Крысиный Король. Жили-были мы

Елена Борисовна Четвертушкина

Эта книга – третья из серии «Жили-были мы», но рассказывает о юности героев. Первая любовь, первые друзья и первые враги в прекрасном древнем городе Акзаксе… И первые предательства. Именно тут истоки и завязки всех будущих приключений…

Анекдот

© Елена Борисовна Четвертушкина, 2017

ISBN 978-5-4483-9567-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Когда мы были молодые, и чушь прекрасную несли…

Что такое молодость?

Серьезный вопрос, сродни прочим риторическим: почем фунт лиха?.. Где раки зимуют?.. Для чего козе баян?

Ни на один из этих вопросов до сих пор наука так и не ответила, а жаль.

В школах с некоторых пор преподают новую науку ОБЖ, то есть — «основы безопасности жизнедеятельности». И вот ведь притча, все точно знают, как именно защищаться, но никак не договорятся — от чего. Все согласны, что ныне сам факт существования человечества оказался под угрозой. Но в чем эта угроза состоит: что лопаем геномодифицированную отраву?.. Что рожать не хотим от лености и вседозволенности?.. Что дышим шут знает чем, и вода в водопроводе — химия голимая, что каждая курица на рынке — либо тухлая, либо с антибиотиком?..

Так тухлая, или с антибиотиком?

И что, в конце концов, нам грозит — глобальное потепление, или глобальное похолодание?

Нет ответа.

Но наука не сдается, и делает смелый вывод: все беды от курения. Курить вредно! Ну, вредно, конечно, только в наши дни курение стало этаким синонимом прославленных западными СМИ российских хакеров, на которых нынче модно валить вообще все на свете, от гибели Атлантиды и разрушения Бастилии до остановки Гольфстрима и смены магнитных полюсов Земли. Всё хорошо у нас с наукой, она трудится с полной самоотдачей, только зачастую находит ответы раньше, чем вопросы, на которые те отвечают. Особенно хорошо у нас обстоят дела с названиями. Например, по всем законам аэродинамики майский жук летать не должен, потому что никак к этому не приспособлен природой. А он летает! Физики так огорчились, что назвали этот казус «теоретической невозможностью»…

М-да.

Так что же такое юность? И где они, наши истоки, какие они? В былинах и мифах каждая без исключения речка начинается с загадочного озера или святого ключа. На деле же, за редчайшим исключением, начало даже великих рек куда как скромнее: неприметное болотце, выпавший из буреломной чащи грязноватый ручеёк, какая-нибудь глинистая заводь в буераках, топь непролазная, пиявочки-козявочки, вострый рогоз да чистотел с полыселым камышом. И фатальное безлюдье… И твой личный ручеек, до невежества чистый, но бурно стремящийся впасть в величественный и могутный поток настоящей жизни, в неуёмном стремлении своем проходит — увы! — дежурные и неминуемые пороги: хаотическое пробивание скорлупы собственного одиночества, когда, по праву новорожденного, ждешь обязательного всеобщего ликования по поводу самого факта твоего появления на свет.

Это хорошо, если дождешься. А если нет?.. А если предстоит тебе всего лишь паника грудничка, осознавшего себя в лотке для «невостребованных младенцев»; ещё чуть спустя — полное отчаяние, а сразу за ним — неистовая надежда брошенного ребенка, вынутого из кюветы пусть чужими, но сноровистыми и незлыми профессиональными руками…

М-да.

…В какой-то момент юной жизни я, примерно так размышляя, догадалась, что азартно загоняю себя в пучину комплексов (всё же высшее психологическое образование имело место быть); и, кажется, как раз за очередным утренним Правилом опомнилась. Взяла сама себя — больше-то некому! — решительно за шиворот, крепко встряхнула, и спросила грозным голосом: а не стыдно ли тебе, рыба моя, это что за ропотня?!

Тебя же от совсем страшных бед Бог хранил? — хранил. Соломки подстилал? — подстилал. Умные мысли в дурную головёнку впихивал? — случалось, чего уж там: не станешь же ты, как честный человек, утверждать, что сама такая умная… Ну и усохни, радость моя, потому что все остальное — от лукавого, хоть убейся. Только представить, какое количество кирпичей промахнулось по твоему глупому темечку, сколько гордых и свободных черных кошек обошли тебя, брезгливо шипя и плюясь, по сложной параболе!..

А отсюда, увы, жестокий и справедливый логический вывод: всё, что кажется непереносимым — всего лишь твои собственные несбывшиеся амбиции и претензии, это тоска по ним представляется непереносимой, а вовсе не дарованная Богом жизнь.

Да, честно признаюсь, было время, когда жизнь казалась мне непереносимой.

Именно поэтому я и пишу сейчас, но только не литературное произведение, нет. Скорее, вообще не пишу, а нащупываю в темноте и тумане памяти тропку, ведущую — меня, уже практически старуху, — назад в прошлое. Даже воспоминаниями мою писанину не назвать, потому что воспоминания субъективны: то вдруг восстает из толщи времени то, чего никогда и не было, но очень хотелось, чтобы было; то вдруг реальные события начинают терять внятные очертания, потому что вспоминать их мучительно. Как в любимом фильме:

— …Но это факт?

— Нет, это не факт. Это больше, чем факт: так оно и было на самом деле…

А ведь старость — это вообще целая эпоха, когда умеешь и знаешь уже так много, а можешь уже так мало.

Этот жанр называется «мемуары». Но что же всё-таки кроется за умным словом — полет, лоток для невостребованных младенцев, кирпичи и черные кошки, усталые паладины и неприметные болотца?..

Нет ответа.

В любом случае, берусь я за перо без особого энтузиазма, потому что давно поняла: воспоминания есть коварнейшая вещь, грозящая мне, автору — бессонницей и сумеречным состоянием души, а близким — вонью моего успокоительного чая и острыми приступами мизантропии, которые способны в момент остервенить даже самых преданных родных. Которые, кстати, сами и виноваты: именно они подвигли меня на описание нижеследующих событий.

Впрочем, Бог с ним, с чаем.

Слишком уж часто беспечный и самонадеянный автор мемуаров, успев счастливо миновать парочку-другую склеротических пропастей и более-менее удачно пробираясь по топким пустошам грамматики и пунктуации, вдруг со страхом обнаруживает, что вовсе не управляет, как чаял, потоком своей памяти, а летит кувырком по её стремнинам и перекатам, тонет в водоворотах, снова выныривает, оглушенный, — чтобы опять, много лет спустя, корчиться от ударов о давно исчезнувшие камни. Память — близкая родственница полыни, она горькая вещь. Опрометчиво доверяясь ей, мы уверены, что прежние ошибки оценены, взвешены и учтены, и полагаем себя уже чуть не мудрее легендарного перстня великого царя Соломона… Но, как свет давно погасшей звезды, воспоминания обладают всею силой реальности, и ждут не дождутся опять захватить власть над душой.

А ведь так много зим минуло, подумать только, и столько удач выпадало, и любви, и побед, — но, Боже ж мой, как будто вчера, будто вчера…