Вдовья трава

Елена Воздвиженская

Как правильно прожить жизнь, знает только тот, кто уже умер. Однако, всё же существуют простые и древние истины, придерживаясь которых, можно оставаться человеком в любой ситуации. Не убий, не укради, не возжелай чужого — каждый слышал эти слова. Можно называть их по-разному — заповеди, инструкции, руководство — смысл от этого не изменится. Эти правила — золотой закон совести. И соблюдая их, не важно верующий ты, атеист или же агностик, ты сможешь называться человеком и прожить жизнь достойно.

Антихристъ

— Господи, откудоть только ты навязалси на мою голову? — горестно причитала баба Паня, то и дело оборачиваясь и поглядывая на чёрного козла, что семенил за нею вослед, как собачка, — Чистой Антихристъ!

Козёл был мастист — ростом с доброго телёнка, он значительно выделялся на фоне других деревенских козлов, возвышаясь над ними подобно горе Олимп, и был громогласен, как Зевс. Его раскатистое «Мэ-э-э!» больше напоминало рык дракона, разносилось далеко окрест, и могло испугать человека неискушённого и неподготовленного. Так, однажды, к председателю колхоза приехала комиссия из города, проверять что-то там, после проверки гостей пригласили отобедать. Поели, выпили, всё, как водится, и тут главный проверяющий, Степан Игнатьевич, вышел на крылечко колхозной столовой, чтобы после сытного обеда затянуться дымком. Когда из-под высокого крыльца столовой раздалось утробное ворчание, Степан Игнатьевич, очень любивший собак, решил, что под ступенями спрятался от палящего солнца чей-то уставший от жары пёс. Он спустился вниз, наклонился, и глянул в темноту небольшой щели (крыльцо огорожено было по бокам плотно прилегающими друг к другу досками, парочка из которых отсутствовала). Из тьмы на Степана Игнатьевича глянули два жёлтых, словно две луны, глаза.

— Фью, фью, — поманил Степан Игнатьевич.

Тьма приблизилась. Жёлтые глаза сверкнули недобрым огнём. Степан Игнатьевич, завсегда находивший с собачками общий язык, протянул руку, чтобы погладить нового знакомого, и тут из-под ступеней показались большие, изогнутые рога над луноглазыми очами. Степан Игнатьевич вздрогнул, попятился. А тьма выбралась, наконец, из-под крыльца, обернувшись чёрной, как сама вселенная, глыбой (и как только в такую махонькую щель пролез, окаянный?), и кинулась на непрошенного гостя, помешавшего его отдыху в теньке. Степан Игнатьевич бежал долго, но его путь преградил забор, перелезть через который толстому проверяющему оказалось не под силу. Так и повис он на нём, подгибая ноги в разодранных штанах, пока ребятишки не сбегали за бабой Паней, потому как козёл слушался только свою хозяйку, и покамест та, кряхтя и охая, прибежала из дому к столовой, да не угомонила своего питомца, продолжал стойко держаться побелевшими пальцами за доски изгороди.

— Откудоть только ты навязалси на мою голову, Антихристъ? — горестно вздыхала баба Паня, погоняя длинной хворостиной чёрную гору Олимп в сторону своего двора.

Козёл послушно семенил впереди бабки, понуро свесив голову и изредка косясь на старуху жёлтым виноватым глазом, и даже, кажется, тоже горько вздыхая исподтишка. Словно говоря, мол, да, я такой, прости уж ты меня, бабушка, ну, ничего не могу с собой поделать.

Дойдя до ворот баба Паня садилась на скамейку и устало выдыхала, годы уж были не те, чтобы бегать, как девчонка. Козёл ложился рядышком, отдыхал после подвигов. Так и жили до следующего разу. А там снова, глядишь, бегут к бабе Пане — то бельё на верёвках Антихристъ зажевал, то в огород пробрался и капусту поел, то пьяного тракториста Артемия поддел под гузку. Пьяных Антихристъ не любил, просто страсть как. В деревне появилось негласное правило — выпил, на глаза козлу не попадайся.

***

Откуда взялся в деревне этот козёл, никто не ведал. Просто однажды появился он на улице в утренний час, будто материализовавшись из ночной тьмы, такой же чёрный, как и она, с двумя жёлтыми глазами, похожими на две луны в полнолуние, весь покрытый длинной густой шерстью в колтунах и репьях, высоченный и могучий. Голову его, подобно короне, венчали два витиеватых крепких рога.

Бабы, провожающие скотину в стадо, завидев козла, вздрогнули.

— Это чей же таков? Вроде не нашенской.

Такого козла и, правда, не было ни у кого в их деревне. Неужели приблудился из соседней, сбежал у кого? Поспрашивали, опосля соседей по деревням, но хозяева так и не объявились. То ли не было их вовсе, и козёл явился откуда-то издалека, то ли не желали они признаваться, и боялись быть найденными. Может, рады были радёхоньки, что избавились от такого чудища. А козёл, в первое же своё явление народу, показал себя во всей красе. Напал на пастуха, не боясь его кнута, разогнал стадо, напугал до полусмерти баб, и наподдал нескольким мужикам, пытавшимся его утихомирить. Люди уже было собрались бежать за местным охотником, дедом Афанасием, как вдруг на дороге показалась баба Паня, направляющаяся в соседнее село к утренней службе.

Поравнявшись с козлом, баба Паня, словно вдруг только что опомнившись, удивлённо поглядела по сторонам, и спросила:

— А чавой это происходить-то?

Народ загалдел, указывая на виновника побоища — чёрного, косматого козла, гордо стоявшего посреди улицы, и победно глядящего на покорённый им народ. Баба Паня хмыкнула, подошла к козлу. Бабы вздрогнули, закричали ей вослед, чтоб не шла близко, зажмурились. Но та лишь рукой махнула. Подойдя к козлу, она обошла его кругом, оглядела со всех сторон, снова хмыкнула, покачала головой и произнесла:

— Это ж откудоть ты взялся-то такой? Чего озорничаешь, народ пугаешь, а?

И добавила:

— Антихристъ.

Козёл вдруг встрепенулся, покосился на бабу Паню жёлтым глазом, опустил виновато рога, и… затих. Народ ахнул. Баба Паня постояла, посмотрела на виновника побоища, и вновь произнесла:

— Ну, как есть, чистой Антихристъ.

И развернувшись, пошла себе дальше по своим делам. Козёл, постояв с минуту, вдруг сорвался с места и засеменил вслед за бабкой. Так и стоял народ молча, пока эти двое не скрылись за пригорком.

На полдороге баба Паня, заслышав позади какой-то цокот, обернулась.

— Бат-тюшки мои! — всплеснула она руками, — А ты чаво это тут делаешь? Али за мной увязался? А ну, иди, иди прочь. Я в храм иду. Неча тебе тама делать.

Козёл, опустив очи долу, притворился глухим и продолжил следовать за сердобольной старушкой. Так они и добрались до соседнего села, в котором располагался храм. Пока шла служба, козёл смиренно возлежал в тенёчке на травке, а едва на крылечке показалась знакомая полосатая юбка, тут же поднялся и поспешил навстречу, радостно мекая, что впрочем, больше похоже было на рык льва. Тут же на ум бабы Пани пришли слова из Откровения «И пятый Ангел вострубил, и я увидел зведу, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.»

— Истинно так, — перекрестилась старушка, — Ты, небось, оттудось и явился, из энтой самой бездны, не иначе?

Она глянула на козла и сказала:

— Ну, куда тебя девать? Идём уж домой что ли?

Так и повелось с того дня. С лёгкой бабпаниной руки козла прозвали Антихристом и даже зауважали, когда он спас двухлетнего Ваньку от взбесившегося пса Барона, когда тот чуть было не загрыз ребёнка. Пока подоспели взрослые, Антихристъ уже придавил того рогами к стенке сараюшки. Мать Ваньки аж расцеловала тогда промеж рогов спасителя их сына. Частенько можно было увидеть теперь две фигурки, бредущие по деревне то к магазину, то к колодцу, то на почту. Одна маленькая — бабпанина, другая могучая и косматая — антихристова.

— Он только с виду такой страшной, — говорила баба Паня подружкам на вечерних посиделках, — А душою чист, как дитя. Озорничать только любит. Зря я его Антихристом обозвала, грешная.

Но кличку уже было не отменить, она приросла к козлу так же крепко, как и его рога. В его оправдание надо было сказать, что хулиганил теперь козёл редко, больше так, для баловства, чтобы кровь разогнать, так сказать. Ходил Антихристъ за доброй старушкой по пятам и любил её всем своим большим козлиным сердцем. Сопровождал её в соседнее село на службу, и, пока баба Паня была в храме, ждал покорно во дворе. Он уже выучил, казалось, весь ход Литургии. Заслышав, несущееся из-за дверей «Иже херувимы» козёл встрепенувшись, подскакивал, и, не мигая, глядел на крыльцо, зная, что скоро его хозяйка покажется на крыльце.

***

В ту зимнюю ночь морозы стукнули такие, что дыхание замерзало в воздухе и падало сосулькой на землю. Баба Паня, пожалев животинку — тоже, чай, живая душа, Божья тварь — завела его из сараюшки в избу. Потушила свет и легла спать. В темноте звякнуло тихо стекло в окне, посыпались на пол осколки. Баба Паня, приподнявшись на локте, вгляделась во тьму подслеповатыми глазами и спросила испуганно:

— Хто тама?

— Кто надо, — послышалось грубо в ответ, и бабу Паню кто-то невидимый крепко ухватил за сухонькую руку, и зажал большой вонючей ладонью рот, та и вскрикнуть не успела.

Подельник его уже направился, было, к иконостасу в углу горницы, где и стояли те самые старинные, дорогие иконы, на которые грабители получили наводку, но тут путь ему преградила тьма с жёлтыми круглыми глазами.

Как позже рассказывал участковый, если бы не козёл, бабке пришёл бы конец, её не оставили бы в живых, как свидетеля. Но, благодаря бдительности животного, бабка убежала до соседей босиком и в одной сорочке, и те подняли тревогу, поставив на уши всю деревню. Когда в дом бабы Пани вбежал сосед Пашка с ружьём наперевес, козёл стоял, прижав обоих бандитов к стене своими мощными рогами, и держал их так, несмотря на то, что сам истекал кровью, раненый одним из грабителей. Оба бандита были увезены в город приехавшей милицией. Козла спасли. Колхозный ветеринар Альберт Арсентьевич лечил его две недели, а тот покорно терпел и уколы и перевязки, пока баба Паня утирала слёзы.

— Ты уж меня прости, что я тебя Антихристом прозвала, ляпнула тадысь не подумав, а народ и подхватил. Ты у меня самый, что ни на ессь Архангелъ. Вон какой боевой. Защитник!