Стальная роза

Елена Горелик, 2016

Что делать, если твой родной дядя – убийца и собирается с тобой расправиться по принципу «война всё спишет»? Правильно: защищаться. Защищаться любым способом. И – бежать, когда месть совершилась, потому что в стране, где нет закона, защищаться не имеет права никто. Что делать, если в твои руки попал «артефакт», отправивший тебя сквозь века и пространство. Правильно: выживать. Но если на плечах есть голова, в голове мозги, а руки растут из положенного места, задача не так уж невыполнима. Ведь Поднебесная империя времён расцвета династии Тан – не самое худшее место на Земле. Здесь есть, где приложить свои умения, и есть, кому передать «воспоминания о будущем», пусть даже ты и не хочешь этого делать. Но если на тебя охотятся бывшие хозяева странного «артефакта», выбора нет.

Глава 2

Там, где нас нет

Удар о землю, что называется, вышиб из неё дух. Только и успела, что невероятным образом извернуться боком, выталкивая сына вверх. А следующим воспоминанием стала вода, текущая по лицу.

— Ма! Мама! — Кое-как сфокусировав зрение, Яна увидела встревоженное лицо сына. И только потом заметила у него в руках пластиковую бутылочку с негазированной минералкой, которую, помнится, прихватила в дорогу. — Ты как?

— Н-не очень… — промычала она, поднимаясь и чувствуя тупую боль в левом плече. — Ты в порядке, малыш?

— Я — да. Я на тебя упал, — голос мелкого был почему-то виноватым.

— Где это мы?

— Не знаю… Трава кругом, и никого.

Да уж, сын прав: поинтересоваться своим местоположением не у кого. Степь какая-то. И ветер. Не то, чтобы очень сильный и холодный, а даже сквозь джинсовую курточку пробирает.

— На вот, намажься. — Ваня, оказывается, пока мама смотрела по сторонам и пыталась хоть что-то понять, покопался в её рюкзаке и распотрошил аптечку. Гель от ушибов — да, сейчас это самое то.

И только сейчас, протянув руку за тюбиком, Яна заметила, что до сих пор сжимает в кулаке обрывок рубашки того… таксиста.

Значит, это не было кошмарным сном…

Кое-как расцепила сведенные, будто в судороге, пальцы, и в траву из скомканного куска ткани скользнула серебряная змейка. Искать её долго не пришлось: серебро было то ли новым, то ли хорошо начищенным. Что ж, обычная мужская цепочка-«бисмарк». Колечко, на котором держался карабин, порвалось и потерялось, видимо, ещё там, а сам карабин сиротливо болтался в ушке застёжки. На цепочке, поддетый на одно из звеньев, болтался довольно массивный и очень красивый кулон в виде круглой бляшки с двумя рельефными иероглифами, по одному на каждую сторону. И… он был ощутимо холодным. Сколько ни держала в ладонях, пытаясь согреть, всё напрасно.

— Может…

— Что, ма?

— Может, в нём всё дело, Вань? Ты ведь тоже помнишь, как машина летела в борт грузовика?

— Помню.

— Значит, и мне не показалось. Мы должны были разбиться, но выжили и сидим в траве. Всё случилось после того, как я зацепила эту штуку, — Яна подбросила на ладони свой нежданный трофей. И сразу вспомнились расширенные от ужаса глаза водителя, когда он понял, что лишился… чего? Волшебного талисмана? Сверхтехнологического устройства по переносу хрен знает куда?.. — Только магических артефактов нам не хватало.

— Я не верю в сказки, — совсем по-взрослому хмыкнул Ваня.

— Тогда что это, Иван-царевич? — мать взмахом руки обвела пол-горизонта. — Пожалуйста, не говори, что мы умерли и попали в рай.

— В рай я тоже не верю. Дедушка говорил, что всё можно объяснить рационально, с научной точки зрения.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Мы переместились в пространстве. Или во времени. Или и в том, и в другом. Я книжки читал, только там была фантастика, а мы на самом деле…

Что на самом деле, это и так было понятно. Непонятно было одно: что делать и как отсюда выбираться. Степь степью, но если сюда можно было войти, то, наверное, существовал способ выйти. Яна с некоторой надеждой посмотрела на серебряный кулон и вдруг подумала: «Что если он настроен на определённый момент времени — на тот самый, за долю секунды до столкновения? Возвращение было бы… очень насыщенным, хоть и недолгим». Если, конечно, верна именно эта теория. А если другая?

Проверять верность той или иной теории на практике почему-то не хотелось.

Время — лучший доктор. Но только в том случае, если оно у вас есть.

Понимая, что в такой неопределённой ситуации сидеть на одном месте и ждать милостей от природы суть большая глупость, Яна постаралась как можно скорее привести себя в порядок. Синяки и ссадины, полученные при падении, были щедро смазаны, для внутреннего употребления пошли таблетки антибиотика. Мелкий, естественно, скривился, таблетки глотать он не любил. Пришлось припугнуть: «А если мы на другой планете? Даже если и на Земле, то всё равно микробы тут нерусские. Так захотелось заболеть?»

Болеть, как выяснилось, Ваня не любил ещё сильнее, чем глотать таблетки, потому дело пошло. Затем, после ревизии содержимого дорожной аптечки — порядок, всё необходимое оказалось на месте — Яна перетряхнула оба рюкзака. Сумка с одеждой осталась… там, где осталась. Ну и бог с ней. Главное при них. Нетбук, к сожалению, треснул и категорически отказался включаться. Не беда. Если тут есть мастерские по ремонту, отремонтируют. Если нет — можно будет хотя бы батарею на «банки» для фонарика разобрать. Хороший, кстати, туристический фонарик, с механической и солнечной подзарядкой, такие долго живут. Золото, драгоценности и кошелёк — на месте. Что им сделается-то… Бельё, пакет с бутербродами, вода, печенье, складной туристический нож с ложкой и вилкой. У сына в рюкзачке почти такой же набор, за исключением ценностей, естественно. Правда, его телефончик, в отличие от нетбука, выжил, и не грех было им воспользоваться для определения собственных координат.

Телефончик исправно включил приложение, но регистрироваться в сети и находить сигнал от спутников GPS отказался напрочь.

Сломался? Не похоже.

Может, скрытое повреждение?

Планшет, что удивительно, тоже уцелел. Исправно поймал запущенные для теста «синий зуб» и вайфай с телефона. Но и он, когда в него поставили сим-карту, тоже ничего не нашёл.

— Ну, точно как в книжках, — восхитился мелкий. — Вот я читал одну, так там люди попали в сорок первый год, и…

— Не надо про сорок первый год, — Яну передёрнуло. — Нам только на войну попасть не хватало. И так от одной еле ушли.

— Хорошо, про сорок первый не буду. Я другую читал, там один айтишник попал в шестьдесят пятый, и у него тоже телефон не мог ничего найти. Так он там потом директором стал.

— Вань, — мать посмотрела на своего отпрыска с нехорошим подозрением. — И много ещё ты таких книжек читал?

— Много. Про самые разные времена, куда наши люди попадали.

— Значит, будешь у нас экспертом. И что нам теперь делать?

— Надо искать людей, ма. А то доедим бутерброды, и всё. А у людей можно будет еду купить.

«Мысль не просто здравая, а невероятно жизненная, — согласилась Яна, выключая электронику и складывая её обратно в рюкзак. — Сынок у меня умница».

— Вон там холм, — вслух сказала она. — Заберёмся на него и осмотримся. Оттуда дальше видно.

— А если не увидим ничего?

— Почему же — ничего? Увидим другой холм. И так пока не найдём людей или хотя бы дорогу.

Солнышко, между прочим, начало припекать, несмотря на прохладный ветер, что навело на мысли о скоротечности времени и отсутствии хоть какого-то укрытия на ночь. Палатки нет. Будь дело в лесу, они вдвоём изготовили бы шалаш. А в степи спасёт только юрта. Где-то тут поблизости наблюдаются материалы для её постройки, или, на худой конец, кочевники с готовыми переносными жилищами? Нет. Индейский вигвам тоже строить не из чего. Значит, сын стопроцентно прав: нужно выходить к людям. Соблюдая при этом разумную осторожность: тут вполне реально нарваться на рабовладельческое общество. Проблем тогда не оберёшься.

Многие знания — многие печали.

В истинности этого утверждения Яна убеждалась не один раз и не только на личном опыте. И ещё добавляла от себя: многие думы — головная боль обеспечена. Сейчас её голова болела о том, как найти людей. Как, найдя людей, не вляпаться в неприятности. Как найти дорогу домой и как здесь прижиться, если поиски окажутся напрасными. Наконец, как уберечь сына от смертельных опасностей. Только за сутки Ваню дважды могли убить, и оба раза она отводила смерть. Один раз осознанно спланировав, второй раз совершенно случайно. Два раза ещё не закономерность, но уже повод насторожиться. Что, если это не за ней, непутёвой, идёт охота, а за… Нет, только не за Ваней! Она не допустит, не допустит, защитит! Нет!

От одной мысли, что ребёнку может грозить какая-то неведомая опасность, Яна едва не впала в неконтролируемую панику. Спасла лишь привычка к самодисциплине. «А ну успокоилась, быстро! — мысленно прикрикнула она на саму себя. — Нашла время для истерики, курица мокрая! Лучше подумай, что ты умеешь делать руками и мозгами, чтобы, если что, Ваню прокормить, не то придётся работать другим местом». В самом деле, что она умеет? В принципе, не так уж и мало. В системах видеонаблюдения она разбирается на уровне специалиста высокого класса, что неудивительно: без малого десять лет работать, а последнюю пятилетку руководить фирмой по их установке и наладке… Загибаем первый палец. Кое-что понимает в компьютерах и сетях, без стыковки с ними полноценную систему не поставишь. Это уже два. Готовит вроде бы не отвратительно. Умение, полезное во все эпохи, и это три. Ну, а как насчёт защитить сына и себя от врагов? Всех ведь не заманишь на поздний кофе с цианидом, иногда и ножиком банально помахать надо. А вот тут уже сказалось специфическое воспитание, которое дал ей отец.

Отец…

«Не реветь!»

Это было помимо воли. Просто боль слишком свежая и слишком сильная.

Да, отец воспитывал единственную дочь очень уж нестандартно. Записал в спортивную спецшколу на лёгкую атлетику, и в результате к одиннадцатому классу Яна имела звание кандидата в мастера спорта по бегу на средние дистанции. Оборудовал во дворе их частного домика кузницу и… творил истинные шедевры. Его железные цветы украшали донецкий сад кованых фигур, а на уникальные ворота и оконные решётки выстроилась километровая очередь заказчиков. Отец был несговорчив и привередлив в вопросе выбора декора. На памяти Яны не было ни одного случая, когда он безропотно согласился бы с эскизом заказчика. Выезжал на место, снимал мерку, присматривался к жильцам и сотворял вещь, идеально отражавшую душу дома. Не всегда вещи получались добрыми, но это уже зависело не от мастера, а от самого заказчика и его семейства. Отец сам унаследовал ремесло от деда, тот от прадеда, и так далее, если верить семейной легенде, вплоть до конца Смутного времени, когда предок рода отошёл от сохи и выстроил кузню. Не отчаялся он, узнав, что жена уже не подарит ему другого ребёнка. Есть же дочь. Сама чему-то у него выучится, и, когда вырастет, своих детей научит. Или к нему приведёт учиться. Собственно, расчёт отца блестяще оправдался. Четырнадцатилетняя Яна буквально не вылезала из кузницы, творя свои маленькие шедеврики, которые раздаривала подружкам. К семнадцати она умела выковать любой тип клинка из журнала или каталога, правда, к оружию душа у неё не лежала. А в последнее время часто привозила к отцу внука, и мелкий даже начал помогать дедушке… Но это уже частности. Она умеет делать оружие, и это большой жирный плюс в репутацию, если здесь востребованы кузнецы и клинки. А то, что у наковальни будет работать женщина… Кстати, в очень средневековой Англии гвозди ковали не англичане, а англичанки, даже рисунки соответствующие сохранились. Причём всё это из-за какого-то суеверия, ну да бог им судья… Ах да, отец ещё научил её метать в цель самые разнообразные предметы, от ножниц и авторучек до топора. Зачем? «Никогда не знаешь, что в жизни пригодится», — приговаривал он. До сих пор не пригодилось ни разу. Яна даже сомневалась, что сумеет повторить свои успехи на этом поприще, столько лет уже прошло. Правда, жить захочешь — не так раскорячишься. Надо будет, вспомнит и применит. Если найдётся чем. Кстати, покойный дядюшка знал об этом её умении, и именно потому она выбрала другой способ. Эта сволочь вполне могла ждать от неё вилку в глаз или что-то наподобие, и быть готовой отреагировать как положено. Потому тогда на столе не было даже зубочисток…

От невесёлых мыслей её то и дело отвлекал Иван. Мальчишка без конца выдвигал версии, куда их могло занести, одна другой краше. Под конец договорился даже до фэнтези с эльфами.

— Ма, а вдруг мы не к людям выйдем, а к эльфам?

— Эльфы… — хмыкнула Яна, стряхивая с себя наваждение тяжких дум. — Эльфы в лесу должны жить, а тут степь.

— Ну, тогда к оркам.

— Только их нам и не хватало. И вообще, ты же не веришь в сказки.

— Ну, это я так, фантазирую… Ой, ма, гляди, там дорога!

И правда, с вершины четвёртого по счёту холма открывался вид на неширокую долину, которую пересекала тонкая ниточка дороги. Грунтовой. Достаточно узкой, две телеги не разминутся, не съехав на обочину. Почему-то вспомнились слова папиного друга, посетившего Монголию: мол, если у нас не дороги, а направления, то там между пунктом «А» и пунктом «Б» попросту лежит степь. Езжай, как хочешь, хоть прямо, хоть зигзагами. И это в начале двадцать первого века. Здесь хотя бы вектор обозначен — почти строго с юга на север. Теперь только дойти и попытаться понять, в каком направлении в последний раз по ней прошли или проехали люди. Это несложно, нужно всего лишь посмотреть, как следы накладываются друг на друга.

Впрочем… Вон там, на юге, поднимается облако пыли. Наверное, кто-то едет.

Теперь — наблюдение и осторожность.

— Я нашёл её, господин. Мой исполнитель видит её.

— Где она?

— В восемнадцати ли от форта.

— Она не должна дойти туда.

— Она туда не дойдёт, господин. Но по дороге идёт обоз. Она вполне успеет добежать до них, когда увидит…

— Я должен тебя учить, как поступать с обозами?

— Простите, господин, виноват.

— Мне нужен ключ. Остальное не имеет значения. Эта тварь и так уничтожила двоих наших, и до сих пор не наказана.

— Она будет наказана, господин.

Повозки. Тяжёлые. Запряжённые каким-то крупным рогатым скотом — Яна не смогла бы отличить быка от вола, хоть на картинке, хоть вживую. Просто никогда не интересовалась животноводством. Впрочем, сейчас это неважно. Флегматичные рогатые животинки двигались медленно. Даже на таком расстоянии возникало отчётливое ощущение тяжести, вдавливающей колёса повозок в неподатливую землю.

Кто эти люди? Откуда и куда едут? Зачем едут?

Чтобы не напрашиваться на лишние неприятности и не торчать у всех на виду, Яна сперва присела на корточки, а затем легла в траву, не прекращая наблюдать за медленно тянущимся обозом. Сын устроился рядышком. Переговаривались шёпотом, хотя на таком расстоянии услышать их не могли.

— Ма, смотри, на телегах сундуки и мешки.

— Да. А на других телегах вижу какие-то ящики. Переселенцы, что ли?

— Вон там дети на возах сидят. И женщины. А мужчины рядом идут. Точно, переселенцы.

Хорошо это или плохо? С одной стороны, переселенцам позарез нужны лишние рабочие руки, а с другой — эти самые руки они вполне могут посчитать полезным имуществом, найденным на дороге. Кто бы ни были эти люди, Яна даже отсюда видела, что отличается от них. Обозники, почти поголовно одетые в серое тряпьё неопределённого возраста и происхождения, у кого можно было разглядеть непокрытые головы, все как один были черноволосы. Тогда как её в школе в своё время «наградили» кличкой «Моль». Разумеется, не за яркую внешность. А ещё эти люди не отличались богатырским ростом… Азиаты?

Почему-то вспомнился взгляд того таксиста, или кто он там был на самом деле, и Яна поёжилась. Выстраивалась пока ещё смутная, но не очень приятная логическая цепочка. Таксист-азиат — весьма странный кулон с иероглифами — степь — обоз азиатов. Куда и во что, чёрт возьми, её затянуло? А главное — зачем?

Обоз шёл медленно, за полчаса он едва вытянулся из лощинки между двумя холмами в долину, которую пересекала дорога. Дальше на север до самого горизонта просматривалась почти плоская степь, покрытая вызолоченной солнцем травой. Вот туда переселенцы и направлялись. Что их заставило покинуть родину? Война? Голод? Приказ князя или монарха? Возможность обжить новые земли, когда старые уже перенаселены? Всё может быть, но тогда это скорее всего китайцы. Хотя кто его знает…

Вот тут Яна поняла, насколько мало она знает об Азии. Можно сказать, практически ничего. О французском городе Реймсе у неё в памяти хранилось куда больше фактов, чем о том же Китае со времён Цинь Шихуанди по наши дни. А если взять соседние с Китаем страны, так вообще наблюдалась позорная пустота. Допустим, она подождёт, пока обоз поравняется с холмом, где они засели, и выйдет к этим людям. И что дальше? Чужеземка с экзотической внешностью, не знающая ни слова на местном языке и не имеющая понятия о местных же приличиях. Даже если повезёт, и их с Ваней не зачислят в «говорящие орудия», всё равно начинать придётся с нуля. С самых простых слов и понятий. С самой простой и грязной работы — вроде уборки хлева или подметания двора. Не говоря уже о том, что на экзотику кого-то из местных мужчин потянет в обязательном порядке, придётся либо покоряться, либо драться. А Ваня? Ему-то каково будет?

Вереницу невесёлых мыслей прервало странное ощущение. Они всё ещё лежали на вершине холма, наблюдая за обозом, и до сих пор гармонию природы нарушали редкие звуки, долетавшие со стороны переселенцев. Но сейчас вторглось что-то ещё. Вроде бы неслышное, но ощутимое… Ощутимое?

Да. Тело ощущало лёгкую вибрацию, исходившую от земли.

Что бы это могло значить?

Память давала только один возможный вариант: где-то, не слишком далеко, скачет конница.

Яне очень не понравилось сочетание слова «конница» со словом «степь». Ассоциации оно вызывало почему-то исключительно негативные.

Ещё несколько мгновений, и она поняла, почему. Ей, потомку цивилизации осёдлых пахарей и ремесленников, обозники были куда ближе и понятнее, чем кочевые племена той же Монголии. Или Дикого Поля, от которого натерпелись предки отца. Вполне возможно, что и эти люди тоже натерпелись, а потому наверняка выработали способ обороняться от набегов кочевников. Значит, если степняки не пройдут мимо — а вероятность этого не так уж и мала, если отряд у них небольшой — есть шанс добежать до обоза.

Но сперва…

Вибрация быстро усиливалась и уже перешла в едва слышный низкий дробный топот. Яна завертела головой в надежде высмотреть приближающихся всадников, и едва не выругалась вслух.

Всадники выскочили из-за холма, как чёртик из табакерки с сюрпризом. Все в типичном степном наряде, как его представляют по историческим фильмам: длинный тулуп, остроконечная шапка с меховой оторочкой, мешковатые штаны, заправленные в сапоги. Ну, и неизменные луки с колчанами, полными стрел, и щиты, подвешенные на спины. Причём, что интересно, обозники их видеть сейчас не могли, склон холма скрывал отряд. Нападение должно было стать внезапным.

— Ваня, — страх за сына начисто вышиб из неё парализующий страх за собственную жизнь. — Беги туда, на дорогу, к обозу. Предупреди их.

— Мама, я… — воспитанный городской мальчик всё прекрасно понимал и отчаянно боялся, хоть и старался этого не показывать.

— Беги, скорее! — Яна не выдержала и закричала: — Зови на помощь!

— А ты?

— Я тебя догоню. Ты знаешь, как я бегаю. Ну, вперёд! Беги!!!

И он побежал, благо этот склон холма был довольно пологим. Хорошо. Он предупредит обозников об опасности хотя бы своими криками и жестами, раз уж в наличии языковой барьер, а те за это защитят мальчишку. Что же до неё, то она либо догонит сына у самых повозок, либо побежит в сторону, отводя опасность от ребёнка.

«Сколько же их? Пятьдесят? Семьдесят? Нет, больше».

Она почему-то не могла оторвать взгляд от скачущих всадников, и, естественно, проморгала куда более интересное зрелище. На холме, который они с Ваней миновали перед этим, во весь невеликий рост стоял человек. Степняк. Пока Яна, замерев от потрясения, разглядывала его, человек насмешливо свистнул, и из высокой травы поднялся… лежавший до того на боку невысокий конёк. Степняк одним красивым прыжком вспрыгнул в седло и не спеша направился…

Прямо к ней!

«Зараза…»

Какие уж тут раздумья? Некогда варианты прикидывать. Яна вскочила на ноги, вскинула на плечи рюкзак и помчалась по склону вниз, к дороге. Туда, куда бежал Ваня, уже вопивший и размахивавший руками. Оглядываться тоже было некогда, но почему-то она была уверена, что всадник прибавил ходу.

Обозники, завидев бегущего и орущего мальчишку, просто остановились. Они не видели опасности ни в нём, ни вообще где-либо. Но едва в их поле зрения попала бегущая Яна, а за ней замелькал некто, очень похожий на кочевника, реакция их стала немного предсказуемой. Если бы кочевник был один, он проехал бы себе мимо, никого не трогая. Но если он на глазах у более чем сотни человек, путешествующих явно не безоружными, нагло гоняется за женщиной, значит, явился с компанией. А учитывая горький опыт прежних столкновений, численность компании наверняка сравнима с численностью переселенцев. Всех скопом, с женщинами и детьми… Пока под ногами шуршала суховатая трава, Яна бежала осторожно, боясь нарваться на норку или ямку и переломать ноги. Потому, когда она достигла дороги, всадник не только перевалил через гребень холма, но и преодолел добрую половину спуска. Оглянувшись, женщина хорошо разглядела его скалящееся в улыбке круглое узкоглазое лицо, выдубленное ветром и солнцем. И руки, снимавшие с луки седла бухту верёвки… Верёвки? Аркана!

И…

Тело вспомнило вколоченную спортивной спецшколой науку без подсказки разума.

До обоза хорошо если метров четыреста. А на такой дистанции можно не снижать скорость до самого финиша.

Высокий старт — набор скорости — держим темп и, главное, правильное дыхание.

Раз, два, три — вдох. Раз, два, три — выдох.

Вряд ли она сейчас показала бы хоть какой-то результат. И спорт давно заброшен, и рюкзак на плечах, и дорога отнюдь не идеальна. Не за результатом она гналась, а бежала от… чего? Неважно. Кого собираются арканами ловить, тому лучше находиться от людей, их применяющих, как можно дальше. И точка.

Она помимо воли улыбнулась, увидев, что обозники, успевшие достать с телег щиты, луки со стрелами и что-то вроде арбалетов, расступились, пропуская Ваню, и снова сомкнули неровный строй за его спиной. А по топоту лошадки, явно перешедшей на галоп, и злобным выкрикам степняка, догадалась, что того постиг жесточайший облом. Он не ждал, что жертва сможет настолько повысить скорость передвижения, а приближаться к лучникам обоза в его ситуации было опасно. Пристрелят, и даже не извинятся. Поэтому последние десятки метров она преодолела без надрыва, классическим финишным усилием.

Воины расступились и перед ней. И точно так же, судя по звяканью железа, сомкнули ряды. А один из них, почти мальчишка, что-то застрекотал на совершенно непонятном языке и указал на вторую с головы обоза телегу. Точнее, под неё.

— Ма! Мама! Я тут! Давай сюда! — донеслось оттуда.

Сердце с отвычки выплясывало тарантеллу, лёгкие не желали успокаиваться, адреналин зашкаливал. Но это не помешало Яне оглядеться.

Там, куда она заскочила, не раздумывая, едва не на четвереньках, уже сидели несколько человек. Старая бабка с девочкой примерно Ваниного возраста и мальчишкой лет шести, и две девушки. Ну, помимо Вани, естественно. И все они, кроме её сына, судя по выражению лиц, находились в состоянии крайней степени ужаса. Того самого, когда точно знаешь, что ничего не можешь поделать с подступающей бедой.

А беда подступила. К степняку, так и не успевшему воспользоваться арканом, на подмогу пришла его вышеупомянутая компания.

Яна видела, как мужчинам, не имевшим ни доспехов, ни оружия, раздавали копья. Копий даже по её прикидкам было больше, чем мужчин.

И ещё… На неё стали коситься. И те, кто сидел с ней под одной телегой, и проходившие мимо копьеносцы. Мол, из-за тебя всё.

«Да. Из-за меня».

Это она поняла так отчётливо, будто снизошло некое откровение.

Охота велась не на Ивана, а на неё. А мальчик — так, бесплатный довесок, бонус к призу.

Теперь из-за неё могут погибнуть эти незнакомые люди, которые точно совершенно ни при чём.

Стерва совесть вгрызлась в душу, терзая её в клочья.

Да, нельзя оставлять сына. Но точно так же нельзя трястись от страха под телегой. Шансов защитить Ваню при этом будет ноль. А если обозники победят, заслуженной наградой трусихе будет всеобщее презрение и злоба за погибших родных, которые наверняка появятся. А уж о судьбе сына в таком окружении можно будет слагать грустные песни.

«Может, я и дура, но сейчас мой долг — защитить Ваню. Любой ценой».

Яна шумно выдохнула. Решение принято.

— Ваня, — со странным спокойствием сказала она, всовывая ему в руки лямки своего рюкзака, который сбросила со спины, когда лезла под телегу. — Сынок, не потеряй его. Если что, там… Внизу моя сумка, чёрная с белой полосой. Этого тебе на всю жизнь хватит.

— Ма, ты что? — Ванюша, умница, понял всё с полуслова.

— Сынок, я должна. Так надо.

И с неожиданно пришедшим облегчением выскользнула из-под дощатого днища.

Копий больше, чем мужчин, да? Значит, и на её долю копья хватит. Плевать, что не умеет им пользоваться. Разок-другой ткнуть вражину успеет, а больше может и не потребоваться. Или супостата оттеснят соседи по строю, или её прибьют уже наконец, чтоб не мучилась.

Только сейчас, взявшись за копьё, Яна присмотрелась к мужичку, раздававшему инвентарь. Ростом ей по подбородок, жилистый азиат, волосы собраны в узел на макушке. Чуть не по уши замотан в малопонятные тряпки. Мужичок сосредоточенно совал копья в подставленные руки, не приглядываясь к лицам. А вот тут как раз пригляделся. Сперва оторопел, а потом с сердитым окриком вырвал древко из рук обнаглевшей бабы…

То есть попытался вырвать.

Из тех крох, что были известны Яне о Китае, она знала, что в древности… а в общем, и до двадцатого века женщина там человеком не считалась. Она с рождения и до смерти была имуществом отца, брата, мужа, свёкра, сына. Ей можно было изувечить ноги ради хорошей приметы для будущего супруга. Её можно было убить, продать, подарить. А вот чего было нельзя, так это допускать её к оружию. Плохая примета вроде, или что-то подобное. Потому Яна ждала и дождалась именно такой реакции. И, перехватив древко обеими руками, качнулась вперёд вслед за движением мужичка-завхоза и придала оскепищу некое ускорение. Зампотылу точно ничего подобного не ждал. Когда в лоб врезался его же собственный кулак, мужичок, пришедший в некоторое изумление от происходящего, разжал пальцы и сел на жилистую пятую точку. И тут же грянул дружный смех.

Этого уже и Яна не ожидала, но фамильный артистизм не подвёл: она изобразила ледяную усмешку и молча встала в строй. Первый плюс в карму заработала. Главное, чтобы не последний. Теперь, не понимая языка, она могла только копировать действия соседей по строю. И крепко надеялась, что местный сержант, или какие тут звания в ходу, это хоть как-то учтёт.

«Господи, спаси и помилуй нас, грешных… Хотя какие у деток могут быть грехи? Спаси их, Господи, а со мной поступи по справедливости…»

Все, кто способен был натянуть тетиву лука или арбалета, или удержать тяжёлый щит, стояли в первой линии по обе стороны обоза. Насколько Яна могла видеть, доспешных воинов тут наблюдалось не больше трёх десятков. Все прочие смахивали на народное ополчение, да, видимо, по сути им и были. Крепкие широкоплечие мужики, явно мастеровые. А вот копья вручали подросткам и тощим мужичонкам совершенно крестьянского вида. У тех была самая простая задача: сидеть за спинами прочих и в нужный момент высовывать копья в щели между поднятыми круглыми щитами. Это было понятно даже без перевода. Но степняки не нападали. Даже не старались окружить обоз движущимся кольцом и жалить стрелами во все неприкрытые места.

Обозники, пользуясь этим обстоятельством, деловито выпрягли волов из первой, ничем не прикрытой повозки. Что бы там ни было, а тягловый скот — ценность. Ничуть не меньшая, чем деньги и немногочисленные фамильные побрякушки в кошелях, в которые сейчас мёртвой хваткой вцепились сидящие под телегами матери семейств.

Юнец, стоявший справа от Яны и поначалу испуганно косившийся на неё, быстро перестал бояться. Махнул рукой в сторону степняков и пояснил:

— Кидань.

Это слово не говорило Яне ровным счётом ничего. Паренёк это понял по её недоумённому взгляду, и снова повторил:

— Кидань, — взмах руки в сторону кочевников, а затем тычок себе в грудь и произнесенное не без гордости: — Хань!

Вот теперь всё ясно.

Хань.

Китайцы.

Но парень начал представлять народы явно не без умысла, и следовало ответить любезностью на любезность. Вон взгляд какой вопросительный. Интересно ему, кого же занесло в эти края… О, и его сосед тоже воззрился с любопытством, такой же сопляк, хорошо если пятнадцать стукнуло. А в самом деле, как представиться? Отец наполовину русский, наполовину азовский грек, мать эстонка, рассказывавшая, что по их предкам-крестьянам в своё время здорово протоптались шведы и остзейские немцы. Дима покойный был родом с Поволжья, мать его из марийцев… Так кто же они с Ваней?

— Русские мы, — негромко сказала она.

— Луса? — переспросил юнец. Судя по всему, ответ его удивил. Значит, эти китайцы ещё не сталкивались с русскими. Пожалуй, даже славян не лицезрели, не говоря уже о личностях с ярко выраженной финской внешностью. Яна начала было припоминать обрывочные сведения о некитайских народах в древнем Китае, но времени на прикладную этнографию ей не оставили.

Предводитель кочевников, названных очень смутно знакомым словом «кидань», сделал своим какой-то знак и степенно направил коня к обозу. Этот тип выглядел побогаче соплеменников: и шапка лучше, и тулуп хорошей выделки, и сапоги расшитые, а уж об оружии и говорить нечего — рукоять сабли… нет, не сабли — меча сверкала золотом. И лошадка у него была повыше, красивой золотистой масти, и сбруя украшена бляшками ярко блестевшего металла. Кто он там, хан? Ханский сын, брат, сват? В любом случае именно от него зависит, как себя поведут его подданные. Нападут, или дело ограничится переговорами и взаимным запугиванием.

Обзор из шеренги копейщиков был отвратительный: впереди стояли щитоносцы. Так что, когда киданьский вожак заговорил, в щель между щитами Яна могла видеть только круп его лошади. Впрочем, чтобы понять смысл происходящего, не нужно было знать китайский язык: кочевник выдвигал свои условия. Следуя элементарной логике, обозники, выслушав его, должны были либо принять эти условия, либо выдвинуть встречные. И она готова была поставить всё содержимое своего рюкзака на то, что случится как раз второе. Китайцы могли бы склониться перед неодолимой силой, а сотня степняков таковой силой им явно не казалась.

Так оно и случилось. Вперёд строя вышел старший офицер и что-то прокричал в ответ. На что степняк весело рассмеялся. Подъехал чуть ближе, что-то сказал и… ткнул плетью прямо в её сторону.

На миг Яне показалось, будто все вокруг смотрят только на неё. Она ошибалась. Это китайский офицер сверлил её взглядом, далёким от восхищения. Крикнул ей что-то. Потом догадался о языковом барьере и жестом приказал подойти. Что ж, если впряглась службу тащить, изволь слушаться господ офицеров. Подскочила и — как подтолкнул кто-то в спину — согнулась в быстром, но почтительном поклоне. Командир будто чуточку смягчился, наблюдая её почтение. С какой-то странной тщательностью осмотрел её одежду, заглянул в лицо и вроде даже принюхался. Затем жестом указал Яне встать в шеренгу с краю и, не дождавшись повторного поклона, обернулся к кочевнику и прокричал довольно длинную фразу… Нет, насмешка в его голосе Яне вовсе не почудилась: киданьского вожака аж перекосило. Видимо, китайский отказ прозвучал для него крайне оскорбительно. Он что-то гневно пролаял в ответ и поднял руку.

Щитоносцы и стрелки изготовились, но кидани и сейчас не спешили нападать. Просто предводитель отъехал к воинству, а на его место выдвинулся другой всадник. Этот тоже никуда не торопил свою гнедую, ехал шагом. Но при виде этого человека почему-то все смолкли и как будто даже перестали дышать.

Странность разрешилась, едва Яна смогла разглядеть его из-за широкой спины могучего щитоносца. Честно сказать, любой бы на её месте сейчас замер, не веря собственным глазам. Ибо всадник был, чёрт возьми, коротко стриженным азиатом в чёрных джинсах и чёрной же рубашке, застёгнутой на все пуговицы.

И смотрел прямо на неё. С тем самым неумолимым превосходством, как тот таксист, чтоб ему и на том свете икалось.

«Вот же ж зараза, а?.. Люди добрые, что вообще тут происходит?!!»

Ступор и тихая паника длились ровно мгновение — до той поры, пока «чёрный» не заговорил.

По-русски. Очень чисто. Опять же, как тот таксист.

— Далеко же тебя занесло, — голос громкий, ровный, даже приятный. Очень хорошо за такими мягкими нотками прятать гнев. — Верни ключ.

Звуки родного языка словно разбили невидимые цепи.

— Какой ещё ключ? — звонко выкрикнула она.

— Ты ведь не хочешь, чтобы мои пёсики перерезали весь обоз, верно? — продолжал «чёрный», пустив лошадь медленным шагом вперёд. — Вместе с женщинами и детьми. Прямо при тебе. Не хочешь, по глазам вижу. Отдай ключ, и мы уйдём. Потом живи, как пожелаешь, о тебе никто и не вспомнит.

Ну да. Разумеется. Вот так возьмёт и отпустит восвояси толпу свидетелей, видевших его загадочную персону. Яна не страдала лопоухой доверчивостью, иначе не удержала бы фирму на плаву. А тут мутный хрен с бугра пришёл и обещает сто бочек арестантов за какой-то ключ. Какой ещё ключ?..

«Нет, ну какая же зараза… Вот влипла…»

Досада, злость… и гнев. На себя, на этого балабола в чёрном, на злодейку судьбу, на чёртов кулон с иероглифами, оказавшийся ключом… от дверцы за очагом на холсте, что ли?!! Яна вскипела. Как всегда, очень быстро и очень сильно.

— Я не верю тебе! — сейчас ей уже не приходилось кричать, достаточно было просто повысить голос. — Ты никого не отпустишь живыми, даже если я отдам то, что ты просишь.

— Я не прошу, а приказываю.

— Тем более!

— Отдай ключ, сука!

— Подойди и возьми, трус!

«Чёрный» легонько взмахнул рукой…

В следующий миг передний щитоносец вдруг вскинул щит. Длинное оперённое древко словно материализовалось в этом щите на уровне лица Яны. Если бы не преграда, она так и свалилась бы со стрелой в глазнице. И — как оказалось, только этого ей и не хватало, чтобы окончательно взбеситься. Потому окрик командира донёсся до неё словно сквозь толстый слой ваты, да и не поняла бы она ничего. А вот то, что щитоносцы дружно присели, открывая арбалетчиков, а те в свою очередь дружно спустили крюки, поняла очень хорошо.

Китайский офицер расценил одиночный выстрел как нападение на вверенный ему обоз — и отреагировал строго по уставу.

«Чёрный», спасаясь от арбалетных болтов, поднял коня на дыбы.

Бешенство клокотало в ней, словно кипяток, и искало выход. Яна огляделась в поисках… ну, хотя бы камня — запустить в надменную рожу «чёрного». И, как на грех, аккурат на возу, стоявшем за спинами копейщиков, углядела длинные деревянные рукояти. Что находилось на другом конце древка, её уже не интересовало. Главное, это нечто было достаточно тяжёлым, чтобы причинить хамоватому типу парочку сложных переломов, и в то же время достаточно лёгким, чтобы долететь до цели, сохранив как можно больше кинетической энергии. К тому же рукоять удивительно удобно легла в руку, словно этот инструмент был ей давно знаком.

Два быстрых шага вперёд, бросок, отскок назад за линию щитоносцев, перебросить копьё из левой руки в правую…

А дальше время снова — второй раз за сутки — потянулось, словно вязкий мёд.

Медленно и, пожалуй, даже красиво, на встречу с головой незнакомца в чёрном летел… кузнечный молот.

Медленно — только для неё. Но не для окружающих. Иначе «чёрный» наверняка смог бы увернуться. Ведь как-то же избежал он попаданий из арбалетов, и даже лошадку его не зацепило. Та, снова встав на четыре ноги, испуганно всхрапнула и затанцевала. «Чёрный» потерял драгоценную секунду.

Этой секунды ему и не хватило.

Золотисто-смуглое лицо превратилось в жуткую кровавую маску, в которую сумасшедший кукольник зачем-то вогнал молот. Ещё мгновение — и «чёрный» медленно вывалился из седла, крайне неудачно приложившись головой о землю. Нога запуталась в стремени, и испуганная лошадь потащила мертвеца — да, уже наверняка мертвеца, у живых голова на шее так не болтается — куда-то в сторону.

— Третий!!! За сутки — третий, от её руки!

— Наблюдатель мёртв. Мы ослепли, господин.

— Идиот! Ты понимаешь, что происходит?!

— Нет, господин.

— И я не понимаю! Я — не понимаю!

— Без ключа мы сможем послать туда другого наблюдателя только через семь или восемь лет, господин.

— Знаю! Знаю, черти тебя дери всей адской пехотой!..

— Я немедленно приступаю к работе, господин.

— Приступай… — господин бессильно рухнул в дорогое кожаное кресло. — Семь или восемь лет… Хоть бы они у нас были.

— Я сделаю всё возможное, господин, чтобы ускорить процесс.

— Ладно. Сделанного всё равно не вернёшь. Но ключ…

В самом деле, кто бы мог подумать, что ключ — не просто артефакт, а штучка с собственной волей? Нет, ну как такая досада могла случиться именно с ними? Да ещё в самый ответственный момент, когда мощь ключа могла бы…

— Работай, — господин уже взял себя в руки. — Я со своей стороны постараюсь замедлить процессы здесь, чтобы ты успел управиться там.

Поклон — и вот помощника уже нет в кабинете. Что ни говори, Азия — это прежде всего дисциплина. В этом она куда лучше обречённой Европы.

«Лжёт».

Разумеется, не приобщившиеся к культуре кидани не всегда лгут, даже презираемым ими пахарям. Ложь недостойна мужчины, особенно если мужчина знатного рода. Но этот — лжёт.

Мастер Ли Юншань понял это гораздо раньше, чем десятник осмотрел чужестранку. Строго говоря, стоя со щитом, он даже не увидел её лица. Просто учуял запах.

Запах цветов жасмина.

И этот вшивый кочевник будет уверять, что женщина — его сбежавшая наложница? Да проведи она в юрте хотя бы день, воняла бы прогорклым салом и его немытой тушей, как все степняцкие бабы.

— Ложь осквернила твои уста, хан, — тем временем сказал десятник Вэй. — Эта женщина такая же твоя наложница, как я — внук императрицы. Значит, и в другом ты тоже солгал: ты не собираешься пропускать нас к форту.

— Не пытайся удержать в руках то, что тебе не принадлежит, — зашипел кидань. — Думаешь, я поеду к твоему сотнику и принесу жалобу? Управа на тебя и поближе найдётся!

Ничего хорошего это не означало. Мастер Ли едва сдержал тяжёлый вздох: ну, почему дикие кидани считают, что все вопросы можно разрешить исключительно силой? Есть же кидани культурные, живущие, как нормальные люди. Почему эти отказались стать людьми? Так им легче жить, что ли?

Чёрный всадник стал неожиданностью для всех. Ещё большее удивление вызвало то, что он говорил с чужестранкой на одном языке. Мастер Ли не понял ничего, кроме того, что всадник в ярости. Он что-то требовал от женщины, наверняка угрожал, а под конец сделал знак кому-то из степняков… Пожалуй, только мастер-кузнец и ждал того, что произошло. И сумел вовремя подставить щит.

Что бы там ни было, а женщина, пахнущая жасмином, не должна умереть.

А вот того, что случилось дальше, когда они встали на одно колено, опуская щиты для залпа арбалетчиков, мастер не предвидел. Не мог предвидеть. Потому что это выходило за все мыслимые границы.

Женщина, пахнущая жасмином, схватила с воза средний молот — его собственный молот! — и запустила во всадника. В своего, как мастер уже не сомневался, смертельного врага. И попала.

«Воин хватается за меч. Крестьянин за грабли. А кузнец, конечно же, за молот… Она из семьи кузнеца?»

Это были последние связные мысли до того, как киданьский князёк, пожелтевший от ужаса — господина не уберёг! — приказал своим воинам нападать, и по сомкнутым щитам часто застучали стрелы.

Степняки быстро опустошили колчаны и ринулись в атаку. Два десятка арбалетов и десяток луков не сдержали бы их никогда, если бы не щиты и копья. Да ещё стрельба залпами. Это страшно, когда внезапная смерть вдруг вынимает из сёдел несколько воинов за раз. Странно, что сами кочевники ни разу не применили эту же тактику. Слабоваты они насчёт дисциплины. Вот культурные их соплеменники, те отличные воины и прекрасно слушаются офицеров. Офицеров хуанди, разумеется, не своих. А эти… Против этих достаточно выстоять в обороне, время от времени давая залп. Дикарям не нравится, когда их просто и без затей расстреливают. А уж если убить хана, то вовсе развернутся и ускачут к стойбищу, прятаться под юбки своих вонючих баб.

Сзади, за телегой, раздались крики, лязг металла и треск ломающихся копий. Мастер Ли позволил себе на миг обернуться, и… На месте его удержала лишь дисциплина: степняки нашли слабое место и проломили оборону.

Дальнейшее слилось для мастера кузнеца в короткий кошмар.

Приказ десятника Вэя. Десяток копейщиков, перелезающих через гружёную телегу… Отец и сын Лю, братья Чжан, младшие сыновья других мастеров… и женщина, пахнущая жасмином.

Отчаянный визг малышки Сяолан едва не свёл его с ума. Но помрачение длилось ровно один удар сердца. Крик дочери потонул в гневном рёве сразу многих глоток: щитоносцы второй стороны сумели сомкнуть ряды, а копейщики, направленные туда Вэем на подмогу, добивали прорвавшихся на свою голову степняков. И, если его не подводил слух, самым громким и самым разъярённым был голос чужестранки.

Кажется, там под телегой её сын? Хотя мальчишка вроде не кричал. Или он не расслышал?

Новый залп — и удачливая стрела отыскала-таки ханскую глазницу. Степняки горестно завыли. Пока их направляла воля вождя, они отчаянно атаковали, и даже чуть было не добились успеха. Теперь отдавать приказы некому, и кочевое войско моментально превратилось в стадо. А стаду не хочется умирать. Степняки перекинули тело хана через седло и, огрызаясь на скаку последними сохранёнными стрелами, умчались в ложбинку между холмами.

В который раз дисциплина одержала верх над дикостью. А теперь она, дисциплина то есть, должна подсчитать потери, не оглядываясь на количество убитых степняков. Само собой, их погибло больше, но воины и мастера хуанди, отправившиеся обживать новые земли, каждый вдесятеро дороже любого блохастого степняка… Ну, а сердце отца рвалось узнать, что сталось с его детьми. Трупы киданей у самой телеги свидетельствовали, что там кипел бой.

— Отец! Отец! — шустрая Сяолан поймала его за рукав и запищала: — Кидань схватил меня за ногу и хотел вытащить! А мальчик ударил киданя ножом! А кидань ударил его щитом! А госпожа сверху спрыгнула и ударила киданя копьём! А теперь мальчика нужно к лекарю, у него кровь течёт! А вот младший братишка совсем не испугался, хоть и маленький!

— Тихо! — мастер цыкнул на дочку. — Не тарахти. Где госпожа, что ударила киданя копьём?

— Пошла бить других киданей. Она страшно рассердилась!

— Не болтай, а помоги Гу Инь, — он подтолкнул девчонку к старой няньке, перевязывавшей рану беловолосому мальчику. Надо же, такой щуплый, а храбрец. Даже улыбается. Рана несерьёзная, так, кожа рассечена, но крови много.

Почему мастер сразу принялся искать взглядом женщину, лица которой толком ещё не разглядел? Неведомо. Но почему-то так не хотелось, чтобы запах жасмина смешался с запахом пропитанной кровью земли.

И она появилась. Непривычно белая, высокая, с разорванными рукавами, с потёками крови на лице и… остывающая от гнева. Она не видела сейчас никого, кроме сына. Вообще странно, что мать помчалась в бой, зная, что мальчик ранен. Она поступила как воин: не бросилась, словно курица, закрывать птенца крылом, а вместе с другими воинами отдалила опасность от ребёнка. Значит, была уверена, что ему помогут и без её квохтания. Женщины так не делают. Ханьские женщины. Женщины соседних народов — тоже. А эта откуда?

Мать и сын щебетали на незнакомом языке, но их обоих можно было понять без толмача. Мать переживала за сына, сын старался уверить мать, что всё в порядке, а рана — сущая царапина.

Люди везде одинаковы. Если они люди, а не дикари.

Несколько ударов сердца мастер Ли старался понять, что именно вселило в его душу смятение. А когда понял, осознал, что мир для него уже не будет прежним.

Он сделает всё возможное и невозможное, чтобы от этой женщины, пахнущей жасмином, никогда не воняло ни грязной степняцкой юртой, ни кровью. Не позволит. Защитит от любой беды.

Это решено самим Небом, а, стало быть, никому из людей не изменить предначертания.

— Ма, да всё в порядке, — уверял Ваня. — Он же девочку схватил, а девочек надо защищать, вы с папой меня сами этому учили. Ну, двинул он меня щитом. Так сама же говоришь, что голова — кость, ей ничего не сделается.

— Ну да. Были бы мозги — было бы сотрясение, — фыркнула Яна. — Юморист нашёлся. А если бы он тебя краем щита приложил? Полголовы долой?

— Так не приложил же… Ой!

— Терпи, — припечатала мать, придерживая голову мелкого, чтобы старухе было удобнее его перевязывать. — Вояка… Как же ты на деда похож…

Бабка, закончив перевязку, взяла клочок полотна, смочила водой и сунулась к Яне, что-то лопоча по-китайски. Та сперва одарила старую женщину недоумённым взглядом и только потом поняла, что с лицом какой-то непорядок. Оставалось только подставить его под тонкие старушечьи пальцы.

— Мастер Ли! Не твой ли это молот?

— Мой, господин десятник.

Они держались друг с другом почтительно. Кузнецы — особое братство, они ещё не воины, но уже не совсем простолюдины. А уж кузнецы-оружейники и подавно. Потому десятник Вэй, такой надменный с крестьянами, подчёркнуто уважителен с мастером второго разряда. Молот в его руках, кстати, казался совершенно чужеродной деталью.

— Госпожа удачно им попала, — сказал мастер, взяв свой инструмент и разглядывая уже подсохшие пятна крови на железе.

— Эта госпожа не будет казнена только потому, что я обязан теперь отвезти её в форт и сдать сотнику, — зло сплюнул Вэй. — Пусть у него голова болит, куда её девать вместе с мальчишкой. С копьём она, видите ли, в строй встала… Не гнать же я её должен был, на смех киданям? А ещё этот, которого она твоим молотом приласкала… Кто он такой? Я велел поймать его лошадь и отыскать тело.

— Он пришёл с нашими врагами, господин старший десятник. Он приказал им стрелять в нас. Следовательно, он враг.

— А если иноземный посол? Знаешь, сколько таких в Чанъань шастает? И что будет, если узнают, что эта чёртова госпожа убила посланника? Казнят не только её, но и всех нас! Тьфу…

Десятник, когда злился, становился болтлив и суетлив, как женщина. Это раздражало.

— Тоже мне, сокровище нашлось, — продолжал брюзжать воин, обходя телеги вместе с мастером и проверяя на предмет, хорошо ли ухаживают за ранеными и не пропало ли чего из имущества. — Хорошо, если всё обойдётся. Но если она подвела нас под казнь, клянусь, испрошу дозволения лично снять ей голову, прежде, чем снимут мою…

О, гляди! Вот бесстыжая! Стянула верхнюю рубашку, а мои обормоты пялятся на её сиськи!

Тут мастер возмутился за компанию с десятником. Женщина действительно сидела в нижней рубашке с очень короткими рукавами и смазывала своими снадобьями страшновато выглядевшие ссадины и кровоподтёки на руках. Наверняка в бою ей и по ногам перепало, и если она вздумает прилюдно снимать штаны, чтобы подлечиться… А что он ей сделает? Не его жена — не ему и пороть. Во всяком случае, пока. До приезда в форт.

Небо не попустило: штаны женщина снимать не стала, хоть и чувствовалось, что ходит она с трудом. Даже верхнюю рубашку, несмотря на драные рукава, натянула. Не беда, зашьёт. А вот то, что она раздразнила солдат, это плохо. Уже сговариваются по свободному времени к ней подкатить, стервецы. Не для этих ртов слива, пусть не разевают.

Гнев на сопляков в доспехах породил и другую, более приятную мысль: молокососы знали, на что пялиться. Если воля Неба будет исполнена, то он расстанется с горечью шестилетнего вдовства… Интересно, на кого будут похожи их дети?

Мастер ещё много о чём подумал, но одна-единственная мысль его голову так и не посетила. А именно — что сама женщина думает по поводу своего будущего. Этой мысли древняя китайская культура не предусматривала.

Адреналин схлынул, и тело тут же отомстило за все сегодняшние приключения надсадной болью.

Только сейчас Яне стало понятно, почему даже на потешных реконструкторских бугуртах участники не только надевают доспехи и поддоспешники, но и тщательно проверяют каждую деталь. Молодецкая удаль — это хорошо только издали. А когда ломается шеренга и начинается всеобщая свалка формата «стенка на стенку», девяносто процентов синяков получаешь от своих. Если тебя не защищает доспех, разумеется.

Её защищали только джинсы и джинсовая куртка.

На руки было страшно смотреть, складывалось впечатление, будто по ним методично лупили нестругаными палками. Рукава куртки в клочья. Наверное, если бы не они, в клочья была бы собственная шкура, не иначе. Что происходило с ногами, можно было только догадываться, штаны при всех не снимешь, а помещений тут не наблюдается. Зверски болело левое колено, причём Яна совершенно не помнила, где, когда и чем по нему огребла. И не только по нему: в ушах стоял подозрительный звон. Видно, и по головушке дурной тоже прилетело.

«Амазонка хренова… — мысленно ругалась она, с видимым усилием натягивая на себя изорванную куртку — за неимением другой. — Скажи спасибо, что обошлось без серьёзных ран, что у тебя, что у Ванечки. Дуракам везёт…»

Окончательно настроение было испорчено… скажем так — заинтересованными взглядами солдат. Это в бою они были суровыми воинами, а после боя оказались сопливыми юнцами, распустившими слюни при виде «ничейной» женщины. Ох, как ей были знакомы такие взгляды. Пока муж был жив, желающих нарваться на неприятность не находилось. А после его смерти как сговорились. Приходилось искать тысячу обходных дорожек, чтобы миновать липкие лапки одних, запугивать других, презрительно игнорировать третьих. За пять лет, посвящённых сыну и работе, она даже мысли не допустила о какой-то там личной жизни, и окружающих приучила к тому, что не стоит тянуть руки, куда не положено. Приучит и этих, если бог не попустит. Солдатикам хватит пока надменного взгляда королевы в изгнании. Пускай считают её чужеземной аристократкой, им же лучше. И хлопот меньше.

Спасибо бабуле, промыла ей рану на голове и вынула из-под кожи острую тонкую щепку. Теперь хоть на человека похожа, а не на свежего зомби. Копьё кое-как почистила. Можно идти… точнее, хромать его сдавать, не распугивая народ окровавленной физиономией. И без того женщины смотрят на неё как на привидение отца Гамлета. А их мужья… Яна не поняла, почему парнишки, стоявшие с ней в одной шеренге, вдруг начали с испуганными глазами убираться с её дороги и почтительно кланяться. Интересно, что она такого страшного содеяла? И завхоз туда же: соскочил с телеги, склонился, сложив ладони одна поверх другой, что-то тарахтит. И взгляд такой же испуганный, как у мальчишек. Копьё от неё принял с таким почтительным видом, будто ему вручили великую реликвию.

«Что случилось? — недоумевала Яна. — Не помню ведь ничего — с той секунды, как офицер приказал, и мы полезли через телеги, и до конца боя…»

Так-таки ничего не помнишь? Совсем-совсем?

Каверзная память тут же подсунула ощущение опьянения боем. Крик ребёнка — нет, не Ванин, какой-то девочки. И наконечник копья, с глухим хрустом входящий в грудь степняка, поднявшего руку на детей. Парнишку — того самого, что пытался выяснить, как называется её народ — сбитого с ног. Киданя, замахнувшегося на него мечом. Отчаяние, когда под ноги подвернулась рука мертвеца, и радость от того, что удержалась, распластавшись чуть ли не в пятой фехтовальной позиции. Что выброшенная вперёд рука с копьём всё-таки достала врага. Достала! С каким торжеством она заорала, и, подхватив чей-то щит, бросилась закрывать брешь в шеренге щитоносцев, ощетинившихся копьями и мечами. Каким счастьем было услышать от них такой же рёв, когда шеренга разом качнулась на шаг вперёд, оттесняя кочевников…

«Только этого мне не хватало… Я женщина и мать, а не солдат китайского императора! Мне сына растить надо!»

Доля истины в этом была. Но — только доля. Яна отчётливо осознала, что та злобная тварь, которая хладнокровно отравила, пусть и заслуженно, родного дядюшку, а сегодня убила ещё бог весть сколько людей — тоже она, тоже часть её существа. И от этого никуда не деться. Невозможно избавиться от части своей души и сохранить рассудок. Можно лишь держать эту часть на строгом ошейнике, не давая ей разгуляться. И — да — это на всю жизнь.

Неудивительно, что мальчишки перепугались. Если самой-то страшно стало, когда дошло наконец…

Похмелье — неприятная вещь. Похмелье после боя — жуткая. Когда понимаешь, что ты нелюдь, но поделать с этим уже ничего не можешь.

Один взгляд на офицера — и Яна поняла, что самое страшное ещё впереди. Потому что этот — кто он там по званию — разглядывал только что принесенное солдатами тело в чёрной одежде.

Впервые Яна благословила языковой барьер. Иначе не миновать крайне неприятных расспросов. Нет, расспросов ей всё равно не миновать, но не раньше, чем она сможет связно рассказать о себе. А это случится наверняка не сегодня.

— Не лицо, а каша, — уж на что десятник Вэй был тёртым воякой, но даже его это зрелище не порадовало. Над головой незнакомца не только молот поработал, но и твёрдая земля, по которой тело здорово повозила перепуганная лошадь. — Его сейчас даже отец с матерью не узнают. А эту… госпожу не расспросишь, она по-нашему ни слова. Тьфу, напасть… Что я теперь сотнику скажу?.. Этого — на телегу, накрыть рогожей. Предъявим сотнику хотя бы труп. Одёжка у него занятная. Мастеру Ли… Эй, мастер Ли! С чужестранки и её сына глаз не спускать!

— Слушаюсь, господин десятник, — донеслось со стороны телег. Причём почтения в голосе мастера было не больше, чем если бы он обращался к равному себе. Кузнецы…

Головной боли у десятника Вэя было бы предостаточно и без этой дамочки, нападение «диких» киданей — всегда происшествие. И неизбежное разбирательство, при котором может вскрыться ещё масса мелких упущений по службе. Императрица милостива, сейчас за всякую мелочь не казнят. А вот за крупный промах — запросто. Среди «культурных» киданей обязательно найдётся родственник убитого в этом бою князька, который может принести жалобу. И хорошо, если придёт к сотнику в форт, а не потащится к наместнику. Веры им, понятно, ни на обрезок ногтя, но с них станется нацарапать жалобу в письменном виде. Сотник или наместник в таком случае просто обязаны начать дознание. С чужеземки какой спрос, пока по-человечески не заговорит? Опрашивать будут его самого, двух младших десятников, солдат, кузнецов, даже немытых крестьян. Разумеется, никто не солжёт под клятвой, и сотник наверняка не пойдёт на поводу у кочевников, но неприятностей всё равно не оберёшься.

Десятник Вэй даже под угрозой смертной казни ни за что и никому не признался бы, что до дрожи в коленях боялся стоять перед судом и отвечать на вопросы. Врага с его мечами и стрелами — не боялся, а тут… как зелёный новичок… Потому старался нести службу так, чтобы не оказаться ответчиком ни в каком разбирательстве.

И под этот ужас его подвела, конечно же, белая носатая идиотка. Кто же ещё?

Всыпать бы ей как следует, чтобы знала своё место, так нет. Если бы она не схватилась за оружие, он волен был бы сделать с ней что угодно. Но ведь сам своим молчанием признал её воином, а стало быть, решать её судьбу будет сотник Цзян Яовэнь. Как будто тому своих бед мало.

«Скорее бы обоз тронулся. Чем быстрее прибудем в форт, тем раньше отделаемся от этой напасти… Всё зло в мире от баб. Тьфу…»

Обоз тронулся только через час.

Ровно столько времени понадобилось, чтобы уложить убитых — к счастью, их оказалось всего четверо — на телегу, оказать первую помощь раненым и собрать оружие. Степняцкие луки лишними не будут. Заботу о телах киданей предоставили степным падальщикам. Яну, выросшую на совершенно других традициях, это покоробило. В Великую Отечественную старались по возможности хоронить всех, и немцев тоже. Не дело человеку быть жратвой для степных лисиц. Но её мнения сейчас никто не спрашивал.

Странно. Обычно она узнавала людей в лицо или по голосу. А этого щитоносца она узнала по спине. Не очень высокий — с неё ростом, — но почти квадратный из-за широченных плеч. Подобные плечи у мужиков случаются, если с детства махать молотом у наковальни. Отец был таким. Дед. Судя по старым фотографиям, прадед тоже. Надо полагать, и весь род по мужской линии. И пахло от этого мужчины, как полагается, огнём, железом и потом. Так же, как от отца, деда… и от неё, когда выходила из отцовской кузницы.

Как давно это было… Подумать страшно. Целых двенадцать лет. С тех пор, как вышла замуж и «выбросила дурь из головы». Кажется, именно этого отец ей так и не простил, пока позапрошлым летом не привезла к нему Ваню и они втроём не отправились в кузницу. Да что она понимала в свои восемнадцать? Понадобились трудные роды, смерть мужа и тяжёлая, нервомотная работа, чтобы выбить из её головы настоящую дурь.

А этот дядя здесь явно большая шишка. Вон как его слушаются. Не солдаты — те офицеру в рот смотрят — мастеровые. Кто он? Начальник цеха? Великий мастер с учениками? Не похоже, среди работяг она увидела парочку жилистых седых дедов. Не тянут те на учеников. Значит, директор фирмы, никак не меньше. Хромой, как древнегреческий Гефест. Прямо-таки классический кузнец, из тех, кто чёрта за хвост поймает, в мешок посадит, а потом заставит везти себя в Питерсбурх, за черевичками от самой царицы. Не зря же чуть не у всех народов, знавших железо, кузнецы считались особой кастой, едва ли не родственниками нечистой силе. На самом деле это была крепкая корпоративная солидарность, почти как у мафии, а суеверные люди принимали закрытость кузнецов и множество профессиональных секретов за родство с чертями. И охотнее развязывали кошельки, делая заказ: того, кто знается с нечистью, лучше не обманывать, себе дороже выйдет.

К слову, Яна обязана этому человеку жизнью. Ведь это он поймал щитом ту стрелу. Поблагодарить бы, но как по-китайски сказать «спасибо», она не знала. Подойти и почтительно поклониться? Уже теплее. Если заведует кузнечным цехом, значит, не дурак. А раз не дурак, поймёт, за что ему кланяются, без переводчика. Нужно дождаться, пока он обернётся в её сторону. Насколько она знала, на Востоке не любят, когда к ним навязываются, даже с благодарностями.

Кузнец обернулся к ней лишь тогда, когда его подчинённые управились с поклажей, рассадили на телеги своих домочадцев и настегнули волов. Его собственной телегой правил невзрачный мужичок неопределённого возраста, явно наёмный возница или вовсе слуга, так что он мог себе позволить сидеть господином на телеге. Не позволил, пошёл рядом, немного припадая на правую ногу, благо волы — не лошади, скоростью не отличаются. И только тогда соизволил заметить, что помимо детей и старухи на телеге ещё кто-то сидит. Точнее, почти лежит, вытянув ушибленную ногу.

Взгляды встретились, и… Яна считала, что неплохо разбирается в людях. В соотечественниках так уж точно. И если бы этот человек был её, скажем, соседом, то у него на лице в этот момент прочиталась бы целая гамма чувств, а все мысли были бы написаны на лбу крупными буквами. Потрясение. Смятение. И одновременно — желание убить или умереть. Ради неё.

Сказать честно, в первый миг Яна испугалась. Не его испугалась, а себя. Потому что в одно коротенькое мгновение испытала ровно ту же гамму чувств.

Потрясение. Смятение. И одновременно — желание убить или умереть. Ради него.

Мир вздрогнул, перевернулся… а затем снова встал на место. Единственно возможным порядком.

«Господь Вседержитель… ЗА ЧТО?!!»

«О, Небо, за что?!!»

Мужчину всегда тянет к женщине, таков непреложный закон мироздания. Род нужно продолжать, и воля Неба должна исполняться всеми. Не грех, если ему понравилась женщина. Не грех ввести её в дом. Но чтобы было так мучительно смотреть этой женщине в глаза — голубые, как само Небо — и в то же время невозможно отвести взгляд?

Мастер Ли Юншань в детстве и юности наслушался множество легенд, среди них встречались легенды о великой любви. Но чтобы в жизни… чтобы с ним самим…

Неужели воля Неба именно такова?

ЗА ЧТО?!!

Потрясений на сегодня выпало столько, что впору застрелиться. Одна беда — не из чего. Ну, и сына одного оставлять не стоит. Десять лет, мал ещё, чтобы самостоятельно жизнь строить.

Яна всеми силам старалась не думать ни о чём. Разгрузить мозги, чтобы не вскипели, как говорил отец. Получалось плохо.

Тогда она попробовала просто отстраниться, глядя в безоблачное небо.

«Говорят, хорошо там, где нас нет… Неправда. Там тоже бывает плохо, только мы об этом не знаем, и стремимся туда. Чтобы достичь мечты и в который раз убедиться, что она с изъяном. Что на самом деле хорошо не там, где нас ещё нет, а там, где нас уже нет, и, возможно, не будет…»

Она сейчас заплакала бы, если бы рядом со скрипучей телегой не шёл человек, на мнение которого нельзя было наплевать. Что он подумает, глядя на зарёванную бабу? Правильно: зарёванная баба. А ей совсем не хотелось, чтобы он о ней так подумал. И вместо слёз родилась робкая улыбка.

Первая — за очень долгое время.

«Там, где нас нет» — это мистика. Это волшебное место исчезает в миг нашего приезда туда.

И начинается реальная жизнь.

— Господин.

— Слушаю.

— Мы отмечаем усиление эманаций ключа, господин. Мы не можем сказать, какова их природа: в записях за всю историю общества нет ничего подобного.

— Блокировать их можно?

— Нет, господин. Это мог бы сделать ключник или наблюдатель, но их там нет.

— Продолжайте работу. Докладывайте обо всех странностях.

— Слушаюсь, господин.