Чёрный Лес

Елена Воздвиженская

Зло многолико и имеет множество имён. Никогда нельзя знать наверняка, в каком образе оно предстанет именно перед тобой. Быть может, это будет Чёрный Лес, оживляющий мёртвых? Или найденный на берегу реки кулон? Или таинственный голос, называющий себя Марлактаром? Отец лжи хитёр и изворотлив. Неизменным во все века остаётся лишь одно — Зло непременно возьмёт свою дань, плату за оказанную услугу. Помни об этом, идя на сделку.

Дизайнер обложки Мария Дубинина

© Елена Воздвиженская, 2025

© Мария Дубинина, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-2898-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родная

Глава 1

— Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час.

Моя девушка как-то странно посмотрела на меня и улыбнулась.

— Кто приходит? — не понял я.

Мне, наконец-то удалось уломать Алку, самую знойную красотку из нашей фирмы на свидание. Я уже почти полгода оказывал ей всяческие знаки внимания, но она лишь снисходительно ухмылялась, принимая от меня очередную розу или приглашение сходить куда-нибудь вечером.

— Напрасно тратишь время, — пыхнув дымком, сказал мне как-то раз Борис, когда мы стояли в курилке во время перерыва, — Эта штучка не для нас с тобой. Видал я раз, как её какой-то хахаль после работы встречал. Там такая тачка, стоит, как две наших с тобой квартиры. Так что — забудь.

— Если у неё такие поклонники, как ты говоришь, то чего же она работает простым делопроизводителем в не самой оплачиваемой компании этого города? — возразил я, — Могла бы жить на средства поклонников.

Борис пожал плечом:

— Самодостаточность, и всё такое. Желание быть независимой. Да и семьи у неё нет, а для одного человека зарплата у неё вполне даже приличная. А всякие плюшки и цацки подарят женишки.

Я промолчал, но от намерения своего не отказался.

Алла работала у нас два года. За это время, как сотрудник, девушка показала себя только с наилучшей стороны, и начальство было ею довольно. Даже заместитель директора Валентина Павловна, злобная тетка в климаксе, которой сам чёрт не угодит — она обладала удивительным даром найти повод для оскорблений и придирок, высосать скандал буквально из ничего — и та мило хлопала глазками всякий раз при виде Аллочки. И даже банальная женская зависть, казалось, не пятнала её сердца, бьющегося где-то под толщей многокиллограмовых телес. А позавидовать было чему. Алке стукнуло почти тридцать, однако изящностью точёных линий, стройной фигурки, ухоженного лица, длинных ног и красотой волос она могла дать фору и восемнадцатилетней. Наши бабы за глаза звали Алку ведьмой. Мужчины же вожделенно провожали её глазами, когда та шла по коридору. Было в ней что-то дикое, первобытное, как в запретном плоде Эдемского древа. Я не был исключением. Но помимо плотской страсти было у меня и совсем иное, абсолютно искреннее и честное намерение — я хотел, чтобы Алка стала моей женой. Глупое, наверное, и смешное желание. Но кто из нас не мечтал? Вот и я мечтал о том, что красавица, какой бы дерзкой она не была снаружи, в глубине души такая же хрупкая и милая девочка, как и все девушки. Просто каждая из них надевает маску, чтобы защититься от агрессии этого мира. А если рядом нет достойного мужчины, защитника, то обороняться нужно вдвойне, и маска потребуется ещё «ужаснее», чтобы никто не съел. Это как в дикой природе, всё, что яркое и красивое — ядовито. Но я окружу её вниманием и заботой, так, что она растает. Непременно растает. И ей не нужна будет эта личина «железной леди», ей можно будет стать самой собой. Так думал я, с тоскою глядя на то, как у офиса её встречает очередной кавалер. Они часто менялись. И мне не хотелось даже думать о том, что сказала бы моя воспитанная в духе лучших традиций матушка, узнай она, какую жену хочет видеть рядом с собою её сын. Но разве сердцу прикажешь? И вот на днях, Алка вдруг не прошла мимо, улыбнувшись отстранённо, как это обычно бывало, когда я с придурковатым лицом шута дарил ей очередную милую безделушку. Она смущённо опустила ресницы, затем взмахнула ими, и взглянула на меня лисьим прищуром:

— Влад? Привет. Так мило… Спасибо, — она поднесла бутон розового цветка к носу и вдохнула с наслаждением аромат.

— М-м-м, какой запах.

— Привет, — снова повторил я, от неожиданности не зная, что сказать, я уже привык к совсем иному сценарию.

— Кстати, а ты свободен в обеденный перерыв? — игриво повела плечиком Алла.

— Э-э, м-м-м, ну, в общем-то да, — я, наконец-то взял себя мысленно за шкирку и хорошенько тряхнул, тем самым приведя в чувство.

— Тогда может составишь мне компанию в «Today»?

«Today» — так называлась небольшая кафешка на углу, куда мы порой бегали на обед. Там можно было недорого и вкусно перекусить в уютной и простой обстановке.

— С удовольствием! — я не мог поверить своему счастью.

Прошло две недели нашего плотного общения — телефонных звонков, смс, прогулок по вечерам и совместных обеденных перерывов. Мы были вместе практически постоянно. За исключением ночи. Мне казалось, что это сон. Неужели моя мечта сбылась и эта чудесная девушка теперь моя? Я не верил в своё счастье. Счастье ли? Для меня — однозначно. А Алку словно прорвало — она без умолку о чём-то болтала, непринуждённо смеялась, наматывая на изящный пальчик иссиня-чёрную прядь блестящих волос, временами будто бы случайно прикасаясь к моей руке, мило улыбалась и вела себя, как и положено себя вести влюблённой девушке. В один из вечеров мы впервые поцеловались, а потом… Алка пригласила меня к себе домой. Вечер пятницы опустился на город томной негой. Тополиный пух радостно летел отовсюду, проникая, куда только это возможно. Подростки чиркали зажигалками, поджигая его на асфальте, и с восторгом смотрели на язычки пламени, танцующие в июньских сумерках, как мерцающая новогодняя гирлянда. Ленивые голуби отпочковались от крыш пятиэтажек и чинно прохаживались по бульвару, поедая, что Бог пошлёт из рук сердобольных граждан. Гоняли на самокатах и роликах дети, ели мороженое студенты, целовались парочки, на скамейках обсуждали горячие события пенсионеры, шуршали пакетами в кустах местные бомжи, готовясь отужинать. А я гордо шёл, держа за руку самую красивую девушку на планете, и был счастлив так, словно выиграл несколько миллиардов в лотерею. В предвкушении того, что ждёт меня сегодня (а меня явно что-то ждало, не просто же так Алла пригласила меня в свою девичью обитель) внизу живота сладко напрягалось и я старался сменить мысли. Весело болтая, мы свернули с оживлённого бульвара на примыкающую к нему улицу, затем ещё и ещё раз, пока не оказались в тихом, закрытом дворике, образованном из трёх девятиэтажек и закрытом от мира старыми клёнами, тополями и кустами акации, росшими так густо, что пространство между домами практически нельзя было разглядеть.

— Да у вас тут просто какой-то замок спящей красавицы! — присвистнул я, не преминув сострить.

Алла улыбнулась, глянула своим лисьим разрезом глаз:

— Всё может быть, всё может быть… Ты веришь в сказки? — спросила она, вдруг как-то резко приблизившись к моему лицу.

Я опешил немного:

— Ну как сказать? Сказка ложь да в ней намёк, сама знаешь.

— Верно. Все сказки — это истории из жизни. И настоящие сказки, ой, как отличались от тех, что написаны в книжках. Взять ту же спящую красавицу — она, действительно, уколола пальчик отравленным мачехой веретеном. И её отец, не в силах похоронить кровинку, в некой горячке отвёз дочку в лесную глушь, оставив там, в нарочно выстроенной для неё избе покоиться в хрустальном гробу. На счастье иль на беду однажды мимо проезжал принц другого королевства, который удивился избушке, одиноко стоящей в лесной чаще, вошёл внутрь, увидел прекрасную девушку, не тронутую тленом смерти и… так скажем, воспользовался ситуацией, а после уехал своей дорогой. Девица же через положенное время родила близнецов — сына и дочь. И когда младенец от голода принялся сосать материнский палец, то ядовитая заноза вышла и красавица проснулась. Позже принц, к тому времени уже ставший королём и будучи женатым, вновь наведался в лесную избушку, желая, видимо, получить очередную порцию наслаждений (ну да что его осуждать, все мы не без греха), и обнаружил там целое семейство. Он привёз всех во дворец, желая пристроить возле себя, но это жутко не понравилось королеве. Да и какой бы женщине это понравилось? Алка усмехнулась и поправила прядь волос, я невольно залюбовался блеском её глаз в свете луны. Скрытые стеной деревьев, мы сидели на скамейке, почти в полной темноте, лишь окна домов за нашими спинами таращились во тьму, да звёзды, здесь в спальном районе хорошо видимые, освещали наше гнёздышко.

— Так вот, — продолжала Алка, — Королева велела зажарить близнецов и скормить их мужу под видом ягнёнка. Уж такая затейница была! А саму соперницу обуть в каменные башмаки да утопить. Только у неё ничего не вышло. Король прознал про коварный замысел и утопил вместо девицы свою законную супругу, а на девице женился. А детишек повар пожалел и спрятал. Так что все остались живы. Относительно. Кроме королевы, конечно.

Алка расхохоталась. Мне отчего-то стало неприятно, и по спине пробежал озноб. Я поёжился. Наверное, ночной ветер принёс прохладу.

— Ну и сказочки, — буркнул я.

— Холодно? — спросила нежно Алка, — Тут пруд рядом. За тем вот домом. Поэтому по ночам довольно свежо.

Она указала на крайнюю девятиэтажку.

— А дальше лесополоса начинается. В жаркие летние вечера от комарья отбоя нет. Пока ещё не появились.

Она прижалась ко мне и я ощутил её упругий плоский животик, её тело похоже было своей грацией на кошачье, и грешные плотские мысли вновь зароились в моей голове.

— Ну что, так и будем тут стоять или же пойдём ко мне? — она приникла к моим губам в долгом поцелуе.

Когда наши губы разомкнулись, она схватила меня за руку и решительно зашагала по одной ей видимой тропке через этот лабиринт кустов к той самой, крайней девятиэтажке, за которой начинался лес.

Глава 2

Подъезд встретил нас запахом кошачьей мочи и тусклым жёлтым светом единственной лампочки, чахлым одуванчиком распустившейся над входом в лифт. Как только тот подъехал, и мы вошли внутрь, лампа тут же погасла, погрузив пространство в полную тьму. В лифте было не лучше — тот же тусклый свет, словно от лучины, заляпанные и прожжённые кнопки, исписанные заборной лирикой стены, приклеенные по углам серые комки жвачки.

— Мрачновато у вас, однако, — заметил я.

— Да уж не дворец, — отрезала Алка.

— Обиделась что ли? — подумал я, но вслух промолчав, отметил, однако, что место жительства девушки абсолютно не вяжется с её образом. Я представлял его несколько иначе. Ну, да и пёс с ним, я же не в альфонсы к богатой пожилой вдовице набиваюсь, а потому доходы и условия жизни Аллы меня не волновали. Были бы чувства, остальное заработаем. Лифт, ехавший, казалось, целую вечность, наконец остановился. Мы вышли, и я увидел на стене облезлую цифру «девять», выведенную тёмно-синей краской, а под нею, на полу — кошку, такого же затрапезного вида, как и весь этот подъезд. Как только двери лифта закрылись — всё погрузилось во мрак.

— Ой, а у нас новый котик, — улыбнулась Алла, и, обернувшись в мою сторону, добавила, — Я тут прикармливаю бездомышей. А они, как только отъедятся, так и пропадают.

— Может кто-то их укотовляет? — предположил я.

— Наверное, — Алка пожала плечами, — Они ведь становятся чистенькими, ухоженными и такими пухленькими.

Последнее слово она произнесла с каким-то особенным нажимом. Затем, пошарившись в сумочке, выудила связку ключей и отворила крайнюю слева дверь.

— Проходи, — она улыбнулась мне, облизнув губки своим язычком.

— Вечер обещает быть томным, — сразу пришло на ум и я, подыграв девушке, шлёпнул её легонько по бедру, и прошёл в квартиру. Меня окружила непроглядная египетская тьма. Я пошарил рукой по стене в поисках выключателя, и не найдя его, спросил:

— А что, у вас тут принято жить в темноте?

— А тебе не нравится? — раздался смешок, и тут же Алка впилась в мои губы в страстном поцелуе, но едва я погрузился в блаженство, как она так же внезапно прервала его, и щёлкнула кнопкой.

По прихожей разлился мягкий, приглушённый свет. Я огляделся — двухкомнатная квартира. Обстановка вполне себе приличная, даже, пожалуй, шикарная в контрасте с подъездом.

— Проходи, располагайся, а я пока покормлю нового котофея, — Алла прошла на кухню и зашуршала пакетами.

Я прошёл в комнату, где, как я думал, должна была быть гостиная. Алка хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, что-то наливала, наверное, молоко.

— Какая заботливая, — подумал я, — А с виду так просто женщина-вамп. Моя теория о том, что каждая девочка внутри хрупкая и нежная, только у всех эта глубина разная, подтверждалась.

Алка смоталась в подъезд, вернулась, позвала меня мыть руки и ужинать. Мы сидели на кухне и с аппетитом поглощали плов, который, как Алла утверждала, она приготовила сама. Мы смеялись и непринуждённо болтали, обсуждая коллег и вспоминая всякие курьёзные случаи на работе, когда взгляд Алки упал вдруг на окно, располагавшееся за моей спиной, и застыл так, что мне сделалось не по себе.

— Ты чего? — я посмотрел на девушку, затем медленно повернулся к окну, но ничего необычного там не заметил — только непроглядная тьма. Даже луна, висевшая до того над домами, куда-то исчезла.

— Да так, — отмахнулась девушка и широко улыбнулась, — Ешь, ешь. Вкусно?

— Очень, — признался я, — Давно не ел ничего вкуснее. Прямо как у мамы в детстве.

При этих словах Алла как-то враз помрачнела, отвела взгляд и яростно принялась перемешивать содержимое своей тарелки.

— И-извини, если я что-то сказал не так, ляпнул не подумав, — растерялся я, поздно вспомнив как девушки не любят, когда мужчина сравнивает их со своей матерью, пусть даже и в пользу избранницы. Женское соперничество и животный инстинкт к стремлению быть единственной дамой сердца у своего любимого. Я слышал, что иные женщины ревнуют мужей даже к собственным дочерям, но это уже, пожалуй, какие-то отклонения.

— Ничего, — Алка ответила не сразу, — Всё в порядке. Просто не очень люблю говорить об этом, мои воспоминания о детстве далеко не радужные.

Я молчал, не зная, что сказать, до этого момента Алла не делилась со мной чем-то очень личным, сокровенным. Все наши разговоры держались на уровне милой болтовни — какая твоя любимая музыкальная группа, что делаешь в выходные, чем увлекаешься и просто всяческая ерунда обо всём на свете — от Бермудского треугольника до алкаша Иннокентьича, что побирался у нашего офиса каждое утро, стреляя сигаретку и выпрашивая мелочь на «горящие трубы». И вот сейчас, кажется, настал тот самый момент, когда пара плавно переходит на второй этап отношений — к откровенным рассказам о себе, к раскрытию своего настоящего «я».

— Мы жили в этой самой квартире, — вдруг начала Алла, — Отцу дали это жильё от завода, где они работали с матерью. Мне было пять лет, когда мы переехали сюда из старого барака на три семьи. Радости было море. У меня появилась своя собственная отдельная комната! Через год родилась моя младшая сестрёнка — Анютка. Всё было замечательно, пока не начались перестроечные времена. Я училась в третьем классе, Анютка ходила в сад. На заводе перестали платить зарплату, и родители выживали, как могли, продолжая трудиться за талоны или вообще за идею, в ожидании зарплаты, которую начальство обещало «вот-вот» выплатить. Терпели, ждали. Ну да, не мы одни, все так жили в те годы. И вот наконец-то дождались, под самый Новый год отцу выдали всё, что завод задолжал им с матерью за полгода. Тогда ведь зарплату получали на кассе, бухгалтер знала каждого, потому и отдала отцу мамины деньги тоже. Был вечер. Отец торопился домой в радостном предвкушении скорого праздника и сытого вечера, впервые за столько месяцев. Он нёс в руках два полных пакета продуктов, а в нагрудном кармане куртки лежали долгожданные купюры. Почти у самого подъезда на него напали трое. Отобрали и деньги, и даже продукты… А отца ударили несколько раз ножом… Ему хватило этого… Отца обнаружили соседи, прибежали к нам. Приехали скорая, милиция, но было уже поздно. Нападавших так и не нашли, конечно. В то время их было столько, что особо, наверное, и не искали, хотя не берусь судить. Каждый выживал как мог. Я тогда была ребёнком.

Алла замолчала, я накрыл её руку своей. Она снова смотрела куда-то мне за спину, но уже иным взглядом — рассеянным, задумчивым, видимо, перед её взором проносились сейчас события тех ушедших лет. Она утратила всю свою независимость, гордую осанку, стервозный вид. Передо мной сидела просто маленькая, несчастная девочка, которую хотелось обнять и пожалеть, укрыть от всех страхов.

— После похорон отца мать словно обезумела. Но в то время как-то не принято было обращаться к специалистам, ты понимаешь, о каком враче я говорю. Предрассудки и по сей день живы в нашей стране. «Он посещал психотерапевта? Какой кошмар! Он ненормальный! Надо держаться от этого человека подальше». Ну а тогда это было просто немыслимо. Конечно же, мать никуда не пошла, ей бы и в голову не пришло обратиться за лечением. Её состояние всё ухудшалось. На кухне постоянно стоял запах лекарств, но успокоительные мало помогали. И тогда мать нашла «счастье» там же, где и многие — на дне бутылки. Она стала заглядывать в неё всё чаще, и без того скудные наши средства теперь уходили по большей части на её выпивку. На качественный продукт ей уже не хватало, и она стала покупать пойло у местных умельцев. Дома нечего было есть, а она валялась пьяная у порога и блевала, а мы ползали рядом, жалея её же, и убирая за ней грязь. Постепенно мать стала выглядеть хуже, чем наш Иннокентьич. Женщины спиваются быстрее, и опускаются ниже. На самое дно. Но вот чудо — на работу она ходила. А мы с Анюткой терпели, всё ждали, когда наша ласковая и любимая мамочка опомнится и перестанет пить, ведь она же не такая! Но она уже давно не была той, нашей мамой. Мы молчали в школе и саду о том, что дома нет еды, о том, что мать нас бьёт, о том, что однажды она чуть было не выбросилась в окно, будучи в угаре. А надо было, надо. Может быть, тогда всё сложилось бы иначе. Но, повторюсь, мы были всего лишь детьми и только прятались под стол или в шкаф, когда у матери начинался очередной припадок, и она разносила квартиру, и проклинала нас на чём свет стоит. Словно мы были в чём-то виноваты. Именно тогда, во время очередной её истерики, мы с Анютой и поклялись друг дружке всегда быть вместе и не бросать друг друга, никогда, что бы ни случилось. Я научилась воровать. Да-да, когда желудок сводит от голода, очень быстро забываешь о принципах и постулатах совести. Я приносила домой калач или яблоко, что там ещё удавалось стянуть в этот день в палатках на рынке, и мы жадно ели, разделив добычу пополам. Но однажды я попалась. Тётка, схватившая меня за руку с поличным, была непреклонна, как я её не умоляла со слезами простить меня и отпустить. Она вызвала милицию и те, приехав, забрали меня в отделение, а оттуда позвонили матери. На удивление мать явилась быстро и трезвая. Меня отпустили, просто пожурив, но дома мать устроила мне выволочку, а после, на дворе уже были последние дни мая, сказала, что она отправляет меня на всё лето к бабушке, в деревню. Там, де, меня научат уму-разуму. Я долго плакала и умоляла маму не отвозить меня. Я боялась за Анютку — как она останется без меня? Кто будет приносить ей добычу? Но мать была непреклонна. Тогда я стала просить, чтобы и Анюта поехала со мной. Но мать заявила, что нечего распространять своё тлетворное влияние и на младшую сестру.

Алла усмехнулась:

— Её-то влияние несомненно было куда лучше!

Я с невыразимой болью смотрел на девушку — Боже, как мне хотелось стереть из её памяти все эти страшные воспоминания, а взамен дать другие — солнечные, тёплые, разноцветные, как пёстрое лоскутное одеяло или костюм клоуна. Но прошлого не изменить и порой оно обжигает и отравляет всё наше последующее существование.

Алка продолжила:

— Едва прозвенел последний звонок этого учебного года, как мать тут же собрала мои вещи и посадила меня на автобус со словами: «Бабушка тебя там встретит». Анюта, стоявшая рядом с матерью, заливалась слезами, и я старалась не смотреть в её сторону, не в силах сама сдержать слёз. «Я сбегу оттуда» — прошептала я ей на ушко, — «А потом заберу тебя и мы вместе уедем далеко-далеко». «Хватит мусолиться», — грубо оборвала нас мать и толкнула меня в спину, — «Автобус сейчас уедет». Я смотрела в окно и махала рукой Анюте до тех пор, покуда они с матерью не скрылись за поворотом. Бабушка действительно меня встретила на остановке, мы давно не виделись с ней (моя мать не жаловала свою свекровь, а её собственная родная мать давно умерла), и она соскучилась по мне. Она долго обнимала меня и целовала, а потом кормила пирожками и пюрешкой с котлетой — всё своё, с огорода. Я ела, а бабушка смотрела на меня во все глаза и я увидела, что на её ресницах блеснули слёзы. «Ты голодала?» — спросила она прямо. И я кивнула. А после разрыдалась, я ревела, размазывая по щекам непрожёванный пирожок и варенье, а бабушка утешала меня, прижимая к себе. Мы проговорили до позднего вечера, и бабушка, выслушав мой рассказ, с каменным лицом сказала, что всё уладит, что мы теперь будем жить с ней. Но только дело это небыстрое, но она сделает всё-всё, чтобы нас отдали ей. Я успокоилась и легла спать. В ту ночь я впервые за долгое время уснула крепким сном без сновидений. Потекли дни. Бабушка уезжала в город, оставляя меня на хозяйстве, ходила там по каким-то инстанциям. А я оттаяла у неё, поправилась, порозовела, перестала трястись, как мышь, от каждого шороха и только лишь ждала, когда же мы с Анютой наконец воссоединимся. Звонок в тот вечер прозвучал как набат. Бабушка подошла к тумбочке, покрытой ажурной вязаной салфеткой, подняла трубку дискового зелёного телефона и вдруг побледнела, схватилась за сердце и стала медленно сползать по стенке. Я заорала дурниной, бросилась к ней. Кое-как я привела её в чувство, сунула ей под язык лекарство из её корзинки в шкафу. А когда она пришла в себя, то вся дрожа, слабым голосом сказала мне: «Мамы и Анюты больше нет. Пожар случился». Всё, что было после, я помнила как в тумане. Нечаянно я услышала разговор бабушки с милиционером, который сказал, что на момент пожара Анюта уже была несколько дней, как мертва. Она умерла от голода. От голода! Эта тварь заморила её, а потом, то ли нечаянно, то ли нарочно, устроила пожар. После похорон я осталась жить с бабушкой, а когда мне исполнилось восемнадцать, вернулась сюда. Меня, как сироту, устроили в институт, хотя я и сама хорошо училась. А остальное ты уже знаешь.

Алла разрыдалась, и я встал со стула, подошёл к ней, поднял её и прижал к себе. Так мы и стояли, пока за окном всё сильнее сгущалась тьма.

Глава 3

Комнату освещало трепещущее пламя одинокой свечи в невысоком стеклянном сосуде, пахло смесью ванили с чем-то терпким, щекочущим нос, навевающим воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи» и дворцах арабских шейхов. У нас был, конечно, не дворец, но сейчас мне было в нём слаще, чем любому падишаху в своих хоромах. У нас всё случилось. Да, вот так — трепетно, нежно и страстно одновременно. Мне казалось, что такую близость между мужчиной и женщиной рисуют только в слащавых мелодрамах или бульварных романах. Но оказалось, что в жизни бывает ещё и не такое. Моя принцесса из сказки лежала рядом со мной, в моих объятиях. Я наслаждался моментом, который мог и не повториться — да, я не строил иллюзий и знал, что Алла вполне может дать мне от ворот поворот и вновь переключиться на тех мажоров, что встречали её на крутых тачках после работы. Хотя… хотя она и была сегодня столь откровенной со мной, совсем близкой и родной девочкой, открыла передо мной наизнанку всё самое сокровенное, больное, то, что и не всякому близкому-то поведаешь.

— Возможно, что сработал эффект попутчика — говорил я себе — Не обольщайся. Такая красотка не для тебя. Но ведь завтра, да и послезавтра мы вновь увидимся в офисе — так что теория «попутчика» тут не работает.

В конце концов, я перестал копаться в себе, и подобно параноику выискивать какие-то подводные камни, а просто отдался радости, любви и лучезарной улыбке моей девушки. Нам хорошо сейчас, в эти минуты счастья, а что будет дальше — жизнь покажет. И она показала…

— Я в душ на пять минут, — шепнула Алка, выскальзывая из моих объятий, и, накинув лёгкий пеньюар, скрылась за дверью ванной комнаты.

Послышался шум воды и негромкое пение, Алка мурлыкала себе под нос попсовую песенку, а я откинулся на подушки и блаженно прикрыл глаза — вот оно счастье. Неправда, что о свадьбах, романтике и семье мечтают только девушки. В эти минуты и я мечтал именно об этом — весёлому торжеству с друзьями и близкими, Алла в белом платье, о тихой семейной гавани, о маленьком человечке с моими волосами и глазами Аллы, что топочет ко мне навстречу, раскинув ручки, и кричит: «Папа!» Да, мы, мужчины, тоже можем быть временами весьма сентиментальными, только стесняемся признаться в этом. Нас так же трогают и ароматы сирени майскими вечерами, и огни заснеженных зимних бульваров с медленно кружащимися в небе снежинками, и ласковое слово любимой женщины, и безделушки в подарок без повода, и вся та красота жизни, которую воспевают художники и поэты. Просто зачастую нам трудно подобрать слова для своих чувств, не умеем мы этого. От природы нам заповедано быть сильными, суровыми и бородатыми. И мы стараемся не снижать планки. Но порой… От философских размышлений меня прервал стук в окно. Точнее даже не стук, а некое поскрёбывание.

— Голуби, наверное, — лениво подумал я.

Тело приятно расслабилось после любовных утех, растекшись по простыням, и я даже не заострил бы внимания на этом незначительном моменте, если бы не услышал вслед за тем странный звук. Это был то ли хриплый шёпот, то ли скрежет, то ли скрип. Но что может скрипеть в пластиковом окне? Балкон в квартире располагался в спальне, а здесь находилось просто окно, в котором нечему скрипеть.

— Возможно, качели во дворе или ещё что, какая мне разница? — я отмахнулся от звуков, но тут увидел такое, что заставило меня подскочить, как ужаленного и впиться взглядом в оконное стекло, за которым разлилась черничная полночь.

Изжелта-коричневая скрюченная веточка скреблась по стеклу с наружной стороны, она-то и издавала этот звук.

— Но деревья не растут на уровне девятого этажа, — подумал в какой-то горячке я, — Или всё-таки растут?

А после веточка согнулась на моих глазах и, просунувшись в приоткрытое в режиме проветривания окно, принялась ковырять ручку, пытаясь открыть створку. Но главный ужас заключался не в этом, а в том, что, подняв свой взгляд, я обнаружил «продолжение» веточки. И это была рука. Самая настоящая человеческая рука, чёрт побери! Я заорал, как ненормальный, рука тут же дёрнулась и исчезла, а в комнату прискакала перепуганная Алка, вся в пене и голышом.

— Что? Что случилось? — выпалила она речитативом.

— В окне была чья-то рука, и она хотела открыть окно!

Алка побледнела. Только тут до меня дошло, как выглядят со стороны мои слова, теперь Алка решит, что я больной придурок. Но что я должен был сказать?

— Р-рука? — выговорила девушка и попыталась выдавить из себя подобие улыбки.

Я понуро кивнул, представляя, каким идиотом кажусь сейчас ей. Алка стояла, застыв, как статуя, и клубы пены стекали с её тела на пол.

— Да тебе показалось, точно показалось, — проговорила она, наконец, — Ну, подумай сам, какая рука может быть в окне на девятом этаже? Может, подростки снова забрались на крышу и разыгрывают таким образом жильцов? Привязали какую-нибудь ерунду на верёвочку и спускают теперь вниз, а сами ржут, небось, как кони. Может там ещё и камера какая-то прикреплена, от молодёжи не заржавеет.

— Алл, ты себя слышишь? Ну, какая ерунда, какая камера? Это была живая, настоящая конечность!

— А ты себя? — неожиданно грубо с вызовом спросила девушка.

Я осёкся. Она права. Её объяснения звучат уж куда логичнее, чем мой бред.

— Я думаю, что тебе просто показалось, — произнесла Алла твёрдым голосом и исчезла в дверном проёме, оставив после себя лужицу воды с тающей в ней пеной.

Я же, ощущая себя полнейшим неадекватом, натянул штаны, не в силах избавиться от мерзостного ощущения, что на меня кто-то пялится.

— Может, вот так и начинают сходить с ума? — подумалось мне.

В комнату вошла Алла. Она как-то настороженно глянула на окно, улыбнулась, подошла и закрыла его, задёрнув шторы:

— Прохладно стало, с пруда тянет сыростью.

Она присела рядом, устроилась поудобнее, подобрав ноги, взяла мою руку в свою и принялась водить по ней пальчиком, словно цыганка, решившая поведать мне судьбу.

— Алла, — спросил я осторожно, — А ты простила свою мать?

Девушка ответила не сразу.

— Иногда, уже став взрослой, я много раз пыталась оправдать её, найти объяснение её слабости. Но не смогла. Она добровольно выбрала пойло вместо детей, деградировав до состояния делирия. И я перестала корить себя и выискивать кто прав, кто виноват, и размышлять на тему — а что было бы, если бы… Да ничего! Случилось то, что случилось. Надо просто принять это и жить дальше.

— Ты навещаешь их? В смысле ходишь к ним на кладбище?

Рука Алки напряглась, и я почувствовал это, но она ответила совершенно безразличным тоном:

— Нет.

— Но Анюта, — начал, было, я…

— Анюта всегда со мной. В моём сердце, — пояснила Алла, — А могила — это всего лишь могила. В ней нет ничего такого, чтобы к ней возвращаться.

Я не стал спорить, хотя и хотелось. Но я понимал, что это слишком больная тема для моей девушки и не стоит ворошить рану. Сменив тему, я принялся вспоминать разные нелепые смешные случаи из своего прошлого, чтобы поднять настроение нам обоим. Мы проговорили до тех пор, пока Алка не посмотрела на электронные часы, что светились зеленоватым светом на полке:

— Уже почти час ночи. Спать-спать. Иначе завтра, точнее уже сегодня, я буду выглядеть, что твой енот-полоскун, с такими же кругами вокруг глаз.

Мы оба рассмеялись, и погасили всё ещё горевшую свечу.

Посреди ночи я проснулся со странным чувством, что кроме нас в квартире есть кто-то ещё. Так бывает, когда присутствие невидимого гостя выдаёт движение воздуха, невозможное уловить на слух, но при этом ощущаемое самой кожей. Я приподнял голову. Табло часов показывало третий час. Следовательно, проспал я буквально около часа. Но что же разбудило меня? Алка спала на моём плече сладко и безмятежно, свернувшись беззащитным клубочком и разметав волосы по подушке. Я уставился в темноту. Такое ощущение, что дом подвесили посреди Вселенной в просторах космоса, как ёлочную игрушку, настолько было темно — ни света фонарей за окнами, ни отблесков проезжающих мимо автомобилей, ни одиноких мотыльков в соседних домах, что засиделись за книгой до утра. Ничего. Я вновь опустил голову, прикрыл глаза. И в этот же миг услышал шлепки или шажки. Это было что-то, похожее на то, как если бы ребёнок, встав на четвереньки, медленно передвигался по полу, при этом периодически щёлкая языком и странно похрустывая суставами. Открыв глаза, я увидел, что луна вышла из-за туч, и теперь комнату наполнял таинственный, бледный свет. Звуки раздавались из спальни, дверь из которой выходила в коридор. На мгновение они стихли, и я услышал сопение, как если бы кто-то жадно втягивал ноздрями воздух, принюхиваясь. Затем вновь послышалось — тук, шлёп, хруст, цок. Какофония звуков. Озадаченный и обеспокоенный, вновь вспомнив эту руку в окне, я осторожно потеребил за плечо Алку, прошептал, чтобы не напугать:

— Алл, кажется, в квартиру кто-то проник.

— Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час, — пробормотала Алка сквозь сон.

Кажется, она ещё находилась в полусне и поэтому несла какую-то чушь.

— Кто приходит? — не понял я.

Алка резко села в кровати:

— Я… я… мне сон приснился. О чём ты?

— Тише-тише, — снова зашептал я, одновременно приглядывая что-нибудь увесистое из тех предметов, что были в комнате, — Ты заперла дверь? В квартире кажется кто-то есть.

Даже при голубоватом лунном свете я увидел, как побледнело её лицо и Алка вжалась в подушку, подтянув к себе одеяло.

Глава 4

Оркестр звуков приближался к двери в зал, в котором находились мы, и поэтому, не теряя времени на то, чтобы успокоить Аллу (это я сделаю после, а сейчас надо защищаться), я осторожно, стараясь не шуметь, поднялся с дивана и схватил в руки статуэтку Венеры, стоявшую на тумбе у окна. Вернувшись в тень у самой двери, я встал и затих, чтобы не выдать своё местонахождение. Звуки замерли у самого входа, словно тот, кто их издавал, тоже прислушивался. А потом раздалось шуршание и в комнату вползло оно… Нет, даже в самом своём страшном сне я не мог представить, что однажды чудовище из фильма ужасов может воочию явиться мне вот так, посреди самой обычной ночи. Это было хтоническое нечто, иссушенный мертвец, восставший из своей могилы, древняя мумия! По полу полз на четвереньках обнажённый тощий человек, очень тощий, настолько, что в лунном свете, льющемся на него из окна, я мог пересчитать все рёбра в его грудной клетке. Куцый клок длинных волос, таких же чёрных, как у Аллы, свесился с темени набок, упав на плечо. Вся кожа твари собиралась в какие-то немыслимые складки, местами на ней виднелись грубые швы, словно её штопали, латали, как прохудившийся носок, в иных же местах она была натянута так, что блестела и грозилась вот-вот лопнуть. На бедре зиял как раз такой разрыв, из которого сочилась сукровица, стекая вниз по ноге. Казалось это не может быть живым. Но оно жило, двигалось и издавало звуки. Стучали гулко по ламинату колени и локти, на которые существо опиралось. Хрипение и бульканье доносилось из раззявленной глотки. С хрустом двигались суставы. Видно было, что каждое движение причиняет существу муку. В какой-то миг я даже забыл, для чего я здесь стою, и, опомнившись, я опустил поднятые вверх руки с тяжёлой статуэткой вниз на спину твари. Раздался пронзительный писк и крик одновременно с двух сторон, так, что мои перепонки натянулись, угрожая лопнуть, не выдержав децибел. Кричали Алла и тварь разом. Еле сдержавшись усилием воли, дабы не начать орать с ними хором, я опускал статуэтку на хребет твари ещё и ещё, пока ко мне не подскочила Алка и не принялась вырывать её из моих рук. Но то ли от ужаса, то ли ещё от чего, пальцы мои сковало судорогой так, что они не разжимались, и я ненароком чуть было не ударил и Аллу.

— Уйди! — заорал я на неё, — Звони на 112!

Но Алка повисла на мне, как мартышка, и так сильно вцепилась в моё запястье зубами, что я выронил чёртову Венеру себе на ногу и похоже раздробил мизинец, однако адреналин, кипящий в моих венах, милостиво избавил меня от необходимости чувствовать боль.

— Не надо, не надо! Остановись, прошу! Пожалуйста, Влад! Она не причинит нам зла!

— Она? — я опустил, наконец, руки, тяжело дыша, и попытался успокоиться, как бы дико это ни звучало.

Тварь забилась в угол и пищала там, хрипя и подвывая на все лады, как раненый зверь. Я щёлкнул выключателем и комнату залил яркий ослепляющий свет. Тварь заверещала громче. Алка мгновенно подскочила и выключила освещение. Обняв, она повела меня к дивану, усадила, и принялась уговаривать, как маленького ребёнка.

— Влад, милый, не надо света. Она боится его. Ей больно. Её глаза немного видят в темноте, но свет губителен для них.

— Ей больно? — эхом повторял я за Алкой, косясь в тёмный угол за шкафом, из которого доносилось нечто, похожее на всхлипывания.

— Кому ей? — я схватил Алку за руки, — Ты что, знаешь её? Почему ты остановила меня?

— Потому что это, — она кивнула в угол, — Моя сестра.

— Какая сестра? — я всё не мог понять, — У тебя же была только одна сестра?

— Одна. Это она — Анюта.

Я замолчал и в оцепенении уставился в то место, где сидело существо. Я то переводил взгляд на Аллу, думая, не свихнулась ли она от потрясения, то вновь вглядывался в густую тьму, чтобы разглядеть нечто, находящееся там.

— Влад, — видя моё замешательство, Алка, уже пришедшая в себя, решительно направилась в сторону шкафа, и остановилась там, протянув руку во тьму, где сидело нечто, — Влад, послушай, это я виновата. Я хотела рассказать тебе всё до последней тайны. Но чуть позже. Я, правда, собиралась это сделать. Ну не могла же я тебе вывалить такое на первом свидании, сам подумай. Ты бы счёл меня за сумасшедшую. А того хуже, рассказал бы кому-то об этом. Я не могла этого допустить. Но я бы обязательно всё открыла тебе. Ведь я… Я люблю тебя, Влад, по-настоящему люблю. Ты первый мужчина в моей жизни, который остался в моём сердце, дал мне поверить в себя, в людей. Ты нужен мне.

— Нужен — зачем? Чтобы скормить меня этой твари? — спросил я, содрогаясь от мысли о том, для чего Алка привела меня к себе.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты не прав. Я не хотела тебе зла. И она не тварь. Она моя сестра. Несчастное создание, загубленное матерью, не успевшее пожить толком на этом свете.

— Алла, — я постарался придать своему голосу мягкость, — Девочка моя, нам нужно вызвать помощь.

— Ты думаешь, что я чокнутая, — Алка усмехнулась, — Именно поэтому я и молчала пока. Ждала момента, когда мы станем настолько близки, что я смогу довериться тебе окончательно. Но, что случилось, то случилось, назад пути нет. Я не ожидала, что Анюта придёт сегодня. Она не должна была появиться этой ночью. Обычно она приходит по заведённому ею графику и я уже приспособилась под него. Она не делает ничего дурного, просто приходит, ест и уходит.

— Ест? — по телу пробежала дрожь, — И чем же она питается?

— Душами, — серьёзно ответила Алла.

— Что?!

— Тебе не понравится то, что я скажу, но другого выбора нет. Раз всё произошло, то я расскажу тебе всё, как есть, а ты решай, что делать дальше.

Алка вздохнула:

— Анюта, выходи.

— Нет, нет, — мысленно взмолился я, и рефлекторно поджал ноги под диван.

Я не знаю, кем была эта тварь, но явно не погибшей девочкой по имени Анюта. Алла сошла с ума, а с нами в квартире находится какая-то хтонь, и что делать я не знаю.

Из угла меж тем, всё так же на четвереньках, выползла тварь и, приблизившись к Алке, уткнулась, словно верный пёс, лицом в её колено. Я старался не смотреть в ту сторону, но мои глаза в каком-то мазохистском порыве сами поворачивались туда. Лунный свет совершенно отчётливо очерчивал черты существа, так, что я смог разглядеть всё до мельчайших подробностей. Теперь я понял, почему оно ползло на локтях и коленях. Это был сгоревший труп, и потому во время пожара он принял позу боксёра, как называют её судмедэксперты. Руки притягиваются к груди, а ноги поджимаются к телу. Страшные рубцы покрывали тело, стягивая его так, что оно находилось в кожаном коконе, который был ему мал. Под подбородком, на шее, проходил широкий надрез, наставленный тканью, как заплаткой на штанах. Поймав мой взгляд, Алка смущённо хихикнула:

— Я не мастерица шить, поэтому уж как получилось. Анюта не могла поднимать голову, её подбородок сросся с шеей после… Ну, ты знаешь, после чего. И я придумала такую хитрость — сделала разрез, а после наставила тканью, и получилось удобненько. Правда, Анюта?

Она погладила тварь по голове, а та довольно заворчала, всё ещё с обидой глядя на меня выпученными глазами, лишёнными век. А затем села на пятую точку, поджав под себя ноги. Алка рассказывала об этом так непринуждённо, словно речь шла о старом бабушкином халате, который она перекроила. Я перевёл взгляд ниже. Вместо носа чернела обуглившаяся дыра, ещё ниже зияла широкая щель рта, мне показалось, что тварь улыбается, но тут же я понял, что у неё просто отсутствуют губы.

— Анюта растёт понемногу, — продолжила Алка, а я ощущал себя пациентом весёлого отделения, и мне казалось, что всё это происходит не по-настоящему, и мы с Алкой сейчас проснёмся, а на дворе будет утро, и в окна ярко будет светить солнце, — И поэтому кожу приходится нашивать местами. Но в остальном мы справляемся, правда, малышка?

«Малышка»?! Я поёжился. Мой взгляд скользнул ниже — два кожаных обвислых по-старушечьи мешочка грудей, живот, покрытый шрамами, тёмное лоно, согнутые колени. Бр-р-р-р… Кто или что это могло быть?

— Алла, но мёртвые не оживают, — прошептал я.

— Как видишь, — Алка положила ладонь на плечо существа, — Впервые она явилась ко мне такой же летней ночью, спустя полгода после моего возвращения. Вползла через открытое окно с крыши, вот так же как сегодня. Я тогда орала так, что чуть было не разорвала лёгкие. Удивляюсь, как соседи не вызвали полицию.

Она рассмеялась.

— А потом… Мы подружились. Я узнала её.

— Алл, это не может быть твоей сестрёнкой. Твой разум хотел верить, что она жива, и услужливо внушил тебе это. Но это не она.

— А кто же это тогда? Может быть, ты подскажешь? — с вызовом спросила Алка.

Я помотал головой.

— То-то же. Я не знаю, как это произошло, она мне не рассказывала. Возможно, она и сама не знает об этом. Но это факт. Она живёт. Правда, не совсем в общепринятом смысле. Но всё же… это лучше, чем ничего. Ведь она мой единственный родной человек. Она приходит ко мне, чтобы повидаться и чтобы поесть. Я кормлю её душами людей. А именно — тех мужчин, которых все вы видели у нашего офиса с букетами и на дорогих машинах.

— Но как?

— Я приводила их домой. Подливала им немного снотворного в вино. Они засыпали. А потом приходила Анюта и высасывала их души, прикладываясь к их губам своим ртом. Так она получала силу, чтобы жить дальше. Она не прожорлива и ей достаточно одной души в квартал.

— Но, куда же ты девала? — я сорвался и не договорил.

— Трупы, хотел сказать ты? — Алка рассмеялась, — Они уходили отсюда с утра своими ногами. Но больше уже не возвращались.

Поймав мой недоумённый взгляд, она пояснила:

— Ты думаешь, без души невозможно существовать? О, как выяснилось, ещё как. В первый раз я тоже боялась, но оказалось, что всё отлично. Некоторые прекрасно живут и без души. Скажу тебе, она им даже мешала, и можно сказать, что Анюта оказала им доброе дело, услугу. Ведь, не имея души, гораздо проще творить то, что творят все эти мажоры и папины сынки. Я выбирала только таких, наглых и зарвавшихся особей. Но ты, ты не такой. Влад. Тебя я полюбила по-настоящему. И хотела, чтобы мы с тобой были вместе.

— И ты и дальше стала бы приводить в наш дом мужчин, чтобы накормить Анюту? — я не заметил, как назвал тварь по имени и сам передёрнулся от этого. Что ж, а я уже привыкаю, начинаю втягиваться. Глядишь, скоро мы и вовсе подружимся.

— Она ещё питается кошками, — опустив глаза, смущённо добавила Алла.

— Что?! Так вот зачем ты прикармливаешь бездомышей. А я-то думал…

— Ты разочарован во мне? — спросила с болью в голосе Алка.

Я молчал. Я не знал, что вообще ответить на этот театр абсурда, как реагировать на эту фантасмагорию происходящего.

— Анюта не станет нам слишком досаждать. Она милый ребёнок. Любит, когда я читаю ей сказки. Ей так не хватало тепла и заботы. Она приходит нечасто и ненадолго. Всего одна ночь в два-три месяца. В остальное же время я твоя, Влад. Только твоя.

— Давай уедем отсюда? — предложил я.

— Ты что? — Алка испуганно захлопала ресницами, — Я не могу бросить Анюту. Я уже предала её однажды и не сделаю этого во второй раз.

Я поднялся с дивана, меня мутило от запаха палёного мяса, проникающего во все отверстия моего тела, и принялся одеваться.

— Ты уходишь? — обречённо спросила Алка, а Анюта у её ног жалобно, по-щенячьи, заскулила.

Я кивнул. Обувшись, я в последний раз оглянулся на Алку. Она стояла всё там же, не сводя с меня глаз, такая маленькая и жалкая, и по её щекам текли слёзы, а Анютка тыкалась ей в ладонь и мычала, утешая. Я вышел и закрыл за собой дверь.

— Я должен забыть всё это, как ночной кошмар, — думал я, шагая по тёмным бульварам, а моё лицо обдувал свежий, предутренний ветерок.

***

Прошло три года. Мы с Аллой поженились и живём в той самой квартире. Знаете, не всё так страшно, как кажется, если двое любят друг друга по-настоящему. К Анютке я привык, она и правда оказалась милым ребёнком, ну и что, что выглядит она не так, как обычные дети? Знаете, ваши дети, возможно, тоже не самые красивые на свете, да и воспитаны не лучшим образом, просто никто не скажет вам этого в лицо. Да и вы сами, быть может, вполне посредственная натура и даже хамоватая и бездарная. Так что никто не давал вам права считать другого уродом только за его внешность. Анютка ест мало. Всего по одной душе за сезон. Только теперь мы добывам для неё пропитание по другой схеме. Не могу же я позволить моей любимой жене, которая к тому же недавно стала мамой чудесного мальчика, ходить на промысел? Я под разными предлогами прошу встретиться человека со мной или подвезти меня до дома, точнее до пруда. А там уже нас поджидает Анютка. Я выбираю только тех, кто идёт против общества. Отморозков. Я отслеживаю их заранее. В последний раз это был тип, который избивал свою жену и детей. Наш сосед из дома напротив. Теперь он смирный, как овечка. Жена не нарадуется. А есть ли у него душа — это уже неважно. Ведь вы и сами не можете знать наверняка, есть ли душа у вас, или вы уже давно живёте без неё, правда? А о близких нужно заботиться и беречь их, ведь это — наша родная кровь.