Время любить. Сборник рассказов и стихов

Елена Ахматова

Перед вами второй сборник литературного сообщества «Братство пера», каждый рассказ и стихотворение которого созданы с любовью. Сколько бы песчинок ни пересыпалось из одного сосуда в другой, сколько бы оборотов ни сделали стрелки старого будильника, сколько бы ни отмерила нам кукушка по весне, оно всё равно не заканчивается…Время.Время любить.Страстно или нежно. Задыхаясь от обилия слов или безмолвно. Взаимно. А иногда – на грани ненависти.В каждой любви – история.В каждой истории – любовь.

Наталья Коваленко

Родство душ

— Алло, алло… Ты слышишь меня? Раечка умерла сегодня… В десять утра. Что мне делать теперь? — телефон донес дрожащий голос любимого дядьки, маминого брата.

— Дядь Саш, держись! Это действительно большое горе. Чем тебе помочь? Мы тебя очень любим. Это жизнь, тебе надо жить дальше… Да, без нее. Сколько ей было лет?.. Восемьдесят восемь — это много. Она прожила долгую интересную жизнь. С тобой. Я понимаю, как тебе больно, и знаю — вы были счастливы вместе. Но тебе еще далеко до этого возраста. Тебе надо жить. У меня нет слов, чтобы тебя утешить…

У меня действительно не было нужных слов. Я не могла представить, как дядя Саша, вечный весельчак, балагур и жизнелюб будет жить один. Без нее. Они прожили вместе пятьдесят лет. И это был необычный брак. Не как у всех.

Я не могла к нему приехать, но старалась поддерживать: мы часто разговаривали по телефону и переписывались в мессенджере, он даже научился общаться по видеосвязи, и я могла видеть плотный ежик седых волос, очки и иногда полностью лицо, когда ему удавалось правильно расположить камеру на ноутбуке. Но чаще мы вели разговор переписываясь. Время от времени среди разных сообщений появлялись такие:

«Сегодня ровно месяц, как нет с нами Раюши. Очень горько и обидно. Никак не могу смириться».

«Если взрослый человек может ощутить сиротство, то оно сейчас относится ко мне в полной мере».

«В десять утра сегодня было ровно шесть месяцев, как не стало моей Раечки. Прости, что напоминаю…»

Мне было больно от того, что он так тосковал и считал дни и даже часы с момента ее ухода. Я очень переживала за него, хотелось обнять, поговорить, сидя рядом, но он жил в другом городе, и я только через год смогла уговорить его приехать к нам погостить, провести медобследования — в его возрасте всегда найдутся проблемы. Он пробыл у нас две недели, и каждый вечер мы сидели допоздна за столом, пили чай и разговаривали обо всем — и конечно, о Раечке, о которой он мог говорить бесконечно. Один вопрос, немного пикантный, интересовал меня особенно, потому что в нашей семье было много перешептываний и домыслов на этот счет. В последний вечер я собралась с духом и наконец спросила:

— Расскажи, как тебе удалось познакомиться с ней?

— А это очень просто случилось, — дядька оживился, вопрос, который все стыдливо обходили стороной, ему явно доставил удовольствие. — Я тогда работал на заводе и подрабатывал внештатным корреспондентом в «Крымском комсомольце». Газета такая была. Мне дали задание — написать статью о Симферопольском музее. В редакции меня снабдили бумажкой с фамилией и именем главного хранителя. Это была Раиса Иванова, а вопросы, сказали, подготовь сам, но чтобы деятельность музея осветить.

Пришел я в этот музей — меня сразу в ее кабинет проводили. Захожу — он такой узкий, тесный был, везде картины, даже на диване картины, и только один свободный стул около стола. За столом сидит женщина, красивая такая, с модной короткой стрижкой, в платье без рукавов. Я ей представился, задал все подготовленные вопросы, записал ответы. Она очень хорошо говорила, увлеченно, и мне было интересно с ней, беседа как-то сама перетекла в просто разговор. А в конце — не знаю, что меня дернуло сказать: «Можно я еще приду?» Она отвечает: «Можно, приходите», — и встает. И я встаю. Отмечаю, что она сильно выше меня ростом. Но меня поразили ее глаза! Искорка заинтересованности. Такие глаза нечасто увидишь. Меня это покорило. Я приходил еще и еще — разрешила ведь! Во второй или третий визит уже читал стихи, которые посвятил ей. Потом пришел как-то уже к концу рабочего дня, проводил ее домой, а она меня пригласила к себе попить чай. Так закончился наш «музейный» период. После я приходил уже только к ней домой. Мы читали стихи, обсуждали книги. Нам было интересно вместе. Интеллектуально. Я не проявлял никакого нахальства по отношению к ней в смысле близких отношений.

Месяца три так ходил. И вот в одно из таких посещений я ей сказал: «Раечка, давай поженимся». Ты знаешь, что меня сподвигло сделать это предложение ей? Родство душ. Мне было так легко с ней общаться. Я мог спокойно поднимать любые темы. Где я что-то не знал, так и говорил, но я был начитан и, наверное, был ей интересен. А она мне отвечает: «Но я же выше!» Я ей — «Ну и что?», она — «Я же старше», я — «Ну и что?» И вот это… Я, конечно, подозревал, что она старше меня, но не ожидал такого перепада… Я думал, ну лет пять, наверное. Это же допустимо. Она мне говорит: «Нет, у нас слишком большая разница в возрасте». А я продолжаю — «Ну и что?» Но уже интересно стало — насколько же? И тут она говорит: «Мне тридцать девять лет». А мне тогда было двадцать пять! И я по инерции опять — «Ну и что?!», а сам прикидываю — это ж четырнадцать лет разницы! И Раечка тогда говорит: «Хорошо, давай». А я же уже сказал «Ну и что!»… Вот тогда мы начали жить вместе уже как муж и жена.

Правда, она мне первое время иногда давала понять, что я еще очень юн, и это меня сильно ранило, просто очень. Я даже однажды таблеток наглотался — не знаю, зачем я это сделал. Увезли в больницу. Раечка тогда сильно перепугалась за меня. Приходила каждый день. И вот именно после этого у нас завязались особенно теплые отношения. Нам было хорошо вместе. Но мама — бабушка твоя — просто взбунтовалась против этого союза. Она мне прямо так и сказала: «Ты что, сдурел? Не надо. Одумайся! Ты — молодой! Не совершай такую ошибку. Тебе нужна другая женщина, не такая старая». Да-да, прямо такими словами и сказала. Меня это очень обидело. Ведь Раечка выглядела очень хорошо, ей никто бы не дал ее возраста. Старший брат, ну Вовка, тоже был сильно против. Все шутил, что он с ней ближе по возрасту, чем я. А твоя мама — вот единственная, кто сказал: «Если вы любите друг друга, то и живите, никого не слушайте». За этой я ей прям благодарен всю жизнь. Но самое тяжелое для меня было, когда мы поехали к ее родителям. Они люди простые были и вообще, не стесняясь, насмехались: «Усыновила, что ли?», «Где ты этого недомерка нашла?» Я не знаю, как я это выдержал. Если б не Раечка…

Конечно, потом уже Раечка иногда и ревновала, и сердилась — я же легко общаюсь с людьми, схожусь, и можно было что-то подумать… Но у меня есть кредо: если живешь с человеком, то сделай все, чтобы он был счастлив. Я мечтал отправить ее в Париж, она так хотела там побывать… Не получилось. Но я много раз спрашивал Раечку: «Ты не жалеешь?» — и она мне каждый раз отвечала, что благодарна судьбе, что мы встретились…

Глаза его наполнились слезами, а голос стал слабым. Вся его небольшая, чуть полноватая фигура как будто стала меньше. Он достал из кармана спортивной олимпийки носовой платок, снял очки в роговой оправе, протер их, промокнул слезы и высморкался.

— Детей вот — да, не получилось у нас. Она работала много. Потом проблемы со здоровьем начались.

Дядь Саша замолчал. Я не смела больше ничего спрашивать. Через несколько минут он сам заговорил:

— Я чувствую, что скоро и я тоже… Не могу без нее…

— Ну-ну, ты что? Тебе только семьдесят пять, тебе еще до ее возраста дожить надо. С чего тебе помирать? Подлечили тебя здесь, ну подумаешь, диабет нашли. У многих диабет. Таблетки буду высылать, чтобы ты на них не тратился. Не собирайся раньше времени — а мы как же? Совсем не думаешь, как нам плохо без тебя будет.

Через неделю дядька уехал. А через полгода ушел совсем — воспользовался пандемией, чтобы навсегда быть с Раечкой.

Вишня

Крупная, с круглым лицом молодая женщина на переднем сиденье пазика чуть развернулась направо в проход и озорно посмотрела на бригаду работниц совхоза:

— Бабоньки, чего затихли? Давай «Вишню»! Нинок, зачинай!

Тут же где-то со средних рядов, красивый глубокий голос затянул:

Под окном широким, под окном высоким

Вишня белоснежная цветет…

Мимо этой вишни, мимо этой хаты

Парень бравый в первый раз идет.

С первых же нот подхватили бабоньки песню, и их голоса перекрыли сиплое ворчание мотора, натужно вывозившего автобус на небольшой подъем по усыпанной щебнем дороге. Кроме полутора десятков певучих работниц, в автобусе на заднем сиденье, то и дело подпрыгивая на неровностях, сидели трое пацанов и две девушки. Их приписали к совхозной бригаде отрабатывать летнюю практику перед последним классом школы. Еще пазик вез на работу в совхоз несколько станичных бабушек, бывших работниц, которые в период уборки урожая охотно помогали родному совхозу со сбором фруктов и овощей, — это и неплохая прибавка к пенсии, и можно было каждый день по одному ведру себе насобирать.

В этот раз одна из бабушек, Анна Николаевна, взяла с собой внучку Таню — тоненькую девочку из столицы с темно-карими глазами и густыми каштановыми волосами, заплетенными в длинную косу. Ее каждое лето привозили на каникулы, и сейчас, когда ей исполнилось уже четырнадцать, бабушка решила, что нечего летом в доме околачиваться, пора работать, «вон уже какая вымахала». Таня сидела на двойном сиденье третьей, тесно прижавшись к боку бабушки: других сидячих мест не было. Обеими руками она держалась за перекладину впереди себя, чтобы не упасть в тряском автобусе. На ней были кеды, хлопковые синие треники, футболка, поверх которой накинута водолазка, на голове косынка, повязанная назад и оставлявшая незакрытым лоб с густой челкой.

По дороге от центра станицы, где пазик забирал работниц, до места назначения поместилось несколько песен, и когда автобус наконец остановился на совхозном дворе и с шипением открыл складчатую дверь, все выходили в приподнятом настроении. Последними в пыль двора спрыгнули школьники. В ожидании бригадира, который назначит фронт работы на день, все стояли группками. Таня оставалась в компании бабушек и иногда через плечо поглядывала на ребят.

— Шо ты там со старухами торчишь? Давай к нам! — крикнул ей симпатичный высокий парень. — Не боись, мы не кусаемся.

Ребята засмеялись. Подойти Таня не успела: пришла бригадир и стала распределять работников по участкам. Сегодня был сбор вишни в квартале неподалеку от главного совхозного двора с техникой, поэтому пошли пешком. Каждому давали несколько рядов вишневых деревьев, которые тут почему-то называли ветками, по четыре в каждую сторону от проезда. Вишню надо было срывать с ветки вместе с хвостиками и аккуратно класть в небольшое ведро, а потом из ведра высыпать в устланные стружками ящики, стоящие штабелями в проезде между рядами.

Таня быстро приноровилась срывать так, чтобы хвостики оставались с вишнями — иначе бригадир забракует, но мыслями то и дело возвращалась к мальчику, который ее окликнул. Иногда она сердилась сама на себя: «Чего я о нем думаю? Подумаешь — позвал. И ничего это не значит». Работали с перерывом на обед до четырех часов дня, после чего вернулись на совхозный двор, к ожидавшему работников автобусу. Таня надеялась снова увидеть мальчиков, но их нигде не было. Ей очень хотелось спросить кого-нибудь, почему их нет, но она стеснялась — вдруг все подумают, что она ими интересуется. В автобусе все ехали с ведрами, полными вишни, наложенной горкой сколько возможно, а сверху подвязанной платками, чтобы не высыпалась.

— Ну что, не устала? Завтра дома останешься или со мной пойдешь опять? — бабушка с Таней шли от центра, где их высадил автобус до своего дома. У Тани что-то екнуло внутри, и она поспешно, но со старанием, чтобы голос не выдал волнения, выпалила:

— Конечно пойду! Чего дома сидеть.

— А может, отдохнешь завтра? Да свеклу еще прополоть надо, споможешь мне.

— Так я сейчас могу прополоть, пока ты ужин будешь готовить.

— Ну ладно, смотри, чтобы не тяжело было.

Следующим утром Таня проснулась рано, даже без бабушкиной побудки.

— О, ты уже встала. Ранняя пташка! Я только собиралась тебя будить. Ну давай, оладьи уже готовы, завтракай и пойдем, я пока курей покормлю.

Таня быстро зажевала завтрак, чуть дольше расчесывала длинные волосы перед маленьким зеркалом «мойдодыра» и решила не заплетать косу, а оставить просто длинный хвост. Подумала, надо ли сделать стрелки на веках, и решила, что не стоит, чтобы не было видно, что она специально прихорашивалась.

— Танёк пришла! Давай к нам! — как и вчера, мальчишки сидели на самом заднем сиденье автобуса.

Таня сделала было движение пойти к ребятам, но бабушка дернула ее за руку и посадила на место рядом с собой.

— Садись сюда.

Таня молча села на указанное место, подумав — интересно, откуда они знают, как ее зовут, и, может, надо было спросить у бабушки разрешения сесть с ними. Было слышно, как мальчишки громко смеялись, но из-за воющего и иногда рявкающего мотора пазика не было слышно над чем. Женщины, как и накануне, всю дорогу до совхоза пели песни. Расчет подойти к мальчишкам на совхозном дворе тоже провалилась — бригадир сегодня не распределяла участки — все сразу пошли на вчерашние места.

— Ба, а что это за мальчики с нами ездят? — Таня решила во время обеда выспросить бабушку, пока они сидели на перевернутых пустых ящиках и ели из поллитровых банок овощное рагу, привезенное из дома.

— Так это школьники практику отрабатывают. У нас это обязательно. Сельхозпрактика после девятого класса у них. Только все уже отработали еще в июне, а эти лодыри до последнего ждали. Там среди них только Толик ничего так, нормальный парень, самостоятельный. Он в июне за отцом в больнице ходил, поэтому только сейчас вот смог. А ты чего-то интересуешься? Смотри мне! С ними надо осторожно.

Теперь Тане было о чем думать до вечера. Когда она опять не увидела ребят в автобусе, по дороге домой спросила бабушку, почему они не возвращаются со всеми, и та ей объяснила, что школьники работают только до обеда, а потом автобус отдельно увозит их в станицу.

Через несколько дней, когда все работали на своих участках, внезапно задул сильный ветер. Прямо как в кино, быстро набежали темные кучевые облака, становясь с каждой минутой все мрачнее, и крупные редкие капли стали падать, оставляя повсюду мокрые пятаки.

— Бежим до «табора», а то сейчас ливень начнется — промокнем!

Бабушка с Таней, подхватив сумку с едой, пошли быстрым шагом по проезду между рядами вишневых деревьев. Капли-пятаки стали валиться с неба быстрее и скоро превратились в хороший, обещающий перейти в ливень дождь. До «табора», который был в полукилометре, они добежали совсем вымокшие. «Табором» оказался большой навес с пристройкой на краю квартала с плодовыми деревьями. Под навесом были столы и скамьи, там уже собрались почти все работницы. Кто-то успел посуху дойти, другие выкручивали подолы платьев, отжимая воду.

Около стены пристройки сидели на скамье уже знакомые школьники и лузгали семечки из большой шляпки подсолнуха. Таня посмотрела на них и увидела, что тот самый высокий мальчик махнул ей рукой, подзывая к себе. Она оглянулась на бабушку, которая села разговаривать с женщинами и не обращала на нее внимания, и двинулась к ребятам.

— Танька, привет! Ну ты и мокрая, — мальчишка весело засмеялся, а за ним и остальные.

Таня подумала с досадой, что именно в этот момент совсем некстати она выглядит как мокрая курица, поэтому над ней все и смеются. Она чуть не заплакала, отвернулась и пошла обратно, но мальчик быстро вскочил и загородил ей дорогу.

— Ты че? Обиделася, да? — он был совсем близко, от него шло тепло и едва уловимый запах гвоздичного одеколона. — Ты ж замерзнешь. На мой пиджак, надень.

Парень быстро скинул с себя черный потрепанный и местами засаленный пиджак и накинул ей на плечи, обернув борта пиджака вокруг ее цыплячьей фигурки. Не обращая внимания на тихие «не надо», повел ее к скамейке.

— Ты чего все молчишь? — парень нагнулся и снизу вверх посмотрел ей в лицо.

— Я не молчу. А тебя как зовут?

— Толик. А правда, что ты из Москвы, не брешут тетки?

— Правда. Я к бабушке приехала на лето. Я и в прошлом году приезжала.

— Понятно. А ты в каком классе?

— В восьмой перешла. А ты?

— А мне еще один год осталось учиться, в последний, десятый пойду.

— А потом куда?

— А потом пойду на газосварщика учиться. У нас в райцентре училище есть. Я бы и после восьмого ушел, чего штаны протирать, но мамка сказала, чтобы остался, нужен помогать с хозяйством. Батя вот болеет все. — Толик замолчал, поставил локти на колени и сцепил руки в замок.

— А тебе не холодно? — Тане было очень уютно в Толином пиджаке, но немного совестно, что он остался в одной рубашке с коротким рукавом. Дождь никак не утихал, и ветер сильно задувал под навес.

— Да не… Че со мной будет? Гляди, твоя бабушка пляшет, вот это да!

Таня, совсем забывшая о существовании бабушки и вообще других людей, посмотрела в сторону, где сидели женщины, и увидела, что все поют песню на манер лезгинки, хлопая в такт ладонями, а бабушка танцует с живостью, которой позавидовали бы ее ровесники.

Эльбрус-красавец смотрит сквозь тучи,

В белой папахе в синеву.

Этой вершиной гордой, могучей

Налюбоваться не могу.

Орайда-райда-орайда…

Песня была очень зажигательная, многие женщины повставали со скамеек и тоже отплясывали вокруг стола, согреваясь танцем. Потом пришла бригадир и сказала, что на сегодня работы больше не будет — по прогнозу, дождь зарядил до вечера. Вскоре за ними приехал автобус. Таня отдала Толику пиджак и опять села на сиденье с бабушкой.

Вечером она засыпала совершенно счастливая: ей казалось, что запах гвоздичного одеколона еще остался у нее в волосах, которые грелись под пиджаком Толика, и она потихоньку прикладывала к носу длинные пряди.

За следующие несколько недель они с Толиком виделись только в автобусе, но он продолжал сидеть сзади, а она с бабушкой. Работали на разных участках, а дождя больше не было, сколько Таня ни пыталась его мысленно вызвать.

В какой-то понедельник ребят в автобусе не оказалось. Таня спросила бабушку, куда они подевались, и та ответила, что, наверное, практика у них закончилась и они больше не будут ездить на работу в совхоз. Таня погрустнела и думала уже, что и ей тогда ездить с бабушкой на работу незачем. Но сказать об этом не решилась.

А на следующее утро в автобусе к ней шумно и со смешком перегнулась через сиденье одна из работниц — тетя Люба:

— Ну что, Танюха-красавица, влюбила в себя парня?

— Вы это о чем? — Таня вдруг покраснела.

— Да сосед мой, Толик, который с нами тут ездил, адрес твой попросил узнать, московский, ему при ребятах неудобно было — он меня снарядил вот.

У Тани сердце стало стучать где-то в висках и немного вспотели ладошки.

— Хорошо, я напишу и вам завтра принесу. — Она заулыбалась, не пытаясь скрыть охватившее ее счастье. Слова песни, которую пели на каждой поездке, она уже выучила наизусть и радостно подпевала:

Под окном широким, под окном высоким

Вишня белоснежная цветет.

Мимо этой вишни, а из этой хаты

Парень замуж девушку берет.

Дома она написала на половинке тетрадного листа в клетку свой адрес. Хотела что-то еще добавить, но не стала и на следующий день отдала листочек веселой посреднице.

Конец ознакомительного фрагмента.