потому что именно на него, а не под Новый год, сбываются желания. Сколько раз он загадывал, чтобы ненавистное пианино исчезло наконец из квартиры. Правда, Толик добавлял всегда к этой просьбе ещё и то, чтобы вместе с пианино испарилась из дома и сама пианистка. Но без её любимого инструмента сестру он ещё терпел, так что все равно мог считать, что желание его исполнилось.

«Что же делать? — лихорадочно думала Зоя Редькина. — В полицию обращаться? Придётся».

Хлопнув дверью, Зоя вылетела из квартиры. Все равно городского телефона в доме у них не имелось, мобильный только у матери, а она не даст.

К Арине! Конечно, надо идти к Балованцевой Арине! У неё и телефоны есть. И мозги! Арина обязательно Зое поможет!

Зоя пробегала очередной лестничный пролёт, когда вдруг откуда ни возьмись перед ней, как лист перед травой, возник одноклассник Антоша Мыльченко. Зачем он таскается по её подъезду, если сам живёт в другом доме — в соседнем, Зоя размышлять не стала. Не до того ей было.

— Зоя! — воскликнул Антоша, протягивая к Редькиной Зое руки. — А вот и ты! Радуйся! Сюрприз тебя ждёт! Сюрприз!

— Какой ещё сюрприз? — удивилась Зоя, но тут же горестно ахнула, не сбавляя темпа бега. — Ах, Мыльченко! У меня уже есть — та-а-акой сюрприз! Так что не до тебя…

— Постой, Зоя, куда ты?! Я хочу тебе кое-что сказать! — начал было Антоша, и глаза его привычно закатились к небу.

— Нет-нет, не надо! Мне некогда сейчас! — бросила Зоя Редькина.

Но Антоша, не желая, видно, чтобы девочка исчезала, точно видение, принялся хватать её за руки.

— Да ну тебя, Гуманоид несчастный! — испугалась Зоя и стала отчаянно вырываться. — Чего ещё придумал?

— Ну, Зоя… — взвыл Антон. — Ну сюрприз же!

Но Зоя, не зная, что может быть сейчас на уме у этого странного мальчика, дёрнулась особенно резво и, чуть не сбив Антошку с ног, вылетела из подъезда.

Крики и призывы Антона затихли у неё за спиной. А путь к дому Арины Балованцевой был неблизкий. Она жила на самом краю города, вернее, даже за его чертой — по другую сторону загородного шоссе. Улица Трикотажная, на которой стояли дома Зои и Антоши Мыльченко, тоже находилась в окраинном микрорайоне, но Аринин домик — просто на отшибе. Так что бежала туда плачущая и дрожащая от обиды Зоя долго — минут двадцать точно. С серого совсем не праздничного неба повалили крупные влажные хлопья, скоро все дорожки покрылись снегом, а Зоя бежала и бежала…