Лунные письма. Сборник стихов и маленьких сказок

Елена Картунова

Предлагаемая книга – второй сборник стихов, написанных Еленой Картуновой в разные периоды жизни. Стихи веселые и грустные, глубокомысленные и дурашливые. В них и быль, и сказки. Почему сборник называется «Лунные письма»? Наверно, потому, что Луна – муза поэтов и каждый поэт получает от нее особые послания, понятные ему одному.

Лунные письма

Небесный танец

Пойдем со мной в прозрачность неба.

Прохладой пышных облаков

накроем плечи. В царстве Феба

летать божественно легко.

В объятьях нежной эйфории

на крыльях света и ветров,

мы отдадим себя стихии

в чертогах сказочных миров.

Рисуя новые рассветы,

раскрасим жизнь в любимый цвет.

Напишем светлые сонеты

для зачарованных планет.

Когда вернемся, нам приснится

волшебный танец в небесах,

где мы с тобой, как две жар-птицы,

кружась, забыли о часах.

Любовь страшна

Бежать! Подальше от любви,

в глухой, забытый край Вселенной,

в уединенье половин,

где каждый сам в себе, один,

в объятья думы сокровенной.

Туда, где жухлая листва,

где тишиной болеет осень.

Там прояснится голова,

родятся умные слова.

Там в омут счастья не заносит.

Забыться. Спрятаться. Залечь.

Закрыться в раковину плотно.

Держа в руках холодный меч,

тоску безжалостно отсечь.

Осесть на дно бесповоротно…

***

Душа спокойствием полна.

По венам кровь бежит степенно.

И смотрит искоса весна.

Меж нами крепкая стена,

накаты чувств сползают пеной…

Но иногда лазутчик-грусть

находит брешь в ограде прочной.

И захлебнется вздохом грудь.

Засеребрится яркий путь.

Весна ворвется плотью сочной.

И наземь рухнут небеса.

Земля взовьется легким пухом.

Запретов жестких пояса

спадут. И чувство, как лиса,

проникнет в сердце рыжим духом…

***

Бежать! Бежать на край земли.

Любовь дотла сжигает разум.

Стоят печально на мели

прекрасных странствий корабли…

и ждут желанного приказа.

Уволенный хранитель

Она любила так, что плакал Ангел,

боявшийся видение спугнуть.

Дал перья подопечной и бумагу,

наладил арфе каждую струну.

Ее любовь и нянчил, и баюкал,

кормил из детской ложечки мечтой,

водил через препятствия за руку.

Любовь росла и выросла святой,

воспетая добротными стихами,

влюбленная, как ангел, в чистоту,

к земному по наивности глухая,

танцующая рифмой по листу.

Ее предмет — едва-едва оформлен, —

осваивает райские миры.

Но Ангел результатами доволен:

«Храни любовь и не благодари».

Жаль, корень у любви нежданно высох.

Любовь зачахла. Ангел у плеча

оплакивал несбывшиеся выси,

молясь истоку жизненных начал.

Но та, что человек, все так же пишет,

пытаясь пламя скудное разжечь.

Уволенный Хранитель спит на крыше

расстройства в бесконечность этажей.

Волчья песня

Развеять бы пеплом по свету душевную боль.

Возможно, когда-то залечатся старые раны.

Давай-ка, волчара, затянем дуэтом с тобой,

укрывшись от города в чреве лесного тумана.

Споем о красивой любви и волшебных мечтах,

потом о несбывшимся

(ближе с которым не стали).

Прости, я всплакну, мне без слез

этой ночью никак.

И ноет душа, и в смятении звездные дали.

Прижмешься к ногам.

Будет грозно темнеть небосклон.

Устало опустишь глаза и вздохнешь терпеливо.

Потом запоешь, разгоняя полуночный сон,

а я подпою, как умею, вздыхая тоскливо.

Сочувствуя грусти, промчатся по кронам ветра.

Обрушится небо дождем в полыхании молний.

И вырвется боль из души, и уйдет во вчера.

Послушный покой

серой грустью пустоты заполнит.

И краски сойдут, и отступит в досаде огонь

того, что пьянило, сбивая летящим потоком.

Уснет непокой.

Ты доверчиво ткнешься в ладонь.

А утро погасит рассветом янтарное око.

Белая мечта

Я знаю, что однажды будет это:

в пахучие просторы разнотравья,

в края, где отдыхает в неге лето,

а небо в нежно-радужной оправе,

ворвусь на быстроногой кобылице,

сходя с ума от солнечных объятий…

Мне скачка эта каждой ночью снится.

А я сама — в красивом белом платье.

Любимая, спи

«Любимая, спи» ты мне пел под гитару.

Мелькали видения в пляске костра.

Пророчили нам быть счастливейшей парой.

«Любимая, спи» ты мне пел под гитару.

Но чувства сгорели в нелепом пожаре,

в костре, что держался почти до утра…

«Любимая, спи» — ты мне пел под гитару.

Мелькали видения в пляске костра.

Мелькали видения в пляске костра.

Я к чувствам прильнула твоим осторожно.

А рядом чернел назревающий крах.

Мелькали видения в пляске костра.

Как будто недавно, как будто вчера —

та боль, разорвавшая сердце безбожно…

Мелькали видения в пляске костра.

Я к чувствам прильнула твоим осторожно.

Я к чувствам прильнула твоим осторожно.

А в душу запали простые слова:

«Любимая, спи…». В них светилась надежность…

Я к чувствам прильнула твоим осторожно

когда-то в наивном и радостном прошлом.

У нас закружилась от звезд голова…

Я к чувствам прильнула твоим осторожно.

А в душу запали простые слова.

Мне в душу запали простые слова

и слепком хрустальным остались навечно.

Под пальцами чуть холодила трава…

Мне в душу запали простые слова…

И пусть серенада любви не нова,

светла и чиста, хоть порой быстротечна,

мне в душу запали простые слова

и слепком хрустальным остались навечно.

«Любимая, спи…

Зарисовка в пастельных тонах

Спит, как бог.

Рисую мягко на спине его картину:

остров, небо с облаками и штрихи густой травы.

Дождь в полосочку косую. А вторую половину

всю засеяла цветами и… дошла до головы.

Там подушечками пальцев

обнаружила «дорожку».

Утонула всей ладонью в чаще спутанных волос

и ногтями, будто в танце —

задушевном танце кошки

нацарапала на шее пляску крохотных стрекоз.

Он вздохнул, обняв подушку.

Я губами попыталась

написать каскад историй

на расслабленном плече…

Подсказала час кукушка. Ножка света золотая

осторожно из-за шторы оказала вазе честь

и скользнула по постели, заблудившись в одеяле.

Мой засоня безмятежно продолжает видеть сны.

Вновь рисую горы, ели.

Луч лениво лег в бокале.

Это утро льет любовно день из чаши тишины.

Танец на выживание

А мы танцуем, связанные случаем,

под музыку досады (раз-два-три),

друг друга попрекая днями лучшими,

то тихо, то, срываясь в злобный крик.

Безжалостно скрестились души взглядами,

срослись ладони в жесткий монолит,

Алеет под ногтями кожа пятнами,

но кровь лишь возбуждает «аппетит».

Теперь ни часа без реванша ярости.

Укус последний станет лучшим па.

Танцуем, загибаясь от усталости.

Любовь/обида/ненависть — слепа.

Убаюкана буря

Не делить нам ни троп, ни дорог,

где хлопочет назойливый ветер,

ни беседки (там глупый вьюнок

тянет к небу зеленые плети),

ни ночей, ни проблем — ничего.

Не для нас распевает валторна,

призывая в поход кочевой

за рассветом.

С улыбкой притворной

утешает не друг и не враг

(то ли дух, то ли внутренний голос).

Не ходи, говорит, со двора

не спеши вслед медовому соло.

А неймется бежать — посчитай

что-нибудь под глубокие вздохи.

Успокоится птица-мечта.

Ей и в клетке живется неплохо.

Пироги пропитала ваниль.

В чашке чая луна в полном свете.

Убаюкана буря, а штиль

раскидал непролазные сети.

Незабываемый вкус

Южная ночь расставляет ловушки.

Выверен ракурс луны и теней.

К небу прилипшие звездные мушки,

пляшут кокетливо в каждой волне.

Бриз шепотком пробегает по кронам

(ткут заговорщики тайную сеть).

Нежится радость в подушках на троне

и вдохновенно пытается петь.

Что-то щемящее трогает душу.

Взрывом по телу — полет «мотыльков».

Синяя птица, как нежная клуша,

квохчет, мечтой призывая любовь.

Шелком ложатся воздушные петли

знойных соблазнов. Что делать? — сдаюсь…

Южная ночь бродит призраком светлым

в памяти…

Незабываемый вкус.

Любимый

Любимый…

Слово то какое!

Со вкусом летнего тепла.

Парящим облаком покоя

ласкает губы. И мала

ему Вселенная для крика —

«любимый!»…

Шепотом — «люби…» —

смакую… Спелая клубника

и счастья лёгкие клубы…

Бесценно искреннее слово.

Взобью ему подушку снов

из бормотаний родниковых

и недописанных стихов…

Она нападает

Она не стучится, она нападает —

слепая, безумная, вечно пьяна,

с блаженной улыбкой посланницы рая.

Ей всё нипочем, и по голень волна.

И врет, будто счастье ее компаньонка.

И кормит из рук, и туманит глаза

пыльцой обещаний. И льнет собачонкой,

виляя хвостом и суля чудеса.

Уносит в нездешние звездные дебри,

мурлыча о крыльях.

И ты, как дурак,

вприпрыжку, раскрыв опрометчиво двери, —

за ней, без оглядки, под крики «ура!»,

забыв о соломке, о граблях, ушибах…

Уйдет, — и обрушится снегом тоска,

свернувшись на сердце увесистой глыбой.

И ты изменяешь «прощай» на «пока».

Пока ты путаешь дожди

Пока ты путаешь дожди,

слова, дороги, дни и ночи,

пока мерцает впереди

огня неведомый источник,

пока стремление бежать

в седую даль звенит пружиной,

и заполошная душа

ликует с ветром на вершине.

Пока есть вера в новый день,

в себя и завтрашнее лето,

и в то, что жизненный предел —

всего лишь веха для рассвета,

ты — жив… и даже в чем-то — бог.

Разводишь тьму, туманы, тучи,

ища удачу и любовь

в непроходимости дремучей.

И даже крюк потерь и лет —

не якорь. Было бы желанье

сказать судьбе дурацкой «нет!»

и полететь легко и плавно…

Как всегда

У тебя всё в лучшем виде, как всегда.

Ну а я — за дальней далью, как обычно.

Привыкаю не печалиться, не ждать,

подводя итоги жизни на отлично.

Да и разве что-то было? Легкий бриз

освежил мечтой распахнутую душу.

Сгоряча и показалось — где-то близь

раскудахталась индиговая клуша.

Ты же знаешь, если клуша на гнезде, —

это счастье и покой, любовь и радость.

От весны, сходя с ума, ликует степь.

И пустыне жаждой мучиться не надо.

Даже странно, что никто не виноват,

в том, что клуша — тривиальная кукушка

Раздарила яйца и почти права:

тоже птица и по-своему — несушка.

В общем вышло всё не так. Птенцы росли.

Оперение не синее, но вера

все держалась у поверхности земли,

удивляясь подрастающей химере.

Вот такая вышла песня про любовь.

Даже кот горланит в марте благозвучней.

Может, к лучшему, когда не в глаз, а в бровь?

Заживет. А вывод — к опыту, до кучи.

Хотите?

Хотите чашечку дождя, —

свежайшего, из летних тучек?

Наполнить море? — Да пустяк.

Дождь удалс`я. Со вкусом жгучим

густых рассветов и ночей,

надежды, радости, прохлады.

Как хорошо, что он ничей

и урожайный.

Что? Не надо?

Хотите просто наблюдать,

как пьют земля, трава и листья?

Благословенная вода

из побуждений самых чистых

сочится щедростью. И жизнь

брюхата новыми ростками.

В объятья «ян» стекает «инь»,

целуя влажными губами

горячий вечер.

Льётся дождь…

Хотите свежих ощущений?

Их в занебесье — звёздный ковш,

как молока у суки щенной.

Хотите? Я сегодня вам

могу отдать частицу лета

с дождём, где всё еще жива

любовь, как оберег планеты.

И они улетели

Она собирает упавшие звезды

и строит из них зачарованный замок.

Другие не видят (увидеть не просто).

Наверное, надо смотреть не глазами,

а чем-то иным — объяснить невозможно.

Но это не важно. Она не скучает.

Одно беспокоит — другие дотошны.

Хоть время сверяй, — появляются к чаю

и тащат ее за собой, как собачку,

выгуливать (как же — она одинока),

жалеют бедняжку, старательно нянчат.

Она улыбается, трогая локон.

Смущенно кивает на звездные камни

(они в ожидании трепетно блещут).

Но те, что пришли, просто так не отстанут,

считая подругу свою сумасшедшей.

Приходится с ними идти.

Отрешенно

грустят фонари, осыпаются листья,

слова утекают рекой монотонной,

вздыхает Луна в заколдованной выси.

Упала звезда. Подобрать бы осколки.

Пускай не поймут, надо как-то решиться.

И ветер окутал мерцающим шелком.

Расправились крылья неведомой птицы.

Никто не заметил (увидеть не просто).

Земная частичка — в оставленном теле.

Но следом взметнулась не меньшего роста

крылатая тень. И они улетели.

Ты где-то далеко

И вновь я здесь. Всё тот же старый сад,

тенистый и заросший. Серенада,

чуть слышная…

И будто бы назад

вернулось время. Влажная прохлада.

Лишь бабочки (тревожный их полет)

душе напоминают — скоро осень.

А теплый ветер запахи разносит —

опавших ягод забродивший мед…

Ты где-то далеко. И мой покой —

заложником в плену твоем.

Беспечно,

с улыбкой представляю радость встречи.

Лицо горит.

Как жаль, не превратиться

мне хоть на время в сказочную птицу,

к нулю сведя проклятье расстояний.

Наполнен легкой дымкой синий вечер.

Конец ознакомительного фрагмента.