Морщинистая роза

Елена Глебова

«Морщинистая роза» продолжает цикл «Настёнкиных сказок». Эта история наполнена чудесами и волшебством. Юный читатель окажется в мире колдунов, отважных героев и суровых испытаний. История о морщинистой розе косвенно перекликается с циклом «Бессмертник». Сказка предназначена для дошкольного и младшего школьного возраста.

Вторжение, или Камень за пазухой

Изнурительно палящее, уже красно-багровое солнце медленно садилось, опускаясь всё ниже и ниже за острые светло-серые каменистые голые макушки скал. Лето было в самом разгаре с его душными вечерами, с деревьями, утопающими в роскошной зелени, с терпким ароматом пахучих луговых трав и цветов, с гудением пчёл, с переливчатым многоголосым пением птиц. Эта дивная, самая любимая и насыщенная событиями пора года оставляла всему живому свои не забываемые дары. День клонился к концу, и Аксинья, засучив рукава ситцевого домашнего платья, намывала полы в своей хате. Осталось не больше трёх месяцев, как вернётся Савелий со службы, и вот тут и начнётся настоящая жизнь. А для дивчины три месяца — как три года. Дни тянулись нескончаемой чередой, однообразные, но каждый день в ожидании скорой встречи. Босоногая, крепкая, загорелая, с убранной вокруг головы косой, Аксинья выплеснула за порог ставшую не нужной воду и, дав полам в хате просохнуть, отправилась в сад собирать черешню.

Ловкие сильные руки Аксиньи с трудом удерживали короб с черешней. Женщина уже подходила к порогу своего дома, как сбоку бесшумно появилась огромная чёрная тень. Аксинья пронзительно вскрикнула. Черешня высыпалась из рук, и крупные спелые ягоды, словно наливные бордово-коричневые бусины, в один миг разлетелись по намытому высохшему полу.

— Ой, как же это я так! — Аксинья растерянно села у порога мазанки, весь пол которой был густо засыпан свеже-сорванными ароматными ягодами. И в дом-то не войдёшь — все ягоды ногами тут и раздавишь.

— Какая досада! Не правда ли? — склонилась над Аксиньей чёрная горбатая тень. Тут молодая женщина внимательно взглянула на причину своего испуга. Старая горбатая старуха с крючковатым носом, хищным, высушенным годами лицом, с впалыми щеками и седыми, как лунь, редкими волосами стояла у порога её хаты. Одежда старухи была до того скудна и бедна, что вряд ли можно было не проявить сочувствия к человеку на излёте лет, век которого катился к закату, а старость отблагодарила обносками и тряпьём. Серый выношенный, вытертый со всех сторон шерстяной платок, побитый молью, который старица носила и в летнюю жару, и в дождливую осень, утративший свой первоначальный цвет холщовый халат, деревянные башмаки, больше напоминавшие калоши, и сучковатого дерева кривая палка-посох да торба нищего довершали внешний облик старицы. Годы согнули старуху, лишили её прямой, гибкой и сильной спины, увенчав туловище громадным уродливым горбом. От этого зрелища Аксинье стало не по себе, но, поборов инстинктивный страх и отвращение, женщина протянула руки к старице и душевно пригласила в дом:

— Вы простите меня, бабушка! Это я, криворукая такая, ягоды не смогла до хаты донести! — начала было оправдываться Аксинья, испытывая крайнее неудобство перед старухой.

— Так это разве горе? Сиё поправимо, — старуха улыбнулась старческим шамкающим беззубым ртом, взяла своими высушенными руками плетёную корзину из рук женщины и внимательно пристально посмотрела на рассыпанные по полу мазанки ягоды. Шепелявые бесформенные губы старухи что-то шептали, не различимое для слуха, и ягоды одна за другой сами покатились в обратную сторону — как высыпались из корзины, так и вернулись обратно на место. Аксинья опешила от изумления.

— Чудеса да и только! — воскликнула молодая женщина, не зная, то ли радоваться сверх-способностям вечерней гостьи, то ли огорчаться нечаянному волшебству. В душе Аксиньи возник острый интерес к происходящему, да и вечерело на глазах. Солнце лениво закатилось за размытые очертания скал, и человеческий долг уже велел пригласить старуху в дом на ночь.

Медленно, словно через силу, старуха переступала с ноги на ногу, болезненно опираясь на деревянную сучковатую палку. На плече старухи восседал, перебирая острыми сморщенными кожаными лапами, огромный чёрный ворон. С молчаливым высокомерием птица наблюдала за диалогом старицы с Аксиньей и, как будто, про себя делала какие-то многозначительные выводы.

— Ручной, я смотрю, и не улетает он от вас? — заметила Аксинья, косясь на молчаливую, серьёзную, несколько угрюмую птицу.

— Да, это мой единственный слушатель, мой верный товарищ и попутчик. Не думала, доченька, что доживу до таких лет, когда лицо и тело — одна сплошная морщина, когда клюка да горб — вот мои неизменные спутники во всём и везде. А эта тварь Божия радует меня. Живая душа как ни как. А то ведь и поговорить иногда не с кем. А этому, пернатому, можно и слово молвить. Он всё-о-о-о-о выслушает, кротко и приязненно. И не осудит, и не отвернётся, и равнодушным не останется. Со мною он. Так и живём с ним душа в душу, аж, не один год, поди.

Аксинья тем временем стелила старухе постель, вытаскивая из сундука на лавки давно не востребованные никем самые тёплые одеяла да подушки помягче, поновей. Ночи в Карпатах прохладные, несмотря на удушливую изнуряющую жару днём. Давно не приходилось Аксинье принимать гостей, а тут вон оно как вышло — гостья, да ещё какая: ночная, нежданная и в высшей степени не обычная. Свечи задули, и вся хата погрузилась в кромешный мрак. Широкое окно с дрожащей льняной занавеской скупо пропускало в мазанку мерцающий свет круглой, как сыр, масляной жёлтой луны. Холодный ночной ветер мягко колыхал занавеску. Ночь убаюкивала, обволакивая сном, спокойствием и тишиной. Из раскрытого окна бесшумно выпорхнул чёрный ворон, всё это время важно восседавший на плече у сгорбленной старухи, выпорхнул и взмыл высоко к звёздам, унося с собою чужие замыслы и распоряжения.

Утро ворвалось в хату Аксиньи с порывами ветра, дождём и горластыми выкриками деревенских петухов. Аксинья на цыпочках подошла к изголовью постели старухи. Надо бы затопить печь, натаскать воды, замесить тесто на хлеб, накормить кур и лошадушку — хлопот различное множество, а гостья спит, и будить, вроде как, не удобно. Старуха лежала, не открывая глаз, и, казалось, даже не собиралась вставать. «Буду делать всё как всегда, только постараюсь тихонечко», — подумалось Аксинье. Гремели вёдра, хлопала дверь, квохтали куры, Аксинья сновала взад-вперёд, старуха же даже не повернулась на другой бок. «Господи, хорошо ли всё с ней?» — не на шутку перепугалась, встревожилась молодая женщина, на цыпочках подходя всё ближе и ближе к горбатой скрюченной лежащей на лавке фигуре. Когда Аксинья склонилась над старухой, веки горбуньи дрогнули, глаза резко раскрылись и впились в лицо молодой женщины своим не мигающим, острым, как лезвие, взглядом. «Принеси мне воды», — даже не попросила, а скомандовала старуха, не спуская своего сверлящего магнетического взгляда с глаз Аксиньи. Что-то острое вошло в мозг молодой женщины и осталось там, лишив её собственной воли. Словно немая, бессловесная кукла, Аксинья медленно поднялась на ноги и машинально, заторможенно, с безучастным взором пошла за кувшином с водой. Со стороны могло показаться, что женщина спит и все действия совершает в состоянии глубокого сна. Лицо Аксиньи не выражало ни единой эмоции. Старуха властно взяла из рук Аксиньи кувшин и стала жадно пить. Дрожание рук у старухи куда-то исчезло, и с каждым глотком руки крепли, горб выпрямлялся, словно жизненная сила вливалась в её истерзанную годами сухую старческую плоть. Как только старуха сделала последний глоток, Аксинья упала без чувств к её ногах прямо на пол хаты. В раскрытое окно влетел взъерошенный чёрный ворон и радостно прокаркал свою приветственную к старухе речь. С этой минуты Аксинья так и лежала без чувств. Старуха затащила тело женщины на лавку и обречённо и безучастно энергично махнула в её сторону рукой. Ворон одобрительно покряхтел и довольно каркнул, переминаясь с кожаной лапы на лапу.

Старуха по-хозяйски обвела своим умным молодым хищным взглядом всю хату Аксиньи:

— Видал, чёрненький мой, а хата-то у молодухи добротная. Ух, заживём мы тут с тобою! Что? Голоса тебе не дала? На — отпей из крынки с водой.

Ворон сел на край крынки, доверху заполненной водой, зацепился своими острыми гибкими когтями за расписную керамику, и начал жадно пить, перегнувшись всем телом вниз. С каждым его глотком Аксинья издавала щемящий душу стон, словно жизнь утекала из тела женщины, и её покидали последние силы.

— Приветствую тебя, Искандер! — ворон поднял из крынки влажную пернатую довольную голову, стряхнул с перьев лишнюю влагу и развернулся всем телом к помолодевшей разом старухе, — рад, что всё так получилось. Я, уж, боялся, что мы никогда не найдём эту хату казака. А, кстати, скоро и он вернётся со своей службы. Что будем делать, коль заявится сюда?

— Дело известное. А мы всё успеем к его приходу.

Тут дверь отворилась, и на пороге возникла рыжая вихрастая голова мальчугана лет двенадцати. Вначале он заглянул, а потом и полностью вошёл в хату. Было видно, что мальчуган здесь, как дома. Он абсолютно спокойно и уверенно прошёл в горницу и с удивлением обратился к старухе:

Конец ознакомительного фрагмента.