Парень из прерий

Елена Нестерина

Дом Ульяны – весь мир. Вместе с папой она объехала половину земного шара, давно научившись полагаться только на саму себя. Однако жизнь ее вот-вот изменится, ведь папа надумал жениться во второй раз – и не где-то там, а в Америке! Чужая страна, другой язык, новые родственники – такое выдержать не просто! На помощь Ульяне приходит незнакомый парень – индеец Харви. Но едва она влюбилась в него, как прошлое ее семьи дало о себе знать и поставило под угрозу их будущее, которое еще совсем недавно казалось таким беззаботным…

Глава 2. «Взвейтесь, соколы, орлами!»

В аэропорту имени Джона Кеннеди Ульяна уже бывала (правда, транзитом, проведя в зале ожидания два часа и пересев в самолет до аэропорта Хартсфилд-Джексон^[2]). Получается, в Америке она уже второй раз.

Спасибо папульке!

Ульянин папа работал переводчиком на международных проектах. И заслужил репутацию такого опытного синхрониста, что ему постоянно поступали все новые и новые предложения. Так что папа мог даже капризничать и выбирать, на какую работу соглашаться. Он перестал переводить в сфере бизнеса и отдавал предпочтение только тем проектам, которые приносили пользу планете и окружающей среде, боролись с разными болезнями или общественными проблемами. Или были связаны с культурой и искусством. Пусть денег за это платили меньше, их все равно хватало. Конечно, он мог показаться кому-то снобом: мол, такой разборчивый. Но это была его жизнь и его выбор. Другой-то жизни не будет, всех денег не заработаешь, на всех стульях не посидишь. Где-то в неведомых краях точно так же, видимо, размышляла и его свободолюбивая жена, только поступала она ещё радикальнее. Ну что ж, все люди разные.

Работал себе и работал папа — и однажды оказался на большом обучающем конгрессе экологов. Проходило мероприятие под городом Атланта в этой самой Америке. Ранним летом — а потому ну как не взять с собой ребенка?

Одинокого отца с несовершеннолетней дочерью впустили в страну, радостная Ульянка высадилась в аэропорту Атланты с открытым ртом, надеясь увидеть все то, чем славится страна цивилизационных чудес. Но вместо этого две недели моталась вслед за папенькой по лесам. Да — по настоящим лесам — потому что участники программы учились охранять парки и заказники, передавая друг другу опыт на американских просторах. А парков этих здесь оказалось видимо-невидимо! Если не смотреть на карту, то можно было решить, что Соединенные Штаты Америки — вообще один сплошной парк.

Сначала Ульяна запоминала, что интересного было в одном парке, что в другом. Но постепенно все эти Медлок-парк, Грант Роуд-парк, просто Грант-парк, Уиннона-парк, Сентенниал-Олимпик-парк, Панола-Маунтин-парк, Браунвуд-парк и многие-многие другие слились в её памяти в один тщательно ухоженный и удобренный лес. С дорожек которого, впрочем, сворачивать было категорически запрещено. Ведь кругом были ядовитые змеи, насекомые, растения! Травить и гнать их из парков ни в коем случае нельзя, чтобы не нарушать экологический баланс. Так что пособирать грибы-ягоды, погонять ежиков и покормить белочек особо не получится. Дышите, люди, свежим воздухом, гуляйте по дорожкам — пешком, на роликах или велосипедике. А погуляли — и домой.

Набравшаяся сил на свежем-пресвежем воздухе, наевшаяся экологически чистой еды, Ульяна возвратилась в Москву, уверенная, что побывала не в США, а в канадской глубинке. И испытала бы легкое разочарование от поездки, если бы не…

Если бы папа не влюбился!

Ребекка Тыквер тоже переводила — с итальянского на английский. Итальянская делегация, тщательно охранявшая парки и заповедники Апеннинского полуострова, требовала к себе много внимания. Но и Ульянкиного папу Ребекка вниманием не обделяла.

И тут папа расцвел. Он и раньше-то не чах, а в этих дебрях ещё и понял, как это приятно и весело — взаимная любовь.

Никакие матримониальные обязательства прекрасную Ребекку ни с кем не связывали — и вскоре она приехала к Иннокентию в гости. Наличие Ульянки в жизни возлюбленного её не смущало: в Америке одинокий папа с ребенком — явление привычное. Тем не менее, отдыхать на Майорку Иннокентий и Ребекка отправились вдвоем, без прицепа. Прицеп учился в школе и удивил мисс Ребекку тем, что спокойно согласился остаться на две недели без присмотра.

Конечно, сначала Ребекка предложила нанять Ульянке няню — так было положено в её стране. Положено ли это в России, папа точно не знал, но за Ульяну нисколько не волновался.

— А если соседи обратятся в полицию? — удивилась Ребекка. — Увидят, что девочка живет одна, и донесут на вас. А оттуда в органы опеки. И тогда…

Папа и Ульяна долго убеждали ее, что такого точно не будет.

Однако Ребекка продолжала волноваться — ей очень не хотелось, чтобы за этот непедагогичный проступок Иннокентия предали суду и лишили родительских прав. Правда, через некоторое время она вспомнила нелепую и забавную историю, связанную с тем, как когда-то для её двоюродного брата уезжавшие родители в спешке искали няню. Разумеется, они её нашли. Но…

— Работать в их штате можно с шестнадцати лет, — смеясь, объясняла она, — а до шестнадцати человек считается ребенком. И вот нашему пятнадцатилетнему Джону наняли в няни семнадцатилетнюю Меган. Ну они и зажгли!.. Бдительные соседи, которые сообщили в полицию, что брошенный заработавшимися родителями Джон в течение семи часов сидит один дома, не знали куда деться. Кстати, вместе с няней к воспитаннику пришли и её друзья. Всем, кроме соседей, тогда было весело. А Джон и Меган друг другу очень понравились. Им было так хорошо вместе.

Ребекке и Иннокентию тоже было вместе очень хорошо, и вскоре Ульянкин папа сделал подруге предложение стать его женой и поселиться в Москве или в любом другом городе мира. Ребекка Тыквер согласилась стать Ребеккой Кадникофф и жить со своим мужем хоть на Северном полюсе — но только чтобы бракосочетание непременно состоялось на территории США, в её родном городе. Родители Ребекки мечтали о пышной свадьбе единственной дочери, а бабушка Эсфирь отказывалась умирать, пока малютка Бекки не покажет ей своего супруга.

Сначала папа Иннокентий пришел в ужас от того, какие сложности его ждут в связи с международной свадьбой. У невесты, как она спустя некоторое время призналась, даже мелькнула мысль, что женишок решил дать задний ход. Но, к счастью, и женишок от своего предложения отказываться не собирался, и сложностей предстояло не так много, как казалось вначале.

Ульянкин папа был атеистом, а потому сразу подумал, что жениться на прекрасной еврейской девушке окажется делом или невозможным, или связанным с невероятным количеством обрядов и выполнением тысячи условий. Если родственники невесты вполне справедливо покажут ему фигу, то что тогда делать? Непременно принимать иудаизм? А как его принимать? Ради счастья Ребекки Ульянкин папа был готов на все, но стать ненастоящим верующим значило бы пойти по пути обмана… Папа заметался.

Узнав, что же на самом деле беспокоит жениха, Ребекка захохотала и сообщила, что вот уже несколько поколений её предков являются протестантами, да и то очень формальными: ни её бабушка с дедушкой, ни родители даже не венчались. Их хватает лишь на празднование Рождества и Пасхи, пышных свадеб, трогательных крестин и организованных по всем правилам похорон. Так что Иннокентия ждала скромная роспись в нью-йоркской мэрии и роскошное свадебное гуляние в ресторане. Поесть и повеселиться родственники Ребекки любили.

Аллилуйя!

Так что дальше все пошло легче. По скайпу Иннокентий познакомился с родителями невесты. Попросив руки Ребекки, он синхронно хлопнул со своей стороны экрана по ладони отца семейства Вашингтона Тыквера и увидел, как всплакнула на другом конце планеты будущая теща. Бабушка Эсфирь поразила его больше всех, потому что разудало крикнула по-русски:

— Мы согласны! Вашингтон Моисеевич согласен. И Барбара… Как же тебя… Джоновна… А, Ивановна! И Ивановна согласна! Горько! Взвейтесь, соколы, орлами! — И она дзынькнула по экрану компьютера бокалом с шампанским.

Иннокентий замолчал от неожиданности, но тут вмешалась невеста и сообщила обеим сторонам, что все очень рады.

Родители Ребекки начали подготовку к свадьбе.

Процесс пошел.

И через некоторое время Ульяниному папе пришло из Америки приглашение. Пора было собираться…

Только вот если свадьба сорвется, в Соединенные Штаты такого ненадежного женишка больше не пустят.

Ну а пока пустили. И уже через час после приземления «Боинга», Ребекка Тыквер вместе с женихом, его дочерью и их багажом мчалась из аэропорта Кеннеди в дом своих родителей. Ярко, совсем по-летнему светило солнце. Москва провожала Иннокентия и его дочь холодным дождиком, зарядившим сразу после первого сентября. Довольно быстро машина свернула в жилые кварталы. Безликие многоэтажки, пустыри, заросшие камышом и рогозом лужи, вырытые котлованы и помойки — все это очень напоминало обычную окраину любого областного города России. Разве что восьмиэтажек из такого темного коричнево-малинового кирпича у нас нет. Наверное, этот кирпич делали из местной глины. В остальном же картина была знакомой…

— Мы едем по Квинсу, — пояснила Ребекка. — Район такой. Тут так многолюдно. Но он скоро кончится.

Ульяна знала, что их путь лежит в Бруклин. Понятно, что Квинс не Манхэттен, как Алтуфьево не московское Бульварное кольцо. А Бруклин… Он разный.

Среди улиц с невысокими добротными домами в пять этажей и выше стали попадаться особняки с лужайками и кустами роз, отделенные друг от друга аллеями и даже маленькими парками. Все такое красивое и спокойно-нарядное. Явно не новое, чем-то отдаленно напоминающее Италию. Или Францию — что-то такое виделось во всем бретонское… Словно декорации в компьютерной игре: вроде нарисовано все то, что есть на самом деле, но изменено до неузнаваемости.

Не успела Ульяна определиться, что же именно напоминают эти пейзажи, как машина въехала в ворота и остановилась. Перед ними стоял небольшой серо-коричневый особняк, похожие уже попадались за поворотом. Обвивший его плющ, тронутые желтизной кусты — повсюду чувствовался покой и уют.

В дверях тут же появились родственники — из разговоров по скайпу стало давно понятно, что они такие же эмоциональные, как и Ребекка.

Ульяна и её папа немного растерялись от напора давно поджидавших их Тыкверов. Но держались достойно. Хотя Ульяна думала, что сойдет с ума — её хватали, обнимали, хлопали по спине, целовали. А она так не любила, когда к ней кто-то прикасался! Даже когда просто брал за руку! Ни в детском саду, ни в школе, она не могла заставить себя ходить парой с кем-нибудь из детей. Просто шла рядом, довольно быстро убедив своего соседа не обижаться. Ей были настолько неприятны чужие прикосновения, что её просто бросало в дрожь. Ульяне казалось, будто таким образом люди вторгаются в её мир. Но ведь у каждого должно быть свое пространство! Поэтому Ульяна не подпускала к себе никого ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Она сторонилась бесцеремонных весельчаков и болтливых тусовщиц. Даже в толпе старалась идти обособленно, а в переполненном вагоне метро выбирала место у самых дверей или где-нибудь в уголке. Ульянка и с папой-то не обнималась, не чмокала его при встрече и прощании, даже когда была маленькая, не лезла к нему посидеть на коленках. Ну, вот так сложилось. Фобия — не фобия? У каждого свои таракашки. Ульянкины были недотрогами.

А сейчас Ульяна терпела. Это были её новые родственники, которые хотели её поприветствовать. Поэтому обижаться на них и шарахаться было бы глупо.

Вот Ульяна и не шарахалась. Таракашек-недотрог заставила затаиться по углам.

Правда, вот-вот готова была упасть в обморок.

Ребекка, у которой был настоящий талант общения и добрая душа, кажется, поняла, что творится на душе у девочки. И потихоньку оттащила её в сторону.

А родственники все никак не могли угомониться. Ребекка постоянно находилась на передовой, так что уже через двадцать минут все сидели в большой гостиной, пили ледяной чай и, перескакивая с одной темы на другую, то расспрашивали обо всем жениха, то в несколько голосов рассказывали историю, как породнились семьи Тыкверов и Стетсонов.

Ульяна расположилась в маленьком кресле, в которое умещался только один человек (к нему её подтолкнула Ребекка). И, чувствуя, что теряет нить повествования, совсем отключилась от разговора. Ей хотелось только под душ и в кровать…

Хлопая глазами, Ульянка наблюдала за собакой, притаившейся под креслом бабушки Эсфирь. Собака была серо-белая и мордастая, видимо, английский бульдог. Несмотря на то, что Ульяна и её папа были новыми людьми в этом доме, собака почему-то не обращала на них внимания. её настороженный взгляд был направлен на пожилого мужчину, сидевшего в правом углу большого дивана. Скажет ли он что-то, махнет ли рукой, поднесет ко рту стакан или поставит его на столик — собака все фиксировала. Если же он поднимался на ноги, она тоже приподнималась и угрожающе рычала. Так что бабушка Эсфирь даже ойкала от неожиданности, видимо, каждый раз забывая, что под её креслом лежит собака и что она вполне способна подавать признаки жизни.

Мужчина, если Ульяна правильно поняла слова Ребекки, которая представляла новых родственников друг другу, был зятем сестры Эсфири. Может быть, он не нравился бабушке, может, её сестре, а может, и самой дочке бабушкиной сестры — и собака с той, кому он не нравился, была солидарна…

Придя к такому выводу, Ульянка хихикнула. На нее тут же обратили внимание, заахали, принялись о чем-то расспрашивать. Но мама Ребекки, Барбара (она казалась самой некрикливой и спокойной в этом шумном балагане), подошла к Ульяне и предложила отправиться отдыхать в её будущую комнату.

Девочка благодарно улыбнулась и двинулась за ней. Проходя мимо папы, она поймала его одобрительный кивок. Бекки помахала ей двумя пальцами.

А когда Ульяна прошла вдоль дивана и дошла до мужчины, на которого злилась собака, то ей стало все понятно: от него сильно пахло котами. Беспардонными, привыкшими метить все, что попадется им под хвост. В том числе, и этого милого безобидного дядечку. Своего собственного хозяина…

С этим запахом собака Тыкверов смириться, конечно, не могла.

— Инокей, называйте меня Эсфирь Абрамовна! — уже в дверях услышала вдруг Ульяна произнесенную по-русски фразу. Впрочем, сказана она была с таким странным акцентом, что казалось, будто кто-то решил подшутить над гостями.

Но сейчас-то никто не шутил. Полный серьез.

Это бабушка Эсфирь продолжала блистать перед новым родственником.

Обернувшись, Ульяна увидела, как папа целует сияющую акриловым маникюром бабушкину ручку. Бабушка парила в экстазе и кричала по-русски «На здоровье!».

— Да, здоровья, конечно, тут нужно много. Держись, папаня… — изо всех сил стараясь не захохотать, пробормотала Ульяна.

Было совершенно понятно, что комическая старушка Эсфирь Абрамовна — центр тыкверовского мира. Его мотор. Ядерный реактор.

И возле этого реактора теперь предстояло жить…

Что-то вроде безысходной тоски затянуло жалобную песню в душе Ульяны.

Однако увидев новенькую белую кроватку, розовое, совсем детское постельное белье с принцессами, распахнутую в душевую комнату дверь и заботливо развешенные там полотенца с медвежатами, Ульяна даже расплакалась от благодарности.

Ребеккина мама обняла её и погладила по спине.

— Не волнуйся, девочка, — проговорила она, — мы тебя обязательно полюбим.

Семейный ужин, на который папе пришлось разбудить Ульяну, заснувшую под одеялом принцессы, прошел уже спокойнее. Состав родственников немного изменился — некоторые уехали, в том числе и пострадавший от котов мужчина. Зато появились его жена, она же дочь сестры Эсфири, сестра Барбары Ивановны Моника Ивановна. Эсфирь Абрамовна с огромным удовольствием выкрикивала их имена и отчества по-русски. При этом веселилась только она. Конечно, вынужденно хихикал ещё и Иннокентий. У бабушки не получалось произнести его имя и она лепила каждый раз что могла, но в этих неуклюжих неологизмах было трудно узнать имя «Иннокентий». Остальные же вполне спокойно называли его Кен. ещё приехали дедушка Иван Венедиктович (он же Джон Самерсед Стетсон, отец Барбары Ивановны), муж Моники Ивановны Майкл — понятно, переделанный бабушкой в Михаила. Он долго отказывался назвать имя своего папаши, чтобы Эсфирь Абрамовна не вылепила из него отчество. Бабушка злилась, заставляя большого накачанного Майкла напрягаться и краснеть. Эсфирь Абрамовна приставала к нему до тех пор, пока Моника Ивановна не прошептала ей на ухо, что Майкл канзасская сирота и родителей своих не знает. Только тогда бабушка смилостивилась и разрешила Майклу остаться Майклом. Правда, в середине вечера она ни с того ни с сего крикнула ему: «Ну и злодей ты, Мишка!» Мишка покраснел и подобострастно улыбнулся, сочтя эти слова за комплимент.

Где бабушка Эсфирь намострячилась говорить по-русски, ещё предстояло выяснить — наверняка это будет долгий и эмоциональный рассказ. Но пока было видно, что в обычной жизни поговорить на русском языке ей не с кем, поэтому-то она сейчас и отрывалась…

За ужином Ульянин папа неторопливо и спокойно отвечал на вопросы о России, своей семье, работе. Спросили и Ульяну — как она учится, чем увлекается. Странно, но никому не было интересно, кем Ульяна хочет стать, когда вырастет. Может быть, все решили, что девочка, как и папа, станет переводчицей? На английском Ульяна говорила отлично, потому выучила его ещё в детстве. Иногда она даже думала то по-русски, то по-английски. ещё она изучала испанский и немецкий, однако по достоинству оценить её степень владения ими никто, кроме папы и Ребекки, здесь не мог. Но те не выдавали Ульяну и не донимали её просьбами продемонстрировать испанскую или немецкую речь, за что девочка была им благодарна. И её симпатия ко всей этой компании неуклонно возрастала.

Выяснилось, что у Майкла и Моники есть сын Джон.

— Ванька! — тут же выкрикнула бабушка Эсфирь.

Ваньке было семнадцать, и сейчас он находился с друзьями в конном походе в штате Коннектикут. Скоро Джон должен был приехать обратно, так как начинался учебный год. Его родители специально приехали в Нью-Йорк и ждали здесь его возвращения. Так что прежде чем они отправятся домой, Джон обязательно познакомится с новой родственницей.

Ульяна хихикнула, вспомнив рассказ Ребекки про зажигательный роман юной няни и серьезного мальчика Джона. Страсть как захотелось узнать, продолжается ли их роман — эта парочка вызвала у нее заочную симпатию.

Хотя Ульяна перенервничала и очень устала, ночь прошла почти без сна. Конечно, сказывался долгий перелет и большая разница во времени. Когда девочка ложилась в кровать, в Москве начиналось утро.

Понятно, что уже завтра молодой организм вполне освоится. Но это завтра.

А сегодня, прислушиваясь к тишине старинного зажиточного бруклинского квартала, Ульяна, как ни старалась, даже представить себе не могла, что ждет её впереди. Завтра, послезавтра и во все последующие дни…

Примечания

2

Международный аэропорт Хартсфилд-Джексон — аэропорт в штате Джорджия, располагающийся недалеко от Атланты.