Крысиный Король. Жили-были мы

Елена Борисовна Четвертушкина

Эта книга – третья из серии «Жили-были мы», но рассказывает о юности героев. Первая любовь, первые друзья и первые враги в прекрасном древнем городе Акзаксе… И первые предательства. Именно тут истоки и завязки всех будущих приключений…

Глава 2

Так хочется, пока живешь на свете, Наслушаться прибоя и скворцов, Настроить фантастических дворцов, И не бояться быть за них в ответе

Александр Дольский.

Совсем недавно, буквально вот-вот, у нас в Акзаксе, столице Объединенного Королевства Зодеат, на Левом берегу реки Акс, на первом уступе горного плато возник белый двадцатиэтажник, а при нём — аэродром и загадочная площадка с надписью «ПОЛИГОН!!!» на воротах.

В тот судьбоносный день маркиз очень внятно объяснил мне задачу создаваемой организации.

В здании располагался Центр Кризисных Ситуаций, в просторечии — ЦКС. Я-то, по наивности, сначала решила, что основной функцией этого учреждения будет защита общества от террора, природного и человеческого. Но маркиз заявил, что некий классик ещё во времена оны сказал: это зло ещё не так с большой руки. Оказалось, что с проблемами этого рода человечество худо-бедно справляется подручными средствами: полицией, юстицией, если совсем уж не повезет — армией, но, в общем, справляется.

Маркиз объяснил: тревогу вызывала сложность другого порядка. И вот с ней никто — понимаешь, детка, никто! — так справится и не смог, а выходило, что без решения именно этой проблемы душевное спокойствие, полноценная жизнь на благо общества и вера в будущее (такие простые и как бы обыденные вещи) зачастую оборачивались фикцией.

Проблема же заключалась в следующем.

Известно, что закон — человеческий закон, — частенько сам пасовал перед собственной сложностью. Он вовсю жал на педали, крутил руль и дергал за рычаги, но только зря взрёвывал, буксовал и юзовал (да и об стенку его часто шибало, и разворачивало до полной собственной противоположности), — а решить проблему не мог. Причина же такой пробуксовки была проста: абсолютная неповторимость и непредсказуемость человеческой судьбы, которая постоянно так выворачивалась и выкручивалась, делала такие фуэте и батманы, что ни закон, ни здравый смысл, ни даже самое разнузданное воображение не могли не то что помочь, а даже просто согласится с существованием эдаких пердимоноклей. Общепризнанный носитель правды и справедливости — Церковь — прощала исповеданые грехи, и даже, в некоторых случаях, не боялась взять на себя ответственность за неподчинение закону, — но при всем том не могла гарантированно дать раскаявшемуся грешнику ни крыши над головой, ни достойных средств к существованию: ничего, кроме глухой монашеской кельи. Но ведь не каждый способен на подвиг монашества, а закон предлагал тюрьму и каторгу в равной мере и раскаявшемуся, и не раскаявшемуся, а между тем, а между тем… Защиту обывателя от грабителя, насильника, террориста и бюрократа гарантировала вся мощная система государственных учреждений. Но кто мог гарантировать обывателю — а особенно не обывателю — защиту от государства?.. Всей этой инертности, заскорузлости, ошибок, кумовства, коррупции, тупости и торопливости, и уж непременно — полного нежелания признаваться во всем вышеперечисленном.

Не говоря уже о том простом факте, что многие из нарушавших закон обладали специальными навыками, которые давали им возможность при желании в полной мере исправить причинённое обществу зло. И тогда возникал малоприятный выбор: сгноить ли самые лучшие годы преступника в тюрьме или на каторге, или всё-таки использовать эти его лучшие годы (при его согласии, разумеется), более плодотворно?!

Требовалось нечто среднее между карантином и реабилитационным центром: независимая структура, достаточно светская для решения светских проблем, но достаточно автономная от множества не слишком мудрых человеческих установлений типа око за око, и зуб за зуб.

Ответственность за разумное решение этого вопроса как раз и готово было взять на себя ЦКС. То есть — Центр Кризисных ситуаций.

Структуру ЦКС имело стандартную. Сверху сидел Директор, он карал и миловал; за ним шли замы, они же — начальники секторов. Информационный сектор добывал всевозможную информацию, Научный её по мере сил и возможностей обрабатывал; сектор Культуры приглядывал за всем Разумным, Добрым и Вечным; Стратегический рекомендовал, что со всем этим теперь делать, а Технический обеспечивал потребными для того средствами. Существовала ещё одна, автономная структура, которая по малочисленности своей называлась Отделом, причем Первым. И населяли его как раз те самые заблудшие души, которым мы могли предложить работу по специальности, только на сей раз без уголовщины. Занимался отдел добыванием труднодоступной информации, эвакуацией заблудившихся в лабиринтах закона случайных пострадальцев, — то есть операциями, требующими определенных специальных навыков. Так получалось, что именно они, с более-менее открытым забралом, непосредственно и по мере сил боролись с тем, с чем борется со времён давних всё прогрессивное человечество.

Директором ЦКС отчего-то, чуточку поломавшись, согласился стать маркиз.

Конечно, явился Центр миру в абсолютно привычном облике, то есть в виде лапидарного учреждения со штатом сотрудников.

И немедля оброс множеством легенд.

…На торжественном приёме в эксплуатацию здания, долженствующего вместить в себя это хитроумное начинание, по счастью, оказались все свои — король, мэр, маркиз де Ла Оль… Ибо выяснилось, что кто-то что-то напутал с проектом, и парадный вход с шикарным подъездом и застекленным холлом смотрит отнюдь не на город, а на задворки Полигона. Зато глухой брандмауэр с уродливыми железными воротами грузового входа гордо взирал на шикарную автостраду через мост и паркинг на 500 посадочных мест. Оправившись от шока (чему в немалой степени способствовало заготовленное к торжеству шампанское), пообещав друг другу непременно удавить собаку-прораба, высокие гости порешили решить проблему кулуарно: заменить ворота и пристроить крылечко с козырьком. Потому что, как говорят в Акзаксе — там, где брошка, там перёд.

Когда Здание заполнили аборигены, один из последних забрёл от нечего делать на подземный этаж. И вылетел оттуда кенгуриными прыжками, оглашая коридоры нечеловеческими воплями. Его отпоили пивом (оживлявшим по пятницам работу двух кафетериев и одного бара на третьем этаже), и он поведал изумленной публике сагу о драконах в подвальном помещении. Группа отчаянных от руководства, вооружившись огнетушителем, отправилась в разведку и выяснила: строители, возведя стены, забыли вывезти из котлована пару экскаваторов. Позже машины разрезали автогеном и вынесли по частям.

Но и это ещё не всё. Архитектор, делая проект, видимо воплотил в нем свои представления о целях и задачах нового учреждения, и малость переложил по части таинственности. Извивы коридоров, неожиданные тупики и сквозные холлы, похожие друг на друга как клоны, представляли собой такую головоломку, что передвижения по ним с непривычки грозили реальной опасностью провести именно там остаток быстротекущей жизни. Шутники из оперативного отдела тут же начали таскать с собой облегченные варианты спелеологического снаряжения… Однако пущенный первоотдельцами слух о том, что центральная лестница, пронзавшая Здание снизу доверху, то расходясь на два рукава, то вновь сливаясь, — так вот, миф о том, что где-то в районе этажа администрации эта лестница образует петлю Мёбиуса, оказался чистым блефом.

–…Ты легко сходишься с людьми, — сказал маркиз, — тебе и карты в руки. Ты же понимаешь, что биографии у первоотдельцев лихие, это люди, не верящие ни в Бога, ни в черта, но свято чтущие некий рыцарский кодекс. Девочку они не обидят. А вот начальство — запросто. Оно мне надо?.. Так что будешь референтом — секретарем отдела. Должность лукавая: с одной стороны, подай-принеси, а с другой — мягкая прослойка между начальством и подчиненными… После всех твоих экзотических приключений — ты справишься.

Вот тут маркиз отчего-то не ошибся.

Но когда я стала всё это пересказывать Джой, стройная теория почему-то начала стремительно расползаться. Видимо, маркизовы объяснения в моем сознании упали на хорошо перепаханную романтическими бреднями почву, Джой же стояла на совершенно других платформах, и сроду не любила морочить себе голову великими идеями. Выслушав меня, она почесала в затылке, заметила, что консерваториев не кончала, и работать в ЦКС пошла, но — рядовым сотрудником в Информационный. Тихая, глубоко медитативная, ни к чему не обязывающая деятельность.

С самого момента образования новой структуры работы стало — не продохнуть. То в одной отдельно взятой стране вдруг-вдруг-вдруг резко возрастает количество самоубийств. Или люди рожать не хотят: по официальным данным там разве что не рай, а встретишь аборигена лично, так он руками машет — кому верите, люди, у нас ужасы творятся… Ну, и начиналась разработка: из источников — иногда вполне официальных, иногда не очень, — собиралась информация. Далее её обрабатывали специалисты — политологи, экономисты, статистики, психологи, — они искали закономерности, выявляли причины и ставили вопросы. Иногда требовалась дополнительная информация, каковую (зачастую с риском для жизни) добывал оперативный — Первый отдел. Далее шли выводы, прогнозы и рекомендации, за которыми следовали практические разработки: создавалась оптимальная стратегия ликвидации безобразия, буде таковое имелось; создавались всякие фонды, изыскивались и перебрасывались средства; если надо, оповещалась широкая общественность; посылались опытные дипломаты к дипломатам и политикам. Изредка возникала необходимость в действиях более решительных, и тогда в бой опять шел Первый отдел.

Структура наша числилась международной, то есть всеми востребованной; во многие нестыковки я, по необразованности юной, не входила, хоть иногда и замечала их.

Первый, Оперативный отдел, отныне — мой по праву защиты (моей защиты первоотдельцев от всех на свете, включая их самих, если кто не понял), то есть единственной формы принадлежности, которую я признаю, — оказался заполнен не просто симпатичными людьми, но и, по стечению обстоятельств, старыми знакомыми.

Он был маленький в то время. Возглавлял его Данюша — Даниэль Д*Армани, Джоев брат, но веры ему, как и всем прочим, особой не было, так что оказалось, что моя должность — это служить буфером между сложноуправляемой вольницей и суровым начальством. Кроме того, начальство справедливо предполагало, что уж точно проще руководить сопливой девчонкой, чем бандой головорезов, поэтому очень быстро получилось, вопреки расхожей практике, что на летучки, планерки и разборы полетов ходила я. С моими подопечными меня, собственно, познакомила именно Джой.

Со Стивом и Кристофером Джой познакомилась в Дэлгэрхэте, Невада прекрасно помнил меня по его любимой блинной в Златуве, со Станиславом я работала в одной Компанелльской газете, и так далее. То есть, все сплошняком спутники бедовой юности. Юность свою мы с Джой провели хоть и бесславно, но бурно; зарекомендовали себя безнадежно порядочными и имманентно не способными на подлость; кроме того, я с детства болталась среди взрослых и очень рано научилась воспринимать окружающий мир как данность, без истерики, и решать проблемы не так, как хочется, а как будет лучше для всех. Попав в отдел секретарем-референтом, и выяснив, кто, собственно, находится нынче под моей защитой, я немедленно забоялась, что с дураками мои продвинутые друзья никак не уживутся, а неприятностей они уже и так хлебнули, и им не понравилось. Подопечных своих я нежно любила, очень скоро нас связала настоящая крепкая дружба; стиль общения сложился демократический, и битые волчары очень старались меня не затоптать в спешке, просто из жалости, и даже не отказывались выслушивать. Отношения же подчиненных с начальством оформились окончательно где-то через месяц. Месяц все толклись, как мошка у лампочки, создавая больше проблем, чем все враги вместе взятые.

По счастью, Даниэль питал ко мне некоторую слабость, и в обиду не давал, тем более, что общение с начальством полагал, до поры до времени, ниже своего достоинства. Так что поначалу всё как-то удачно сложилось, просто удивительно.

Трактир был забыт.

А судьба наша уже обустраивалась, уже пристраивалась в засаде, расчехляя снайперскую винтовку…

Итак, я начала новую жизнь: закрепилась в ЦКС, постриглась, сделала химию, и купила дом. Это был пленительный особнячок на улице Гро-Кайю, — не то чтобы большой, но двухэтажный, с мезонином, застекленной полуротондой и огромным очагом в гостиной. Он был, конечно же, большеват для меня, и по архитектуре скорее уродлив, но я в него просто влюбилась с первого взгляда, — в небольшой садик, заросший крапивой и ветлами, с короткой каменной, озерного камня, дорожкой от калитки к дому. Ветхое крыльцо с громогласным жестяным навесом над ступенями я вскоре прозвала Россинантом: оно шаталось, кренилось, и не рушилось окончательно только по врожденному мужеству, или из каких-то совсем уж высоких соображений.

Прихожая скорее всего задумывалась как холл, но не сдала приёмного экзамена почему-то, и теперь в выгороженном убогой фанерой пространстве ютились одинокая, но гордая рогатая вешалка, мутное зеркало с мраморным гигантским подзеркальником, и облезлая козетка на когда-то кокетливых балетных ножках.

Далее следовала гостиная, она же кухня и столовая, с собственно эркером, который смотрел на погрязший в крапиве палисад; я немедленно заволокла в эркер кресло с круглым столиком, и немедленно полюбила там сидеть. Непролазная, тропической зелёности крапива, перемежаясь редкими кустами и деревами, стремительно и круто сваливалась вниз, к безымянному ручью в безымянной же ложбине, поросшей довольно жилистой серебряной ветлой с венозными переплетениями когда-то обрезанной поросли. Сразу за всем этим безобразием, на противоположном пригорке за ручьем, виднелся ухоженный и засаженный декоративными хвойниками задний двор таверны «Каменная табакерка», с небольшой гостиницей во флигеле, стриженым газоном, деревянными лавками и коваными ажурными мангалами. Тот берег спускался к ручью чинно и не спеша, зато мой карабкался к дому уже хаотическими рывками, роняя по пути молодые неопытные клены и каштаны, не успевшие обрести устойчивость в борьбе с вешними водами, дождями и законом всемирного тяготения.

Кроме холла, на первом этаже имелась ещё боковая библиотека, она же кабинет, почему-то отсеченная от остального пространства дубовой, на борьбу со стенобитными орудиями рассчитанной дверью, с медной ручкой в виде ящерки. Второй шаткий этаж заполняли спальни в количестве трех штук — детская, хозяйская и гостевая, по идее. В столовой располагался очаг, сразу же завоевавший мое сердце стильной — «случайной» — проплешиной кирпичной кладки посреди аккуратной побелки, и речным камнем, обрамлявшем устье топки. Очаг решил дело, и я въехала в новый дом при помощи друзей — Первого отдела в полном составе, маркиза и Джой. Небогатые мои друзья скинулись на недорогую мебель из комиссионного магазина, Джой приволокла на тяжеловесе-Неваде каминную кружевную решетку с блошиного рынка, маркиз привез антикварное кресло-качалку и гигантский папоротник в кадке… Я сама с собой скинулась на пироги, салаты и выпивку, и новоселье было отмечено, при большом стечении народа и дешевого вина.

Конец ознакомительного фрагмента.